Круг верных

        Константин дождался, пока Илья провёл осмотр и сделал заключение, которое следователь и так уже знал. Жикин все это время сидел у стены рядом с выходом и пристально смотрел за работой Борщева. Константин подметил, что если отбросить весь странноватый – где-то даже смешной, – вид молодого судмедэксперта, вел он себя уверенно. Подобно скульптору он не торопился, досконально изучал каждый сантиметр тела, каждую линию. Его движения были легкими и непринужденными, отчего Константину казалось, что Борщев словно парил над мертвой девушкой. Его действительно впечатлила работа патологоанатома, и он укорил себя за то, что постоянно относился к Илье, как к второсортному, некомпетентному специалисту.

        Борщев изучил записи Вадима Арсеньевича, подчеркнув лишь одно отличие – уже после осмотра Буковским, – у девушки вырвали язык. Именно вырвали, а не удалили хирургическим путем. На лице жертвы виднелись надрывы кожи в уголках губ, что также указывало на дилетантизм, либо садистские наклонности преступника. Илья сделал записи в карточку осматриваемой, фото новых деталей, после чего заполнил новый протокол осмотра тела.

        Стараясь не задерживать следователя, Илья сам всё распечатал, сложил в картонную папку, и, перевязав приклеенными белыми шнурками на бантик – передал Константину. Вид у Жикина был как у побитого бродяги. На кожаной куртке виднелись засохшие пятна грязи, серые брюки стали коричневыми, а на ботинках кусками засохла земля из могилы девушку. Константин сам того не замечая, все это время выковыривал грязь у себя из-под ногтей, тем самым стараясь отгонять очередной бурлящий поток мыслей, который лишь поднимал артериальное давление.

        По возвращении в отдел Константин сразу почувствовал что-то неладное. Коллеги бросали короткие взгляды на следователя и спешили скрыться за дверьми своих кабинетов. Дежурный, всегда улыбающийся молодой человек, выглядел так, словно увидел свой самый страшный кошмар наяву. В свете люминесцентной лампы его лицо выглядело пепельно-серым, взгляд испуганного щенка, и осанка провинившегося ребенка. Весь отдел словно погрузился в самые плохие времена, которые еще не встречал на своем веку. Даже воздух казался сухим и спертым, отчего постоянно першило в горле.

        В кабинете Константина ждали Богдан и Александр Матвеевич. Стажер сидел за своим столом, пил давно остывший чай и смотрел в пустоту, обдумывая случившиеся события утром. Начальник Следственного комитета разместился на потертом диване и постоянно поглядывал на свой мобильный телефон, делая вид, что ждет важного звонка. На самом деле, он ждал звонка от Жикина, который уже больше часа, как был в не зоне доступа. Константин и не заметил, как в морге у него разрядился телефон. Он не знал, что все пытались до него дозвониться и сообщить о случившемся. Теперь ему предстояло узнать об этом лично.

        – Ого, – удивился Константин, – давненько вы не наведывались ко мне в гости Александр Матвеевич.

        Жикин улыбнулся коллегам, демонстративно положил полученную от Борщева папку на стол, и взглянул на свою доску, как его отдернул Крысов:

        – Нестор мертв.

        – Как?! В смысле мёртв? Пытался бежать?

        – Не совсем. Я даже не знаю как сказать. – Крысов протер носовым платком вспотевший лоб, сложил его аккуратно в карман пиджака, и, посмотрев на Константина, продолжил, – То, что случилось с Подоровым, не поддается никакому логическому объяснению.

        – Александр Матвеевич, всегда есть логическое объяснение.

        – Вот здесь я с тобой несогласен. – Крысов вновь потянулся за платком, но передумал, и просто протер лоб тыльной стороной ладони. – После того как ты уехал, Зубченко продолжил допрос и все шло хорошо...

        – Нестора убил Саша? – перебил Жикин.

        – Нет, и слава богу. Как бы личностно я ни относился к Зубченко, мужик он толковый. Слушай дальше. Саша закончил допрос и велел конвоирам отправить его в изолятор. Все шло согласно инструкции: цепи, наручники, полная готовность бойцов, да и сам Нестор спёкся и был вне себя от страха. Его буквально трясло. Так вот, парни завели его в изолятор, проверили комнату...

        – Александр Матвеевич, вы им верите? – снова прервал Жикин.

