Эпоха разбитых сердец (черновик)

Дом Аарона Хэйли, ночь открытия Весеннего фестиваля

Аарон Хэйли боялся очень многого. Он боялся призраков, ведьм, лесных и речных чудищ, монстров, прячущихся в темноте под кроватью, гоблинов, живущих в горах Эттон-Крик, пасхального кролика.

О, Аарон мог испугаться даже собственного отражения, когда ночью, бывало ему приспичит в туалет, он входит в ванную и видит Соломенного человека в зеркале вместо себя.

Аарон боялся многого, но все-таки частичкой сознания понимал, что они где-то там, ― монстры в горах, в реках, может быть в еде, которую подают подозрительного вида официанты в кафе «Барокко» ... такие микроскопические маленькие чудовища, невидимые глазу...

Они были далеко и не могли его достать. А вот сжатый кулак Полы, который врезается в нос Гарри, был здесь и сейчас. Пока еще Аарон только вообразил себе сцену кровопролития. Пола клокотала от гнева справа от него, а Гарри забилась в угол шкафа, сломав своим задом несколько его кистей и наступив босой ногой в палитру. Она смотрела на них с таким ужасом, будто в комнату вошли Бонни и Клайд и держали теперь ее на прицеле.

― Слушай, Пола, э-э... ― начал Аарон, повернувшись к ней, но замолчал, удивившись. На ее лице был написан неописуемый ужас от предательства, скулы остро выпирали сквозь кожу, кончики ушей пылали как два светодиодных фонаря.

― ЦЫЦ! ― заорала она в тишину кабинета.

Аарон со вздохом объяснил:

― Это Гарри, она живет в моей квартире. ― Он мог добавить, что она подруга Эры. Или мог солгать, что она его дальняя родственница.

На самом деле Аарон мог придумать что угодно, но ему претила ложь. Он не собирался лгать о чем-либо в своей собственной квартире, и тем более своей девушке.

Он подошел к шкафу, оставив Полли с открытым ртом позади, и присел перед Гарриетт на корточки. Она выглядела ошеломленной и напуганной до глубины души; в ее зеленых глазах, огромных как блюдца, блестели непролитые слезы; искривленный рот подрагивал, будто она хотела что-то сказать.

Она выглядела так, будто увидела призрак. А призраков, как известно, Аарон Хэйли ненавидел и боялся.

― Эй, Гарри, что случилось? ― прошептал Аарон, осторожно касаясь локтя Ти. От его прикосновения она вздрогнула, будто сквозь ее тело прошел разряд тока, и обхватила колени.

― Кто здесь? ― спросила она.

Аарон удивился.

― Что? О чем ты говоришь?

― Здесь кто-то был, ― сказала она дрожащим голосом и наконец-то сосредоточила на нем взгляд. ― Он... он был здесь... Он почти нашел меня. ― Последние слова Аарон прочел по ее пересохшим от волнения губам: ― Я думала, что хорошо спряталась, он нашел меня, он все-таки нашел меня...

― Но здесь никого нет, ― так же тихо ответил Аарон. Полли вряд ли его слышала, но он прошептал одними губами: ― Ты все испортила, нам конец.

Аарон понял, что до нее наконец-то начало доходить, по крайней мере в ее оглушенном взгляде просыпался разум. А затем ее взгляд стал испуганно-виноватым, и Аарон зажмурился. Теперь ему придется расхлебывать эту кашу чайной ложечкой. Все выглядело очень и очень паршиво.

Аарон медленно поднялся на ноги и так же медленно обернулся. Пола демонстративно скрестила руки на выдающейся груди и изогнула брови, ожидая объяснений.

— Это Гарриетт, —Аарон представил свою соседку по квартире. Та между тем с трудом выбралась из шкафа и пошатнулась. Аарон внутренне вздрогнул, когда она рефлекторно ухватилась за его футболку, чтобы не упасть. Сейчас Полли и это заприметит и запишет на свой счет! Ему показалось, что ее брови действительно поднялись выше, если это вообще возможно.

Ти смиренно отступила на шаг назад, не произнося ни слова.

— Гарри моя подруга, и она некоторое время поживет у меня, — продолжил Аарон. Пола хмыкнула в ответ, но не перебила. Ти в этот момент, — он увидел краем глаза, — едва не выдала себя, резко дернув головой от удивления, но вовремя спохватилась. С каких пор они стали друзьями? — В Эттон-Крик из-за фестиваля совсем нет свободных койкомест, и я предложил ей ненадолго пожить в гостевой спальне.

— Предложил пожить в гостевой спальне, — повторила Полли. Аарон приготовился к скандалу. Он уже внутренне настроился на нужную волну, пустил в свои вены адреналин; ему даже хотелось поругаться с ней, ему хотелось поругаться с кем-нибудь и выплеснуть то, что накопилось в душе за последнюю неделю.

После поездки в Ята-Бохе, после легкомысленного, смешного до абсурдности заявления отца «мы с мамой вместе», после того как к нему впервые подошел детектив Локвуд в поисках дочери ― после всего этого Аарон наконец-то почувствовал, что может получить долгожданную разрядку.

Скажи, давай, ― говорил он Полли, выстояв ее насмешливый провоцирующий взгляд. Он любил ее, он любил ее, но устал от постоянного преследования, подозрений и...

― Она может пожить у меня.

Аарон мысленно замолчал, от удивления вздохнув. Кто-то только что подошел и как врежет ему в живот со всей силы, аж дыхание перехватило!

― Что? ― он тупо уставился на Полли. ― Ты это о чем?

Они переглянулись по очереди: сперва Аарон на Полли, затем на Ти; а Ти ― на Полли, на Аарона, и назад. И только Пола ни на кого не смотрела ― только перед собой, с упрямым видом хмурясь.

― Я о том! О том, что твоя Гарриетт может пожить у меня, а я ― у тебя, и все будут довольны!

И тут до Аарона дошло, о чем она говорит, и его лицо приобрело сероватый оттенок, а зеленые глаза потемнели. Полли хочет поймать его в ловушку как зайца, причем он сам подготовил для нее подходящую схему поимки, написал сценарий.

— Отличн... — воодушевленно начала Ти, но Аарон перебил ее:

— Нет.

Он не узнал свой голос. Это говорил кто-то другой, но уж точно не Аарон Хэйли, парень, который редко шел на конфликты и всегда предпочитал отмалчиваться. Тем более с Полой, которая любила давить своей тяжелой точкой зрения.

— Нет? — переспросила она, и несколько раз моргнула, будто думала, что так ситуация прояснится. — Я ослышалась? Ты выбираешь жить с ней, а не со мной?

— Нет, — протянул Аарон уже смягчившись, ― я бы предпочел жить один. Но сложилась ситуация, и я пообещал помочь Гарри. А ты, Пола, должна начать доверять мне. Или да или нет.

― Тогда я буду жить с вами!

― Моя квартира слишком мала для троих.

― Я могу спать на диване, если ты не хочешь спать со мной!

― Пола...

― Или пусть она спит на диване, а я займу кабинет!

Аарон краем глаза заметил, как Ти пошевелилась и бочком продвигается вдоль стены к выходу. Она шла с его стороны, будто он был щитом между ней и Полли. Аарон ненавидел разборки, ненавидел, когда должен был выяснять отношения на веду у лишних, у незнакомцев типа Ти, ненавидел необходимость вывернуться наизнанку и доказать Полли, что она все не так поняла.

― Я уже сказал: нет.

― Нет?! ― вопила Пола. ― Тогда почему?! Ты не хочешь жить со мной, ты едва меня касаешься, а о поцелуях и речи быть не может! Ты постоянно ходишь со своими салфетками, будто я заразная! Протираешь после меня машину, думаешь, я не вижу?!

Аарон остолбенел, когда на него вылился ушат холодной воды. Оказывается, не ему одному хотелось выговориться, не только у него накипело.

― Так значит для тебя это сюрприз?! ― взбешенно спросил он. ― Ты знала, с кем встречаешься! Да, мне тяжело прикасаться к кому-то! Тяжело, и что с того?!

― Так может ты поэтому не хочешь со мной жить? Может быть потому что тебе противно?!

― Я не хочу с тобой жить, потому что ты мне не веришь! ― заорал Аарон, сжимая кулаки. Пола закричала в ответ, пунцовея от неконтролируемой злобы:

― Да, я тебе не доверяю! А знаешь, почему?! Потому что ты живешь не со мной, а с ней!

― А может это тебе есть что скрывать?! ― не выдержал Аарон, и вдруг что-то случилось. У него откуда-то появилось время, чтобы заметить, что они остались одни в комнате, а Ти куда-то подевалась. Затем с опозданием Аарон понял, откуда взялось время ― Пола наконец-то замолчала, ошарашенная его завуалированным предложением, которое он просто повторил за Ти. Ее красные секунду назад щеки покраснели, глаза стали еще больше и предательски заблестели. Взгляд опустился в пол.

Так Аарон и смотрел на нее ― сверху вниз, не увидев лица, когда Пола, ничего не сказав, ушла. Он еще постоял секунду, переваривая то, что случилось. С него стекала вся эта мерзкая вонючая дрянь, притворяющаяся сломами. Он не мог дышать, и пытался унять колотящееся сердце.

Что случилось?

Что... что только что случилось?

Он что-то говорил, и Пола говорила...

Аарон вздохнул; его взгляд прояснился, и он увидел перед собой распахнутые дверцы шкафа и вывалившиеся на пол сломанные кисти, палитру, банки с засохшей краской, галстук...

Аарон пронесся к шкафу и хлопнул дверцами. Они не закрылись ― проклятый кусок пенопласта наполовину выпал наружу. Аарон с рычанием отпихнул его ногой, а затем снова грохнул дверь, та с такой силой, что вплоть до самой ключицы его правую руку обдало током. Аарон стал колотить шкаф, и тот зашатался.

― Черт, черт, черт! ― орал он, с остервенением колошматя кулаками дерево.

― Хватит! ― кто-то схватил его за руки и буквально повис на нем. ― Ты же художник, тебе нужны твои руки! Хватит!

Он остановился и вздохнул, чувствуя, как сердце пульсирует в каждой клетке тела.

― Лучше головой, ― закончила Ти, отпуская его запястья. ― Так будет наверняка.

Аарон отвернулся, не улыбнувшись. Ти постояла несколько секунд, затем сказала, что перевяжет ему ладони.

― Не надо, сам справлюсь.

― Эй, я вымыла руки с мылом! ― звонко возмутилась она. ― Хочешь, могу еще перчатки надеть и халат! А еще маску, очки и шапочку! Буду проводить операцию.

Аарон тяжело взглянул на нее, и Ти перестала тараторить. Она замешкалась, улыбка посерела. Затем тихо сказала:

― Спасибо, что ты меня не выгнал.

Он знал, что за этим скрывается: спасибо, ты не выгнал меня, ведь тебе пришлось выбирать между мной и ней.

― Забудь, ― ответил Аарон, и, отлепившись от шкафа пошел к двери. Он постарался поскорее покинуть комнату, где готов был все разворотить, но ноги двигались медленно. Как в самых жутких ночных кошмарах, когда нужно бежать, спасаться, но ноги вязнут... вязнут в словах Полли, ужасных, жестоких.

Механически двигаясь, Аарон пришел на кухню и поставил на плиту чайник. Он не был уверен, что собирается пить чай. Пока вода вскипала, Аарон достал из шкафчика под раковиной резиновые перчатки, пачку новых кухонных тряпок и чистящее средство.

Аарон старательно стал вычищать каждый сантиметр стола, кухонную стойку, шкафчики, протер холодильник. Он чувствовал, как горят мышцы, как болят руки, как болят виски.

Пола его не понимает.

Пола-его-не-понимает, ― вот что вдруг до него дошло. Он думал, что понимает; ему всегда казалось, что между ними полная идиллия, не считая преследований и подозрений в изменах. Когда он не хотел ее касаться, Пола понимала. Когда ему становилось тревожно, и он говорил, что не может выйти из дома и прийти на встречу, Пола понимала.

Он думал, что она понимала.

Но она ничего, ничего не понимала.

Как ему тошно от людей, которые его окружают; как тошно, когда он случайно видит парня, облегчающегося в парке за одним из столетних деревьев; как ему тошно, когда он стоит в очереди и видит, как мужик сует руку в штаны и чешет в паху, а затем этой же рукой толкает магазинную тележку. Ему просто тошно.

И больше всего от себя.

Ей тяжело? ― Аарон стал с остервенением тереть угол стола, и где-то на периферии почувствовал боль в руке. ― Ей тяжело? А мне, мне не тяжело так жить?!

― Аарон.

Он остановился, медленно выпрямившись. Слева встала Ти, как будто чего-то ожидая. Аарон спохватился, вспомнив о чайнике, и обернулся, но плита была давно выключена. Аарон огляделся, и увидел две чашки, стоящие на столешнице.

Как давно она здесь стояла, а он не видел?

Аарон снова посмотрел на Ти, и она молча взяла его за руку и стащила перчатку с ладони. Он выронил тряпку, слишком уставший, чтобы хоть как-то возразить. Затем Ти сняла перчатку и с другой его руки. Затем усадила на стул.

Аарон смотрел, как Ти все аккуратно складывает назад в шкафчик под раковиной, затем моет руки и вытирает бумажным полотенцем. Он очнулся, только когда она поставила перед ним прозрачную коробку, в которой хранились лекарства.

― Дай руку, ― сказала она, и Аарон положил руку на стол, ладонью вниз. Он с вялым интересом стал наблюдать, как Ти обрабатывает рассеченную кожу на костяшках, как смазывает гелем, как заматывает в бинт.

― Другую руку.

