Птичка

Винс даже не подумал, куда идти дальше. Поэтому просто шел прямо — по ебеням, минуя пустырь. Впереди красовалась какая-то убогая недостроенная промзона, огороженная ржавой высокой сеткой.

Клэр зашагала чуть позади, ее потряхивало. Только иногда всхлипывала, кусала губы и старалась даже не смотреть в сторону Винса. А вот он сам периодически поглядывал на эту бесстыжую тварь. И даже первым нарушил тишину, — конечно, уже после четвертой сигареты подряд:

— Ты тварь. — выплюнул Винс. — Ты знаешь, что ты тварь?

Она молчала.

— Ебаная крыса, — продолжал он, затягиваясь. — увидела возможность и решила меня слить? Змею?

Винсент как будто говорил в пространство, в сетку, в гулкий ветер, что гулял между бетонным обломками.

— Змею, блядь. И не поколебалась, сучка. Даже не подумала своей башкой куриной.

Он швырнул недокуренную сигарету на землю, остановился, втаптывая ее в песок. Клэр встала чуть поодаль, буквально в трех шагах.

— Не молчи, сука.

Винсент стиснул зубы, с каждой секундой тишины ощущая все большее раздражение, которое уже невозможно было сдерживать. И не сдержал. Резко развернулся к ней.

— Я сказал, не молчи! — рявкнул мужчина, хватая Клэр за грудки. — Почему?!

Рыжая дернулась, но не сопротивлялась. Просто смотрела, еле сдерживая слезы.

— Почему? — прошипел он снова, ближе, прямо в лицо. — Ответь, мразь. Хоть одно, блядь, слово скажи.

Она сглотнула. Губы задрожали, подбородок дрогнул.

— Потому что ты бы меня не спас! — сорвалась Рыжая. — Потому что я испугалась!

Клэр попыталась дернуться назад, но Винс держал слишком крепко.

— Я думала, что ты меня сам убьешь и подставишь! Мне было страшно!

Голос ее дрожал, но не от слез — от истощения. Теперь тон стал чуть тише, будто она не говорила, а просто выдыхала каждое слово.

— Я не знала, сколько у меня времени. Но знала точно — никто за меня впрягаться не будет. Ни ты, ни Лютер, ни Змей. И я сделала ставку.

Винсент смотрел на нее несколько секунд. Он мог ударить. Захотел — пальцы чуть дрогнули. Но не ударил.

— Ты... че? — прохрипел он, отступая на шаг. — Ты тупо выбрала, кто, по-твоему, сильнее?

— Да.

— И это оказался Змей?

— Это оказался не ты.

— Тогда все честно, птичка, — наконец сказал он. — Ты продала меня, а я убил твоего гаранта.

Он кинул на нее взгляд.

— И теперь мы оба в минусе. Поздравляю, сработались. — он раскинул руки в стороны и сделал два шага назад. — Охуенно! Просто потрясающе!

Клэр тоже молчать не собиралась.

— А что мне оставалось делать?! — крикнула она в ответ. — Ты ни хрена о себе не говоришь! У меня ощущение, что ты просто водишь меня за нос! Что врешь мне!

— О, ну прости, что я, сука, не раскрываю тебе душу! — затянул Винсент, театрально приложив руку к сердцу. — И это повод, блядь, меня этому уроду скормить?!

— Да не в этом дело..! — Клэр уже была готова вмазать ему снова. — Сука! Пойми и ты меня!

— Да ты че? — он вопросительно вскинул брови. — И как же мне ВОТ ЭТО понимать?

Клэр уж было открыла рот, чтобы вкинуть очередной свой ничтожный аргумент, но Винс не остановился:

— Только не надо прикрываться своей ебаной сестренкой, ладно? Не надо, блядь, вести себя так, будто у тебя одной в жизни полный пиздец. Мне тоже ни хрена не сладко. Вот прямо совсем ни хрена! Только я тебя, суку, не подумал бы слить!

— А с хера ли мне тебе вообще верить? Откуда знать, что не слил бы?

Винсент не выдержал. Он громко и протяжно заорал, вскинув голову к небу, сжимая голову руками так, будто пытался удержать ее на месте. Затем застыл, вперившись взглядом в пустоту с таким видом, словно был готов сейчас же встретиться с Господом и оформить ему в челюсть.

И снова завопил:

— КАКАЯ ЖЕ ТЫ ДУРА-А-А! КАКАЯ ЖЕ ИДИОТКА..! ОВЦА..!

— НЕ ОРИ НА МЕНЯ! — взвизгнула Клэр и даже притопнула ногой. — ТЫ САМ ВИНОВАТ!

— ДА ТЫ ЧТО? — гаркнул Винсент, будто в этот момент не знал, орать или разрыдаться. — Я, блядь, виноват в чем? В том, что вышел на три секунды, а ты уже запиздячила монолог для Змея! Че, готовилась?!

— Ты виноват в том, что... что ничего не говорил! Ты вел себя подозрительно, а это даже слепой бы заметил! Серьезно?! Думал, что я настолько дура?! Да я...

