Проект Мира

Притворившись спящей, Мари ожидает действий вошедшего. По шагам она сразу узнает Оливера и пытается понять, что её младшему брату нужно от неё с самого утра. Её дыхание остаётся ровным, будто она спит. Оливер подходит к её кровати и прыгает, к счастью, на ноги, и Мари распахивает глаза, тут же протягивая руки к Оливеру, боясь, что он упадет.

— С днём рождения, Мари!! — восклицает мелкий. Ошеломлённо она молчит, пока Оливер обнимает её. Мари неловко обнимает его в ответ. — Тебе теперь тринадцать!

— Да, я уже большая девочка. А теперь кыш!

— Фу, быть такой противной сегодня, — дуется Оливер, но отходит и показывает ей язык.

Закатив глаза, Мари подавляет улыбку, когда мелкий выходит. Впрочем, хорошее настроение быстро испаряется, когда она больше задумывается о том, что ей уже тринадцать. Мари... Не может не вспомнить о том, как мечтала о... Уже не важно. Мари качает головой, поглаживая лоб. Разминка проходит быстро, следом душ и переодевание в форму. Она не будет готовить заранее, после школы начнет делать салаты, может купит торт, если нужно будет. Мари заходит на кухню, поесть вчерашнего пирога и успевает сдержаться, чтобы не повалить папу на пол и не заломить руку за спину. Мари бледнеет, схватившись за косяк двери так, что остаются вмятины от её пальцев.

— С днем рождения! — кричит мама и папа, будто той ночной ругани и не было. Мама выглядит мягче с широкой улыбкой на лице, а папа не такой уставший. Конфетти попадают на пряди волос, доходящих до носа, но Мари хочет, чтобы они были ниже подбородка. Её волосы собраны в два низких хвоста, и она верит, что и в них застряли конфетти. Оливер радостно хлопает в ладоши. Папа ведет её к столу, где мама явно старалась над завтраком из фруктового салата. Отдельные дольки мандарина выкладываются в улыбку, а глазами служит малина.

— Спасибо, — она их не заслуживает. Мари тронуто улыбается. Звук треснувшего стекла кажется неуместным, может ей померещилось. Сбор в школу проходит быстро и обыденно. Она с Оли переговариваются на незначительные темы, как вспоминает про важную новость школы.

— Оливер, как тебе новый математик? Он хорошо объясняет? — интересуется Мари, пока они идут в школу. Оливер хмурится, его ладонь на мгновение сжимает крепче, затем расслабляясь.

— Наверное да, хотя мне нравилась наша старая математичка, но она будет вести у других классов.

— Это жалко конечно, — соглашается Мари. Она бы хотела, чтобы классная руководительница поскорее выздоровела. Мари скучала по тому, как госпожа Клоренция ведет уроки.

— Что о нем думают твои друзья?

— Мими говорит, что он странный. Ей не нравится, как он смотрит на некоторых моих одноклассниц. Нур говорит, что Мими ревнует меня и его к учителю, что звучит также странно, — объясняет Оливер, пожав плечами. — Мими говорит, что хочет его ударить за лицо.

— Это странно, — соглашается Мари, внезапно вспомнив поведение Артура. — Слушай... А когда господин Пэудро подходит к тебе или Нуру, что делает Мими?

— Она явно выбрала его жертвой для издевательств, — заключает Оли, после минуты раздумий и улыбается Мари. Они ждут, пока светофор загорится зеленым. — Обычно Мими кидает клочок неисписанной бумаги, но так, что он не догадывается, кто именно кинул. Никто не собирается выдавать Мими. Либо она начинает звать господина Пэудро и говорить о том, что не понимает, как решать задачу, хотя она одна из самых умных по математике в классе.

— Это довольно любопытно, — решает Мари, пока они переходят дорогу на зеленый. — Оли, будь осторожнее хорошо? Помнишь наш разговор?

