Птичка

Винсу было двадцать пять. Чудный возраст, когда детство все еще поигрывает в жопе, но ты все равно ходишь с видом, будто бы познал, как работает мир. День, когда все это завертелось, начинался как любой другой потенциально охуенный день: с вызывающего декольте Розы, старого джаза, бубнящего на фоне, и запаха дешевого кофе.

— Тебе как всегда, м?— мурлыкнула с латинским акцентом Роза, местная бариста.

— Ну, если «как всегда» — это ты и офигенный американо, то да. — отозвался Винсент, развалившись у стойки.

Роза хихикнула, почти мгновенно покраснела, но таки пробила ему американо с сахаром.

— Как твои дела, а? — спросила она, копошась у кофе-машины. — Все хорошо у тебя?

— Как мои дела? — Винс задумчиво уставился куда-то вбок и щелкнул языком. — Только что стали намного лучше. Как увидел эти черные глаза...

Он покачал головой и издал тихое «м-м-м», как будто только что сожрал какой-то ужасно вкусный десерт.

— Ой, Ви-ни... — Роза улыбнулась, причудливо растягивая его имя. — Лишь бы потрепаться.

Винсент довольно сморщил нос.

— Пойдешь со мной в кино? — вопрос прозвучал как бы между прочим.

— В кино? Ai, garoto... ты знаешь, сколько мне лет, чтобы по киношкам бегать?

Ответ Розы ничуть его не расстроил.

— Двадцать? — с явной лестью в голосе предположил он. — И не говори, что это неправда. Максимум — двадцать три.

— Какой же ты сладкий, meu bem, — вздохнула она, подбоченившись. — но мне нужно что-то покрепче, чем твои комплименты.

— Холодное у тебя сердце, Роза. Чертовски холодное. — он прищелкнул языком и провел пятерней по густой шевелюре.

— Мое сердце, как кофе, — бариста щелкнула крышкой и поставила стаканчик перед ним, нарочно наклоняясь близко. — горячее, черное и не для детей.

Винсент сощурился, мол, переиграла. Поражение он признал легко и совершенно не обиделся.

— Когда-нибудь ты все-таки сходишь со мной на свиданку. — он сделал глоток кофе, смакуя. — М...Você é minha cerveja!

Марсо не был бы собой, если бы не вкинул фразочку, вычитанную в каком-то онлайн-словаре. Правда, и надежда впечатлить, и предложение сходить в кино обломались одновременно. Роза вдруг залилась хохотом.

— Сerveja? — задыхаясь, переспросила она. — Я твое... кто? Пиво?

— Вишенка! — захлопал глазами Винс. — Я сказал, что ты вишенка!

— Сereja — это вишенка. — хихикая, поправила Роза. — Глупыш.

— Ладно, пиво! Но знаешь, что? Никто не смотрит на вишенки так, как на пиво в пятницу.

— Иди, иди, иначе опоздаешь. — она махнула рукой, звякая браслетами. — хорошего дня, Ви-ни.

И Винни пошел. С кофе в руке, с глупой улыбкой на губах и с уверенностью, что день будет в его кармане. Он еще не знал, что через пару часов этот день задвинет ему под дых так, что зубы зазвенят.

***

Тогда еще OFASTа не существовало и в помине. Никаких вылизанных структур, глянцевых коридоров и корпоративной вежливости с «бонжур, коллега». Только пыльный отдел на втором этаже здания, которому пора бы рухнуть лет пятнадцать назад и «ебаный в рот» из каждого угла.

OCRTIS был не столько местом, сколько диагнозом. Характер, стиль жизни, режим обитания — и Винсент пытался заразиться им намертво. Он рвал жопу ради того, чтобы кто-то из старших заметил старания, похлопал по плечу и гордо назвал его оперативником. Своим.

И, конечно, это имело место быть исключительно в его влажных мечтах. В реальности же, стоило ему пискнуть свое бодрое «разрешите обратиться», как в лицо прилетало сочное и смешливое: «Иди нахуй, салага».

Обижаться на такое у Винсента прав не было. Только право сжать очко, стиснуть кулаки и делать то, что говорят старшие.

