Птичка

Винсент явился в отель ближе к четырем утра. Полчаса чесал асфальт у входа, как побитый кобель, — курил, думал, матерился. А поднявшись наверх, разделся, рухнул в кровать и отрубился.

Марсо даже не понял, сколько он проспал — по ощущениям минут пять. Только-только закрыл глаза и... вот его уже тормошат.

— Винсент? — позвал прямо в ухо голос Рыжей. — Ты... спишь?

— С чего ты взяла? — сонно буркнул он, не открывая глаз. — Я..? Сплю... Не.

— Уже почти девять. Нам пора ехать. — не отставала Клэр, снова встряхивая его. — Вставай.

— Бля, птичка... — Винс хотел уж было запротивиться, спрятать рожу в одеяло и доспать еще хотя бы час.

Но тело предательски вздрогнуло. Как будто, сука, помнило: если не встанет — вставят.

— Давай! — теперь ее шепот стал противно-возмущенным.

— Встаю, — он перекатился на спину и лениво приоткрыл веки. — только завали ебало. Пожалуйста. Я всю ночь не спал.

Проморгался, потер пальцами глаза. Клэр стояла над ним, как кладбищенский сторож над могилой.

— Ну, и?

— И? Нам надо ехать, а ты валяешься. — Рыжая уже с утра кормила собственным недовольством. — На хрена было бухать?

Винсент застонал, закрывая руками лицо. Приятного, сука, аппетита.

— Я не бухал, — пробурчал он глухо. — дура, ты не видишь, что бутылка полная почти?

— А почему тогда говоришь, что ночь не спал? — не отставала та.

— Потому что я катался на встречу с Лютером.

Клэр вдруг выпрямилась, как струна, и сделала осторожный шаг назад. Не верила. Или не хотела верить. Или раздумывала — обосраться сейчас или попозже.

— В смысле? — тон ее вдруг резко стал каким-то подозревающим.

— В прямом, птичка, — Винсент, охая, поднялся и сел, отбросив одеяло в сторону. — он позвонил вчера. Когда ты уснула.

— И поехал один? — Клэр сморщила нос, нахмурилась и добавила, уже тише. — После... того, что мы...

— Так, блядь! — осадил ее Винс, мгновенно проснувшись. — Цыц. Да, поехал. Видел Дома. Видел Лютера.

Рыжая отвернулась, как будто он ударил ее чем-то тяжелым.

— Ты вообще понимаешь, что я тоже в этом замешана? Что и меня порвать могут?

— Поэтому я и поехал один. А ты бы лучше была благодарна, что не ты видела, как ебаный мясник ковыряется во рту покойника.

— Ну-ну... Благодарна... — протянула она. — Может, ты там и про меня ему что-то сказал?

— Слушай сюда, — Винс встал, разминая затекшее тело. — если бы я тебя сдал, то ты бы уж была мясной нарезкой. Тебе НЕ надо было туда ехать, ясно?

Клэр усмехнулась. Горько, неприятненько. И потянулась к тумбочке, где валялись остатки таблеток.

— Ну да. Спаситель. Рыцарь, сука, на белом коне.

— Ага, — бросил Винс, похрустывая шеей. — Только конь дохлый, а рыцарь... В целом, тоже не лучше. Успокоилась?

— Ты гандон.

— А ты гандонка. Но ближнего надо возлюбить. Поэтому не выебывайся. Нашему партнерству недолго осталось.

Клэр не ответила. Только сглотнула таблетку всухую, а после шагнула к Винсу почти вплотную. Уставилась так, будто хотела сказать что-то еще, но вовремя осеклась. Помнила, что, в целом, тоже не имеет права его упрекать.

— Я тебя ненавижу. — шепнула девушка раздраженно.

— Спасибо, — выдохнул он. — это взаимно. А теперь, с твоего позволения...

Винсент выдохнул через нос, зажмурившись. Поднял голову вверх, точно взывая к Господу. Господь, кажется, в этот момент показал ему средний палец.

— ... можно я штаны надену? Или у тебя фетиш — орать на полуголых мужиков с утра?

Клэр вдруг замолчала. До нее резко дошло, как это все выглядит: она — в мятой футболке, он — в одних трусах,
раздраженный и злой. И самое главное, Винс ей никто. Не брат, не муж, не даже друг, чьи волосы на груди можно преспокойно рассматривать, пока внутри все пылает гневом.

