Без цензуры

Машина замерла в паре метров от старого дома. Покосившийся фасад выглядел как мрачная тень, а снег, хрустящий под колёсами, словно напоминал о том, что время здесь остановилось. Из трубы валил густой дым — неужели кто-то всё ещё ожидает гостей в этом забытом месте?

— Кто здесь? — голос Карины был холодным, с едва заметной напряжённостью. Пистолет под курткой её руки казались чуть тяжелее, чем обычно. Ощущение опасности не покидало, и она не могла избавиться от мысли, что всё это может стать ловушкой.

— Старый друг, — Громов тихо выдохнул, заметив, как его плечо всё ещё даёт о себе знать. — Если, конечно, еще не сдал нас.

Он с трудом вышел из машины, его движения были слегка скованными от боли, но лицо оставалось невозмутимым. Карина следила за ним, чувствуя его напряжение, его скрытую боль, но несмотря на всё это, он был уверенным, как всегда.

Перед ними распахнулась дверь — и на пороге появилась женщина. Её фигура была закрыта тёплым, но немодным вязаным свитером, а за спиной выглядывало ружьё, напоминающее о её готовности к любой неожиданности. Она стояла так, словно время для неё не существовало, как если бы в этом доме всё ещё продолжались старые, забытые события.

Её взгляд скользнул с Громова на Карину, и её губы изогнулись в усмешке. В ней не было радости — скорее, лёгкое любопытство и что-то ещё, что Карина не могла точно понять.

— Новенькая? Прям как в старые времена. Женщина не скрывала своего оценивающего взгляда, и в её словах было что-то едкое, как если бы она сразу определила Карину как чужую в этом мире.

— Анна, хватит. — Громов коротко перебил её, голос звучал уставшим, но твердым. Он отвернулся, как будто понимая, что слов больше не нужно.

Карина почувствовала, как что-то внутри неё закипает. Ревность. Она пыталась подавить это чувство, но оно было слишком сильным. Почему она почувствовала это именно сейчас? Почему взгляд этой женщины на Громова так резко всколыхнул её внутренние воды? Она оттолкнула от себя эти мысли. Это было глупо. Не время для ревности, когда они, возможно, оказались в ловушке.

Анна засмеялась, наблюдая за ними, как за двумя комедиями, разделяющими сцену. Она оглядела их обоих с такой лёгкостью, словно всё было ей знакомо. Её взгляд вернулся к Карине, и на губах снова появилась та самая едкая усмешка.

— Милочка, ты что-то новенькое в его жизни, не так ли?** — её слова были как капли яда, медленно, но верно отравляющие атмосферу.

Карина замерла, а Громов, похоже, попытался скрыть свою боль ещё больше, стискивая зубы. Он уже был с этим знаком, но Карине было трудно понять, как он может спокойно сдерживать такие выпады.

— Анна...— Громов проговорил с трудом, на грани теряющего терпение. Он посмотрел на женщину с усталостью и утомлением, как будто давно знал, что она будет именно такой. Это было предсказуемо.

Анна не обратила на это внимания. Она подошла к столу, налив самогон в два стакана, не взглянув на рану Громова, как будто его боль её вообще не касалась.

— Ты всё ещё любишь ввязываться в драмы, Громов. — Анна снова обратилась к нему, ставя стакан перед Кариной, и её голос стал острее. — Он тебя уже подставлял?

Карина ощутила, как горечь слов пронизывает её. Эти слова звучали так, будто она и правда не знала, с кем связалась. Этот человек мог быть опасен. Она пыталась держать себя в руках, но её внутренний мир начинал расшатываться, как никогда прежде.

Она взяла стакан и выпила, горечь самогона обожгла горло, заставив её закашляться. Но это не было хуже того, что творилось внутри её головы. Каждый глоток был как решение — она не будет позволять этому бесконечному кругу злости и манипуляций затянуть её в свои сети. Но это не значит, что она не испытывала желание ударить Анну, когда та с вызовом смотрела на неё.

— Почему мы здесь? — спросила Карина, пытаясь вернуть контроль над ситуацией, её глаза метались от Анны к Громову, пытаясь понять, на что они рассчитывают. В этой туманной обстановке ей было трудно понять, что из всего происходящего является правдой.

Анна положила руку на конверт, потёртый временем, который она вытащила из кармана. Его края были слегка потрёпаны, но он всё ещё сохранял в себе загадку.

— Потому что тут есть кое-что для тебя, — Анна чуть улыбнулась, но эта улыбка не была доброжелательной. Она вытянула конверт и протянула Карине. — От твоего отца.