        – Верю Костя. Верю как себе. В изоляторе было пусто. Я камеры видеонаблюдения просмотрел за последние десять часов, – туда никто не заходил. Подбросить ничего не могли, да и конвоиры следовали строго по инструкции. В общем, в камере все было «стерильно» чисто. Спустя минут пять, может, десять в отделение произошла странная хрень.

        Жикин внимательно слушал Крысова.

        – Мы уже попрощались с Зубченко, как во всем здании пропал свет – Александр Матвеевич заметил вопросительный взгляд на лице Константина. – Вырубились и резервные генераторы, от которых запитаны камеры видеонаблюдения, точнее, они не включились. Я понимаю, что да, это техника, и она может давать сбой, но именно в эти пять минут и умер Нестор. Я, стоя у дежурного, услышал его завывания, после чего мы все ринулись в изолятор. Его нашли с перерезанным горлом под металлическим умывальником.

        – Может сам себя? – спросил Константин.

        – Нет. В изоляторе не нашли орудия убийства. К нему никто не заходил. Когда конвоиры его запирали, он был жив. По крайней мере, еще какое-то время, пока не вырубились камеры.

        Александр Матвеевич хотел еще рассказать про странное видение, про пугающее до седины волос его погружение во тьму, от которой его стошнило. Его буквально трясло от желания поделиться тем страхом, которым его окутала поглощающая бездна, но когда он зашевелил губами, произнес абсолютно другое:

        – Мы даже не заметили, как появился свет. Тогда не до этого было, но Филипп сказал, что света не было не больше десяти минут. Когда все закончилось, мы прогнали еще раз аварийную систему и камеры моментально подключились к генераторам. Понимаешь?

        Жикин молча переваривал услышанное и пытался дать логическое объяснение, но выходило это с трудом.

        – Возможно, что кто-то пробрался в подсобку и вырубил генераторы, а потом включил их?

        – Возможно, – тихо ответил Крысов, – но это не объясняет, как так быстро кто-то сумел попасть в камеру Нестора, перерезать ему глотку и выйти незамеченным. Конвоиров уже допрашивает прокуратура, но не думаю, что им что-то удастся узнать.

        В кабинете снова воцарилась тишина. Стоял спертый воздух, как в маршрутке в жаркий солнечный день. Из всего присутствующего словно высосали яркие краски, наполнив предметы серостью и унынием. Крысов продолжал смахивать выступившие капли пота со лба, Богдан подошел к окну, приоткрыл форточку и позволил холодному осеннему ветру ворваться в комнату, Жикин открыл папку, достал фотографии и подошел к доске. Следователь сдвинул снимки Лапуновой и Кабановой немного в сторону и прикрепил фото неопознанной девушки, которая числилась как «суицидница». Константин заметил удивленные взгляды своих коллег, провел рукой по волосам, словно проверял, как сильно полысел за эти дни:

        – Подай мне, пожалуйста, ее фотографию из твоей папки, когда мы ее только нашли в ванной.

        Богдан не задавая лишних вопросов достал фотографию из папки и передал ее Константину.

        – После разговора с Нестором я вернулся сюда. Одна мысль мне не давала покоя, и я никак не мог выбросить её из головы. – Константин увидел взгляд Александра Матвеевича и понял, что тот сообразил, к чему ведет следователь. – Кое-что я заметил на одной из фотографий, сделанных в морге после смерти Буковского, что заставило меня сперва съездить в морг, затем на кладбище, побывать в свежевыротой могиле, вскрыть гроб и обнаружить это, – сказал Жикин и прикрепил на доску фотографию с татуировкой.

        Схожесть изображений со снимков не вызывала сомнений – все они были сделаны одним человеком и имели что-то общее между собой. Константин прикрепил еще одну фотографию, переданную Богданом, и указал на уголки губ.

        – Видите разницу? Этот снимок из квартиры, где ее нашли, – Жикин указал на переданный Богданом снимок. – А этот сделал Борщев сегодня.

        – Ей вырвали язык? – спросил Богдан.

        – Бинго, стажер. «Суицидница» наша первая жертва. А теперь подай мне из шкафа папку с делом «1209-147.1».

        Крысов встал с дивана и подошел к доске.

        Константин взял у Богдана папку, и, покопавшись какое-то время, достал четыре фотографии и прикрепил их в последовательности смерти.

        – «Ритуальные убийства», – произнес Крысов.