Девушка что-то буркнула себе под нос и тут отступила назад, делая вид, что занялась чем-то... Бля, да чем угодно, только не тем, чем минуту назад.

— Вот спасибо, дорогая, — усмехнулся Винс, направляясь к штанам. — За тактичность и уважение к чужому личному пространству.

Он поднял с пола джинсы, футболку, шумно встряхнул куртку, как будто ставил точку в дурацком разговоре.

Клэр возилась с чем-то в рюкзаке. Без цели, просто чтобы не смотреть. Застегивала молнию, расстегивала, снова застегивала. Вжик-вжик. Застеснялась так, будто бы отсутствие одежды на Винсе было намного ужаснее и страшнее, чем то, что они уже успели пережить.

— Полчаса тебе на «припудрить носик». Потом едем. — бросил он и, подхватив вещи, шагнул к ванной.

Вымыться. Смыть с себя вонь смерти, прилипшую к коже так, будто собиралась остаться навсегда.

***

По скотобойне петляли долго. Благо, место не охранялось — и правильно. Какой ебанутый станет сторожить храм гнили?

Когда-то здесь резали коров. Много, сотни голов. И стены это помнили. На полу до сих пор отпечатывались тени, где стояли стойла: желтые разводы, жирные пятна, трещины, будто лопнувшие от скотской тоски. С потолка свисали, покачиваясь, ржавые крюки, похожие на мясницкие пальцы — скрюченные и готовые ухватить за шиворот любого, кто проходил ниже них.

Бывший загон для скота представлял собой пустой бетонный отсек. До сих пор видно, где коровы царапали пол копытами от ужаса, от нежелания умирать. На одной из металлических калиток — вмятина от лба. Она, возможно, билась рогами именно туда. Не хотела идти.

Клэр, хоть и ужасно злившаяся на Винса, теперь старалась шагать ближе к нему. Он тоже время от времени косился на нее. Не из сочувствия, а скорее, из инстинкта. Место это вызывало ощущение, что в любой момент тебя могут снова начать разделывать.

Они вышагивали по территории почти час. Слишком большой была коровья могила. Поиски в старых кабинетах не дали ничего. Грибок, плесень, старая мебель, которую не захотели вывозить. И плакаты. Пожелтевшие плакаты с бычками, телятами, веселыми мордами и подписями про "натуральность" и "качество". Кто-то когда-то считал, что это пиздатая идея — лепить улыбающееся животное рядом с банкой тушенки.

И только когда они пересекли очередной бетонный пролет, за которым давно уже не было ничего живого, взгляд Винса зацепился за дверь в глубине коридора. Широкая, металлическая, вросшая в стену, будто её сюда вколотили.

Промышленный холодильник. Точнее, то, что когда-то им было.

Теперь просто гробница. Без температуры, без света, с толстой, намертво севшей ржавчиной по периметру.

— Ебаный в рот, — выдохнул Винс, и они, навалившись вдвоем, рванули засов.

Дверь поддалась с мерзким "скр-и-и". И лучше бы она осталась закрытой.

Клэр зажала нос рукавом. Винсент снова выругался и достал из кармана телефон, включая фонарик.

Первое, что вырвалось из темноты — плесень на стенах, расползшаяся, как ожог. Второе — лужа под стенкой, темная (то ли конденсат, то ли еще какая дрянь).

И только потом они увидели его.

Рыжая отреагировала первой. Взвизгнула и резко прижалась к Винсенту, будто он мог заслонить ее от этого зрелища.

А он не двинулся. Стоял, как вкопанный. Смотрел, моргал. Не верил. Но не отводил глаз.

— Блядь...

На полу сидело тело. Спина выгнута неестественно, голова безвольно запрокинута назад, обнажая шею, покрытую грязью и синяками. К трубе его пристегнули старыми наручниками, врезавшимися в опухшие, побагровевшие запястья.

Кожа на теле выглядела рыхлой, словно мокрая бумага. Плечи и грудь — в засохшей грязи, моче и собственных испражнениях, которые стекали к бедрам и уже подсыхали черной коркой. Ноги босые, исполосованные ссадинами, с лопнувшими пузырями от долгого сидения в луже собственной мерзости.