Аарон вновь подчинился, и когда Ти принялась за работу, он почувствовал какое-то стеснение в груди, будто хотелось заплакать. Аарон не был уверен. Он плакал в последний раз, когда ушла та женщина из его жизни, и с тех пор не проронил ни слезинки, хотя поводов было предостаточно. Так что нет, конечно он не хотел плакать.

― Прости, ― сказала Ти, сосредоточенная на его руке. Она не подняла взгляда, но Аарон почувствовал, что она говорит искренне.

― За что ты извиняешься?

Ти секунду помолчала, затем ответила:

― За то, что я подшучивала над тобой из-за фобии.

Такого Аарон никак не ожидал. Он подозревал, что она чувствует себя виноватой в его ссоре с Полли, но оказалось был неправ. И вправду, это разве было бы похоже на ту наглую и пронырливую Гарриетт Тру-Мэй, которую он успел узнать? Она бы не стала чувствовать вину за какую-то ссору...

― Что это с тобой, Гарри? ― не мог не спросить он.

Ти подняла голову. Она не улыбалась.

― Я и не подозревала, как тебе должно быть тяжело.

Аарон сморгнул; он вновь попал впросак, думая, что Ти поддержит шутку и уйдет от темы. Он не знал, что сказать, потому что не привык говорить о своих проблемах с кем-то. Даже с Эрой, с самой лучшей подругой всех времен, которая всегда готова была выслушать, даже тогда, когда он не хотел говорить.

Но оказалось, Ти не хотела вытаскивать из него подробности. Она просто извинилась и все. Аарон был ошеломлен и не мог оторвать взгляда от ее лица. Ему хотелось отыскать в лице Ти что-то, что подсказало бы ему, что она за человек.

Что, просто «извини» и все? И не будет вопросов, после чего это началось? И не будет подколов и проверок? Не будет «а ты можешь прокатиться в лифте?» Не будет «А если сломается машина, ты что, пешком будешь идти?»

― Готово, ― сказала Ти, прерывая его размышления. Когда его ладонь коснулась прохладной поверхности стола, Аарон с изумлением понял, что она держала его за руку, а он этого даже не почувствовал. Не вздрогнул, как бывало с другими, не передернулся.

Ти не заметила его удивленного взгляда; она сложила бинт, ножницы, мазь и перекись водорода назад в аптечку, затем отнесла прозрачную коробку в шкафчик в ванной. Когда она вернулась, Аарон уже порядком пришел в себя, и спросил:

― Вижу, ты освоилась.

― Да, пришлось.

― Что это значит? ― удивился он ее тону. Ти рассмеялась, но потом прекратила. Она спросила, будет ли Аарон чай, но он отказался. Свой она выпила до капли, хоть напиток и был холодным. Аарон поторопил: ― Ну что там, говори быстрее.

И тогда она рассказала ему о том дне, когда они договорились, что никто не должен знать об их совместном проживании. Рассказала, как спокойно проводила время в ванной, а затем услышала, как кто-то стучит в дверь. «Это была Пола», ― пояснила Ти, и Аарон понял, почему она не хотела рассказывать эту историю.

Но Аарону стало интересно, что Ти имела в виду, говоря, что ей «пришлось здесь освоиться».

― Она колотила в дверь, и я дико перепугалась, что она выломает ее и увидит меня. А я только вышла из ванны... в общем, что еще она могла подумать? Ну, я и побежала на кухню...

― А зачем на кухню?

― Ну... потому что у Полы были ключи, и она уже открывала дверь. Мы могли столкнуться в коридоре. Я решила не рисковать и заскочила на кухню.

― Но и там прятаться негде.

― А вот тут ты не угадал.

― И что ты сделала, залезла в холодильник?..

― Нет, в шкаф с посудой.

Аарон подскочил на ноги.

― Ты полезла в мой шкаф с посудой?!

― Э-э... в тот, где кастрюли. Я сперва их все вытащила.

― Ты полезла в мой шкаф, где были кастрюли, в одном полотенце?!

Ти вздохнула, а затем терпеливым голосом, как будто говоря с ребенком, пояснила:

― Я вышла из душа, Аарон, когда твоя девушка входила в квартиру. И я спряталась на кухне в шкафу. Так тебе понятнее?

Аарон медленно опустился назад на табурет.

― Погоди... ― задумался он, ― так вот откуда у тебя...

― Что? Что у меня? ― заерзала Ти, встревожившись.

― Да синяки, ― отмахнулся Аарон, ― один на спине, огромный размером с кулак, а второй на ляжке, вот здесь, ― он показал на бедре отметину. Это из-за того, что ты лазила по моим шкафам?

― Да, не хотела, чтобы у тебя были проблемы.

― Спасибо, ― поблагодарил он ее. ― Надо было меня тогда позвать, я бы залечил раны-то твои, ― улыбнулся он. Ти свела брови, покачав головой:

― И ты еще удивляешься, почему Пола так на тебя разозлилась.

― Я не удивляюсь, ― ответил Аарон, вмиг стал серьезным. ― Я давно привык.

― Я имела в виду, что ты флиртуешь.

― Я не флиртовал, я только пошутил.

Ти покачала головой, продолжая глядеть на Аарона как на ребенка. Спохватившись, Аарон глянул на часы и сказал:

― Уже половина третьего ночи, может быть ты проголодалась? ― Ти покачала головой.

― Нет, но я бы выпила кофе.

Аарон приготовил для нее кофе с капелькой лимонного сока, поставил на блюдечко на стол и вернулся на свое прежнее место.

― Мне кажется, или ты хочешь задержать меня? ― спросила Ти.

― Я хочу знать, что ты увидела из моего шкафа, ― сказал Аарон, и сразу же пожал о своих словах. Буквально на его глазах произошла трансформация: вся веселость ушла с лица Ти, глаза стали безжизненными, лишенными красок, плечи поникли.

Аарон прочистил горло.

― Ладно, если не хочешь не говори...

― Я солгала, когда сказала, что никого не видела, ― одновременно с его поспешным предложением произнесла Ти. Аарон выпрямился, захлопнув рот; она продолжила тем же размеренным тоном: ― Когда Скарлет закричала, что видит родителей, и они с Наполеоном упали в воду, я потянулась ее вытащить. Когда они были в безопасности, я подняла голову и кого-то увидела у самой стены навеса ― какую-то неясную тень, только очертания человеческой фигуры... Она быстро исчезла, и я решила, что мне все привиделось. До тех пор, пока он не открыл шкаф и не нашел меня.

― Кто же это был? ― спросил Аарон. ― И как он мог попасть в квартиру? Никто не входил, Гарри, дверь была заперта, я лично закрыл ее.

― Я не знаю, ― она покачала головой. ― Он уже был здесь, в комнате. Он увидел меня на фестивале, а затем пришел сюда и устроил засаду.

От такого заявления Аарон опешил и не сразу нашел подходящие слова. Услышанное было полным бредом, но почему-то сказать Ти, что это все ― чушь собачья ― он не осмелился. Кроме того, безумные теории Ти напомнили ему о разговоре с Эрой.

«Здесь оживут все ваши потаенные желания и страхи» ― вот о чем она твердила, ― что Исчезающий цирк превратил Эттон-Крик в свою арену и люди будут сходить с ума от страхов и желаний...

Разве... разве найти родителей ― не самое заветное желание Скарлет?

И разве увидеть Аарона с другой девушкой ― не первый страх Полли?

Аарон облокотился на стол и опустил подбородок на ладони, сцепленные в замок. Внезапно с приходом Исчезающего цирка жизнь Аарона и людей, которых он знал, стала постепенно превращаться в ужас. Аарон подскочил, его озарила мысль.

― А когда Исчезающий цирк появился в городе?! ― воскликнул он.

― Я... я... не знаю... ― растерялась Ти. ― Может быть в тот день, когда Док дал мне ключи от твоей квартиры?..

Аарон снова задумался. А вдруг Эра была права, вдруг все дело в Исчезающем цирке? Разве это совпадение ― Аарон едет в Ята-Бохе и там в отеле видит нечто, точнее призрак Мирослава Костенкова, и в этот же день в Эттон-Крик появляется Исчезающий цирк, где Эра и Скарлет тоже видят Мирослава ни на день не постаревшим?

Что все это значит?

Все началось с приходом Исчезающего цирка в Эттон-Крик. На этом Аарон замирал, а его мысли бились лбами в закрытую дверь логики с мощным замком. Если цирк и связан как-то с происходящим, то как? И, главное, зачем?

― Так, ― Аарон внезапно подобрался. ― Пора спать. Давай, Гарри, утром на работу.

― Весенний фестиваль, Хэйли. Никакой работы, ― ответила Ти, удивленно глядя на него снизу-вверх. Ее светлые волосы, подсохшие после душа, раскудрявились, и напомнила она Аарону персонажа одной детской книжки ― ведьму, которая заманила детишек в болото, где превратила их в рабов. А может то была и не детская книжка...

― Мне все равно. Спать.

― Хорошо, хозяин.

― Я же просил не говорить так!

― Как скажете, хозяин.

Аарон посмотрел на нее так, будто она надоела ему до глубины души, затем бросил скупое «спокойной ночи, сладких снов» и закрылся в спальне. Первым делом он прислушался к шагам в коридоре ― ушла ли Ти, или осталась на кухне. Хлопнула дверь в кабине ― она в комнате. Аарон представил, каким выразительным она взглянула в сторону его комнаты.

Когда повисла тишина, Аарон стремительно обследовал каждый уголок спальни: заглянул под свою двуспальную кровать, просмотрел вешалки в шкафу ― вдруг кто-то спрятался за одеждой, ― и даже выглянул на балкон. Ти стояла снаружи.

― Ты что здесь делаешь? ― спросил Аарон, удивившись.

― Дышу воздухом, а что, нельзя? ― Ти глянула на него как на сумасшедшего. Луна светила так ярко, что Аарон отчетливо увидел упрямство, написанное в ее взгляде. ― Все равно Пола уже знает, что я живу здесь, так что можно и на улицу выйти.

― Ясно, ― сказал Аарон, и уже собирался уйти, как Ти ткнула пальцем куда-то ему за спину.

― А это что такое?!

Он обернулся, и увидел картину, прислоненную к балконной перегородке. Ну и зрение у нее, восхитился Аарон про себя, но вслух сказал:

― Это Полли. Советую тебе закрыть глаза.

― Я уже увидела все, что можно! ― воскликнула Ти.

― Сочувствую, ― ответил Аарон, и задумчиво добавил: ― Хотя здесь есть на что... посмотреть, ― закончил он в тишину ― Ти уже хлопнула балконной дверью.

Аарон занес картину с Полой в спальню и поставил на стол. Сев на кровать напротив, Аарон уставился на картину так, будто она была живой и могла ему что-нибудь рассказать. Взгляд, конечно, приковывала обнаженная грудь Полли. Аарон рисовал ее здесь, в своей спальне, на постели, накрытую шелковой простыней вишневого цвета ― под цвет губ Полы.

Неудивительно, что Ти смутилась.

― Ну и что теперь ты от меня хочешь? ― спросил Аарон картину. ― Чего ты еще от меня хочешь? Я итак делаю все, что ты попросишь, но это...

Он упал назад, утонув в мягком покрывале. Снова запылали уши, заболели виски. Пола продолжала смотреть на него с картины. Ее веки были тяжелы, и потому взгляд казался тяжелом, величественным, чуточку уставшим. Копна черных волос струилась вдоль ее обнаженного бедра, демонстрирующего гладкую кожу. Губы были приоткрыты.

Аарон внутренне сжался, вновь вспомнив ссору, подошел к картине и повернул лицевой стороной к стене. Ему казалось это недобрым знаком ― будто он отказывается от Полли, ― но ничего не поменяв, Аарон отправился спать.

***

Ему снилась Полли; он вновь рисовал ее, лежащую на постели среди пошло смятых простыней. Аарон уложил ее волосы, подложил подушек под спину, прикрыл бордовым шелком, сказал повернуть голову немного в сторону и склонить к плечу. Аарон простым карандашом сделал набросок, почти не задерживаясь на Полли взглядом, и попросил ее убрать волосы на плечо. Она молчаливо подчинилась, откидывая волосы, и когда Аарон поднял голову, вместо Полли на него смотрела Натали.

Аарон вскрикнул и проснулся. Сел на кровати, щелкнул светильником, затем поспешно отполз от того места, где во сне сидела Натали. Ее мертвые красные глаза смотрели на него без интереса, синюшное тело отвратительно сочеталось с бордовой простыней. Аарон поежился и на цыпочках подбежал к включателю. Когда загорелся свет, он заглянул под кровать, чтобы убедиться, что там никого нет.

Окончательно придя в себя, Аарон вышел из комнаты ― оставаться здесь, пока не взойдет солнце, он не мог.

Когда он прошлепал тапками по коридору в сторону кухни, и уже переступил порог, за его спиной вдруг зазвучало знакомое бормотание. Аарон обернулся, напрягшись всем телом, и выглянул в коридор. По паркету расползлась его тень; ни у входной двери, ни у ванной никого не было. Аарон решил, что ему почудилось, но тут снова раздался это звук: кто-то сосредоточенно бубнил себе под нос.

Ти, ― понял он, ― это она как обычно меня пугает.

Первую пару дней, пока Аарон думал, что у него в квартире завелось привидение, он часто слышал ночью раздраженное бормотание, отдающееся от стен в коридоре. Теперь ему нашлось объяснение, но страх никуда не делся.

«Он нашел меня», ― сказала Ти, уставившись на Аарона как на незнакомца; она выглядела в шкафу безумной, и от этого было только страшнее. А вдруг кто-то и вправду прятался в ее комнате, кто-то невидимый, кто-то, кто пришел из Ята-Бохе, из проклятого мотеля?..