Глаза Оливера расширяются, и он кивает, тихо говоря:

— Доверять в случае опасности лучше всего женщинам, особенно если они беременные или из Огниана, но нужно быть во внимании и доверять интуиции.

— Правильно, не забывай об этом, хорошо? — спрашивает Мари. — Я беспокоюсь о тебе. В мире есть много плохих людей.

— Я верю, что ты меня защитишь, мой дракон! — улыбается Оливер, он задумчиво кидает взгляд и неуверенно спрашивает. — А, Мари? Почему именно госпожам из Огниана?

— Одна такая госпожа спасла меня, — признается Мари. Жаль только, что это спасение было лишь временным и не помогло ей. Они приходят в школу, расходясь. Она проводит рукой по пульсирующей голове. Мари не выспалась. Уроки проходят как быстро, так и долго. Никто не помнит о её дне рождение, что не удивительно и Мари не придает этому значения, измученная как предстоящим торжеством, так и мыслью, что с ней сделает куратор Людок на следующий день, когда она придет. Со школы Мари выходит под руку с Оливером, будто вернулась с пыток 2441 года. Она отправляет Оли домой, когда они приходят во двор многоквартирных зданий и идет в магазин за любимыми малиновыми кексами дяди Ромаша. Мари полностью погрузившись в думы, входит домой без задней мысли и не ожидает того, что на неё нападут. Подавив рефлексы, она напрягается и сердце тает при виде самого любимого дяди, не в обиду другим тетям и дядям. Зажатая в крепких объятьях, Мари неловко хлопает дядю по лопаткам.

— Мари! С нашей последней встречи ты так выросла! — кричит дядя и с ужасом она понимает, что он сдерживает слезы. — Дядя так гордится тобой! Такая большая девочка, небось, ухажёров пруд пруди?

— Нарцисс, какие ухажёры? Ей тринадцать, — закатывает глаза мама, скрестив руки на груди. Дядя с широко раскрытыми голубыми глазами, как и у мамы, возмущается:

— Виолетта, ты не понимаешь!

— Дядя, может, отпустишь уже? — ей становится душно и неуютно в его объятьях, как бы она не радовалась тому, что видит дядю спустя четыре года. Будто по ней ползают муравьи, готовые укусить кожу. Не дядя вызывает такую реакцию, а то, что он обнимает её. Мари криво улыбается, когда дядя проводит ладонью сверху её головы, проверяя рост.

— Если бы ты чаще навещал, разница была бы незаметна, — мягко упрекает мама и Мари сдерживается от желания отвести взгляд. Дядя Нарцисс перестал не только приходить в гости, но и жить в столице после того, как Мари впервые побывала в лагере и вернулась другой. Дядя, как тот, кто больше всех проводил с ней время, увидев такие кардинальные изменения, решил, что это его вина и переехал жить в Терру. Мари хотела бы сказать правду, но это не спасет её семью от разрушения, где зерном раздора является сама Мари.

— Ах, боюсь, я полностью погряз в работе, — качает головой дядя Нарцисс, сверкнув зубастой улыбкой. Отмахнувшись от мамы, дядя ведет Мари в её спальню, где устраивается за стулом. Мари садится на кровать в позу лотоса и берет в руки подушку. — Ты сохранила мишку.

Посмотрев чуть вдаль, Мари оставляет подушку у себя на коленях и берет в руки серого мишку с голубым бантиком в клетку. Этого мишку ей подарил на восемь лет дядя собственной персоной. Так давно это было, удивляется Мари и говорит:

— Я его назвала Юлианом.

— Как в честь императора Албера? — недоверчиво смотрит дядя Нарцисс, обняв спинку стула.

— Я думаю, да? Не то, чтобы я тогда слышала о мифах и легендах связанных с Албером, — пожимает плечами Мари, боясь узнать, куда ведет разговор. — Ты уже встретился с Оли?