Двадцать часов торчать в наблюдении за квартирой барыги? Пиздуй, сопля.

Перелопатить тонны прослушки, чтобы выудить инфу? Пусть этой хуйней Марсо занимается.

Свести данные в таблицу на тридцать листов? Малого напряги.

Но, видимо, высшие силы тогда покумекали между собой и прикинули, что старание должно вознагаждаться. И что есть вещи получше, чем сиськи Розы. Судьба кивнула, разлила две по сто и впервые, как ему казалось, не вытерла о Винса ноги.

На проходной толстяк Натан лениво просканировал взглядом пропуск, выдал журнал для росписи и что-то буркнул про «шеф просил зайти». И это было как минимум странно. Потому что обычно шеф его просил только «не страдать хуйней».

В кабинете Патье было накурено.

— Марсо, — он поднял голову, не удосужившись даже поздороваться. — садись. Есть дело.

Винс сразу выпрямился, будто позвоночник вспомнил про дисциплину, расправил плечи и послушно плюхнулся на стул

— Что за дело?

Патье тогда был для него, как батя. Если бы, конечно, его батя мог стрелять, виртуозно крыть матом и одной левой рулить целым отделом. Уважение к нему не было слепым, оно было заслуженным. И даже если бы этим «делом» оказался приказ спрыгнуть с крыши, то Винс точно бы прыгнул. Не потому что «приказ», а потому что если уж он сказал, значит, выхода другого все равно нет.

— Сегодня едешь с Бенуа. Прикрываешь. — шеф смотрел в упор. — У нас есть наметки на одну группировку. Он тебе все пояснит. Ты делаешь то, что скажут, без самодеятельности. Понял?

Все существо Винса сжалось в одно маленькое «охуеть». В висках застучало. Он давно этого хотел — настоящего дела, мяса. Не того, где ты «принеси-подай», не экселевская мышь. А свой.

Вместе с этим внутри заскреблась та самая тварь, которая напоминала «если проебешь, то с концами». И все же внутри щелкнуло что-то почти праздничное. Он был напуган до чертиков — и счастлив до одури.

— Понял. — закивал Винсент, не сдерживая ухмылки. — Так точно.

Ланс нахмурился и потянулся к сигаретам.

— Не. Геройствуй, — отчеканил шеф почти по слогам. — это твое первое нормальное дело. Все может пойти не так в любой момент. Ты сам не решаешь ничего, понял? Слушаешь Бенуа и делаешь то, что говорят.

— А если что-то пойдет не так?

Патье закурил, не отвечая сразу. У него таких Винсентов за практику свалило человек пять. И все — после первого же серьезного задания.

— Я тебе сказал, — Ланс затянулся. — слушаешь его. Даже если что-то пойдет не так. Решаете по ситуации.

— А пешку? — выпалил Винс, не подумав.

Патье вопросительно вскинул брови.

— Какую тебе пешку? — хмыкнул он. — Тебе не стрелять надо, Марсо. Думать. Смотреть. Изучать.

Шеф кивнул на серую потрепанную папку, которая будто ждала своего часа.

— Вот. Тут вся инфа. Посмотришь и, что непонятно, спросишь у старшего.

Винс, как в кино, медленно подтянул папку к себе, будто собирался раскрыть дело века.

— Винсент.

Он замер.

— Да, шеф?

— Держи голову в холоде. — сухо бросил Ланс, сцепив пальцы в замок.

Винсент встряхнулся, поднял подбородок и кивнул.

— Есть, — бросил он, поднимаясь. — принял.

Ланс будто хотел добавить что-то еще, но передумал.

Папка в руках Винса была тоненькой, считай, бестолковой, — одно из тех дел, где на словах старший через «ебаный в рот» и сам все пояснит. Но перед шефом все-таки хотелось казаться спецом. Ну, или хотя бы тем, кто знает, что делать.

Он вышел из кабинета, спиной ощущая, как Ланс провожает его взглядом. Прошел по коридору, мимо толстяка Натана, и попытался придать лицу вид «сейчас, блядь, я Францию спасать буду». Не вышло, — поскользнулся на мокром полу.

«И какой дебил их моет с утра на проходной?»