— Охуительное наблюдение! Вот оно тебе и вылилось в труп, нахуй! — Винс договорить не дал, только заорал еще громче, точно надеялся, что обязательно станет легче. — У меня на руках, сука, ТЕЛО! И у тебя на руках ТЕ-ЛО!

— Я В КУРСЕ! ТЫ ПРИ МНЕ ЧЕЛОВЕКА УБИЛ!

— Не вздумай отмазаться, сука! Если бы не твой язык пиздлявый, то никто никого бы не убил!

Рыжая замолчала, открыв рот, точно пыталась уловить ртом воздух для следующей фразы.

— Это МЫ виноваты, Клэр. — Винсент заговорил тише. — Это МЫ его убили. Это МЫ поспособствовали этому пиздецу.

Она стояла, не мигая. Все ее тело дрожало — от злости, бессилия, или того самого момента, когда душа пытается покинуть тело, но ей не дают визу.

— Ты понимаешь, ЧТО нас ждет? — продолжал он, отчеканивая каждое слово. — Пиздец. Если Лютер узнает...

— Не узнает. — Клэр замотала головой. — Это же был... Несчастный случай...

— Фентанил, блядь, это был.

— Они ведь не будут искать следы..? — Рыжая внезапно попыталась то ли успокоить себя, то ли оправдаться. — На это нужно время... Да и мы ушли так, что ничего не понял...

В этот момент в Винсенте что-то тихо сдохло. Как таракан за холодильником. Он посмотрел на нее с выражением лица, в котором смешались испанский стыд, хроническое разочарование и философское «какого хуя я здесь вообще делаю».

— Замолчи. — почти взмолился он, поднимая руки. — Пожалуйста, давай ты просто заткнешься и будешь молча пиздюкать рядом. Ни единого слова, чтобы... Мы идем в отель. Я изучаю бумажки и проверяю адреса. И потом думаю, что мы делаем дальше.

Клэр сделала шаг вперед, будто собиралась в последний раз побарахтаться в болоте последствий. На лице проступало что-то вроде осознания. Позднее, как всегда. Прогресс, конечно, но в контексте трупов — сомнительный.

— И что ты со мной сделаешь? — тихо спросила она, шмыгнув носом, как школьница, у которой на контрольной умер учитель.

Винсент посмотрел на нее внимательно. Будто бы пытался выискать в этой блядской харе хотя бы что-то: раскаяние, мольбу, сожаление. Но не увидел.

Не потому что не мог, или Клэр этого не показывала, — а потому что не хотел. Потому что если сейчас поверить, что она жалеет — значит, снова поверить ей. А верить не хотелось.

— Да пошла ты. — устало бросил Винс, сплевывая в сторону. — Ничего я с тобой делать не буду. Ты в жопу себя загнала сама.

Он развернулся, чтобы идти дальше, но остановился и бросил через плечо:

— И не пытайся больше думать. У тебя, как видишь, хреново получается.

***

До отеля добрались ближе к восьми. Темнело рано, как будто сам город торопился закрыть глаза и сделать вид, что ничего не происходит.

Марсель укутывался в сырость и глухую усталость. Фонари мигали, как пьяные, улицы были пустыми, но в каждом переулке будто бы кто-то дышал в затылок.

Клэр еле шла — Винс не помогал, не оборачивался. Не из злости — просто потому что не видел смысла.

Они оба выбились из сил, оба несли на себе груз, который уже не спрячешь под шутками или угрозами.

Местечко, выбранное для ночевки, было обычным. Просто отель — ни плохой, ни хороший. Таких на карте сотни: с нормальными стенами, адекватной стойкой регистрации и каким-никаким отоплением. Без клопов, без ковров с пятнами истории, но и без плюшевых белоснежных халатов.

Даже ужин предложили.

От сосисок с пюре Винсент отказался — кусок в горло не лез. А вот от бутылки виски — нет. Она, в отличие от еды, обещала хоть какой-то смысл происходящему. Или хотя бы временное его отсутствие.

Даже добравшись до комнаты, они не заговорили друг с другом. Разошлись по углам. Клэр ушла в ванную, захлопнув за собой дверь с тем звуком, который обычно ставит точку. А он сам устроился на краю кровати у окна.

Некоторое время Винс просто сидел, не доставая ни виски, ни распечатки. Просто смотрел в окно, просто мусолил собственную усталость. Ни мыслей, ни планов. Только эта тягучая, вязкая тишина внутри, в которой плавал один-единственный вывод:

«Как же я заебался».

И это было фактом. Как если бы кто-то сказал «лампочка перегорела» или «на улице пошел дождь». Никаких чувств или эмоций, от которых рвет изнутри. Только глухая пустота.

Сначала Винс откупорил бутылку, понюхал. Потом оставил в сторону, не закрывая, и достал мятые листы бумаги. Помимо дебильного шифра, там теперь красовались и расшифровки: кривая Змеева пропись сверху. Почерк размашистый, отвратительный и кривой, — хрен разберешь.

Винсент на секунду зажмурился, как от удара в голову. Вот писал человек, торопился. Даже видно, как загогулины на седьмой строчке обрываются.