— Да, мелкий как маленькая обязана, всё говорил, чтобы я обязательно к тебе пришел, — улыбается дядя. Мари повторяет его улыбку, но судя по тому, как мелькает хмурость на его лице, улыбка выходит не очень. — Я... Прости, бабушка и дедушка заняты...

— Не стоит, дядя. Я знаю, что они не желают меня видеть, ни родители мамы, ни родители папы.

— Что ты такое говоришь! — ужасается дядя Нарцисс, его голос дрожит, нервно сжимая спинку стула. — Они любят тебя!..

Покачав головой, Мари печально улыбается, держа в руках плюшевого мишку, проводя рукой по его мягкой шерстке.

— Не надо. Правда, не стоит лгать. Ради себя и меня. Ты думаешь, почему я на днях рождения так быстро ухожу или к себе в комнату или к друзьям? К слову, дядя у меня нет друзей. Я знаю, что мама и папа не скажут мне, но я вижу, как не желанна на семейном застолье, даже сейчас. Оли, к счастью, еще маленький, чтобы полностью понять, но, когда он вырастит, будут вопросы. Я знаю его. Он будет спрашивать: «Мари, почему тебя семья не любит?» И что мне ответить? Что я разочарование семьи? Иногда мне кажется, что лучше бы я... — Мари говорит тихо, иногда улыбаясь, в основном чувствуя себя старше своих лет. Дядя выглядит обеспокоенным, встав со стула, подходя к ней. Он сомневается и тревожится, его пальцы дрожат, будто он желает сделать что-то, но не знает что. К концу дядя её прерывает, обняв, он прячет лицо в её волосах, звуча так несчастно, что и сама Мари готова заплакать, стыдясь того, что расклеилась перед ним, что дала волю чувствам и эмоциям, перекинула свой груз на плечи тому, кто ушел из-за неё.

— Не говори так! Не говори так о себе Мари! — несчастно произносит дядя Нарцисс. Со слезами на глазах, она, стыдясь того, как дрожит её голос, всё равно выдавливает:

— Но ведь меня считают разочарованием, позором, потому что из-за меня ты ушел.

— Это было мое осознанное решение и выбор, — глаза горят. Дядя Нарцисс не отрицает, почему он ушел. Он не отрицает и сердце Мари готово разбиться на мелки кусочки, как если бы она уронила стакан, и он разлетелся на мелкие осколки. Не зная и не замечая о том, как его слова влияют на её, дядя продолжает и под конец его голос становится тверже, злее. — Ты ни в чем не виновата Мари. Ты не позор семьи, не разочарование. Кто такое сказал? Мари. Кто посмел сказать такое о тебе?

Застыв, Мари прикусывает кончик языка, чувствуя знакомый привкус крови. Она проводит языком по зубам, судорожно вздыхая, промаргивая слезы. Их вина обоюдный меч, пронзающих с двух сторон. И ни дядя, ни сама Мари никак не могут избавиться от вины, пожирающей их изнутри, отравляющей их взаимоотношения. Мари думает, что желание защищать она получила от дяди.

— Это не важно, — вздыхает Мари слишком драматично, чем должно быть. Недовольство собой возрастает. — Кто бы это не говорил, это не будет иметь значение. Отпусти, дядя.

— Мари это ранит тебя! Как я могу это отбросить? — отстраняется дядя Нарцисс, садясь на край кровати. Не сдержавшись, Мари выпаливает:

— Так же как ты отбросил меня! Меня ранит твоя вина! В том, что я изменилась, нет твоей вины! Дети растут дядя! Они растут, меняются, становятся злыми и не благодарными! — она прячет лицо в ладонях, судорожно вздыхая. Сердце стучит припадочно, как стыд и вина, отравляющие существование. Мари позволяет глазам стать голубыми, отбросить ненужные эмоции, пока эта иррациональная часть не разрушит всё. Моргнув, её серые глаза встречаются с виноватыми голубыми. — Я думаю, мама хочет с тобой поговорить, дядя. Не стоит заставлять её ждать.