Эмиль Бенуа уже ждал его на парковке. Стоял, привалившись к задприпанной «Пежо» и с кем-то переговаривался по телефону. Заметив Винса, он не сразу сбросил звонок.

—... Ага. Я тебя понял, — Эмиль кивнул невидимому собеседнику, посмеиваясь. — Ладно, давай, брат. Потом наберу.

Только потом он, чуть сощурившись, удостоил вниманием новичка.

— Ну, что, малой? Готов? — на удивление, Бенуа был в прекрасном настроении, как будто они вдвоем сейчас собирались на прогулку по набережной.

— Родился готовым.

— Ну и зашибок. — Эмиль хлопнул ладонью по металлу автомобиля. — Значит, садишься, слушаешь, что я тебе скажу и делаешь вид, что ты крутой. Понял?

— Да.

— Тогда ты у штурвала.

— Серьзено? — Винс удивленно вскинул брови и даже уже было шагнул двери со стороны водителя.

— Нет, блядь, — добродушно гоготнул Бенуа. — я же сказал — делаешь вид. Ладно, академик. Погнали.

Хлопнули двери, машина закашлялась и таки со второго раза завелась. Они тронулись в сторону старой промзоны, где, по информации, и располагалась какая-то мелкая химичка.

Они тронулись, и Винсент, уставившись в мутное стекло, почувствовал, как по позвоночнику побежали мурашки. Не от страха — от кайфа.

— Че, весело тебе? — хмыкнул Эмиль, скосив взгляд. — Босс бумажки туалетные показал?

— Ага, я смотрел. — деловито отозвался Марсо. — Но Ланс сказал, что ты расскажешь.

— Вот оно как? Хрена се. Ну, слушай, сказочку.

Он затормозил перед светофором и, почесав подбородок, посмотрел на Винсента.

— Объект — склад в промке, ты и сам это знаешь. Мелкая фабрика, возможно, мет. Фасуют, но не так много, как можно представить. Короче, мы с тобой этих мамкиных кашеваров накроем. Так что ты, салага, сегодня не просто «посмотрел и офигел». Ты работаешь, как учили. Вкурил?

— Без оружия? — насторожился Винсент.

— С оружием, конечно, — Эмиль кивнул. — только мы туда едем не для того, чтобы им махать. Если все гладко пройдет, никто и пукнуть не успеет. У нас там максимум — два полуторчащих химика, а не штурм наркокартеля.

Машина, чихая и покашливая, тронулась с места, как только загорелся зеленый.

— Задача максимально простая: приезжаем, заходим и оформляем. Локоточком в зубы, мордой в пол и «пройдемте». Слушай меня и держись рядом. В общем-то, объяснять больше нечего.

Он стукнул пальцами по приборке, будто отбивал ритм.

— Это химики, не бойцы. Так что пушки нам и нахер не сдались. А если че, то трекер на мне. Все чин-чинарем.

— Ясно. — отозвался Винсент, и в голосе его было чуть больше рвения, чем стоило.

И Эмиль это заметил.

— Слышь, ты бы хоть сделал вид, что очко сжалось. А то едешь, как на праздник, бля.

— Честно? — Марсо не удержался. — Так оно и есть.

— Да ты мой птенчик. Понимаю, первое задание. Штанишки сухие, нос в каждую щель лезет.

Машина подпрыгнула на какой-то выбоине, и их здорово тряхнуло. Бенуа выругался себе под нос.

— Ладно, Вини-Пух. Лучше дорогу подсказывай. Солнце слепит, ни хера не вижу.

***

Промзона встретила их... ничем. Ни души, ни движения — только облезлые коробки цехов, и дорога, щедро усыпанная щебнем, словно кто-то пытался замаскировать яму ямой. По ощущениям, тут будто никто давно не появлялся, но это только на первый взгляд. Мусор у ворот явно намекал, что тут, сука, кто-то да был. И совсем недавно.

«Пежо» подгонять ближе, чем на пятьдесят метров, не стали. Поэтому шли пешком.

