Последняя мелодия

С самого утра Зигфрид не находил себе места. Он пятый раз за час подходил к окну, вглядываясь в пустую подъездную аллею. Пальцы нервно барабанили по подоконнику - раз-два-три, раз-два-три, будто отбивали такт несуществующей мелодии.

- Где они? - бурчал он себе под нос.

Юрген обещал привезти девочку к полудню. Но часы уже показывали три, а машины всё не было. Зигфрид представил, как та алкоголичка передумала и увезла ребёнка бог знает куда. Его ладонь сжалась в кулак. «Если она посмела...»

Чёрный автомобиль наконец замер у ворот. Зигфрид, забыв про гордость, почти выбежал на улицу, резвость, как много лет назад, взыграла в его старческом, но ещё крепком теле. Когда Зигфрид приблизился, Юрген открыл дверь, но внутри... Никого не было. Вернее, не так. Маленькое, худое, почти прозрачное тельце вжалось в сиденье, большие печальные глаза - пустые, будто стеклянные - смотрели прямо перед собой.

- Приве. Выходи, - ласково позвал Зигфрид. - Ну, чего ты? Боишься? Я тебя не обижу.

Девочка не шевельнулась, она даже не посмотрела на него, будто совсем ничего не замечала вокруг себя. Какое хамство!

- Ты меня слышишь? Я сказал, выходи! - тон сменился на требовательный, ведь Зигфрид за много лет привык к беспрекословному подчинению студентов, коллег и даже начальства.

Он потянулся, собираясь взять девочку за руку, но та ещё сильнее вжалась в сиденье и вдруг издала резкий, животный звук. Не крик, а скорее вопль загнанного зверька.

Зигфрид отпрянул.

- Чёрт возьми! Что это такое? - он резко выпрямился и недоумённо уставился на Юргена.

- Она... С особенностями.

- С какими такими особенностями? - Зигфрид начинал нервничать.

- У неё... Аутизм.

Старик замер на некоторое время, словно поражённый громом. Он медленно перевёл взгляд на девочку, которая теребила прядь волос, без остановки накручивая её на палец и беззвучно шевеля губами.

- Этого ещё не хватало, - прошипел Зигфрид, до побеления костяшек сжимая набалдашник трости.

- Что прикажете делать? - несмело спросил Юрген. - Везти её обратно?

Зигфрид только эмоционально взмахнул рукой и зашагал к дому, оставив Юргена разбираться с этим... Существом.

- Не знаю! Придумай что-нибудь, я тебе за это деньги плачу!

Зигфрид с шумом опустился за обеденный стол, отшвырнув трость. Ему подали чай в фарфоровом сервизе и стопку писем за неделю, которые он ещё не успел просмотреть. Любовные послания от поклонниц, приглашения сыграть на свадьбе или дне рождения какого-нибудь избалованного богача - всё мелькало перед глазами и не оставалось в памяти. Зигфрид сжимал фарфоровую чашку так, будто хотел раздавить её в ладони. Пальцы дрожали, а в глазах стояла редкая для него растерянность. Он привык контролировать всё: музыку, публику, даже капризы богатых заказчиков - но это...

Аутизм.

Слово висело в воздухе, тяжёлое и чуждое. Зигфрида не предупредили. Никто не сказал, что ребёнок будет... Таким. Не просто пугливым или капризным - а другим, словно из другого мира, где все правила, которые Зигфрид знал, не работали.

Он резко отпил чай, обжигая язык, но даже боль не вернула ему привычной собранности. В голове крутились обрывки мыслей: «Что теперь? Как с ней обращаться? Кричит от прикосновения, не говорит... Она вообще умеет говорить?»

Он никогда не сталкивался с таким прежде. Музыка - вот что Зигфрид понимал. Ноты, паузы, строгий ритм - там всё подчинялось логике. Но эта девочка... Она была как диссонанс, врывающийся в отлаженную симфонию его жизни.

Старик шумно выдохнул, откинувшись на спинку стула. Перед ним стояла задача, к которой он не знал, как подступиться.

«Юрген разберётся», - попытался убедить себя Зигфрид, но даже в собственных мыслях звучала фальшь.

Он провёл рукой по морщинистому лицу, внезапно ощущая усталость. Не физическую - а глубинную, от столкновения с чем-то, что его мир не учитывал. И это пугало больше, чем он готов был признать.

«Чёрт возьми... А если она никогда не сможет играть на публику?»

Впервые за долгие годы маэстро чувствовал себя не всесильным виртуозом, а просто растерянным человеком - с пустотой в груди и чашкой остывающего чая в руках.

Тут из окна донёсся голос Юргена - мягкий, терпеливый. Слишком терпеливый!