Карина почувствовала, как её сердце пропустило один удар. Она смотрела на этот конверт, ощущая, как он тяжелеет в её руках. Всё её тело напряглось, как струна, а её пальцы, словно не принадлежащие ей, задрожали. Конверт. От её отца. Тот, кто исчез много лет назад, оставив лишь мрак и пустоту.

Она не могла сдержать дрожь в руке и роняет стакан. Стекло разбилось, звуки его падения казались бесконечно громкими в этом затхлом доме.

Конверт полон писем, написанных её отцом в тюрьме. Последнее датировано за день до его смерти:
«Катюша, если читаешь это — я мёртв. Но знай: полковник Егоров знал всё. Он продал нас. Ищи чёрную папку с орлом...»

Громов читает через её плечо:
— Орёл — это кодовое название операции. Твой отец был ближе к правде, чем ты думала.
— Почему ты не сказал раньше?!
— Потому что боялся, что ты сделаешь что-то глупое.

Карина стояла в тени сарая, её дыхание было частым и неуверенным. В темноте всё казалось чуждым и ненадёжным, даже холодный ветер, что пробирался через щели в старых стенах. Фонарь в её руках трясся, освещая ящики, покрытые пылью, и металлические стеллажи, в которых хранились документы, на которых были выжжены слова «Совершенно секретно». Её пальцы, почти дрожащие, перебирали ящики, и каждый взгляд её попадал на древнюю маркировку: «1984–1999».

Её сердце колотилось быстрее, а каждый шаг заставлял её чувствовать, как поглощает её этот странный, тяжёлый мир, где не было места для простых ответов. Этот сарай, эти архивы — всё было частью её прошлого, которого она так долго пыталась избежать. Но теперь, когда конверт её отца лежал на столе, весь этот мир снова ворвался в её жизнь. И она должна была узнать правду.

— Ищешь это? — голос Громова, низкий и немного усталый, заставил её вздрогнуть. Он стоял в дверях, держа в руках папку, её сердце буквально пропустило удар.

— Дай! — её голос был резко требовательным. Она шагнула к нему, руки сжались в кулаки, но Громов не торопился. Его глаза были усталыми, и он держал папку, как будто это была не просто бумага, а что-то гораздо более ценное, чем её собственная жизнь.

— Ты готова увидеть, что твой отец — не святой? — его слова заставили её замереть. Он не просто говорил это — он пытался предупредить, но её желание узнать всё было сильнее.

Карина почувствовала, как нарастающая ярость толкает её вперёд. Она схватила папку, не обращая внимания на его слова. Скрещенные взгляды, болезненная напряжённость между ними — всё это казалось необходимым, чтобы понять, что произошло.

Открывая папку, она увидела фотографию. На ней её отец, такой же, как в её воспоминаниях, только в этот раз он был рядом с человеком, которого она никогда бы не захотела увидеть — полковником Егоровым. И подпись под фото, которая пробежала по её венам, как ледяной дождь: «Сроки продлены. Молчим.»

— Он... брал взятки? — её голос прозвучал слабо, как будто она сама не могла поверить в то, что её глаза видят.

Громов замолчал на мгновение, его глаза избегали её взгляда. Он не мог сказать то, что она так хотела услышать. Она почувствовала, как его молчание давит на неё, заставляя почувствовать боль, которую она так боялась.

— Нет. — он наконец выдохнул. — Но закрывал глаза. Как все.

Её грудь наполнилась тяжёлым воздухом. Каждое слово, каждое действие Громова отравляло её. Она знала, что не сможет оставить это без ответа.

Карина не выдержала. Гнев, боль и разочарование вырвались наружу, и она схватила папку, с силой ударив его ею по лицу. Звук удара был громким и ярким, как взрыв, от которого даже стены сарая задрожали. Он потряс головой, словно возвращаясь в реальность, но она была уже в этом мгновении, наполненном ненавистью и разочарованием.

— Врёшь! — её голос был полон ярости, и она больше не могла скрывать, что чувствовала. Всё, что она узнала, всё, что было скрыто от неё, теперь стало реальностью, которая оставляла её в разрушенном состоянии.

Громов, не ожидая такого поворота, схватил её за руки, прижимая к холодной стене сарая. Он был сильным, и его пальцы сжались так сильно, что Карина почувствовала, как её кожа скользит по его ладоням.

— Правда не бывает удобной, — его голос был низким и тяжёлым, как металлический стальной провод, обвивающий её сердце. Эти слова, казалось, не оставляли места для облегчения. Она не могла поверить в то, что он говорил, но её тело ощущало его давление.