Лицо... Разбитый нос, приоткрытые губы, похожие на кусок подгоревшего мяса. Изо рта текла тягучая, черноватая слюна, смешанная с запекшейся кровью и гноем.

На первый взгляд — труп. Лучше бы он им и оказался.

Но тело вдруг судорожно дернулось, грудь поднялась в слабой попытке вдохнуть, и веки приоткрылись, явив пару белесых глаз, почти потерявших цвет. Человек не умер. Он просто все еще не мог умереть.

И именно это было самым отвратительным.

Человек сощурился от внезапного света и снова дернулся, издавая хриплый звук. Судорожно, вслепую, как подранок, которому нечем кричать.

Потом снова открыл рот, очень слабо, как будто в беспамятстве и замычал.

Винсент одним движением свободной руки отпихнул от себя Рыжую так, чтобы она осталась стоять у двери, а сам шагнул ближе и присел.

Внутри все трижды перевернулось, как будто органы смешались в одну кучу. И теперь ныло все — желудок, сердце, печень, легкие. Ладони вспотели, он изо всех сил попытался собраться.

«Да ну...»

Прошелся светом фонарика от пальцев босых ног до шеи. И человек снова захрипел, слабо мотнув башкой. Рот его приоткрылся чуть сильнее.

«...нахуй.»

За мутной жижей-слюной и сколотыми зубами виделось... Нечто. Что вообще ни один человек в своей жизни видеть не должен.

Кусок обугленного мяса, покрытый белесыми пузырями инфекции. Чуть глубже — гнойная мокрота, тянущаяся липкой тиной. Пахнуло гарью, тухлятиной и чем-то абсолютно блевотным.

Язык вырвали и прижгли чем-то каленым.

Тело снова дернулось, человек попытался заговорить, но изо рта вырвался лишь влажный хрип, как будто кто-то водил ложкой по забытой грязной тарелке.

Винс резко отшатнулся, едва не споткнувшись о собственные ноги, и инстинктивно прикусил край языка. В глотке пересохло. Он даже не посмотрел на Клэр.

— Блядь, ты... — выдохнул Марсо, сглотнув. — Живой, сука.

Человек судорожно глотнул, и застонал. Прерывисто, с гортанным надрывом — будто горло ему замотали ржавой проволокой. Животный звук, без слов, без смысла, чистое страдание.

— Винсент... — за спиной подала голос Клэр, дрожащий, тихий. — Он..?

— Почти дохлый, — буркнул Винс, медленно выпрямляясь, сжимая кулак.

— Что делать?.. Надо скорую... Он же... Он же...

Он повернулся к ней, стараясь изо всех сил не показать, как самому херово.

— Не сейчас.

Клэр трясло. Рыжие пряди прилипли ко лбу, взгляд метался.

— Но он же...

— Смотри на меня, — Винс шагнул ближе, вцепился в ее плечо. — На меня, слышишь?

Он поймал ее взгляд, удержал.

— Мы пришли сюда за ответами. Этот... ничего не скажет.

Винс сжал пальцы сильнее.

— Мы ищем все, что можно найти. А потом — вызовем. Ясно?

— Но он... тут даже воды нет... — пробормотала она, все еще не в себе.

И тут снова раздалось:

— М-м-м-м-а-а-у-у.

Хрипло, искаженно. Не звук человека. Звук живого трупа, который просит о пощаде, сам не понимая, зачем.

— Ты, — чуть громче надавил Винсент. — держись тут. Стой на шухере. Если че — ори. Я поищу сам, поняла?

Губы Клэр сжались в тонкую линию. Глаза покраснели, намокли, она была готова разрыдаться. Но даже не кивнула в ответ.

— Поняла?!

И только теперь она кивнула. Охуенно.

Замелькал в темноте фонарик, Винс затопал тяжелыми ботинками по металлическому полу камеры.

Какие-то ящики, полки... Он старался обыскать каждый, сука уголок. Хотя это было бы безнадежно — очевидно, что сюда вмешался кто-то третий. И если пропавший вес тут и был, то наверняка его уже сперли.

А вес определенно был. Слишком уж четким выходило совпадение.

— М-м... — не успокаивался человек. — У-у-у... А-а-а...