— Вот, сука, — шепотом возмущался Буанье, втискивая подошву в гравий, пытаясь соскрести какую-то склизкую дрянь. — видишь, малой? Запоминай. В какой жопе тебе придется возиться...

Винсент молча впитывал. Фиксировал каждое движение Эмиля: пытался дышать так же тихо, не вертеть башкой. Он смотрел вперед, но краем глаза все-таки косился на напарника. Чтобы, если что, среагировать вместе с ним и выглядеть, как будто тоже все понял.

Намеченный объект — заброшенная времянка, обшитая облупленными пластиковыми панелями — нашелся не сразу. Им пришлось несколько минут петлять между развалинами, пройти вдоль ржавого ангара с битыми стеклами, обойти кучу старого промышленного хлама.

Остановившись за углом, они замерли, осматриваясь.

— Здесь, — глухо бросил Буанье, кивая на барак. — по-любому, сука, тут зашкерились.

Винсент рефлекторно пригнулся.

— Думаешь? — пробормотал он.

— Знаю. В таких местах свое говно они обычно и хранят. — Эмиль бросил на него беглый взгляд. — Готов? Смотри, идешь за мной и прикрываешь. Сначала иду я, потом — ты. Не гони плуг без быка.

Дождавшись кивка Марсо, Эмиль перебежкой двинулся к коробке. Винс — следом, шаг в шаг.

БАХ.

Шаткая дверь поддалась с первого удара, слетела с петель, впуская их внутрь. Винсент притаил дыхание, вытягивая шею, чтобы рассмотреть — что же там? И...

Внутри было липко и жарко, в воздухе витал какой-то едкий химический запах. Как если бы дохлую кошку полили растворителем.

— Пусто, блядь, — выругался Буанье, но не спешил входить вглубь, застыв на пороге. — Не туда что ли?

Винс уж было хотел сунуть нос дальше, но лейтенант выставил руку, не позволяя двинуться. Мол, стой, сучонок. Не суйся.

— Погоди. Пока смотрим. — пробормотал он.

А смотреть было не на что. Неужели, правда проебались?

Марсо ожидал увидеть целую лабораторию вкупе с местным Хайзенбергом. Но ни хера. Даже пыль со стола будто накануне протерли влажной тряпочкой. Только старый развод на стене, как отпечаток былого дерьма.

— Тут кто-то был, — предположил Винсент, хмурясь. — ушли. Знали, что их накроют?

— Походу, — Буанье сделал осторожный шаг вперед. — еще и ушли недавно... Следы снаружи свежие.

Они всматривались в мертвое нутро времянки, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-то: осколок ампулы, забытая пробирка, огрызок какого-нибудь шланга. Нет.

— И хули вы тут забыли?

Винсент даже не понял сразу, что сказал голос — только почувствовал, как по спине медленно прокатилась тяжесть.
Голос был слишком близко. Не из-за угла, не со стороны, а прямо за ними. Метров пять или меньше.

Буанье замер, заметно напрягшись и поворачиваться на спешил. А Винсент не сдержал рефлекс. Как глупый котенок на «кис-кис» — обернулся. И следующее, что почувствовал — смачный удар чем-то тяжелым прямо в рожу. Эмиль громко рявкнул, но он даже не понял, что именно.

***

Их усадили друг напротив друга. Помещение было полуподвальным: бетонный пол, облупленные стены, конденсат на трубах и воздух, пропитанный сигаретным дымом, даже если никто не курил. Пластиковые строительные стяжки на запястьях больно впивались в кожу. Челюсть ужасно болела.

— ...это по-любому тот гандон белобрысый нас слил, — склабился тощий, похожий на шакала, парень. — я тебе отвечаю.

— Не неси хрень. — раздраженно отозвался прокуренный женский голос где-то сзади. — Это вы сами накосячили. Лаба, блядь, воняла на весь район.

— Схуяли она воняла?! — сплюнул Шакал. — Тут промка, кто нюхать будет?

— А кому надо, тот и будет! — повысила голос собеседница. — Тебя предупреждали, что нас прикрывают, пока не косячим? А ты разошелся!

— Не я, блядь, варил!

— Да всем похуй, кто варил. Финита ля кончита лавочке. Хорошо, что нас предупредили, что кто-то явится.