На секунду он застыл шахматной фигурой на доске. Несколько секунд не дышал и слышал только собственное сердцебиение, а затем до его ушей донесся странный звук, — будто кто-то карабкается по стене.

Аарон все-таки направился к двери. Он шел так медленно и беззвучно, что казалось, его шатает из стороны в сторону. И вот он остановился и с дрожью подумал: «Снова то же самое». По его плечам к лодыжкам схлынула дрожь, Аарон передернулся. Ощущение, будто история снова повторяется, усилилась, когда он услышал грохот в комнате Ти. Все, как в чертовом мотеле «Рэдривер» ― тишина, затем крики и бормотание, затем грохот, затем смерть. И после ― исчезновение Натали.

Аарон распахнул дверь, одновременно тихо позвав Ти: «Гарри, ты спишь?» Он был готов увидеть изломанное тело девочки на полу; он был готов увидеть расколотый как арбуз череп с вытекающей кровью; готов был увидеть Мирослава Костенкова, исчезнувшего в 1996 году и остальную банду...

Было темно и отчего-то холодно. Аарон содрогнулся, почувствовав на обнаженных плечах ветерок, ворвавшийся в спальню, затем с трудом нашел взглядом Гарри. Она пыталась открыть балконную дверь и, как раз в тот момент, когда Аарон ворвался в комнату, ей это удалось. Тогда в грудь Аарона врезался столп холодного воздуха, а пальцы до хруста в суставах сжали дверную ручку.

Его агрессивное настроение быстро испарилось. У него было всего несколько секунд, чтобы предотвратить падение Ти с балкона. Кажется, он заорал «Гарри», а может он крикнул «Стой!» или может просто нечленораздельно завопил ― Аарон в тот момент ни о чем не думал. Он с трудом оторвал свою прикипевшую ладонь от ручки двери.

Если бы Аарону удалось остановить момент или хотя бы замедлить его, он бы смог запомнить многое: за окном свирепствовала весенняя гроза, сминая тонкие прутья ветвей, как сухую бумагу; пол перед балконной дверью был начисто залит дождевой водой; лужа медленно, но верно добралась до ковра спальни, то тут, то там заляпанного акварельными красками. Аарону тогда было четырнадцать, его никто не ругал. Некому было ругать.

Но Аарон обратил внимание только на одну точку ― на фигуру Ти. Она снова пыталась выйти на балкон, но Аарон запер его на ключ.

― Щелк! ― услышал он, и с этого момента пошел отсчет.

Ти выскочила на балкон, а Аарон сорвался с места следом. Они бежали одновременно, но у Ти была преграда между телом и асфальтом ― перила. Она распахнула объятия под дождем, будто собиралась взлететь. Принимала в себя разъяренные холодные капли дождя, кричала, что идет, что готова. За секунду до того, как стало поздно, Аарон настиг ее. Он вырвался на финишную прямую, обхватил Гарри обеими руками под грудью и, оскальзываясь на мокрой плитке, потянул ее назад в спальню. На один короткий, но удивительно длинный миг они разделили одно сердцебиение на двоих. На одно короткое мгновение его дыхание врывалось в ее влажные от дождя волосы, а ее пальцы прочно вцепились в тыльные стороны его ладоней, вжимающихся в ее ребра.

На краткий миг их тела смешались как виноградная лоза, а затем все прекратилось.

Под грохот грома Аарон втащил Ти в комнату, и они оба упали на пол.

― Что ты делаешь? ― заорала она, вырываясь из его рук как разъяренная кошка. Аарон опешил, но снова схватил ее. Ти рычала: ― Что ты делаешь?! Я должна успеть к нему! Я должна успеть к нему! Я должна успеть!

― Там никого нет! ― крикнул Аарон. Он держал ее за запястья, нависнув сверху, а Ти извивалась на полу под ним так яростно, будто ее били конвульсии, будто ток шел через каждую клетку тела.

― Отпусти меня! Отпусти меня!

― Я должна успеть, пока Исчезающий цирк не ушел из города! Прочь! ― зарычала она, пытаясь сбросить Аарона с себя, но он опустился на ее колени. ― Пошел прочь!

― Заткнись! ― разозлился Аарон. Он знал, что если она продолжит орать, то соседи вызовут полицию. Ему не хотелось создавать неверное впечатление после случившегося в Ята-Бохе: несомненно, детектив Локвуд оставил свою визитку в местном полицейском участке.

Но Ти не замолкала. Она дрыгалась, пытаясь спихнуть с себя лишний вес, и продолжала орать. И тогда попытался накрыть ей рот, но вместо этого его пальцы сжались на ее горле. Таком хрупком, беззащитном, влажном от дождя.

В распахнутых глазах Ти появился шок, она открыла рот, собираясь что-то сказать, вгрызлась острыми пальцами в кожу его ладоней.

Аарон почувствовал, как сила из ее тела переходит в его, струится через пальцы по венам. Аарон исступленно выдохнул и прикрыл глаза.

Натали, сладкая Натали Локвуд.

Аарон разжал пальцы на горле Ти и отпрыгнул назад, больно ударившись о стул у письменного стола. На него упали джинсы, и он отшвырнул их в сторону, не отводя взгляда от Ти. Она закашлялась, хлопая ресницами. С трудом села, прижимая ладонь к груди, убрала волосы, прилипшие к губам и щекам.

Аарон не знал, что сказать, как объясниться. Да и что можно было сказать? Он же душил ее; он принял ее за Натали; он просто хотел, чтобы она замолчала.

― Спасибо за отличное представление, ― внезапно услышал он еще чей-то голос за своей спиной, и отшатнулся в сторону как будто рядом полыхнуло огнем. В дверном проеме на балкон кто-то стоял.

Аарон Хэйли даже подумал о том, что это Пола. И пусть на улице свирепствует гроза; пусть голос был мужским; пусть время близилось к трем часам ночи. Но тут Ти, повернув голову на голос, принялась дико визжать. Она захлопнула рот обеими ладонями секунду спустя, пораженная собственным громким криком, но этого было достаточно, чтобы у Аарона сердце ушло в пятки.

На балконе его квартиры появился высокий мужчина. Пожалуй, это единственное, что Аарон мог сказать о нем с уверенностью. Он был почему-то уверен, что утром уже не вспомнит, был пришелец старым или молодым, худым или толстым, красивым или уродливым.

Разумной частью сознания Аарон понимал, что должен позвонить в полицию, попытаться прогнать незнакомца ― сделать что-то. Но той частью сознания, которая помнила случившееся в Ята-Бохе, Аарон шестым чувством знал ― человек, который стоял перед ним ― тот самый неуловимый убийца Натали.

― Где Нат?.. ― начал Аарон громко, перебивая собственное сердцебиение, но не успел договорить ― мгновение спустя он обращался с темным пространством за распахнутой балконной дверью. Дождь продолжал стучать по крыше, ветер задувал холодные капли внутрь спальни. Ти все еще сидела на полу у двери, просунув одну руку в коридор на свет.

Человек исчез.

А затем Ти посмотрела на Аарона и монотонно сказала:

― Я в его списке. Там и другие есть, но я ― на первом месте. Я буду следующей, говорит он. А потом все остальные.

***

Они уже пятнадцать минут сидели на кухне молча. Аарон стоял у окна, сжавшись от чувства страха, Ти с глубоким выражением задумчивости на лице попивала чай, уже трижды наполняя кружку кипятком. Здесь же на кухне сидел Ирвинг. Он позвонил аккурат в тот момент, когда фокусник исчез из квартиры.

― Надо вызвать полицию, ― сказал Ирвинг, первым нарушив молчание, и уже достал мобильник из джинсов, как вдруг Ти вскочила на ноги:

— НЕТ!

Кружка опрокинулась, чай разлился по столешнице. Аарон выругался, молнией метнувшись к раковине. Схватив тряпку, он промокнул лужицу, и пригвоздил соседку по квартире взглядом.

— Я ведь говорил: никакой грязи!

И на секунду между ними все стало по-прежнему: до преследователя, видений и желания спрыгнуть с пятого этажа. Но затем Ти опомнилась и посмотрела на Ирвинга, который подозрительно прищурился.

— Почему нет?

— Я говорю нет, — отрезала она.

― Ты много чего говорила! ― вскипел Аарон, он взбешенно выпрямился, швырнув тряпку в раковину. Звук шлепка, с которым ветошь коснулась керамики, прозвучал как пощечина. ― Как насчет списка, в котором была Натали? Как насчет твоих слов, что ты следующая, а затем все мы?

― Я сказала: никакой полиции! ― крикнула она, откидывая чайную ложку в сторону. В этот раз Аарон даже не повернул головы, чтобы проследить за траекторией ее падения. Ти заулыбалась, и на нее в недоумении воззрились две пары глаз. — То есть... я хотела сказать... ничего ведь не случилось дурного, верно? И вообще, может быть нам с Аароном все привиделось? Он нормально не высыпался уже, наверное, неделю. Может быть это было галлюцинацией?

— Чего? — В отличие от некоторых я не вижу галлюцинаций, — хотел резко выпалить он, но все же передумал. — Я видел то, что видел! Кроме того, мы с тобой видели одно и тоже, а одинаковых галлюцинаций не бывает.

Ти таким взглядом посмотрела на хозяина квартиры, что сначала он весь покрылся мурашками, а затем его бросило в жар, будто девушка хотела заживо сжечь его испепеляющим взглядом. Камни ее слов, полетевшие в его сторону, дополнили ощущение.

— Я не стану ничего говорить полиции, так что вы оба, ― она метнула взгляд на Ирвинга, ― если хотите выставить себя полными дураками ― валяйте!

А затем, — Аарон не мог поверить своим глазам, — она развернулась и ушла.

За спиной Ирвинга свернула молния, одновременно с тем, как Ти хлопнула дверью в гостевую спальню. Парни встретились взглядами, и, прежде чем Аарон как-нибудь объяснил поведение девушки, сказал, например, что она сумасшедшая, Ирвинг отлепился от подоконника и прошел мимо:

— И мне пора.

— Стой! — Аарон схватил его за руку, и выпустил только, когда друг обернулся со страдальческим выражением лица. — А вдруг он еще здесь?

— Вы все с ума, что ли, посходили?

— И я спрашивал о том же, — не преминул напомнить Аарон. — Но я не схожу с ума, друг. Какой-то урод забрался ко мне в дом, черт тебя раздери, на пятый этаж. Я не знаю, как он это сделал, может быть он призрак и прошел сквозь стену, но он, говорю тебе, был там, в комнате Гарри!

Ирвинг выдернул свою руку из хватки и встряхнул Аарона за плечи.

— Приди в себя. Я здесь ничего не могу сделать. Полицию вызывать вы тоже не хотите.

— Я не... — Аарон нахмурился и Ирвинг выпустил его. — А что мы им скажем ― что он исчез из моей комнаты как волшебник?

— Как я и говорил, — подтвердил он, будто прочтя ответ на лице друга. — Ти должна пойти в полицию. Или ты должен. Заявить о проникновении. Я здесь ничем помочь не могу.

— У тебя есть пушка.

Ирвинг рассмеялся.

— Ты плохо выглядишь. Иди отоспись до вылазки в Исчезающий цирк. Может Ти права и у тебя были видения?

Когда Ирвинг ушел, заставив Аарона подумать о том, чтобы обратиться в полицию, ведь он мог быть прав, и преступник, убивший Натали, последовал в Эттон-Крик, хозяин квартиры заперся на все замки, а затем на всякий случай загородил входную дверь тумбочкой. Ти вышла на грохот и удивленным голосом поинтересовалась, чем это он занимается.

— А ты что, не видишь? Пытаюсь спасти наши жизни.

— Так ты нас не спасешь.

То, каким тоном Ти сказала это, заставило Аарона прекратить манципации с мебелью и медленно обернуться.

— Ты что-то скрываешь, — утвердительно произнес он. В тусклом свете прихожей Ти увидела на футболке Аарона пятна пота, грудь вздымалась и опадала. Пряди волос прилипли к щекам, и он убрал их пятерней.

— Я ничего не знаю, ― медленно, будто прощупывая почву, ответила она.

Аарон направился к ней, теряя терпение.

— А вот мне почему-то кажется иначе.

Он остановился в тридцати сантиметрах от нее и склонил голову на бок.

— Ничего я не знаю! — повторила Ти.

У Аарона вдруг мелькнула мысль, будто она на допросе и сказала, что не станет ничего говорить «без присутствия адвоката». Он прищурился, оценив ее подозрительным взглядом с головы до ног. От него не укрылось то, как она сжала кулаки и упрямо напрягла челюсть, как бы показывая, что он не заставит ее говорить.

— Что-то с тобой не так, — наконец сделал Аарон вывод и, увидев, как по ее лицу побежала тень удивления, убедился, что нашел какую-то зацепку. Затем он прошел мимо и скрылся в ванной комнате. Он впервые подумал еще о том, что чертовщина в его доме стала происходить с тех пор, как в квартиру въехала Гарриетт Тру-Мэй.

***

Доктор Андерсон, единственный человек во всем мире, который меня понимал, и кому я могла доверять, ушла. Она показала мне на новую упаковку таблеток: «Примешь одну утром, Эра», а затем закрыла дверь. Уже светало, солнце разлилось ярким цветом над нашими садовыми деревьями, отлично проглядывающими сквозь окно моей комнаты. Ни одна ветка не колыхнулась ― ветра не было. Внутри меня тем временем нарастал самый настоящий ураган.