Прикусив верхнюю губу, дядя Нарцисс неловко хлопает её по плечу, и выпаливает извинения. Он тихо и как-то растеряно с видом побитой собаки соглашается, прежде чем уходит. Вцепившись пальцами в волосы, Мари сетует. Она не должна была говорить такое дяде Нарциссу. Нужно было молчать. Главное, что их никто не услышал, больше сосредоточенные в гостиной или кухне, чтобы подслушать их разговоры. Как бы Мари не хотела запереться на весь день в комнате, такой возможности ей не представится. С тихим вздохом она встает с кровати, тоскливо провожая взглядом мишку, запирает после себя дверь. В коридоре шум слышится из гостиной и из кухни. Мари прикусывает внутреннюю часть щеки и проходит на кухню.

— Именинница пожаловала! — улыбается одна из теть. Её слова для остальных покажутся как радостная весть, желание увидится с дорогой племянницей, но на деле эта женщина одна из тех, кто втайне презирает Мари.

Улыбнувшись, она принимает ссыпающиеся поздравления со стола и садится, примкнув к торжеству. Дядя Нарцисс одаривает её скользкой улыбкой, открыто виноватой и смущенной, что не ускользает от взгляда других. За столом поднимется и тема поведения Мари, сетование на неблагодарную дочь, вопросы, касающиеся самого дядю и о том, какой Оливер хороший. Мари могла бы завидовать Оливеру. Всегда бы могла. Но Оли... Маленький милый младший брат с широко открытыми невинными глазами, не подозревающий о том, как жесток мир, видя отношения окружающих к самой Мари и не считающий, что это нормально и приемлемо по отношению к его сестре. Когда дети решают копировать взрослых и старших Оливер решает идти своим путем, какой бы трудный он не был. Оливер тот самый мальчик, которого Мари купала, учила ходить и говорить вместе с родителями, играла вместе с ним и смеялась. Она готова на всё ради него, чтобы Оливер был счастлив и в безопасности. Слушая поздравления и речь всех за столом коих восемь человек, включая родителей и Оливера, Мари с уверенностью может сказать самой себе. Если бы Мари вернулась в прошлое, то она бы вновь подписала контракт, связывающий её жизнь на безопасность её родных.

— Как учеба Оливера? Я слышала он на кружок по рисованию ходит, — вставляет словцо тетя с шикарными темными кудрями, покачивая вино в бокале. Мари только осознает, что никто из родственников не привел своих отпрысков, её двоюродных братьев и сестер. Велика вероятность, что её двоюродные ровесники и не пожелали явиться на торжество. Уже лет так пять точно. Любой праздник будь то день рождение Оливера или Новый год в зависимости, где и у кого празднуется, они избегают Мари.

— У меня всё хорошо, спасибо, что спросили, — улыбается Оливер, намекая, что он находится прямо перед ней. Тетя выглядит достаточно раскаявшейся, чтобы папа улыбнулся ворчанию сына. Встрепенувшись, дядя Нарцисс, любимчик семейства, с блеском в глазах спрашивает, будто только что вспомнив:

— Мари, всегда хотел спросить, как тебе перчатки? Ты их носишь или они уже малы?

— Перчатки? — переспрашивает Мари, подняв глаза с тарелки. Она моргает и взгляд её проясняется. Мари немного отвлеклась в мыслях, пытаясь вспомнить, о каких перчатках идет речь. Желудок неприятно сводит, оставляя неприятный привкус во рту. — Они... Их нет, уже нет.