        – Бинго, начальник, – не без улыбки сказал Жикин. – Когда я узнал, какого органа не хватает у первой жертвы, я попытался найти какую-нибудь связь. Так вот пока я наблюдал за работой Борщева, хочу отметить, что парень далеко пойдет, я вдруг вспомнил про это дело. Точнее, про его тонкости.

        – У всех этих жертв вырезали органы. Но Костя здесь есть одно но – вырезали все органы у одного человека, а не по одному у каждого, – сказал Крысов.

        – Да, на это я тоже обратил внимание. И пусть и косвенно, но я все же решил провести параллель. И если две первые жертвы нам неинтересны, то оставшиеся стоит проработать.

        – Месть? – спросил Богдан.

        – И снова правильно. Месть. А что если наши девушки и были «ритуальными убийцами», а это просто банальная месть?

        – Я понял ход твоих мыслей, а что если... – Александр Матвеевич задумался.

        – А что если я ошибаюсь? Я и это обдумал. Если вернуться к теме ритуальных убийств, то во многих поверьях есть разные последовательности обрядов. И, быть может, это и есть наша пятая жертва, только теперь это, можно сказать, выход на новый уровень в сфере жертвоприношения. И если исходить из этого варианта, то нас ждут еще два трупа.

        Крысов вернулся к дивану и рухнул в его объятья.

        – Если говорить о жертвоприношении и о различных ритуалов – начал Богдан, – то, когда я проверял тату салоны, и по иронии судьбы или злому року, именно в последнем мне подсказали пообщаться с профессором из университета, который хорошо разбирается в древних символах, рунах, мифологии и язычестве – Он достал из сумки блокнот и зачитал имя профессора. – Лобачев Виссарион Евлампиевич. А также забыл сказать, но я без вашего спроса обратился к своим друзьям волонтерам, занимающимся поиском пропавших людей, чтобы те разместили фотографию, как уже выяснилось первой жертвы. Мало ли кто опознает.

        – Правильно поступил – сказал Константин и продолжил, – тогда поступим следующим путем: Богдан, проверишь родственников погибших по делу «1209-147.1» и кто мог желать мести. Александр Матвеевич, мне нужна хоть какая информация по дочери Кабанова и еще нужна ваша помощь в расследовании об освобождении Нестора – Крысов положительно кивнул, – а я домой, приму душ и наведаюсь в гости к Виссариону Евлампиевичу.

        В небольшом кабинете, примерно два на три метра, служившим своеобразной приемной для профессора пахло горьким миндалем, свежесваренным кофе и стойким ароматов духов двух молодых студенток, возможно, аспиранток, сосредоточенных на сортировке листовок с грядущими мероприятиями. В воздухе еще витал запах, который Константин чуял уже не раз – запах смерти. Это казалось ему странным, ведь ничего и не намекало на это: ни старые, выцветшие шкафы со стопками папок и потертых книг, ни маленький зимний сад, состоявший из фикуса, сансевьеры и финиковой пальмы, ни пыльные занавески времен распада СССР, ни висевшие на стенах пожелтевшие фотографии, напоминавшие о былой молодости всех, кто проходил через стены этого университета. Но тяжелый запах старухи с косой буквально кричал о надвигающемся её пришествии.

        Константин поправил полы пальто, подаренное женой незадолго до её кончины. Он принял душ, побрился, впервые за долгое время плотно позавтракал – хотя по времени это можно смело относить к обеду, – надел чистые брюки с рубашкой, пусть и с залежалым благоуханием шкафа, мешковатую кофту с вырезом, и достал из закромов тёмно-серое пальто. Перед уходом он посмотрелся в зеркало и отметил, что давно не чувствовал себя так хорошо хотя нога еще отдавала пульсирующей болью, а сердце всё чаще напоминало о себе – эмоционально Константин чувствовал себя превосходно.

        В дверях появился невысокий седовласый человек и подозрительно посмотрел на Константина через толстые линзы очков. Аспирантки отвлеклись от своей работы и улыбнувшись пожилому человеку быстро, почти хором затараторили:

        – Виссарион Евлампиевич, этот человек из милиции, ждет вас.

        – Из Следственного комитета. Следователь Жикин Константин Юрьевич.

        Виссарион Евлампиевич внимательно рассмотрел раскрытое удостоверение следователя, после чего открыл дверь в свой кабинет и пригласил Жикина пройти следом. Профессор, в силу своего возраста передвигался медленно, неспешно, слегка неуверенно, постоянно придерживаясь за попадавшуюся на пути мебель, словно не доверял собственным ногам. Он выдвинул засаленное кресло на колесиках, подошел к нему, и едва слышно простонав из-за больных суставов, присел на стул.