Природа спала, а мой мозг кипел. Я выпила таблетку, как и приказала доктор Андерсон. Старый пузырек она забрала с собой. Может быть, чтобы провести экспертизу, если она поверила, что кто-то проник в дом и подменил лекарства, или попросту выкинула в мусорное ведро на кухне. Главное, чтобы мне стало спокойнее ― вот девиз доктора Андерсон.

Я все-таки спустилась вниз и проверила мусорное ведро, чтобы убедиться, что пузырька нет. Я пошла еще дальше и прокралась на улицу, чтобы проверить мусорный бак у дома. Не обнаружив никаких следов предательства, я смогла вздохнуть спокойно и вернулась в дом.

Поднимаясь по ступеням, я вспомнила, как доктор Андерсон спросила: «Кто-нибудь еще знает о твоей болезни, кроме твоей семьи?» Я ответила отрицательно, хоть это и ломало всю мою теорию. Но теперь меня осенило; прямо посреди дорожки к входной двери, щедро засыпанной щебнем, я поняла, как Данте Тильманн Второй мог понять, что со мной не так.

Он знал, что я пишу роман! ― возликовала я от внезапной догадки. ― Да-да! Он все знал, он влез в мой компьютер и прочел начало книги. Там точно сказано о том, что у главной героини расстройство настроения. Это все объясняет!

Остановись, Эра, ― тут же попросила я себя, и заставила сердце перестать колотиться. ― Остановись и просто дыши.

«Он Фокусник, он наделен невероятными способностями, ему просто незачем читать твою книгу, ты это понимаешь? ― Я внимала голосу разума, задумчиво шагая по лестнице на второй этаж, и уже хотела возразить, как услышала: ― Или ты думаешь, что ты настолько важная персона, что за тобой нужна слежка?»

Конечно нет, смущенно возразила я, запираясь изнутри в спальне и закрывая дверь на щеколду. Я ― всего лишь я, во мне нет совершенно ничего интересного. Но тогда зачем кому-то преследовать меня и подменять лекарства? Зачем кто-то хочет свести меня с ума?

Я устроила шатер на полу из одеял и подушек ― в уголке, где безопаснее всего. Рядом лежала стопка листов, исписанных моей рукой. Двенадцатая глава романа. Я дважды разбрасывала ее, и доктор Андерсон дважды спокойно собирала. Я забралась внутрь гнезда, старательно игнорируя стопку листов. Их надо выкинуть, это не я написала. Это написал демон в моей голове, чудовище в моей голове ― кто-то, кто уже долгое время живет в моей голове. Он все время спал и вдруг, с появлением Исчезающего цирка проснулся. Данте, точнее не Данте, а только мой внутренний голос, замаскированный под него, спросил, зачем я все это делаю ― зачем говорю за них, за этих несуществующих людей, живущих на бумаге. Но правда в том, что они жили не только на бумаге, они жили в моей голове, ютились в моей черепной коробке как беженцы, и мне нужно было выпустить их на волю посредством букв.

Я долгое время смотрела на стопку листов, затем вспомнила о ноутбуке. А вдруг... вдруг Скарлет прочтет мои наработки? И о моей ненависти к ее родителям, и о том, что они с ней сотворили, и о желании стать лучшим фокусником...

Как же странно все переплелось, как иронично. Моя Скарлет Фабер мечтала после окончания школы стать цирковой работницей, сбежать с цирком, ― это была ее мечта. А теперь ее мечта стала мечтой Матисса Левентона. Я старалась вспомнить, задумывалась ли я о судьбе главного героя до тех пор, пока не повстречала Данте Тильманна Второго, до тех пор, пока он не выключил свет в моей вселенной... Хотела ли я эту черту ― одержимость Скарлет цирковой жизнью ― вложить в его уста, в уста мальчика, у которого все было хорошо, до тех пор как...

... «Вы во всем виноваты».

Скарлет хотела уйти в цирк, чтобы найти родителей, а Матисс Левентон хотел уйти в цирк, чтобы сбежать от их опеки. Или может быть эта глава ― просто мой способ выплеснуть свою глупую детскую обиду за то, что мои собственные родители бросили меня в тот момент, когда не должны были, а отправили вместо меня присматривать бабулю Грэйс, женщину, которая всю жизнь от чего-то бежит... Может быть мне бы хотелось, чтобы и обо мне кто-то заботился? Может быть мне хотелось тоже испытывать такие же сильные чувства, как испытывает Скарлет?..

Я взяла новую пачку листов и простой карандаш и написала заглавие: «Глава 13. Исчезающий цирк».

Все случилось именно так, как Ирья Торд боялась: родители Матисса устроили грандиозный скандал. Мать влепила ему затрещину и разбила пару фарфоровых тарелок об пол. Осколки разлетелись во все стороны, мощные, угрожающие, как выбитые зубы, и она, когда принялась с воплем убирать их, едва не отрезала себе палец. Ее отвезли в больницу, зашили.

Я хотела...

Ирья Торд хотела позвонить Матиссу, но боялась услышать в его голосе боль и отчаяние. Или гнев, или страх. Я хотела попросить прощения... Она хотела попросить прощения за то, что расстроила идиллию в его семье. Все случилось так, как и предсказывала миссис Левентон: «Не дружи с этой девочкой».

Ирье хотелось попросить прощения, пока не стало поздно. Пока Матисс совсем не свихнулся и действительно не ушел из дома, искать лучшей жизни, искать этой лучшей жизни в цирке...

Я вспомнила Данте Тильманна Второго: «Я ищу кое-кого» и содрогнулась от воспоминаний. Он предстал перед моими внутренними зажмуренными глазами, отказывающимися его видеть, очень отчетливо. Вновь всплыл в памяти его низкий тембр хрипловатого голоса. Такой голос мог бы быть у того, кого пытались заставить замолчать.

«Меня порезали в драке», ― снова вспомнила я, и, застонав от бессилия, отшвырнула карандаш и бумагу в разные стороны. Спрятав лицо в ладонях и прижав колени к груди, я просила несколько минут ― по ощущениям несколько часов. Это не помогло прогнать лицо Данте из головы, ведь он подарил свое лицо главному герою моего романа.

Я выпрямилась, прислонившись затылком к стене. А может стоит поменять облик Данте, то есть, конечно, Матисса Левентона... Почему у него должен быть шрам? Откуда он вообще взялся? Он получил шрам после того, как все-таки сбежал в цирк, ― нашла я тут же ответ, и замотала головой, отвергая его. ― Нет, нет, у него не будет шрамов, не будет! А волосы у него какого цвета? Почему обязательно черные?..

Я вскочила на ноги и стала мерить комнату шагами. Фоном проскользнула глухая мысль, наполнившая тело облегчением: хорошо хоть, что подо мной нет спальни, и ни Грэйси, ни Ирвинг не слышат, что я брожу туда-сюда.

Я попыталась представить Матисса Левентона другим. С голубыми глазами, или, например, с серыми. Или с зелеными. Как у меня, у мамы. А у папы какие глаза? Я видела его так давно, что уже и не помню ― лет пять, должно быть прошло.

Так ладно, пусть у него будут карие глаза...

Я подумала о волосах, и здесь сдалась. У всех моих друзей светлые волосы кроме Скарлет и Алисы. Ирвинг не в счет ― волосы у него цвета индийской корицы, с медной ноткой.

Устав, я забралась назад в свой шатер и призадумалась. Ну и что, что у Матисса будет внешность Данте Тильманн Второго? Все же проще говорить о герое, если ты его четко видишь, а я вижу Данте настолько четко, будто сам бог его мне послал: «Вот ― экспонат, созданный специально для твоей книги». Важно не то, каким он выглядит, решила я, а то, какие поступки он совершает.

Мой Матисс Левентон ― добрый, хороший, самый милый парень из всех (несуществующих). Он ради Ирьи Торд, ради спокойствия своей лучшей подруги сделал то, чего от него никто не ожидал ― пошел наперекор своим родным, он бросил идею поступить в престижный университет, он отказался от друзей.

Он сказал Ирье Торд: «Я стану лучшим фокусником, лучшим иллюзионистом!»

И стал им.

Спохватившись, я отыскала листок, с зачеркнутыми фразами, где забывалась и писала от первого лица, и продолжила рассказ:

Долгое время Матисс Левентон ничего не отвечал, но затем попросил прийти. Она сорвалась тут же, будто в ее мире не осталось ничего важнее его просьбы. Она выбралась из квартиры, минуя спящую в одинокой постели мать и отца, засевшего на прокуренной кухне со своими приятелями, среди которых был мерзкий рыжий тип.

Из-за стеклянной двери отлично угадывались очертания фигур, а еще слышался приглушенный смех. «Как хорошо, что меня не будет дома, когда дружки отца отключатся...» ― подумала она.

Десять минут спустя Ирья Торд уже забралась на дерево рядом с домом Матисса. Она запыхалась и в боку кололо, но важнее было увидеть Матисса, убедиться, что с ним все в порядке.

В комнате Матисса ярко горел свет; на нижних этажах дома тоже было светло: отец и мать продолжали скандал даже после возвращения из больницы: «Только не в этом доме! Только не под моей крышей!»

Они обвиняли друг друга в плохом воспитании сына, то и дело употребляя слова вроде «непутевый», «неудачник» и «клоун». Ирья не знала, к кому они относятся ― к старшему или младшему Левентону.

Она забралась в окно, в этот раз без посторонней помощи, и сразу же взглядом отыскала Матисса. Он лежал на кровати в наушниках, глаза были закрыты. Ирья заметила, что у него выступил синяк на правой скуле и волосы влажные после душа. В тишине комнаты доносились неконтролируемые вопли из наушников, и, если бы Матисс не хмурился, Ирья бы решила, что он спит.

Она осторожно присела на кровать с правой стороны от его бедра, и, когда матрас прогнулся под ее весом, Матисс испуганно вздрогнул и распахнул глаза, резким движением сбрасывая с головы ободок. Музыка зазвучала еще громче. Матисс поспешно нажал на кнопку плеера и повисла тишина.

― Ты как? ― спросила Ирья, хотя знала «как». Она была сотню тысяч раз свидетелем ссор родителей, и разница в том, что у нее не было собственной комнаты, где она могла спрятаться от всего мира. Она похлопала Матисса по колену. ― Все будет хорошо, как и всегда.

― А если нет? ― вдруг спросил он с вызовом.

Он будто ждал, что она что-то сделает, даст ему какой-нибудь совет. Но какой? Она совсем не знала своих родителей...

― Что, если нет, Ирья? ― повторил тверже Матисс.

Этого Ирья Торд и боялась ― что однажды в его голову закрадутся мысли. Ну давай же, хотела попросить она, приди в себя, пожалуйста, соберись. В их альянсе всегда Матисс был поддержкой и опорой, это он в плохие моменты начинал шутить и вести себя по-дурацки. Проблема была в том, что эти «плохие моменты» были только у одного члена их команды. Теперь настал ее черед примерить форму капитана.

― Хочешь, покажу тебе настоящее волшебство? ― вдруг брякнула она. Он так удивился, что открыл рот.

Конечно, Ирья не знала ни одного фокуса, но, когда увидела, как его карие глаза блестят сталью, подумала не об этом. Она хотела вернуть его взгляду живость, вновь заставить его поверить в то, что все будет хорошо.

Вскочив с кровати, Ирья под изумленным взглядом Матисса, подошла к столу и взяла колоду игральных карт. Когда она вернулась назад на кровать, Матисс наконец-то пришел в себя и захлопнул рот, но по-прежнему удивленно молчал. Когда она открыла коробочку и неуклюже выбросила карты на ладонь, Матисс усмехнулся.

― Так, теперь ты обо всем позабудешь! ― поклялась Ирья с серьезным видом. Она перетасовала карты, а затем попросила Матисса вытащить одну из колоты.

Он улыбается, ― думала она с удовольствием, ― наконец-то его лицо прояснилось!

Тем вечером она не угадала ни одной карты, но упорно стояла на своем: «Ты жульничаешь! Хоть одну карту, но я должна была угадать!» Затем она напала на хохочущего Матисса, придавила его подушкой, и отняла заветную карту, которую он, обессилев от смеха, не смог удержать. «Девятка бубен! ― радостно завопила она. ― Наконец-то удача!»

Матисс держался за живот, надрывно смеясь, Ирья тоже едва сдерживала слезы от смеха.

― Мне нужно в туалет, ― сказала она, постанывая, ― мой мочевой пузырь сейчас лопнет от смеха!

Матисс снова рассмеялся, рухнув на кровать и пытаясь заглушить смех подушкой.

Я будто наблюдала за ними исподтишка, как воришка, заглядывающий в спальни и ждущих, когда все хозяева дома уйдут. Я удивлялась: разве Ирья Торд не видит, что Матисс влюблен в нее настолько, что готов на все, абсолютно на все? Почему же она нет? Почему он впустил ее в свой мир, почему он сделал свой мир ее миром, но почему она не может ему довериться, рассказать всю правду?

Она тоже любит его, просто боится поверить, боится близости как сказал профессор Стоун. Но я слишком далеко зашла, чтобы она перестала делать то, что делает ― перестала отворачиваться, когда лицо Матисса случайно оказывалось ближе, чем она думала, и он замирал, будто проверяя: позволит или нет поцеловать себя. Я уж слишком далеко зашла, чтобы Ирья Торд сдалась так легко. Такие вещи... такие вещи как боязнь близости не исчезают легко и просто, они идут из глубины. И чтобы избавиться от этой проблемы, нужно выкорчевать ее с корнем.

Сколько раз я отказывалась пойти на свидание? Сколько раз я увиливала от предложений встретиться где-нибудь в кафе, выпить чашечку кофе? Разве с Данте я не отшутилась? Разве не забыла предложить обменяться номерами телефона будто случайно?..