Тон у нее был уже не злобный, а уставший. Как у той, кто все понял, но сказать напрямую не может.

В ушах у Винсента шумело. Спина вспотела, дыхание было рваным, как у загнанной лани. Он ни слова не понимал, в голове свербила только одна мысль — «ПИЗДЕЦ».

Буанье, сидевший напротив, тупо смотрел в одну точку. Ему явно досталось чуть сильнее. Лоб рассечен, кровь стекала по переносице, застревая в бровях, и подсыхала коркой в уголке глаза.

Но по глазам было видно — думает, пытается анализировать. Он не моргал. Не шевелился. И даже не смотрел на Винса.

«У него же есть маяк?.. Или нет? Блядь. Он еще работает?.. Пробьется? Успеют?..»

Сердце долбилось, как ебанутое.

«Они же должны... должны прийти. Группа же нас пасет. Они же смотрят.»

Эмиль по-прежнему не говорил ни слова. Ни кивка. Ни жеста.

— Ну, братья-акробаты? — Шакал, наконец, обратил на них внимание. — Кто вы, нахуй, такие? Как тут оказались?

Молчание. Крепкая рука моментально впилась в густую Винсевскую шевелюру и резким движением заставила его поднять голову. И посмотреть прямо в глаза.

Кроме бешеных глаз, собственно, Марсо не увидел ничего. Маска, натянутая на лицо, делала его еще отвратнее.

— Ну, с-с-сука?! — нетерпеливо рявкнул он. — Ты скажешь?

Каждое слово — как удар молоточком по позвонкам. Тон Шакала стал каким-то истеричным, опасно-непредсказуемым.

— Я тебя спросил! Вы чьи, блядь?!

Эмиль заметно напрягся, но не встревал. Ждал. Чего он, сука, ждал?!

Винсент издал глухой рычащий звук, когда пальцы еще крепче вцепились в волосы. Он попытался вспомнить, чему учили на курсах, но в голове инструкции смешивались в какую-то хрень.

«Не огрызайся, не бравируй, но и не молчи.»

Ага. Очень полезно прямо сейчас.

— Ничьи, — выдавил он.

Мозг подкинул еще что-то из лекций:

«Говори уверенно. Придумай правдоподобную чушь. Запутай. Не дай понять, что ты мент.»

Он дернулся в стяжках, усмехнулся криво.

— Что, по складам уже нельзя шастать? Мы думали, тут строят что-то. Дверь открыта была, зашли. Тебя там не ждали, если честно.

И тут же вообще пожалел, что открыл рот. Звучал, как полный дебил, которому почему-то очень весело, когда его тягают за лохмы.

— Да ты че? И дверь выбили, наверное, потому что открыта была, да?

— Мы частники, — вдруг включился Буанье, но как-то чуть заторможенно. — работаем на хозяина соседнего участка. Думали, что ту подростки ошиваются. В прошлый раз на нашей территории подожгли ангар, теперь ищем ответственных.

Шакал замер, зацепившись за слова Эмиля. Резко отпустил Винса и подозрительно сощурился.

— Пиздаболы. — лениво включился женский голос, подходя ближе.

Теперь они могли ее разглядеть — тощая мерзкая баба с отросшим выжженным блондом. Не молодая, но и не старая, скорее, потрепанная. Лицо — облезлая перчатка, пережившая три войны и одну неудачную подтяжку. Как будто эта женщина была одной из тех, кто не привык улыбаться или флиртовать, а скорее держать за яйца и выкручивать, если что-то не устроит.

— Один шатался, другой проверял, да? — протянула она. — Не клеится.

Дверь где-то за спиной заскрипела, послышали гулкие шаги.

— Ну, чего? — вступил третий голос, более бодрый. — Как дела?

Ему не ответили сразу — дождались, пока подойдет. Винсент не увидел лица вошедшего — только засек боковым зрением татуировку якоря на запястье.

— Никак. — развел руками Шакал. — Ты звонил ему?

— Да звонил. — отозвался Якорь. — Не берет трубу.

— И че делать будем?