        – Что привело вас ко мне, Константин Юрьевич?

        – Мне нужна консультация специалиста вашего уровня, – ответил Жикин.

        Лесть была приятна пожилому профессору, и на его морщинистом лице засияла улыбка, обнажив кривые и пожелтевшие зубы. Лобачев поправил трясущейся рукой волосы спавшие на лоб, и, облокотившись на стол, обратился к следователю:
        

        – Я вас внимательно слушаю.

        Константин достал из сумки фотографии с изображением татуировок жертв и разложил их на столе перед профессором. Он снова вспомнил про отвратный запах наступающей смерти. В кабинете он был настолько стойким, что, казалось, поглотил в себя все остальные запахи. Даже исходящее амбре от одеколона следователя буквально растворилось в кабинете профессора, отчего Жикину стало немного не по себе.

        – Меня интересует обозначение этих рисунков или древних символов.

        Виссарион Евлампиевич понимающе кивнул и медленно стал изучать снимки через толстые линзы очков.

        – А можно задать вам вопрос? – тихо спросил профессор.

        – Я догадываюсь, какой именно – но нет, рассказать я вам не могу. Тайна следствия.

        Лобачев понимающе кивнул.

        – Не могу сказать с уверенностью, но эти, как вы их назвали рисунки, относятся к временам язычников. И это не совсем то, что мы привыкли понимать в привычном нам язычестве. Ещё будучи молодым преподавателем, я ездил в командировку на Дальний Восток, где впервые и узнал об этом мифе – профессор отпрял от стола и откинулся на спинку кресла. – Информации об этом, можно сказать, почти нет, и я уже смутно помню, но кое-что осталось в моей памяти. Так вот, эти рисунки относятся к поклонению не божеству, а злому духу.

        – Это как? – поинтересовался Жикин.

        – Сложно сказать, но были поселения, где верили, что Богам было плевать на них, и тогда они принялись молиться духам, преподносить жертвы, совершать обряды. Опять же информации почти нет, какие обряды проводились, какие жертвы приносились, да и особых подтверждений всему этому очень мало, за исключением вот этих двух изображений.

        Лобачев указал на две фотографии, показанных следователем.

        – А есть ли вероятность, что сейчас появилось больше информации касаемо этого мифа?

        – Возможно. Поймите, еще будучи юнцом мне показалась вся эта история байкой, и лишь увиденные жертвенные камни с нарисованными символами, как на фотографиях, меня заставили поверить в это. Конечно, есть вероятность, что кто-то продвинулся в исследовании Буджу...

        – Буджу?

        – Ах да. Простите, возраст. – Профессор улыбнулся и легонько постучал себя по голове. – Злого духа называли Буджу, и верили, что если ему принести жертву, то он отплатит богатством, или вообще – исполнит любое желание.

        – Что-то похожее на джина? – Константин записывал в блокнот слова профессора.

        – Да, только лишь желания исполнялись ценой чьей-то жизни. Буджу относится к злым духам, так как в некоторых летописях, он воровал детей, потрошил и ел людей, изощрялся разными способами. Навлекал на людей беду, появлялся в самые тяжелые минуты их жизни и обещал помочь за небольшую плату.

        – Какую плату?

        – Жизнь, – задумчиво произнес Лобачев.

        Константин посмотрел на задумчивого профессора, который непроизвольно теребил манжет поношенного шерстяного пиджака. Маленький кабинет Лобачева умещал скромных размеров письменный стол, несколько шкафов забитых книгами, и старый тяжеленный сейф, сделанный еще в послевоенное время и выкрашенный голубой краской. На стенах висели под плотным слоем пыли грамоты и благодарственные письма, потрескавшаяся и пожелтевшая от солнечных лучей карта мира, датируемая одна тысяча девятьсот восемьдесят вторым годом. Все это выглядело таким же старым и тоскливым, как и сам профессор.

        – Хорошо, Виссарион Евлампиевич, а вы, когда-либо использовали эти знаки, символы в своих лекциях?

        – Да, определённо к презентациям некоторых лекций я вставлял фотографии с той поездки, но не могу сказать, когда это было. Да и лекции по мифологии и язычеству я уже давненько не читал. Мало кому это интересно. Как и я сам – после задумчивой паузы, Лобачев посмотрел на часы, и, встревожившись, обратился к следователю. – Если у вас ко мне больше нет вопросов, то я вынужден идти. Занятия, сами понимаете.