Я не помню, что значит любить кого-то, я слишком давно была одна... на самом деле всегда, я всегда была одна. Если бы профессор Стоун и доктор Андерсон встретились и поговорили обо мне, она бы ответила ему что-нибудь вроде «если человека бросили однажды, он уже не будет с такой же легкостью доверять другим».

То есть я переношу свои проблемы на нее? На свою героиню?

Я отшатнулась так резко, что ударилась затылком об стену. Выбравшись из сугроба из подушек и покрывал, я снова стала мельтешить по комнате.

Моя книга была не о том! Моя книга была не о том!

Я схватила последние исписанные листки и разорвала их в клочья. Запульнула носком домашнего шлепанца под стол, стала топтать.

С каких пор глупые разборки стали важнее? Вы никто, вы скучные и глупые! Вы никому не интересны, вы никто! Никто не хочет читать о больных на всю голову подростках! Кому интересно, что у тебя эта чертова болезнь? Кому интересно, что ты сидишь на таблетках как наркоманка, и при этом пытаешься при удобном случае порешить себя? Кому интересно читать о тебе, ты, ничтожество? Ты хочешь отправиться в этот чертов Исчезающий цирк, ну и бог с тобой, катись на все стороны! Думаешь, я буду без тебя плакать? Вы мне осточертели! Осточертели! Это все твои родители виноваты, они тебя бросили, а теперь ты пытаешься выплеснуть свое дерьмо на бумагу, да еще и надеешься, что кто-то станет его читать?!

― Эра, что ты делаешь? ― Дверь внезапно распахнулась, на пороге появилась Грэйси и Ирвинг. Оба с заспанными лицами и в халатах. Ирвинг босиком. Я перевела взгляд с его голых лодыжек, выглядывающих из-под пижамных штанов, из которых он давно вырос, но свои ноги, и увидела целую кучу разорванной бумаги, а я стояла в эпицентре хаоса.

Прокашлявшись, я замахала руками и поддела носком тапка бумажку.

― Убираюсь! Гляньте, какой здесь бардак! ― Под внимательными взглядами Ирвинга и Грэйси я тапком сгребла близлежащие крошки главы в кучу, затем встала на колени и жменями отправила в мусорку, стоящую под столом.

Пока я ползала, убирая каждую соринку, Грэйси и Ирвинг стояли в дверном проеме. Они были напуганы, я же выровняла дыхание и поднялась.

― Ты что, так и не спала? ― спросил Ирвинг, глянув с подозрением на мое убежище рядом с письменным столом. Видимо он решил, что мой шатер непригоден для сна. Я знала, что, если солгу он тут же вычислит, поэтому покачала головой.

― Нет еще. После ухода доктора Андерсон мне было, о чем подумать...

― Ясно... ― пробормотал Ирвинг, все еще глядя на меня с сомнением, но мой ответ его, кажется, удовлетворил. ― Приготовить тебе чай? Моя мама прислала твой любимый молочный чай...

― Нет, спасибо, лучше я лягу спать, ― ответила я, улыбнувшись.

― Ну да... ― согласился Ирвинг, а затем увлек Грэйси за плечо, все еще остолбеневшую, будто статуя после встречи с Медузой. Она пошла по коридору, а Ирвинг замешкался.

― Точно ничего не нужно? Ты уверена?

― Точно, Ирвинг. Иди спать.

― Хорошо, ― он запер дверь, и я прислушалась к шагам в коридоре.

За окном уже порядком рассвело, часы на прикроватном столике демонстрировали унылые 7:10 утра. Я прошлепала, еле двигая ногами, к кровати, и рухнула ничком. Было жарко, потолок уже выбелился в солнечных лучах, на ковре появилось очертание окна с танцующими пылинками.

Я поглядела на эти пылинки несколько секунд, затем закрыла глаза и велела себе спать. Но мозг просто отказывался отключаться. Перед глазами все еще стояли Ирья и Матисс Левентон, эти глупцы, эти ненавистные глупцы...

Тогда они проспали до самого утра держась за руки, будто пятилетки. Да, смешно, за руки. Ирья Торд, боящаяся близости, еще никогда не была ни с кем настолько близка. Матисс прекрасно знал, что она не выносит ничьих прикосновений, ему была известна ее тайна. Поэтому в школе всякий раз, когда он замечал ее в компании, смеющуюся, обычную девушку, он увидел ее куда-нибудь под срочным предлогом, чтобы она могла быть самой собой.

Ненормальной, сумасшедшей с расстроенной как шестиструнная гитара психикой.

Во сне их тела приблизились друг к другу, и Ирья Торд заворочалась во сне обеспокоенная. Но проснулась она только в тот момент, когда Матисс переплел ее пальцы со своими. Встрепенувшись, будто от ночного кошмара, она поглядела в сторону, и с облегчением увидела, что Матисс спит.

Это был всего лишь Матисс Левентон, тот, кому со стопроцентной уверенностью можно было доверять. В солнечном свете, нарисовавшим тень окна на полу, Матисс казался маленьким мальчиком, не подозревающим об ужасах мира, которые поджидают его. Во сне он оказался в безопасности от жестоких слов родителей, во сне он был с той, с кем не мог быть наяву.

Ирья легонько коснулась пальцами волос Матисса, убрала их в сторону; они были мягкими как перышко. Только этого она и могла себе позволить ― коснуться его волос, когда он спал. Когда не мог ответить на взгляд, на прикосновение...

Что нам делать дальше? ― думала она, возвращаясь назад на подушку.

Каким ты станешь, Матисс, что с тобой случится после столкновения с родительским неодобрением? Станешь идти дальше, зарабатывая шрамы, или остановишься?

Это же не твоя мечта, Матисс, ― думала Ирья, разглядывая его.

Он не хотел быть фокусником, не хотел быть лучшим в мире иллюзионистом, он не хотел идти в цирковую школу. Он просто хотел спасти ее, спасти Ирью Торд от того мерзкого существования, которое настигало ее с каждой секундой. Он будто не мог предположить, что его мир лишится ее; не мог увидеть конец, где они будут порознь ― где уйдет она, и ему придется в одиночку разбираться со своими мечтами и целями.

Матисс Левентон отчетливо видел только тот мир, в котором он жил ради Ирьи, для него иного не существовало, он не хотел жить ради себя.

Я повернулась на бок, снова начиная вскипать. Я чувствовала необходимость вскочить с кровати и написать что-нибудь ужасное, где эти двое погибнут. Пусть просто умрут и все, и перестанут мучить меня своей несуразной никчемной драмой!

Я накрыла голову подушкой, заглушая шумы с улицы, шумы, похожие на звуки дешевой забегаловки, в которой эти двое встретились позже. За окном уже стемнело, вокруг стало холодно и сыро, ветер вздыбил деревья. Он пригнал огромные тучи с севера, накрыл Эттон-Крик ватным одеялом, погрузив его в мистическую темноту.

А вот и Матисс Левентон вбежал в кафе. Передернул плечами от холода, стряхнул с важных волос дождевые капли. Он отыскал взглядом Ирью Торд, сидящую за столиком. Она сжалась от одного взгляда на него, потому что помнила, отлично помнила, как мамаша всыпала ей по первое число: «Ты, глупая идиотка! Ты не можешь ночевать у Матисса! Ты еще слишком мама! Или думаешь, тебя примут в университет с ребенком на руках?! Будешь работать в книжном магазине, пока кто-нибудь не отымеет тебя!»

Ее всю передернуло от воспоминаний, мне тоже стало тошно.

Пока эта пьянь была в отключке, Ирья снова сбежала из дома, и сидела в этой дешевой забегаловке, попивая несладкий чай (самый дешевый) и растягивая бутерброд с сырой (единственное, что она могла себе позволить).

Матисс опустился на потертый диван напротив, обитый пошлым красным кожзамом, и сходу заявил:

― Я уйду из дома.

Он произнес эти слова так, будто сказал что-то совершенно обычное, например, «я вчера получил четыре с плюсом по истории искусства». У Ирьи Торд от лица отхлынула вся кровь, и съеденный бутерброд попросился назад. Она захлопнула ладонью рот и сглотнула. Матисс, притворяясь, что не замечает ее ошеломленного взгляда, провел пальцами по волосам, убирая их назад. Несколько капель все равно настырно прочертили дорожку по щеке, подбородку, где потом появится жуткий уродливый шрам, когда его порежут в драке, и нырнули за ворот футболки.

― Матисс... ― наконец тихо сказала она, ― ты не можешь... не совершай ошибку.

― Ошибкой будет, если я останусь и буду всю жизнь жить по их правилам. Сначала я пойду в универ, который они выбрали, да? На специальность, которую они хотят... А дальше что? Что дальше? Я женюсь на девушке, которую выберет мама? Вот она уже присмотрела Гардению, все уши мне прожужжала...

― Ты драматизируешь, ― сказала Ирья, со вздохом допивая из бумажного стаканчика чай. Он уже давно остыл и покрылся пленкой.

― Идем со мной.

Ирья так и застыла со стаканом у рта. Затем отлепила от ободка губы и опустила стакан на стол, но из рук не выпустила ― пальцы стали деревянными. Ирья всмотрелась в лицо Матисса, выискивая в нем знакомые черты, но его перекроили тени от дождевых капель, сбегавших по стеклу. Снаружи прокатился гром. Еще несколько посетителей нырнули в кафе, чтобы скрыться от дождя, звякнул приветливо колокольчик.

Матисс не шутил. Он жег Ирью таким холодным взглядом, от которого по ее спине пошел жар. Его глаза были огромными, будто он хотел не только услышать ответ, но и увидеть его. А может быть пытался прочесть нужное ему в чертах ее лица, в немом молчании.

И вот его посиневшие от холода губы приоткрылись ― Матисс Левентон наконец-то догадался. Не поедет она с ним. И зря он из кожи вон лезет, чтобы ей понравиться. Зря старается пробудить внутри нее смех, его предел ― ее губы, только они могут изогнуться улыбке. Зря он здесь сидит, умоляюще смотрит...

― Хорошо, ― неожиданно спокойно сказала Ирья, удивив нас обоих, ― я поеду с тобой.

― Настал черед Матисса застыть. Он не поверил своим ушам, но все же в момент ее ответа он смотрел на нее губы, поэтому сомнений в услышанном не было ― она сказала то, что сказала.

Вот только выражением лица у нее совсем не изменилось ― оно оставалось тем же спокойным, отстраненным.

― Почему? ― спросил Матисс.

― Потому что... ― поспешно начала она, но прикусила язык.

Я знала, что она хотела сказать ему, в чем признаться.

Потому что только ты заставляешь меня жить.

Потому что, если ты уйдешь без меня, мне придется справляться в одиночку, а я не смогу.

Потому что из моего дома нет выхода.

Потому что ты ― часть меня, та часть, которая заставляет биться сердце.

― Потому что я не могу бросить тебя одного, ― подвела она итог своим мыслям. Я с отвращением улыбнулась: «Снова не смогла открыться, да? Как будто он тебя ранит, как будто он только и ждет момента, чтобы вырвать твое сердечко».

Ее объяснение удовлетворило Матисса, он улыбнулся, дождевые тени внезапно отступили с его лица. Он заказал у идущего мимо официанта чайник с кофе, кусок мясной запеканки и с удовольствием приступил к ужину. После согласия Ирьи мышцы его расслабились, спина выпрямилась, настроение взлетело до небес.

― А я не могу бросить тебя одну, ― сказал он с набитым ртом.

В тот вечер только один из них сказал правду.

Зазвонил телефон, и я открыла глаза.

Свет был ослепительно ярким, и я накрыла лицо ладонью, одновременно нащупав на прикроватном столике телефон. Машинально взглянула на время: 8:13, затем ответила на звонок:

― Да, Аарон, ты чего не спишь?

― Хотел бы я спать, ― ответил он осипшим голосом. Мой собственный голос был таким же отвратительным, как у него.

― Тяжелая ночь? ― спросила я.

― Не то слово. Можешь приехать?

― Конечно! ― воскликнула я, тут же садясь на постели и спрыгивая на пол. Аарон громко воскликнул на том конце: «Эй, эй, эй».

― Чего? ― удивилась я, застыв.

― Я тебя не разбудил? Ты, как и я, вовсе не жаворонок.

― Нет, я давно проснулась, все в порядке. Сейчас выезжаю!

Я отключилась и побежала в ванную комнату. Мне не терпелось выбраться из дома, из плена своих кошмарных мыслей. Приняв быстрый душ и хорошенько почистив зубы, я приняла лекарство и, переодевшись, побежала к письменному столу.

Ох, сумки-то нет! ― вспомнила я, мгновенно ощутив себя недееспособной, как разобранная машина.

Замешкавшись, я все-так разобрала гнездо у письменного стола, чтобы по возвращению домой ничто не напоминало мне о пережитой ночи. Пропылесосив, я захватила мусор и уже тогда с облегчением вышла в коридор и на цыпочках прокралась на первый этаж.

Дом спал.

Я не спала уже двое суток.

***

Вид у Аарона Хэйли был такой же отвратительный, как и у меня, и, переступив порог квартиры, я выразительно уставилась на его красные щеки, покрасневшие от недосыпа веки и волосы. Волосы шокировали меня сильнее всего ― Аарон ненавидел беспорядок, особенно беспорядок на своей голове. Он снял очки и протер глаза, затем, ничего не объясним, провел на кухню и усадил за стол.

― Так... ― начала я. ― Скажи только одно: это не касается твоего здоровья? ― Он удивленно покачал головой, замерев у плиты. ― Твоего отца? Мамы? Бабушки? Ты делал перестановку здесь? Ну так что случилось, ты скажешь?