«Он с ней нянчится, как с куклой!»

Рука дрогнула. Чай пролился на бумаги, расплываясь чернильными кляксами.

- Чёрт!

Зигфрид швырнул чашку на пол. Фарфор разлетелся вдребезги.

«Неважно. Это всего лишь чашка. Всего лишь девочка. Всего лишь...»

Но ноги уже несли его к окну. Зигфрид осторожно выглянул из-за шторы, как любопытный мальчишка, сжав край плотной дорогой ткани так, что на ней остались влажные отпечатки пальцев. Занавеска дрожала - то ли от его дыхания, то ли от тремора, который он уже не мог контролировать.

У чёрного автомобиля Юрген присел на корточки, стараясь поймать взгляд девочки. Его губы двигались - он что-то говорил, уговаривал, улыбался, а потом достал из кармана... Конфету!?

- Идиот. Она же не собака, чтобы на послушание дрессировать, - прошипел Зигфрид, но тут же передёрнулся.

- Вот видишь, ничего страшного, - слышался приглушённый голос помощника. - Можешь взять, если хочешь.

Девочка по-прежнему не шевелилась, она будто впала в ступор. Её взгляд упёрся в какую-то точку в пространстве.

Зигфрид стиснул зубы.

«Она даже не понимает, что перед ней - лучшая жизнь!»

Он представлял это иначе. Девочка выйдет, посмотрит на него с благоговением (как когда-то смотрели студенты), а он величественно укажет ей на дверь: «Твоё будущее - там.»

Но девочка даже не повернула голову.

Зигфрид не выдержал.

- Хватит нянчиться! - рявкнул он, распахивая парадную дверь.

Юрген вздрогнул, девочка тоже.

- Выходи. Сейчас же! - Зигфрид шагнул вперёд, протянув руку.

Девочка прижала голову подбородком к груди, съёжившись, как мокрый воробей, и закрыла уши ладошками.

- Не трогайте её! - Юрген вскочил, перекрывая дверь. - Вы же видите, она в ужасе!

- Она обязана... Я спас её из той помойной ямы...

Ребёнок зажмурился, принявшись раскачиваться вперёд-назад. Зигфрид вновь отпрянул, будто от удара.

- Прекрати! - заорал он, но ответной реакции не последовало. Тогда старик бросил:

- Разбирайся сам!

И, развернувшись, зашагал обратно в дом, хлопнув дверью так, что с потолка посыпалась штукатурка.

Юрген вздохнул, устало потёр виски, затем осторожно протянул руку - не к девочке, а к дверце.

- Хочешь, я просто открою пошире? Свежий воздух, хорошо же?

Девочка не ответила. Но когда дверь распахнулась, её плечи слегка дрогнули. Зигфрид не видел этого. Ему и не нужно было видеть, как Юрген побеждает. В его голове крутилась только одна мысль: «Я должен был сам пойти. Должен был заставить её понять!». Но в глубине души Зигфрид знал: если бы он снова вышел, она бы закричала опять. И этот крик звучал бы в его голове до самого конца.

Кабинет стал ареной его бессилия.

- Почему она не может просто... слушаться?!

Чернильница полетела в камин. Брызги синевы зашипели на углях. Он схватил со стола партитуру - свой последний, так и не сыгранный концерт - и замер.

«А если порвать?».

Но рука не поднялась. Вместо этого он упал в кресло, закрыв лицо ладонями.

«Я же не прошу её любить меня. Я хочу только... музыки».

За дверью послышались шаги.

- Эйра... В доме, - осторожно доложил Юрген.

- Кто?

- Её зовут Эйра, - объяснил помощник.

Зигфрид немного подумал и всё-таки вышел из своего кабинета. Действительно, Юргену удалось невозможное - гостья сидела за кухонным столом, уставившись в тарелку супа.

- Она не ест, - пробормотал Юрген.

- Вижу. Пусть тогда сдохнет с голоду, - буркнул Зигфрид, демонстративно отвернувшись к окну. - Неблагодарная.

Юрген вздохнул:

- Она не капризничает. Она просто... Не может. Вы же понимаете, да? Аутизм - это...

- Я знаю, что это! - рявкнул Зигфрид, но тут же смолк.

Он украдкой посмотрел на девочку. Она не трогала еду, но её пальцы тихо двигались по краю стола, будто играли невидимые клавиши.

«Бетховен», - вдруг понял он.

Позже Зигфрид, уже остыв, повёл Эйру в её комнату.

- Ну, что тебе показать? Вот, смотри... Твоя кровать. Шкаф. Игрушки... Что там у нас? - он порылся в коробке и достал куклу. - Погляди, это тебе Юрген купил. Красавица! Нравится?