— А... Вот как, — растерянно бормочет дядя Нарцисс, сдувшись как надувной шар, и спрашивает с надеждой, от которой Мари становится дурно. Не нужно на неё так смотреть, учитывая, что скорая сцена выйдет некрасивой. Тетя Альфия с кудрями, сестра папы переглядывается с сестрой мамы тетей Анфисой, обладательницей милого лица из-за чего её считают младше своего возраста. Папа, почуяв кровь, прикрывает глаза, когда встречает вопросительный взгляд своего старшего брата дяди Ромаша. — Они хотя бы помогли тебе?

— У меня не было возможности насладиться ими, но я благодарна за них и за попытку, — говорит Мари, стараясь звучать максимально вежливо и нейтрально, кладя в рот ложку салата в надежде, что её перестанут спрашивать и задавать не удобные вопросы.

— Мама их выкинула, — говорит Оливер. Мари застывает и этой оплошности достаточно, чтобы дядя нахмурился. Оливер не замечает, какую бомбу он запускает своими беспечными словами. Она хотела провести хоть один день рождения без ссор и проблем, и, по всей видимости, такое не произойдет. Потеряв аппетит, Мари радуется, что наложила немного салата, быстро доев. Она вытирает рот салфеткой и с благодарностью за еду встаёт со стола, забирая тарелку. Оливер протягивает ей свою, когда она стоит у раковины и Мари быстро моет их, внутренне содрогаясь от медленно начавшегося шторма.

— Виолетта, что это значит? Ты выкинула мой подарок Мари? — разочарование в голосе дяди Нарцисса оставляет след на маме, которая выглядит сожалеющей, но не раскаявшейся. Конечно, ведь она выкинула то, что подарил её младший брат, а не сам факт, что мама выкинула вещь дочери, которую Мари подарили на день рождения, потому что маму не устроил подарок, как и то, что Мари хотела носить перчатки на постоянной основе, будь то дома или в школе. Что такого ужасного в ношении перчаток, Мари не понимает даже сейчас, и после всего, она не хочет ни знать, ни разбираться в причинах.

— Я не знала, что это ты подарил их.

— Какая разница кто подарил! Это её перчатки! — дядя Нарцисс начинает злиться, что тут же уничтожает атмосферу празднества, напоминая Мари о разрушавшихся семейных отношениях. Оливер выглядит напуганным и она привлекает его внимание, потянув за рукав кофты. Оли, видя знаки в сторону двери, выходит следом за ней. Их уход остается замеченным только папой и дядей Ромашом. Папа кивает Мари в знак одобрения её действий и этого достаточно, чтобы Мари и Оливер вышли из дома. Мелкий слишком долго молчит, пока они качаются на качелях и напоминает дядю Нарцисса с таким же выражением лица побитого щенка, что Мари не устраивает.

— Мари, прости, я не хотел испортить тебе праздник, — тихо шепчет Оливер со слезами на глазах, отказываясь посмотреть на неё. Вздохнув, Мари кладет Оли руку на плечо, что немного неудобно пока они качаются на качелях, но возможно, поскольку темп неспешный. Мари молчит, задумавшись, наблюдая за малолюдной детской площадкой, размышляя, что лучше сказать Оливеру.

— Ты не испортил его, — уверяет Мари, чуть усмехнувшись. Она поднимает глаза к небу и признается. — В таком повороте событий никогда не будет твоей вины. Происходящее ожидаемо, но всё равно неприятно. Я не хотела, чтобы ты видел такую сторону нашей семьи, но уверяю, они любят тебя. В конце концов, они родственники и дорожат друг другом, иначе бы давно разорвали все связи.

— Как дядя Нарцисс? — спрашивает Оливер и Мари тут же стремиться его заверить в обратном:

— Точно нет, у него другой случай! Он любит нашу семью, просто всё порой слишком сложно и у взрослых свои взрослые взгляды на мир и вещи. Дяде Нарциссу нужно время, чтобы разобраться во всем и себе.

— Звучит запутанно, — шмыгает носом Оливер и Мари убирает руку с плеча, позволяя мелкому сильнее раскачаться.