― А ты замолчишь? ― Я покорно закрыла рот, и тогда Аарон сказал:

― Это касается Гарри.

― Кого-кого? ― удивилась я снова. Он же не может говорить о моей Гарри, то есть о Гарриетт Тру-Мэй, имя которой знают только несколько человек, в число которых Аарон не входит?..

― Ты поняла, о ком я! ― разозлился он.

― Ладно, ладно, не кипятись... Я просто удивилась. Во-первых, никто не зовет ее Гарри, для всех она ― Ти, а во-вторых, как вообще то, что ты не спал, может быть связано с ней?

Договорив, мы с Аароном уставились друг на друга. Он поднял брови, будто угадал, о чем я думаю, затем сказал мне «прекратить фантазировать», и отвернулся к плите. Поставил чайник, достал кружки и банку с заваркой. Я наблюдала за каждым его движением, все еще не понимая, как одно связано с другим. Затем в голове что-то щелкнуло, и я медленно сказала:

― Ти негде было жить, когда приехала Грэйси, ты же знаешь?..

― Мм...

― Они не выносят друга.

― Ага, я в курсе.

― И она переехала жить к тебе, ― закончила я. Аарон вздохнул. Он вздохнул, но не возразил. Я воскликнула: ― Ты что, чокнулся?! Ты не шутишь? Ти переехала к тебе? Она у тебя?

― Боже, Эра, сколько кружек кофе ты сегодня выпила? ― Аарон негодующе воззрился на меня.

― Ни одной!

― Что-то непохоже... ― пробормотал он, заливая кипятком чайничек. ― Успокойся. Ей действительно негде было жить, и я, по доброте душевной, позволил ей остановиться у меня. Но дело не в этом...

Аарон разлил чай по кружкам и наконец-то уселся за стол. Мне показалось, он изо всех сил оттягивает момент важного разговора, и я напряглась. Выражение его лица совсем не соответствовало погоде за огромными окнами кухни: солнце светило прямо мне в лицо, раздражая глаза. Я пересела чуть подальше, в угол, а Аарон, погрузившийся в собственные мысли, даже не заметил этого.

― Аарон... ― я прочистила горло, и продолжила, глядя в кружку. ― Если это из-за случившегося на фестивале...

― А что случилось?! ― подскочил он. Я ответила:

― То, о чем мы говорили. Мои слова об Исчезающем цирке и всем таком прочем...

― Эра, ― остановил он, снова нахмурившись, ― я должен тебе кое-что рассказать. Это связано с Исчезающим цирком. Я тебе верю, я верю, что с ним что-то не так, что-то очень не так.

Я затаила дыхание, забыв про чай. Где-то между ребер затрезвонил звонок, тревожно, по нарастающей...

― В Ята-Бохе кое-что произошло. Не только то, о чем я говорил... в смысле не только Натали, ее отец... Я рассказал не все тебе, побоялся, что ты мне не поверишь.

В воспоминаниях тут же всплыли обвинения Скарлет:

«Аарон говорит, Мир — призрак из отеля в Ята-Бохе. Он видел его там, и я ему верю. Я так и знала, что ты не поверишь. Я так Аарону и сказала, чтобы даже не смел приближаться к тебе с историями про призраков! Работать над книгой во всяких злачных местах — это ты можешь, но поверить друзьям...»

― Аарон, ― сказала я осторожно, ― ты видел привидений?

Кончики его ушей мгновенно покраснели, а щеки побелели, будто вся кровь направилась вверх.

― Я что-то видел. Не знаю, что именно.

― Ты видел Мира, ― продолжила я настаивать. ― Ты видел Мирослава Костенкова, человека, пропавшего в 1996 году в Ята-Бохе. Ты видел его там, а затем мы со Скарлет наткнулись на него в Исчезающем цирке. Он погнался за Скарлет. Она попросила тебя его нарисовать. И ты наконец-то вспомнил его.

Я говорила четко и отрывисто, и Аарон морщился при каждом произнесенном мною слове.

― Да... все так и было, ― подтвердил он, помешивая ложечкой чай. ― Я не могу выкинуть из головы то, что увидел. Меня постоянно преследуют видения, Ирвинг нашел убитых в «Рэдривер»...

― Как-как ты сказал? ― переспросила я, заставив кровь в венах замолчать.

Аарон уставился на меня.

― Мотель «Рэдривер»...

― Ты меня разыгрываешь?

― Что? ― удивленно крякнул он. ― Ты о чем? Я?..

― Аарон, такого мотеля не существует, я его выдумала.

Теперь его глаза буквально стали большими, что я забеспокоилась, чтобы они не вывалились из глазниц. Брови так высоко поднялись, что едва не скрылись в волосах.

― Это не смешно, Эра Годфри.

― Я не шучу! ― отрезала я. ― Я выдумала этот мотель. Туда отправятся мои герои, которые собираются сбежать из дома...

― Что, черт, за бред ты мне тут несешь? ― озверел Аарон. ― Ты хочешь сказать, что я отправился в Ята-Бохе и заселился там в выдуманном тобой мотеле, где увидел, как четверо уродов, в том числе и твой приятель Мир Костенков, насилуют девочку?!

Я отшатнулась от ярости, опалившей огнем мое лицо. Но я продолжила стоять на своем:

― Аарон...

― Уймись! Ты не придумала этот гребаный мотель! Он существует, и я там был, ясно тебе? Скорее всего ты услышала о нем где-нибудь в новостях, что не удивительно, потому что там чертова куча смертей каждый год. Вот он тебе и приглянулся.

― Но я же...

― Говорю тебе: хватит, подумай, как это звучит...

Я молча глазела на Аарона, не зная, как заставить его поверить... поверить во что именно?

Эй, сумасшедшая, во что ты хочешь заставить его поверить? Может быть это единственный нормальный человек, который остался в твоем окружении!

― Мне надо в туалет! ― воскликнула я, поспешно вскакивая на ноги и уносясь в ванную в самом конце коридора. Аарон поспешил следом, отстав на десяток шагов. Я хлопнула дверью и подбежала к раковине, где меня вырвало.

Я сполоснула рот лечебным раствором для здоровья десен, стоящим в шкафчике, затем умылась и уставилась на себя.

― Ты сходишь с ума, ― сказала я своему отражению. ― Потерпи еще немного и станет лучше. Таблетки скоро подействуют. Тебе станет лучше, Эра. Что ты хочешь сказать? Что ты придумала мотель, а потом он появился? Ты придумала Матисса, а потом появился Данте? Может быть ты и себя тоже выдумала, глупая твоя башка?

― Эра, ― Аарон постучал в дверь. ― Ты как?

― Все хорошо! Иду.

Я вышла, улыбнувшись. Он глядел в ответ подозрительно, растеряв всю свою скованность и усталость где-то по пути от обеденного стола до двери ванной.

― А с кем ты говорила?

― Ни с кем. С собой.

― Понятно.

Я пошла назад на кухню, вспоминая, убрала ли назад ополаскиватель для рта ― Аарон взбесится, если что-то будет не на своем месте. Он, маяча за плечом, произнес:

― Прости, что накричал. Просто у меня тут... кое-что случилось.

― Ничего, понимаю, ― ответила я, возвращаясь на свое прежнее место. Солнце теперь заливало всю кухню, играя бликами на столешнице, стенах и полу. Во воздухе не было ни пылинки.

― Ты как будто только что убрался, ― похвалила я чистоту кухни. Аарон как-то невесело хмыкнул, затем сказал:

― Ты что-нибудь видела?

― Где?

― Не знаю, что-нибудь необычное.

― Что ты имеешь в виду? Видела ли я призраков?

Аарон вздохнул, прикрыл глаза будто до смерти устал что-то мне втолковывать, и ответил:

― Что-либо-странное. ― Он открыл глаза и внимательно посмотрел на меня. ― Ладно, я начну по порядку, а ты постарайся не задавать вопросов и вообще не перебивать. Итак, я хочу начать с твоего заявления. Помнишь, ты сказала, считаешь, будто Эттон-Крик — это что-то вроде манежа для шоу Исчезающего цирка? Будто цирк ― это огромная ловушка для местных? Что цирк пришел в город, чтобы показать местным их желания и страхи?..

Я кивнула.

Верно, да, я так говорила... Разве не мое самое заветное желание ― написать такую книгу, которая бы врезалась в сердца и умы людей? Мне удалось сотворить это только с одним человеком ― с собой.

Аарон подвел итог, озвучивая мои собственные мысли ― его голову посетили те же размышления:

― Я думаю, что ты права. Начнем с начала: Скарлет помешана на цирке и мечтает только о том, чтобы увидеть своих родителей. Разве цирк не сделал это ― не показал ей родителей? ― Я кивнула, внутренне напрягшись, когда речь зашла о Скарлет. Я уже хотела выпалить, что мы поссорились, но тут Аарон продолжил: ― На фестивале случилось кое-что еще, Эра... Полли куда-то пропала, и я вернулся домой. Я боялся ее потерять...

― Аарон, это... ― начала я, собираясь пояснить, что Пола никуда не делась, это я выдернула ее из толпы, перепутав с Ти, но Аарон цыкнул:

― Ты обещала не перебивать. Полли пропала, и я вернулся домой. Следом за мной, часа через два, вернулась Гарри и рассказала мне о том, что случилось со Скарлет ― что она увидела на игре родителей, они звали ее и она упала в воду... Я спросил: «А ты что-нибудь видела?» она солгала, что не видела, но позже... ― Тут Аарон замолчал. Судя по его уставшему, посеревшему лицу, вспоминать то, что сучилось позже, ему совершенно не хотелось. Но он продолжил тридцать секунд спустя: ― Позже пришла Полли и заявила, что у меня в квартире кто-то живет, эта собака, Док... не важно. Она стала копаться тут и там, искать Гарри... Та пока спряталась в шкафу, я об этом не знал. И только я решил, что мне удалось все уладить, как Гарри завизжала, будто резанный поросенок. Мы с Полли бросились в комнату и нашли Гарри. Шкаф был открыт, она таращилась куда-то в пустоту и все твердила: «Он меня нашел, он меня нашел»... Позже, гораздо позже, я услышал, как из ее комнаты доносятся какие-то странные звуки, будто кто-то царапает стену, пытается лезть по ней вверх к потолку... Я открыл дверь и вошел. Гарри пыталась открыть балкон. Я подумал, что она лунатик, и ей снится страшный сон... Я вернул ее в кровать, и тогда она снова заладила свое: «Он меня нашел, он меня нашел»... А потом сказала: «Я в его списке следующая, а затем все вы»...

― Погоди, ты можешь говорить медленнее? ― попросила я.

― Ты что, записываешь?!

― Остынь, Хэйли, просто с этого момента начни подробнее.

Аарон вздохнул; как и я, когда он увлекался какой-то темой, он говорил так быстро, будто слова не успевали угнаться за мыслями.

― Гарри сказала, что кто-то поджидал ее в комнате. Кто-то, кто пришел раньше нас с фестиваля ― раньше меня и ее. Кто-то, у кого мог быть ключ... Он напугал ее, найдя в шкафу, и она заорала. Но когда мы вошли, в комнате никого не было, и в окно он тоже выпрыгнуть не мог, будто это чертов призрак... И позже, когда она хотела выйти зачем-то на балкон, ― Аарон передернулся от воспоминания, ― Гарри сказала, что он зовет ее. Она в его списке, понимаешь, как и Натали...

― Натали? ― удивилась я, совсем не ожидая услышать это имя. Аарон кивнул:

― Она сказала, что она следующая после Натали. А затем все мы.

Мы с Аароном замолчали, размышляя над тем, что это значит, и только я одна была близка к правильному ответу. Данте Тильманн Второй действительно убил Натали, она была в его списке. Ее фотография была у него в кармане, как у какого-то маньяка убийцы. А Гарри ― следующая. Ее фотография тоже была у него. Он и вправду искал ее на фестивале, и нашел. А затем последовал за ней сюда, нашел ее здесь, прямо здесь, в этой квартире... Проник сюда, как и в мою комнату. Бродил, вынюхивал, подменил таблетки...

― Эй, Эра, ― встревоженно позвал Аарон, что с тобой? ― Он наклонился над столом и взял меня за запястье. Я нещадно терла глаза, которые буквально выкипали в глазницах. ― Эра... ― Аарон обошел стол и обнял меня, притянув к себе за шею. Очки впились мне в переносицу, но я не пошевелилась ― нужно было переждать этот эпизодический наплыв эмоций.

Через минуту-другую Аарон отстранился и буркнул:

― Теперь мне надо переодеться. Жди здесь. И чтобы ни единой слезинки не коснулось моей столешницы, я здесь только что все выдраил!

Я рассмеялась, и слава богу Аарон не видел, как капелька слюны упала прямо на его драгоценный стол. Я вытерла пятно футболкой и судорожно вздохнула. Теперь мне предстояло дополнить историю Аарона своей собственной историей и закончить тем, о чем я не горю желанием рассказывать ― нашей ссорой со Скарлет. Это будет завершающим штрихом моей истории.

А вдруг и она тоже в списке?.. Список, список...

Он нашел меня, сказала Ти, но разве я не слышала это раньше?..

Аарон вошел на кухню, уже не такой неряшливый как прежде, и я воскликнула:

― Погоди-ка! ― Он замер, не шевелясь. ― Погоди-погоди, Аарон, Грэйси ведь тоже что-то говорила о... Она тоже сказала, что он, некто нашел ее. Поэтому она и не хотела оставаться в доме, собрала чемодан и...

― Гарри тоже ничего не вспомнила о том, что случилось ночью.