— Да че делать? Муравью хуй приделать. — третий говорил нервно, активно размахивая руками. — Узнать надо, че это за черти. А потом плясать и думать, кому звонить.

— А если реально менты? — Баба напряглась. — То...

— ... то давай ты не будешь мандеть, золотко. — Якорь сплюнул. — Щас узнаем и потом будем решать.

— И как ты собираешься узнавать? — не затыкалась она.

— Увидишь. — Якорь сделал несколько шагов в сторону, загремел в стороне металлом.

Звук был похож на тот, когда копаешься в ящике с инструментами. И по озабоченному лицу женщины можно было понять, что допрос будет не самым приятным, даже для нее.

— Да ну вас... — буркнула она и как-то сразу сдулась, стала меньше, смиреннее, почти человечной. — Я курить.

И двинулась в сторону выхода, как старая дворняга.

А Буанье все не смотрел. Винсент отчаянно пытался поймать его взгляд, чтобы хоть что-то понять, хоть что-то уловить. Но все так же глухо. А от угрожающего громыхания где-то сзади становилось все мерзотнее.

Спустя пару минут и три «сука, бля», Якорь, наконец, появился в поле их зрения.

— Ну, че, кто из них тут самый разговорчивый? — с садисткой заинтересованностью в голосе спросил он.

— Да хз, вот этот, наверное, — Шакал, кажется, тоже чуть поник, но уходить не спешил. — лохматый.

— А, лохматый... — причмокнул Якорь, двинувшись к Винсу.

И Марсо едва не выругался. Прямо перед его носом возник ржавый молоток с деревянной ручкой.

— Ну, че, может, скажешь?

Винсент сглотнул. Говорят, что в такие моменты по спине пробегают мурашки, или сердце уходит в пятки. Ни хуя подобного. Все его существо сжалось, в висках застучало, тело как будто вывернули изнутри. Он надеялся, что Буанье встрянет, начнет заговаривать им зубы, но ничего подобного не было. Лейтенант только заметно ссутулился.

Винс коротко мотнул головой. Не как ответ, а как попытка сбросить с плеч дикое напряжение. Марсо хотел ляпнуть что-то, чтобы оттянуть момент, но язык прилип к небу. Даже мозг отказывался работать, концентрируясь исключительно на ощущении «я либо обоссусь, либо блевану, либо оба варианта сразу».

— Молчишь, да? — Якорь положил руку ему на плечо. — А если я вот этим тебе по костям заеду? Скажешь?

— Слушай, а не перебор? — аккуратно вмешался Шакал.

— Завали ебало. — огрызнулся тот, крепче сжимая молоток. — Скажи вообще «спасибо», что я ваши косяки разгребаю.

Он наклонился к Винсенту еще ближе. В лицо ударил запах легкого перегара и дешевых сигарет. Марсо старательно пытался разглядеть черы его лица, но как будто не мог различить ничего, потому что то и дело цеплялся за молоток и татуировку.

— Ссышь, когда страшно, да? — Якорь перешел на шепот. — Ну, че ты? Давай поговорим. И ничего тебе не будет.

— Не ссу, — слова вышли сдавленно, Винс облизнул пересохшие губы. — сказали же... Мы на частников работаем... Ангар сожгли...

— Ты долбоеб? — вопросительно вскинул брови Якорь. — Да или нет?

— Нет.

— А мне кажется, что долбоеб. Какой, нахуй, ангар? Какие частники, сопля? Ты чей, скотина?

— Мужик, — Винсент неосознанно дрогнул. — мы ничьи.

— Да ты че? А зачем во времянку полезли?

— Мы искали...

«БЛЯДЬ, СУКА! ЧТО ИСКАЛИ?! КОГО ИСКАЛИ?! ЧТО ТАМ ГОВОРИЛ ЭМИЛЬ? Я НЕ ПОНИМАЮ! Я НЕ ПОМНЮ!»

— ... искали то, что нельзя было искать. — оборвал его Якорь, выпрямившись. — И делали это намеренно, да? Вопрос в том, кто вам слил место.

Он специально растягивал слова. Наверняка, чтобы Винс сорвался и выдал. Хуй там! Нельзя. Нужно молчать, нужно собраться. Нужно, нужно, нужно...