Карина почувствовала, как их дыхание смешивается, как их губы снова находят друг друга в страсти ярости и боли. Это был поцелуй, который не мог быть нежным, но всё равно был невозможным для обеих сторон. В этот момент всё вокруг исчезло. Всё, что было раньше, — всё потеряло смысл.

Но в какой-то момент, когда её тело ощущало, что она не могла больше дышать от этой интенсивности, Карина оттолкнула его. Она не могла больше терпеть эту близость, эту связь, которую он пытался навязать ей, в то время как его слова ломали её изнутри.

— Не трогай меня, — её голос стал твёрдым, и она с каждым словом чувствовала, как всё, что держало её на плаву, разрушалось.

Громов отпустил её руки, и они оба отступили, не желая и не в силах продолжить этот момент. Карина стояла в темноте, её сердце билось не так, как раньше. Всё было искажено, всё стало новым.

Снег хрустит под сапогами, когда Карина выходит на крыльцо. Её пальцы окоченели, но она всё ещё сжимает остывшую кружку. Внутри пусто. Тихо. Ненормально тихо.

Анна лежит, словно спящая, с опущенной головой. Только вот глаза... глаза открыты. Пустые, стеклянные, уже не здесь.

На старом, облезлом столе записка, выведенная неровным почерком:

«Северный склад. Приходите одни. Или девочка умрёт следующей».

Карина чувствует, как в груди всё сжимается. Холод больше не снаружи — он внутри. Громов подходит, взгляд мгновенно мрачнеет.

— Это ловушка, — пистолет в его руке словно становится продолжением его тела.
— А у нас есть выбор? — голос Карины глухой, как выстрел в подушку.

Они летят по зимнему лесу, между сосен, как будто время гонится за ними. Дыхание запотевает стекло, ветви царапают капот. Склад впереди. Почти.

Взрыв.

Машину подбрасывает в воздух, будто игрушку. Всё разлетается: стекло, железо, кровь. В ушах — звон. Мир исчезает.

Карина очнулась в сугробе. Снег под ней уже алый. Её рука вся в крови, изрезана стеклом, но она встаёт. Качаясь. Видит — машина перевёрнута, дымится, капот смят.

— Громов! — она бросается к обломкам.
— Убирайся! — его голос срывается в хрип. Он застрял. Металл держит его, как ловушка.
— Чёрта с два!

Карина тянет, рвёт дверь руками, ногами, кровью. Металл царапает кожу, но она вытаскивает его. Оба падают в снег.

Он дышит. Хрипло, с болью.

— Теперь я в долгу, — он смотрит на неё, будто в первый раз.
— Молчи и беги, — отвечает она, вставая, — мы ещё не закончили.

Вот полная сцена — насыщенная, динамичная, с драматическим накалом и кульминацией:

Склад встречает их эхом шагов и холодом, будто сам воздух здесь — часть заговора. Высокие стеллажи, металлоконструкции и камеры наблюдения — всё дышит угрозой.

И он стоит там.

Полковник Егоров. В чёрном пальто, окружённый людьми с автоматами.

— Карина, ты похожа на отца, — говорит он спокойно, почти нежно. — Он тоже не умел останавливаться. 
Карина сжимает кулаки. Рядом — Громов, напряжённый, как натянутая струна.

Громов молчит. Потом берёт её за руку — крепко.

— Теперь ты знаешь правду. Что дальше?

Она смотрит на флешку в руке. На лица врагов. На Громова.

— Сжечь всё. — её голос холоден. — Но сначала — добить их.

Карина достаёт флешку, держит её на виду:

— Здесь всё: счета, переписка, видео с казнями, приказы на ликвидацию. И это уже не у вас. 
— Ты думаешь, мы не заберем? — Егоров усмехается. — Мы убьём твоего спецназовца.

Вспышка.

Громов выстреливает в светильник. Электричество искрит. В темноте — крики, выстрелы, беготня. Они бросаются к выходу, укрываясь за металлическими стойками. Но вдруг —

Карина вскрикивает. 
Егоров хватает её за волосы, прижимает к себе, дуло пистолета у её виска.

— Прощай, наследница.

Выстрел.

Егоров отпускает Карину. Он падает на бетон, кровь растекается, как чернила по стеклу.

За ним стоит  Анна. Пистолет дымится в её руке.

— Сюрприз.

Живая.

Карина смотрит на неё так, будто способна убить взглядом.

Анна усмехается: 
— Добро пожаловать в клуб, детка.