        Константин одобряюще кивнул, собрал со стола фотографии и сложил их в сумку, после протянул руку профессору. Когда Лобачев ответил тем же, и их руки соприкоснулись, Жикин почувствовал насколько были холодными ладони профессора. Они были сухими, кожа грубая и потрескавшаяся, словно он сжимал в руках использованную наждачную бумагу. Что-то странное было в этом рукопожатии, словно оно было последним.

        Жикин поспешил покинуть кабинет и выйти на улицу на свежий воздух. Он спустился по лестнице, прошел по длинному холлу с высокими потолками, полами из мраморной крошки, и стенами с монументальной живописью. На выходе он попрощался со скучающим за свежим выпуском сканвордов охранником и вышел на задний двор, где оставил свою машину.

        Константин остановился у клумбы, где с весны по осень наверняка расцветают и изливают сладкий аромат бархатцы, петунии, клематисы и мускари с примулами. Он глубоко вдохнул стылый воздух и попытался избавиться от ощущения холодных рук Лобачева, как заметил профессора, мчащегося к автомобильной парковке. Лобачев остановился около старенько Джипа Гранд Чероки и второпях искал ключи по карманам плаща.

        – Виссарион Евлампиевич, еще раз здравствуйте. Я думал у вас занятия?

        Слова Жикина едва не довели профессора до сердечного приступа и тот подпрыгнув на месте обернулся на голос.

        – Ой, это вы? Тут... мне позвонили и сказали срочно приехать...

        – Хорошая у вас машина. Какого она года? Девяноста второго?

        – Девяносто пятого. Старенький, как и я, но всегда меня выручает.

        – Хороший аппарат. Но зачем вам такой внедорожник, да еще и с такой резиной для бездорожья?

        – Я живу в дачном поселке круглый год, и проехать туда без проблем можно только летом, а все остальное время года, увы, сплошная грязь по колено. Я дико извиняюсь, Константин Юрьевич, но мне действительно нужно ехать.

        – Да-да, конечно, – сказал Жикин, и, отойдя в сторону, наблюдал за профессором, как тот с неописуемой легкостью забрался в машину и резво выехал с парковки.

        Дело «1209-147.1.» было одним из многих скелетов запрятанным в шкаф и запертым на внушительных размеров замок. Однако всегда наступает день «Икс», когда тому или иному секрету суждено выйти из пыльных закромов на всеобщее обозрение. Пять лет назад, молодой и еще не сломленный системой Павел Трохин был назначен на расследование ужасающего убийства бомжа. Тогда Павлу показалось это дело интересным, сулящим большие перспективы и рост по карьерной лестнице, но по факту это оказалось тупиком. И спасло молодого следователя лишь хорошее расположение у Крысова и отвращение к Жикину.

        Спустя полгода Александр Матвеевич передал дело Константину, а тот в свою очередь, закинул его пылиться в шкаф. Но, через шесть месяцев в глубине леса обнаружили еще один труп. Пусть это был не бездомный, но как отметили сотрудники правоохранительных органов – личность та ещё. Саитов Денис Кондратьевич родился в деревне Чупарики, в десяти километров от Минска, и после окончания политехникума всю свою сознательную жизнь проработал на заводе. Время после смены коротал за бутылкой водки или дешевого вина, представлял, что если бы не жена и трое детей, которые словно шаг за шагом повторяли судьбу своих родителей, жизнь его была бы другой и определенно лучше. Почти каждая попойка Саитова заканчивалась скандалом с женой или соседями, нарядом патрульных, и сутками для протрезвления.

        Еще полгода и опять тупик, опять дело «1209-147.1» отправилось в шкаф, где все считали, что там ему и место. Никто особо и не переживал, хотя и понимал, что халатность в этом расследовании была проявлена на всех его этапах, что даже начальник Крысов просто отмахивался рукой от вопросов и лишь коротко отвечал: «Жикин, мне блядь что, нужно еще тебя учить работать?»

        И все было бы хорошо, но вот третья жертва заставила многих испытать мандраж. Александр Матвеевич сам приехал на место преступления и отчитал Жикина как нашкодившего котенка, сделавшего нужду мимо лотка, хотя ему неоднократно показывали куда нужно справлять нужду. Бездыханное тело Кирилла Семёновича, привязанное к пяти вбитым в землю столбам, нашли двое грибников. Того, что помладше, от вида выпотрошенного парня и засохшей лужи крови, вырвало в нескольких метров от находки, после чего тот уселся у массивной старой сосны и вжавшись головой в колени сидел так до самого приезда врачей.