― Грэйси на следующее утро ничего не помнила, совершенно ничего, она выглядела так, будто ничего не случилось. Но она была до смерти на пугана, и все твердила: «Он нашел меня, он нашел меня», прямо как Ти. В приступе Грэйси попросила меня не встречаться с ним.

― С кем?

― С Фокусником.

― Кто такой фокусник? ― спросил Аарон. Уставившись на меня в недоумении. Он думал, а говорила ли я раньше о нем. Нет, не говорила ― никому, кроме Ти... Мне показалось, я нащупала какую-то важную мысль, и та уже оформилась в фигуру, но я не успела сжать пальцы и схватить ее.

Аарон наблюдал за моим лицом, терпеливо ожидая продолжения, объяснения ― хоть какой-нибудь реакции. Я вздохнула и попросила его приготовить еще чаю ― не хотела рассказывать ему все, пока он так напористо таращится. Он отвернулся и подошел к плите. Поставил чайник. Сполоснул кружки.

― Я должна кое-что рассказать.

― Говори, ― сказал он, поставил чайник, сполоснул кружки.

― Я кое с кем познакомилась... Понимаю, это не тема для обсуждения...

― Я могу с ним поговорить, если ты не хочешь Ирв... ― начал Аарон и обернулся, решив уделить мне все свое внимание.

― Нет, не шути, ― попросила я. Аарон захлопнул рот и посерьезнел. ― Я встретила его в доме Харрингтонов... не хмурься! Ты здесь знаешь, я люблю такие местечки... В общем... ― я прочистила горло и начала заново: ― Мы случайно столкнулись, и он мне понравился. Мне даже показалось, сама судьба послала мне его ― сразу настроение взлетело до небес, книга стала писаться, герои истории ожили в моей голове как по волшебству... А потом я нашла у него фотографию красивой девушки и спросила, а не ее ли он искал... И на следующий день я увидела фотографию Натали Локвуд в газете.

Аарон наклонился вперед, будто хотел переспросить, что я только что сказала. Но он не переспросил, нахмурившись и отведя взгляд в сторону ― уже собирал историю по крупицам.

― Когда я увидела фото Натали, у меня закрались подозрения, но я не могла поверить во все окончательно. Позже в городе появился Исчезающий цирк, и мы со Скарлет, ты знаешь... забрались туда. Она увидела родителей, а я, прячась от циркачей, нашла в одном из шатров фотографию Ти.

Аарон изумленно распахнул глаза. Мне уже не терпелось закончить, боялась, что упущу какую-то важную деталь. О том, что я так до конца и не разобралась, кто такой Данте, а кто такой Фокусник, и сколько их ― один или двое ― я не стала говорить, решив не путать Аарона, который итак выглядел запутавшимся. Я рассказала ему о дне фестиваля, о том, что случилось с Полли:

― Я увидела Фокусника в толпе и испугалась за Ти ― мне показалось, он ее преследует. Я не хотела, чтобы с не случилось то же, что и Натали. Я поспешила следом и вырвала ее у него из-под носа. Только это была Полли, а не Ти. ― Я сделала глоток чая, чтобы смочить горло, и закончила: ― И вот ты говоришь, что он все-таки нашел ее, все-таки выследил. Она в его списке.

Аарон отшатнулся на стуле, выглядя даже более шокированным, чем когда говорил мне о том, что его родители снова сошлись.

― Вот мы и собрали картинку воедино.

― Пока еще нет, ― сказала я, признавшись: ― Скарлет, после пережитого в Туннеле, захотела снова забраться в цирк, и я... наговорила ей всяких ужасных вещей. Она ушла. Я не стала искать ее, я была... не в себе... Аарон, она не берет трубку.

Аарон помолчал; мы оба не знали, что сказать. Он не видел, что случилось в лесу, не слышал моих слов, не слышал, как Фокусник змеей скользнул мне за спину и сказал: «В тебе больше монстров, чем ангелов», будто это какая-то безумная игра, еще одно представление в его дурацком Исчезающем цирке.

Аарон присел за стол.

― Может быть она не берет трубку, когда звонишь ты? ― предположил он. ― Я сам позвоню ей немного позже, спрошу, как дела, приглашу на кофе... Ох, черт, кофе, я же обещал!.. ― воскликнул Аарон, но замолчал, подавившись восторженным предложением. Он даже успел привстать, но, сдув свой энтузиазм вернулся назад на стул. ― Мне надо отыскать Полли. Надо приглядывать за Гарри. Надо найти Скарлет.

Я перебила:

― Я уговорю Ти вернуться назад домой, чтобы она не стесняла тебя. Как только Полли узнает, она сразу же...

― Нет.

― Что ― нет? ― опешила я, не поверив своим ушам. ― Ты хочешь, чтобы Ти осталась у тебя? Ты же ненавидишь людей, ты ненавидишь мусор, вонь, ты... ненавидишь людей, ― закончила я весомо. Все это время Аарон слушал, скептически изогнув бровь.

― Я сказал нет. Я не хочу, чтобы она уезжала отсюда.

― Ла-а-адно, ― протянула я, совсем ничего не понимая. Порой поступки Аарона мне были совсем-совсем непонятны. Он был самым чудаковатым в нашей компании, но я всегда думала, что знаю его как свои пять пальцев. В одном я была точно уверена: Аарон жить без Полли не может. Ей удалось завоевать его и привязать к себе такими толстыми бечевками, что они врезались в его кожу и остались там навсегда, вросли в него, как врастает плотно дерево корнями в землю. Странно, что Аарон с таким упрямством настаивает на том, чтобы Полли жила отдельно, а Ти в его доме.

Хотя разве я могу судить об этом, если у меня никогда не было, как выразился профессор Стоун, близости?..

― Хорошо, ― наконец объявила я, ― тогда я не стану предлагать Ти занять свою прежнюю комнату, хоть она, уверена, и скучает по своей кровати. К тому же, если она снова выкинет какой-нибудь трюк, ты сможешь ее остановить.

― Какой трюк? ― насторожился Аарон. Мои щеки обдало жаром от того, как легкомысленно прозвучали слова, слетевшие с языка.

― Я имела в виду, то, что случилось ночью. После того, как они забрались в голову Грэйси, я слышала, как кто-то ходит по моей комнате. И Грэйси, бывает, выпадает из реальности и снова начинает вести себя пугающе, будто к ней возвращается память. Я думаю, что рано или поздно она снова все вспомнит.

― Хочешь сказать, Гарри и этой ночью попытается выйти на балкон? Но зачем? ― спросил он с ужасом ― уже представил «зачем» и «почему», уже нашел ответ на свой вопрос. Аарон отодвинул от себя кружку, выглядел он скверно.

― Давай пообещаем, что не пойдем в Исчезающий цирк, ― попросила его я.

― Ни за что, ― буркнул он. ― После того, что ты рассказала, я еще больше возненавидел эти сборища клоунов и мучителей животных. ― Он откинулся на спинку стула, с тоской взглянув на часы. Повернув лицо к окну, он зажмурился ― я и сама чувствовала, как солнце безжалостно выскабливает миллиметр за миллиметр мои глазницы. ― Мне нужно пойти на фестиваль, там Полли. До ссоры мы договорились встретиться в кафе, в ее любимом, помнишь, где еще эти идиотские китайские фонарики вдоль террасы?..

Я кивнула, снова озадачившись. Все-таки Аарон по-прежнему без ума от Полы, так чего он тогда вцепился в Ти? Или он решил таким образом позлить свою девушку? А что будет с Ти? Вдруг она и не хочет после всех пережитых в доме Аарона ужасов здесь оставаться?..

― Тебе надо поспать, ― сказала я, ― у тебя такие мешки под глазами, что, того и гляди, туда провалятся глаза.

― Какие именно курсы по писательскому мастерству ты посещаешь? Верни деньги, Эра, твой преподаватель ― шарлатан.

― Эй! ― крикнула я, и попыталась лягнуть Аарона под столом, но он сидел слишком далеко. Через секунду с наших лиц снова сошла улыбка, мы посерьезнели.

― Слушай... ― пробормотал он, держа ладони под мышками, будто замерз, ― э-э... кх...

― Ну что? Чего ты раскашлялся?

― А что ты знаешь о Гарри?

― Что ты имеешь в виду? ― тут же навострила я уши. ― В каком плане ― что я знаю о Гарри. Какие ей нравятся парни или...

― Нет. ― Аарон снова закашлялся. Видимо пытался подобрать нужные слова и при этом не выглядеть глупым. ― Ты знаешь ее семью? Кого-нибудь из ее родителей? Откуда она приехала?

У меня буквально отвисла челюсть.

― Кто ее родители?

― Ну или как она оказалась в Эттон-Крик? Ты что, ничего не знаешь о ней?

― Она... ― я закрыла глаза, копаясь в свалке памяти и пытаясь выудить оттуда что-нибудь полезное. ― Кажется, она приехала из какой-то деревни...

Аарон нахмурился.

― Правильно ли я понял: ты пригласила к себе в дом человека, о котором ничего не знала?

― Ты тоже! ― защищаясь возмутилась я. Аарон изогнул брови, и я добавила: ― Она милая, и вообще-то не маньяк убийца. И хватит этого взгляда, ― попросила я. Лицо Аарон в один мог разгладилось, и он улыбнулся.

Еще через несколько минут Аарон проводил меня до двери.

― Давай я отвезу тебя домой? Ты выглядишь так, будто держишься на ногах благодаря галлону кофе, который выпила. ― Я уже открыла рот, чтобы возразить, но Аарон был тем самым Аароном Хэйли ― если что он вбил себе в голову, так оно и будет. Он, не слушая моих возражений, схватил ключи с тумбочки, сунул ноги в кеды и вытолкнул меня из квартиры.

Мне показалось, он решил проследить за мной не только из-за моего паршивого состояния. Он, наверное, думал, что раз я знакома с Фокусником, и тот уже добрался до бабули Грэйси и закрыл ей рот, значит и я тоже в его списке.

Аарон был прав, я в списке.

Несмотря на то, что я не закончила свою историю до конца, не призналась, что Фокусник приказал держаться от Исчезающего цирка подальше, Аарон чувствовал, что и мне грозит опасность.

***

Через четверть часа Аарон затормозил у высоких кованых ворот бабушкиного дома и заглушил двигатель. Он повернулся ко мне, отчего-то напрягшись, будто нас снова ждало то же самое ― напряженный разговор и выяснение отношений.

― Эра, пообещай, что не поедешь в Ята-Бохе, ― попросил, глядя на меня серьезно. Я побледнела: все-таки он слышал, что я говорила в его ванной комнате. Прочистив горло, я попыталась посмотреть на Аарона так, будто если он скажет еще слово, то будет дураком.

― По городу бродит маньяк, Аро, я никуда не поеду. Тем более в Ята-Бохе. Я даже не знаю, где это находится...

― Не заговаривай мне зубы, ― отчеканил он, даже не отреагировав на прозвище, которое он терпеть не мог еще со средней школы. Обычно, злясь, он говорил «Я тебе не Аро!»

― Не поеду я никуда, ― сказала я твердо, особенно нажав на последнее слово. Удовлетворенный, Аарон кивнул, и я услышала щелчок.

Он что, заблокировал двери, решив не выпускать меня, пока не добьется нужного ему ответа?! Уловив в свой адрес дозу молчаливого негодования, он невозмутимо изогнул бровь.

― А что? По городу ходит маньяк, ты сама сказала. Нужно соблюдать меры безопасности.

― Меры, ага, как же!.. ― проворчала я, выбираясь из машины.

― Эра...

― Я же сказала: не поеду я в Ята-Бохе в твой мотель с привидениями!

― Остынь. Я позвоню тебе, когда свяжусь со Скарлет, уверен, она на тебя вовсе не злится. ― Мое лицо как по команде разгладилось. Аарон и понятия не имеет, о чем говорит, но мне хотелось, чтобы его слова стали явью. Он помахал мне на прощанье, добавил, что заберет у Скарлет мои вещи, и вырулил на дорогу.

Едва только капот его зеленого Бьюика скрылся за углом, я на всех парах рванула в дом. Грэйси должна была все еще спать, если только ей не приспичило в половине одиннадцатого утра отправиться на Весенний фестиваль. С Ирвингом все сложнее, но раз он не позвонил мне еще, значит, не заметил моего отсутствия.

Тихо претворив за собой дверь, я скинула сандалии и на цыпочках поднялась в свою комнату. Прохлада, коснувшаяся лодыжек, была неожиданной по сравнению с тем, что мои плечи и спина увлажнились от пота.

Прикрыв дверь, я устроилась на кровати, мысленно похвалив себя за уничтожение следов очередного безумного эпизода, и вошла с мобильного телефона в сеть. Вбив в поисковике «Ята-Бохе, мотель «Рэдривер»», я напряглась всем телом, ожидая, когда загрузится страница. И вот появились ссылки с картинками, и я, даже не кликая на изображения и не увеличивая, поняла, что это ― оно, то, о чем я думала, что представляла.

«Рэдривер» был выстроен с моего собственного рисунка, рожденного в воображении: та же парковочная неровная площадка с травой, пробивающейся сквозь асфальт, те же стены, выкрашенные в белый цвет.

Мое сердце затрепетало так, что я почувствовала, как слабеют пальцы и кружится голова. Отложив телефон, я сосредоточилась на своих коленях, не тронутых загаром, на пальцах на ногах, на ковре.

А в следующую секунду я уже вытащила небольшую сумку из шкафа, вытряхнула из нее спортивную форму и новенькие кроссовки, и вместо них запихала полотенце, комплект белья, пижаму...