Винс пытался не слушать. Честно пытался. Но каждый его «му» бил прямо под дых. Да что там под дых — по ебалу.

«Следы. Хотя бы следы. Точно должны быть.»

— М-гх ...

Следы были. На полу — четкие, кто-то шагал тут по уже запекшейся кровище, кто-то волок тело, кто-то курил.

Бычки. Данхиловские, выкуренные до самого фильтра, которые не к месту лежали в трех метрах от мычащего. Те же, что и на Каллисте.

Винсент открыл камеру и сделал несколько фотографий. Что со стороны казалось каким-то отвратным издевательством — это понимали все. Кроме, разумеется, привязанного к трубе тела. Он вообще, кажется ничего не понимал. А просто надеялся, что его очень скоро прикончат.

Щелк, вспышка — следы на полу. Еще кадр — человек, который обреченно пялился куда-то в сторону Клэр. Или двери. Или вообще в никуда.

Фотографии получились немного смазанными — руки дрожали, а он никак не мог эту дрожь успокоить. Как ни старался. А сам он вдруг понял, как противно фотографировать то, что надо было прикончить. Или спасти. Или... хуй его знает

— Пойдем, птичка. Тут нечего больше делать. — сухо заключил Винс.

Она молчала, опустив голову и глотая целый букет чувств. Он же повернулся к человеку, который уже не мычал. А просто хрипел.

— За тобой приедут. — бросил Марсо, не зная зачем. — Дождись только, понял?

И, потянув Рыжую за руку, затопал прочь из холодильной камеры. Дверь они оставили открытой.

***

На улице легче не стало. Ни после того, как отошли от цехов. Ни когда пролезли через дыру в сетке. Ни даже спустя двести метров от мертвого железа и бетона. В носу все еще сидела вонь. Густая, липкая, как если бы ее вливали внутрь воронкой. А горло саднило. То ли от слов, что не сказали, то ли от крика, который так и не сорвался.

У каких-то чахлых кустов Винсент протянул Клэр «черный». Тот самый телефон, на который звонил Лютер.

А сам застыл рядом. Руки дрожали — не от страха, а от переизбытка... Блядь, всего.

— ...да, скотобойня, Арнаво... нашли случайно... очень срочно... — голос Рыжей звучал откуда-то из-под воды. — ...несколько дней, наверное...

А ведь там тоже кто-то курил. Стоял рядом, смотрел на этого бедолагу, затягивался, а потом тушил окурок в его же кровищи. Мозг, как больной, вдруг решил, сука, представить это — покадрово, как в конченом снафф-видео.

Как его резали. Наверняка приговаривали что-то мерзкое. Как прижигали язык. Как он, захлебываясь соплями и страхом, молчал, а потом его приковали к трубе — не убили, не пожалели. Просто бросили. Гнить.

А за что?

Даже если покупал то, что не должен был. Даже если полез туда, куда не следовало. Даже если был дерьмом по жизни.

Жестокость — это не суд. Не оправдание. Это просто жестокость.

Никакая тварь не заслуживает умирать вот так. Ни скот, ни человек.

Клэр протянула ему телефон. Молча, шмыгая носом, даже не глядя в сторону Винса. Он сунул трубу в карман, покосился на девушку. Внутри снова что-то кольнуло, куда-то между ребер.

— Птичка.

В ответ — тишина. Только очередное хлюпанье. Она закусила губу, плечи задрожали.

— Эй, не сейчас. Слышишь меня, блядь?

Винсент резко подался вперед, голос дрогнул от злости и бессилия.

Клэр отвернулась. Ссутулилась. Потерла глаза ладонями, как будто могла вытереть из них и слезы, и все, что они только что увидели.

Он замер. Впервые не зная, что сказать. Не потому что слов не было, а потому что все звучали бы не так.
Впервые рядом с Рыжей ему стало по-настоящему неуютно. Как будто весь их привычный цинизм, весь ритм перебранок, взаимных укусов сейчас сломался.

Винсент выдохнул. И, почти на автомате, с небрежной усталостью протянул руку, приобнял ее за плечи, подтянул ближе.

— Все. Давай. — сказал он. — Соберись.

Клэр не дрогнула, не оттолкнула.

— Немного осталось. — уже чуть тише добавил мужчина. — А потом выдохнем.

И сам себе не поверил.