Он внимательно вчитался в текст последних сообщений:

«Белковый крем, большая порция. Оставить в холодильнике Б, на ферме А.»

И чуть выше, уже карандашом — «Много порошка, котельная или погреб на старой скотобойне. Арнаво (?).»

Винс замер. Проверил время отправки сообщения, которое было напечатано рядом, мелким шрифтом. Почти час ночи, всего несколько часов до смерти Волка.

Пазл сложился. Без натуги, без щелчка, даже без удовольствия.

Он не собирался оставлять вес на Каллисте. Переложил его. Кому-то. Скорее всего, из своих — шифровка-то внутренняя. Каждый пятый в таких системах — на подработке у своей жадности.

И все это оказалось... простым. Простым до омерзения. Столько тел, столько паники, срывов, паранойи — и ради чего? Ради схемы, которую даже пятиклассник мог бы собрать из жвачки и листа бумаги.

Оставалось только дежурно доиграть: съездить на место, показать Лютеру распечатки, проговорить вслух очевидное, нажать на кнопку. И, теоретически, все.

Только бы скорее настало ебаное завтра. Только бы.

Винсент выдохнул и отложил листы бумаги в сторону, сменив их бутылкой в руке. Сделал три больших глотка, прямо из горла, закашлялся. Виски обожгло глотку и нутро, заставляя его вздрогнуть.

— Вот так вот, блядь. — сухо пробормотал он себе под нос.

Чуйка и опыт не подвели. Кто-то опять решил играть в "я самый хитрожопый", думая, что вывернется. Что хитрее всех. Что сможет сбыть три кило героина в обход, и его не сожрут.

Ну-ну.

Как всегда, эти сладкие, пубертатные надежды с грохотом разлетелись об одно — простую, тупую реальность. Скорее всего, те, кому Волк хотел скинуть товар, его же и прикончили. Зачем? Хуй его знает. Но для Лютера этого уже достаточно, чтобы пустить по цепочке зачистку — от ушей до хвоста.

Еще два глотка — и телу, наконец, стало как-то легче. Хотя в голове и продолжала кипеть суп из говна и ебанины, физически стало терпимее. А это уже что-то.

Попытку единения с самим собой прервал скрип двери и шаги Рыжей.

— Винсент?

Тон голоса был виновато-раздражающий.

— Че? — он продолжил пялиться куда-то в окно, заливая в себя новую порцию.

— Ты что-то... Выяснил? — она сделала еще несколько шагов в его сторону.

— А тебя ебет? — снова глоток. — Иди спать. Я не собираюсь с тобой это обсуждать. Дообсуждался уже.

— Винс, ну пожалуйста.

— Что, нахуй, пожалуйста? — он коротко хмыкнул и, наконец, повернулся. — Ты че от меня хочешь?

Клэр молчала секунду. Другую. Потом села рядом — не близко, но в пределах досягаемости.

— Я... Я не хотела так. — Голос был тихий, но срывающийся. — Я запаниковала, Винс. Я... Просто испугалась.

— Аплодирую. — он сухо кивнул, не глядя. — Великий план: обосраться и выдать всех нахуй.

— Я знаю, что предала.

— Ну, слава богу. А то я уже начал думать, что у нас разные версии происходящего.

— Я не хотела тебя сдавать, правда. Просто... все навалилось, и я...

— И ты — крысанула.

Он усмехнулся, глотая виски:

— Знаешь, это почти мило. Я, блядь, даже не в обиде. Просто теперь ты — не человек. Ты случайность, которая могла стоить мне головы.

Выпивка расслабила, но оставила возможность мыслить ясно. Больше и не хотелось. Он вытянул ноги вперед, улегся поперек кровати и закрыл глаза.

— Завтра мы едем на скотобойню. Потом будем смотреть по ходу.

Больше говорить было нечего. Ни ей, ни ему. Клэр не вставала, Винсент тоже не двигался. Как два выдохшихся аккумулятора. Как вещи, забытые кем-то в номере. И даже это ощущение — быть вещью — ощущалось лучше, чем снова пытаться казаться человеком.

— Я знаю, что ты не простишь. — тихо сказала Клэр, вставая. — И, блядь... Я понимаю это на все сто. Но, пожалуйста, попытайся и ты меня понять, Винс.

Рыжая зашуршала постельным у другой кровати. Она легла неловко, как чужой человек, которому разрешили переночевать в развалинах. Он слышал, как девушка перевернулась на бок, как скрипнул матрас, как затихло дыхание.

Он лежал и осознавал, что все-таки ее понимает. Не одобряет, не прощает, не отменяет того, что она натворила, — но понимает.

Винсент понимал, как легко можно предать. И как потом за это не хочется жить, но продолжаешь — по инерции, по тупости, просто потому что не сдох вовремя.

И в этот момент Винсент Марсо словно оглянулся. Не телом — головой. Мыслью. Посмотрел на себя со стороны: сквозь сломанные годы, сквозь отложившуюся в костях злость, сквозь ту постылую муть, которую называют «опытом».

Вспомнил, как и сам когда-то сделал ставку.