        Как выяснилось позже, Цыринский Кирилл работал в крупной корпорации, был умным, образованным и подающим большие надежды менеджером, и новости касаемо его смерти быстро разлетелись по колонкам газет и новостных сайтов. И если бы за два прошедших года, расследование велось скрупулезней, то выявленные детали нового убийства не подвесили бы карьеру Крысова на тонкий волосок. Константин обнаружил, что у новой жертвы отсутствовал язык, а у двух прошлых убитых из-за небрежного отношения, данные факты попросту не проверялись. И что было логичным, Жикин запросил эксгумацию тел, чтобы с уверенностью сказать, что это третий труп по делу «1209-147.1».

        Вот здесь и стало началом личностного конфликта, который еще не раз аукнулся Константину в будущем. Александр Матвеевич с ходу выдвинул версию о подражателях, мол и люди другого статуса и есть несходство в деталях. И как следствие в эксгумации следователю отказал. Подлила масло в огонь и личная просьба Жикина у Зубченко, чтобы тот надавил на начальника и пролоббировал его просьбу, что и было сделано. После осмотра прошлых жертв Буковский подтвердил теорию Константина и руководящее кресло под Александром Матвеевичем буквально затрещало.

        Крысов понимал, что велика вероятность отстранения от должности, но уходить в одиночку он не собирался и всячески терроризировал Жикина: отказывал ему в помощи, не разрешал другим следователям содействовать в расследовании, постоянно отчитывал на планерках – в буквальном смысле устраивал в его жизни ад, и тем самым демонстрировал остальным, что будет, если пойти против него.

        Однако, как и с первыми двумя жертвами, дело не продвинулось ни на йоту. Проверяли всех: сатанистов, религиозные общины, состоящих на учете у психологов, всех, кто когда-либо проявлял жестокость и давал хоть малейший намек на возможность совершения убийства такого рода. Прорабатывалась и версия торговли органами, замаскированная под ритуальные убийства, но и там был тупик.

        Спустя год обнаружили еще одну жертву. Тоже молодого парня, бизнесмена, владельца магазина автозапчастей, но к тому времени, это дело сильно затянулось, что угасло само по себе. Ни интереса у прессы, ни у высокопоставленного начальства, ни у Крысова и даже у Жикина. Все ушло само себе, словно это было дело о хищении кошелька у иногороднего студента в метро во время часа пика. Александр Матвеевич сумел урегулировать вопросы касаемо своего будущего, чем только продемонстрировал свою власть. Ослабил хватку с Жикина, чему тот был откровенно рад, ведь обтекать дерьмом на каждой планерке ему действительно надоело, но даже в таком подавленном состоянии, он решил дождаться пенсии и покинуть стены Следственного комитета с высоко поднятой головой.

        Богдан внимательно изучил расследование начатое Трохиным и похороненное своим восторгаемым куратором. Как и говорил Жикин, первые две жертвы выбыли из списка, так как родственникам Саитова было глубоко наплевать на своего усопшего папашку, а бомжа так и не опознали. У третьей жертвы – Цыринского Кирилла, – родственников не было. Единственную из близких – мать, он похоронил за три года до того, как сам стал сноской в деле о «ритуальных убийствах». Что касается четвертой жертвы, Хуртина Богдана, то молодая вдова с двумя детьми, продала бизнес и переехала в Москву, где вышла второй раз замуж и сменила фамилию на Кудашёву. Это был тупик, и предположение о мести умерло так же быстро, как и родилось.

        Серебров отпрянул от стола и зевнув, потянулся на стуле, чтобы размять затекшую спину. Прохрустев шеей и суставами пальцев, он ощутил, что совершенно вымотался и не прочь подремать несколько часиков, пусть и на потертом и продавленном диване, как раздался звонок телефона.

        – Слушаю.

        – Константин Юрьевич на месте? – раздался голос дежурного в трубке.

        – Нет, но я тут, – буквально отшутился Серебров.

        – Здесь пришел парень, говорит, что он знакомый девушки, которую вы пытаетесь опознать.

        Богдан вскочил со стула и ощутил, как за секунду его окатило холодным потом. Рубашка, выданная в «учебке», прилипла к спине и противно отставала от влажной кожи

        – Пусть проходит, – тихо произнес Богдан.