Девочка не реагировала. Она стояла посреди комнаты, словно незрячая.

- Ну? - раздражённо спросил Зигфрид.

Тишина.

Он сжал зубы, швырнул игрушку обратно в коробку и вышел, хлопнув дверью.

***

Поздней ночью Зигфрид сидел за столом в своём кабинете и страдал от бессонницы. Вдруг тишину дома разорвали первые ноты. Старик замер, роняя перо. Это было его пианино. Его Бехштейн 1898 года, на котором играли только его пальцы.

- Что за...

Он сорвался с места, не замечая, как снова трясутся руки. В гостиной, прижавшись к клавишам всем телом, сидела Эйра. Её пальцы, словно птичьи лапки, бежали по чёрно-белым костям - неуверенно, но точно.

«Менуэт Боккерини. Но... с изменениями.»

Пальцы... Её пальцы с полулуниями грязи под ногтями касались его драгоценного пианино, белоснежных клавиш... Он открыл рот, чтобы рявкнуть, схватить её за плечо, вытащить прочь - но вдруг Эйра сыграла его пассаж. Тот самый, который он сочинил в двадцать лет и больше никогда не исполнял.

Зигфрид остолбенел.

«Она не могла этого слышать. Это было до её рождения. Это...»

Девочка внезапно оборвала мелодию на полуслове, словно споткнулась. Её пальцы замерли в воздухе.

- Продолжай, - вырвалось у него хрипло.

Эйра вздрогнула, наконец заметив его. Карие глаза расширились - не от страха, а от чего-то другого. От понимания?

Она резко встала, рояль взвыл от неаккордного удара.

- Нет! - Зигфрид шагнул вперёд, но слишком резко - Эйра отпрянула.

Его рука, уже поднятая, чтобы схватить её, дрогнула и опустилась.

«Если я сорву её сейчас, она больше не прикоснётся к клавишам. Никогда.»

- Играй, - прошептал он, - прошу.

Но Эйра уже бежала к двери, оставив после себя лишь дрожащие струны и запах испуганного детского пота.

Зигфрид медленно опустился на табурет. Его пальцы сами легли на клавиши. Там, где секунду назад были её.

Тихо-тихо, как вор, он сыграл тот самый оборот. Сыграл и впервые за много лет заплакал.

***

На следующее утро помощник разбудил Зигфрида тихим стуком.

- Она снова не ест. И вообще из комнаты не выходит, просто сидит на подоконнике. Но...

- Но что? - сонно спросил Зигфрид.

- Она напевает. Очень тихо. Ту мелодию, что играла ночью.

Тем же утром Зигфрид не раздумывая ни секунды отдал распоряжение заказать для девочки пианино. Самое лучшее, которое Юрген только сможет отыскать.

***

Весь день прошёл в мучительном ожидании. Зигфрид метался по дому, как зверь в клетке. Он подходил к Эйре снова и снова, разговаривая осторожно, сквозь зубы, будто с диким животным.

- Сыграй что-нибудь. Хоть одну ноту.

Она сидела на подоконнике, уставившись в стекло, будто за ним разворачивалось нечто невидимое и куда более важное, чем он.

- Я покажу тебе, как правильно держать руки, - старик протянул ладони, демонстрируя постановку. Его узловатые пальцы дрожали. Проклятый паркинсонизм.

Эйра даже не повернула голову.

К полудню терпение начало иссякать.

- Ты что, глухая?! - рявкнул он, хлопнув по крышке пианино так, что струны глухо загудели.

Юрген бросился между ними, как щит.

- Она не игнорирует вас специально! Ей нужно время!

- Время?! - Зигфрид задохнулся от ярости. - У меня его нет!

Он показал девочке свои руки - эти жалкие, предательские тряпки, которые больше не могли играть.

- Видишь? Скоро и говорить не смогу. А ты... Ты просто сидишь!

Как только стемнело, старик снова прокрался к двери гостиной. Он стоял в темноте коридора, прислушиваясь. Из-за двери доносилось едва слышное: три ноты, пауза, ещё две.

«Мотив из второго акта «Травиаты». Откуда она...»

Вдруг звуки оборвались. Зигфрид тихонько приоткрыл дверь. Лунный свет падал как раз на кресло, где Эйра, свернувшись калачиком, наконец заснула. Её пальцы всё ещё двигались - будто перебирали невидимые клавиши.

Он хотел было разбудить её, заставить сыграть здесь и сейчас. Но вместо этого медленно закрыл дверь.

«Завтра», - пообещал он себе.

Завтра он сделает из неё то, чем сам больше не мог быть.