— Я ТЕБЯ СПРОСИЛ, ГОВНЮК?! — мужик с татуировкой резко сорвался на крик и затряс инструментом прямо у лица. — ГОВОРИ, БЛЯДЬ! ИЛИ Я ТЕБЕ, СУКЕ, КОСТИ ПЕРЕЛОМАЮ!

Рука его схватила Винса за шею, с силой сдавливая: недостаточно, чтобы придушить, но ощутимо властно. Ногти впились в горло.

— Я тебе череп раскрою! Тебя мамка родная не узнает, понял?! — он ревел, как цепной пес, брызжа слюной. — Говори, блядина, кто вас послал?!

«Соберись, Марсо, соберись! Тяни время, он ни хера не сделает. Не сделает... Или сделает? СУКА, ЭМИЛЬ!»

— Не хочешь, да?.. Ну хорошо, — голос Якоря вдруг стал почти спокойным. Таким, каким обычно говорят о вещах, которые уже решили сделать.

— Развязывай и держи его, блядь. Руку давай сюда.

Стоящий в стороне Шакал рванулся вперед, резанул стяжки — и на этом все стало слишком реальным.

— Вы че?! — Винс дернулся, но крепкие лапы удержали его на месте. — Вы че творите?!

Якорь легким движением подвинул к стулу, пустой ящик.

— Скрути его! — командовал тот, с силой приложив правую руку Марсо к поверхности. — Держи, не отпускай!

Шакал вцепился намертво. У Винса затряслись мышцы — не от страха, от невозможности что-либо изменить. Холод металла коснулся его кожи, обшарпанный, в ржавых пятнах.

— Ты будешь говорить, сучонок, — мужик с тату чуть сильнее надавил головкой инструмента на тыльную сторону ладони, сжимая запястье. — ты скажешь мне, кто вас послал. Или я, блядь, пальцы тебе сломаю. Ложку больше держать не сможешь.

— Сами полезли! — отчаянно выпалил Винсент, голос дрожал. — Никто не посылал!

Он чувствовал, как в глазах предательски защипало.

«Нет, нет, нет, НЕТ! Только, сука, не это! Соберись! Почему сейчас?! КАКОГО ХЕРА?!»

— Ломай. — внезапно вмешался Буанье, тон его был твердым, уверенным. — Если пацану жизнь испортить хочешь. Тебе говорят, сами полезли. Че ты хочешь? Говори со мной.

Винс услышал эти слова, как сквозь вату. Хотел, чтобы они помогли. Хотел, чтобы они что-то остановили. Но Якорю было плевать.

— А вот щас и узнаем. Начну с мизинца, пидор. — предупредил он.

Марсо понимал, что сейчас случится что-то непоправимое, и единственная его мысль была уже не о верности, не о молчании, а лишь о том, чтобы хоть немного оттянуть боль.

Он мотал головой, как безумный, цепляясь глазами за лицо Якоря, надеясь найти хоть каплю жалости, но видел только холодную готовность ударить.

«Не могу... не могу больше! Сука! Почему я?!»

Молоток поднялся выше. В голове у Винса вдруг стало совершенно пусто и тихо.

— Стой! — крикнул он хрипло, задыхаясь от собственного страха. Голос сломался, но слова сами рвались наружу, предательские, гадкие, слабые. — Я правда не знаю нихуя! У меня инфы нет! Он старший, сука! Это все к нему!

И стало так гадко, так мерзко от этих слов, что он предпочел бы уже лучше почувствовать удар молотка, чем вот так жалко себя выдать. Но поздно. Назад дороги не было.

Якорь сощурился. На лице появилась пиздопротивная вязкая ухмылочка.

— Во... Так бы сразу. А то ломаешься, как целка. — он медленно опустил молоток и повернулся к Эмилю. — Видишь? Как все просто, сука, когда есть молоток. Универсальный инструмент, да?

Крики Буанье были хуже боли. Они были хуже всего. Они вгрызались внутрь, пробивались через кости, забивали уши, разрывали мозг на куски. Винс четко слышал, как ломают пальцы, как дробят суставы — не ломают даже, а медленно, с наслаждением, крошат на мелкие осколки.