— Да, но я уже смирилась с этим.

— ...Ты правда не злишься и не обижаешься на меня? — неуверенно спрашивает Оливер спустя десять минут.

— Никогда, — сколько заверяет, сколько обещает Мари, даря свою самую уверенную улыбку. Этого достаточно, чтобы Оливер стал спокойнее. Вздохнув, ей придётся встретиться с глаз на глаз со своими проблемами. Мари оборачивается к тому, кто их нагло и бесцеремонно прослушивает, коими оказывается грустная тетя Альфия, накручивая кудрявый локон на палец, и дядя Ромаш, что обходит забор и заходит на детскую площадку. Он садится на лавочку, стоящую напротив них и вскоре к нему присоединяется тетя Альфия. Мари внутренне готовится к словесной нервотрепке, порке и завуалированным оскорблениям, которые Оливер не сможет понять.

— Думаю, стоит посидеть еще минут пятнадцать, — говорит неловко дядя Ромаш, устало проводя рукой по волосам. Он выглядит расстроенным с опущенными уголками губ и нахмуренным взглядом, то и дело неосознанно касаясь лица, волос или рукавов свитера.

— Мы вышли подышать свежим воздухом, — лаконично говорит тетя Альфия, умалчивая тот факт, что она явно перекрикивалась с её мамой или дядей Нарциссом, да с кем угодно, по тому, как её голос звучит раздосадовано и грубовато. Она то и дело тяжело вздыхает, но не стремится связать разговор. Дядя Ромаш же решает поговорить с Оливером, чем с Мари, интересуясь его хобби, учебой и друзьями. Несмотря на то, что других это могло бы обидеть, Мари находит ситуацию утишающей.

Через пять минут или около того разговор сходит к нулю, а Оливер кидает многозначительные взгляды на саму Мари, которая с закрытыми глазами качается рядом с ним. Дядя Ромаш качает головой и Оливер хмурится, когда как тетя Альфия делает вид, что не замечает их молчаливого разговора. Оливер уже собирался встать с качели, чтобы подойти и стать змеей, не желая портить настроение сестре, но очень желая вступить в словесную перепалку, как делают взрослые на день рождение Мари. Сестра встает с качели тихо, что если бы они не смотрели на неё, то и не знали бы. Оливер восхищенно открывает рот, поражаясь той бесшумности как у особо крутых супергероев из мультфильма. Его сестра будто и в самом деле супергероиня или тайный герой, злодеем Мари никогда бы не стала. Она всегда крута, чтобы не делала. Мари вообще кажется идеальной. Она всё умеет. Мари и сильная, и умная, и красивая, что он слышал от Мими, которая мечтает, чтобы Мари назвала её сестренкой. Чему не бывать. Мари только его самая крутая и невероятная сестра, которая всегда готова ему помочь. Потому Оливер молчит.

— Пора домой, думаю, мыдостаточно подышали свежим воздухом, а Оливер еще уроки нужно сделать, —говорит сестра, стараясь звучать мягче, но он знает, что Мари устала. Она неулыбается, хоть и проявляет заботу к нему, но вынуждено, потому что решила, чтодолжна, а не потому что хочет. У Мари бледное лицо и усталость, будто она такойуже родилась. Оливер не хочет нагружать сестру еще больше, видя, как ей тяжелои никто из взрослых не замечает и не хочет видеть, как Мари угасает. Его сестраувядает, подобно комнатному цветку в гостиной. Но это Мари. Она справится,поднимется, восстанет из пепла и осколков самой себя. Оливер беспокоится том, будет ли Мари прежней? Он замечает, кактетя Альфия закатывает глаза, неясное чувство расцветает в груди, котороеОливер не может описать и объяснить самому себе. Лишь войдя в дом и комнату,наблюдая за строками в тетради, Оливер задаётся вопросом. Мари всегда готовапомочь ему, но кто поможет ей?