А на фоне, спокойно, ровно, с мерзким, неторопливым удовольствием звучал голос Якоря:

— Говори, сука. Говори...

И снова — влажный хруст костей. И снова — крик, который, казалось, никогда не закончится.

***

Он толком не запомнил, как их вытащили. Вернее, помнил, но как-то смутно. Группа быстрого реагирования вытащила их спустя пятнадцать минут с того момента, как Эмилю сломали первую фалангу. Всех троих успели поймать, — даже Бабу, которая пыталась свалить через колючий забор и исцарапала себе морду в кровь.

Последующие дни у него в памяти тоже особо не отложились. Наверное, потому что они все стали, как один: отчеты, безличное существование среди других оперов в отделе, брифинги. Иногда он просыпался с дрожью в руке, той самой, которую почти сломали. Хотя удар так и не случился.

С Буанье они не разговаривали. Винсент лишь один раз пришел к нему в больницу. Долго оправдывался.

— Забудь, салага. Мой косяк был. — только и сказал он. Как будто можно было.

К слову, после этого, лейтенант так и не смог толком восстановиться. Он проработал в отделе после реабилитации еще полгода. Ну, как проработал — ему выдали повышение посадили в отдельный кабинет, как наставника. Или как помощника. Хрен знает. Но больше Эмиль не мог ни держать ствол, ни заполнять бумаги. Потом ушел по собственному желанию и, вроде как, обрубил все связи.

Самого Винсента не уволили. Официально — не было причины. Да, облажался зеленый. Да, пострадал другой сотрудник. Но в итоге они оба отпечатались в рапорте, как жертвы преступления.

«ЧП во время оперативной работы», как говорил Ланс Патье на каждой дисциплинарке.

Марсо хотел уволиться, даже несколько раз писал заявление. Потом рвал его и стыдливо запихивал на самое дно мусорного ведра. А когда сказал об этом шефу — тот и вовсе отказался это обсуждать.

— Обосрался ты, — произнес тогда Ланс.— а теперь и сбежать хочешь, да? И как ты потом жить собираешься? Бухать начнешь? Думаешь, если уйдешь — оно само забудется? Хрен там. Ты либо переживаешь то говно, в которое вляпался, либо в нем остаешься, как ссыкло. Ты, Марсо, кем остаться хочешь? Ссыклом?

Винсент остался. То ли потому что и вправду не хотел навсегда остаться заклеймленным этим уебищным ярлыком, то ли потому что и вправду нашел в себе силы и совесть. Почти полтора года он варился среди говна, среди отстраненных взглядов коллег и выполнял всю работу, что сваливали старшие: начиная от «перепиши вручную акты об изъятии» и заканчивая «принеси пожрать и машину после выезда помой».

Любые нападки в свою сторону пережевывал, не огрызаясь. Даже когда бухой опер на корпоративе сказал «не вывозишь ты службу, Винни, не твое» — Марсо промолчал.

И когда, наконец, ему впервые позволили провести допрос, а после сказали «хорошая работа, красавчик», Винсент впервые выдохнул. И не похвалу он запомнил. А то, как после допроса никто не посмотрел на него с жалостью. Как в отделе не замолчали, когда он вошел. И пусть «своим» он стал намного позже, этого «красавчик» было вполне достаточно.

***

Странно, но теперь он не чувствовал ни стыда, ни вины. Только пустоту. Как будто внутри давно все выгорело. Даже имя Буанье звучало, как из старой хроники: не как бывший напарник, а как какой-то факт из газеты.

Образы прошлого внезапно рассыпались — зазвонил телефон, «черный». Тот, который Винс использовал не для отчетов, а для связи со складскими.

Номер незнакомый.

— Алло? — сипло буркнул он в трубку.

— Борзой, просыпайся. — зазвучал знакомый холодный голос. — Поднимай задницу и двигай по адресу. Прямо сейчас.

И отключился. Телефон пиликнул СМС-кой буквальной через минуту.

Винсент некоторое время пялился на строчки сообщения с координатами. Потом на Клэр. И лишь затем встал.

Его ждал Лютер.