Я хватала вещи наугад, действую на автомате ― боялась, что если на секунду остановлюсь, то передумаю. Но мне хотелось сделать это, до зуда под кожей головы хотелось увидеть этот мотель, вдохнуть запах кофе и кислых помидоров, стоящий на первом этаже, подняться наверх по скрипучей лестнице, где одна из ступенек была заново отремонтирована в 2001 году, когда ее проломил один из постояльцев и скатился вниз, свернув себе шею. Я никогда не видела этот мотель прежде, я никогда не была в Ята-Бохе, несмотря на то, что этот городок совсем рядом.

«Рэдривер», ― подумала я, утрамбовывая в сумке вещи, и запихивая сверху записную книжку, личный дневник и пенал с ручками и карандашами. Я представила, что Ирья Торд точно также собирала свои вещи для побега и думала: «Это же безумие, настоящее безумие!»

В своем доме Матисс Левентон делал то же самое. Я проверила кредитные карты в своем кошельке, а Ирья Торд распихала по карманам куртки, штанов и рюкзака свои немногочисленные сбережения. Деньги, заработанные на репетиторстве, она хранила на колледж, но то, чем она собиралась заняться ― ничуть не хуже! Уехать из родного дома, разорвать крепкую веревку вокруг туловища, которой ее обмотали родители ― это лучше!

Мое сердце бешено стучало, как и ненастоящее сердечко Ирьи Торд. Она чувствовала себя воришкой, впервые решившимся на кражу. Она порылась на кухне, избегая смотреть на провонявшее кресло, где лежала открытая пачка презервативов, и положила в рюкзак две коробки лапши быстрого приготовления, бутылку воды и шоколадные батончики. Больше брать было нечего.

Я тоже подумала прихватить с собой чего-нибудь, но решила не тратить время попусту и скупиться на заправке. Лучше всего выбрать те же продукты, что и Ирья Торд, чтобы достовернее передать ее ощущения в романе.

Конечно, она собиралась совершить бегство из других побуждений, нежели чем я, и ее голова была полна отвратительных мыслей, в отличие от моей.

Она вспоминала крики матери: «Думаешь, я вечно буду заботиться о тебе? Думаешь вечно буду нянчиться с тобой? Что будет, когда мы умрем, что с тобой будет? Ты же ничего не умеешь, совершенно ничего!»

Напоследок Ирья Торд вытащила записки от Криттонского Потрошителя из тайника на входе в квартиру: за тумбочкой с обувью было небольшое пространство, где отодрался линолеум. Туда она и спрятала улики, которые не приняли в полиции. «Это может быть кто угодно, при чем здесь Потрошитель?»

Мы с Ирьей Торд закончили паковаться. Мы сами можем решить, чем нам заниматься дальше, главное ― вдали от этих людей, которые не верят нашим словам, не верят нашим доказательствам. И мы не станем такими как они, мы будем приносить пользу, а не вред, мы не будем высасывать жизнь из дорогих нам людей!

Перед выходом Ирья Торд поцеловала на прощанье родителей. От матери пахло перегаром, от отца травкой. Они свернулись клубком на диване, и даже не услышали, как хлопнула дверь. Скоро перед ней откроется новая дверь, дверь зловещего мотеля «Рэдривер».

Я знала, почему он получил такое неприятное название. Его хозяин был довольно чудаковатым стариком по имени Офорт Торнтон, высоким, худым, с тонкими подкрученными кверху усиками. Теперешний основатель «Рэдривер» был его далеким потомком ― Огюстом Торнтоном. Их семейство любило странные имена также сильно, как зловещие истории ужасов. Именно истории ужасов и привлекли почти всех постояльцев, которым в дальнейшем выпала честь быть убитыми мотелем.

Привлеченная шумом в комнату заглянула Грэйси. Она выглядела бодрой, но все еще оставалась в излюбленном халате из японского шелка.

― Эра? ― Она оглядела комнату. Уже второй раз за утро на ее лице отразилась смесь шока и растерянности. Изучающий взгляд остановился на сумке, лежащей на полу у моих ног. ― Эра, ты куда-то собираешься?

― Да нет, то есть да. Нет, понимаешь, у меня возникло срочное дело, ― сказала я, в мгновение ока оказываясь в двадцати сантиметрах от бабули Грэйс. Она испуганно запахнула халат.

― Но доктор Андерсон...

― Ба, все нормально. Я беру с собой таблетки. Можно мне позаимствовать на сегодняшний вечер твою машину? Обещаю, управлюсь до полуночи. Ба, честно, прекрати так смотреть, уже в полночь я буду здесь как штык, ты даже не заметишь моего отсутствия!

― Эра, идем-ка на кухню, ― сказала она, посуровев, ― выпьем чаю, ты мне все расскажешь, потом посмотрим.

Я едва не засмеялась. Стой, ба, ты всерьез собираешься задержать меня дома? Не позволить мне выйти на улицу? Я вольна делать, что пожелаю нужным, я давно совершеннолетняя.

Прокашлявшись и проглотив ненужные слова, я сказала:

― Ба, ты иди готовь чай, а я сейчас соберу сумку, закину ее в машину, и присоединюсь к тебе.

― Эра, что за вздор?! ― перебила она.

Мы скинули маски притворного понимания. Я нахмурилась, снова ощутив неожиданный прилив жара сперва к пояснице, затем к ребрам, затем к горлу. Он всегда предшествовал скандалам. Он поднимал на поверхность слова, которые я старательно топила всю жизнь.

― Никуда ты не поедешь!

― Почему? ― спросила я спокойно, и вдруг отлетела к стене ― бабуля Грэйси неожиданно с силой втолкнула меня в комнату и захлопнула перед моим носом дверь. Я остолбенело поглядела, как круглая ручка в виде кристалла ходит туда-сюда, затем донесся голос бабушки: ― Это старый дом, а в старых домах от комнат были человеческие ключи. Раньше работа выполнялась на ура, Эра.

― Ба, что ты делаешь? ― в этот раз мой вопрос прозвучал на повышенных тонах, мне казалось, я сплю или очутилась в какой-то невероятной параллельной вселенной, и совсем ничего не знаю о правилах мироздания.

Я подошла к двери и подергала ручку, чтобы убедиться в том, что происходящее ― не очередное видение, выкинутое в реальность моим больным мозгом. Она и вправду закрыла меня и повернула ключ в замке. Я отчетливо услышала щелчок, и вместе с ним в моей голове что-то щелкнуло.

Я громко сказала:

― Ты все вспомнила, да? ― Снаружи было тихо, и я постучала ладонью по двери. ― Ба, ты все вспомнила?

― Эра, ты отсюда не выйдешь. Ты никуда не поедешь. Я знаю, куда ты собираешься, Эра, знаю.

Я опешила. Она знает? Откуда она могла знать, куда я собралась? Я сама четверть часа не была уверена в своих действиях, решение поехать в «Рэдривер» было импульсивным, минутным. Оно уже испарилось. А вот гнев на бабулю Грэйси только начинал бугриться, расти в размерах как отвратительное новообразование в моей груди.

― Ты-никуда-не-поедешь, ― сказала она отчетливо. Голос был совсем рядом, будто бабуля Грэйси прислонилась щекой к двери. ― Я обо всем догадалась, Эра, но я не отдам тебя ему. Я видела, видела той ночью, когда он провел тебя домой... все видела.

― Что ты видела? ― я уставилась на дверь, чувствуя одновременно раздражение и интерес.

― Он смотрел на тебя как на... как на сокровище. Я знаю, что это значит, слишком часто я видела этот взгляд.

― Ба, что ты говоришь?

― Я знаю, о чем говорю! ― заорала вдруг она, бабахнув кулаком в дверь. Я от неожиданности ударилась локтем о стену, отпрыгивая в сторону. Боль, прострелившая руку, была невыносимой, будто меня насквозь прошибло молнией.

Мне захотелось заорать и выплеснуть гнев, но кто-то должен был держать себя в руках.

― Бабушка, отопри дверь, я никуда не поеду. Если бы я знала, что ты так огорчишься, я бы не поехала, ты ведь знаешь, ― сказала я искренне. ― Отопри дверь, и мы поговорим.

Я снова говорила те же слова, вот только сценарий был другой, теперь я была в комнате, а Грэйси снаружи. Вдруг на меня обрушилась клаустрофобия, и я, массируя ушибленный сгиб локтя, прислонилась спиной к двери, чтобы взглянуть на окно, и убедиться, что оно все еще светит, а не рухнуло на землю, как в каком-то фильме ужасов.

Слишком все происходящее напоминало один из моих ночных кошмаров, сцену, где мамаша, напивших до белой горячки, запирает Ирью Торд в квартире. Или как она оставляет ключ в двери, и Ирья не может попасть внутрь теплой квартиры, внутрь безопасности, и сидит у двери до тех пор, пока не приходит Матисс и не уводит ее.

Всегда он, всегда рядом, всегда помогает.

Я сосредоточилась.

― Ба, ты еще здесь?

Она ответила из-за двери уставшим, измученным голосом:

― Я столько лет бежала, но он все равно меня нашел. Правду говорят, если однажды он увидел тебя и занес в список, то деваться некуда, Эра.

Я обернулась. Буквально увидела сквозь толщу дерева бабушкино лицо: старое, с морщинками, с модной укладкой, с бледно-розовыми губами. Я никогда не замечала, насколько она стара, отказываясь верить в то, что рано или поздно я просто не увижу ее рядом. Теперь я увидела, что старость берет свое, и бабуля Грэйси устала бежать.

Она прошептала, мучительно выдавливая слова, будто сок каплей за каплей из выжатого лимона.

― Как он смотрел на тебя... Не мог отвести взгляда, не мог... ― Я открыла рот и хотела возразить. Я хотела рассмеяться: «Не было такого!» я хотела закричать и разозлиться, но та опухоль, которая начала расти с того момента, как бабуля Грэйс заперла дверь, пульсацией погнала по поим венам такой горячий интерес, но я не смогла остановить ее.

Я хотела услышать, что она увидела на его лице. Что ей показалось, что она видит.

― Это все из-за меня, Эра... ― шептала Грэйси; голос ее был обезвожен, лишен всяких чувств, в том числе и вины. ― Он нашел меня, а затем увидел твои волосы... твои волосы, мягкие, воздушные...

Я вспомнила: «Твои волосы нежного янтарного оттенка, цвета подсолнухового меда». Нет, бабушка не могла знать об этом. Если только... она ведь видела мои заметки, копалась в моих записях; и слышала, как я звала во сне Данте; и видела, как он привел меня домой.

― Я ничего не понимаю, бабушка, ― сказала я. ― Если бы ты открыла дверь...

― Нет. Ты никуда не пойдешь. Пока Исчезающий цирк не исчезнет, ты будешь сидеть здесь.

― Что за бред?!

― Я не позволю ему украсть тебя! Ты самое дорогое, что у меня, ты единственный дорогой для меня человек! Он тебя не получит, не получит, не получит! ― заголосила бабушка. ― Эра, Эра... нам надо уехать, нам надо уехать, нам надо уехать. Так, да-да, мы сбежим, Эра, мы спрячемся! У нас все выйдет, у нас все выйдет...

И ее голос затих в конце коридора. Я моргнула, еще и еще, но знакомое ощущение слепоты не пропало ― кто-то плеснул на стекла моих очков воды, кто-то накрыл мои глаза ладонью, и я ничего не видела.

― Бабушка! ― позвала я. ― Ба, не поступай так, открой дверь! Ба! Бабушка! БАБУШКА!

Мне хотелось вышить эту дверь ногой, растоптать ее в прах, а затем уйти. Уйти, уйти, уйти!

Я снова заколотила по дереву кулаками, осознавая, что специально хочу разбить руки, а потом продемонстрировать ей: «Смотри, что я из-за тебя сделала, смотри, что ты натворила!»

Но я вовремя остановилась; дыхания не хватило сломить крепость, голова закружилась так, что пришлось осесть на пол, пока меня не потянуло лицом вниз на ковер. Ощутив твердую почву под ногами, я почувствовала, как грудь рвется от смеха.

Исчезающий цирк осуществил еще один страх, еще одно желание. Бабушку настиг тот давний ужас, о котором мне ничего не известно, и от которого она бежала много-много лет. Исчезающий цирк привел с собой ужас, который заставил ее много лет назад бросить меня как ненужную вещь.

Она сказала родителям:

«Это ваша вина, это вы во всем виноваты».

В чем они виноваты?

А доктор Андерсон спросила:

«Грэйс, у вас в семье были проблемы?»

И бабушка сказала нет, да так возмущенно, что я, случайно проходя мимо, едва не выронила из руки стакан с водой. А лучше бы выронила. Взяла осколок. Полоснула себя по горлу.

― Конечно нет, у нас нет никаких проблем.

А вот у Эры Годфри есть, в ее голове больше монстров, чем Ангелов.

***

Грэйси ходила мимо моей комнаты туда-сюда, будто цербер; что-то бормотала себе под нос; совсем свихнулась ― поняла я. Исчезающий цирк столько раз забирался в ее голову и все там путал, что у бабули случился нервный срыв.

Я сидела у двери, тупо пялясь в стену. Трижды набирала Скарлет, дважды Ти, еще десять раз Аарона и Ирвинга ― никто не брал трубку, будто внезапно я выпала из реальности, исчезла, растворилась без остатка.

Я швырнула телефон на кровать, хотя хотелось в стену.

Я звала бабулю Грэйс столько раз, что охрип голос.

― Просто подожди, Эра, еще немного, скоро Исчезающий цирк подберет себе другое место.

Она права, мне просто нужно переждать ее срыв, а затем мы как обычно притворимся, будто ничего не было. Я поднялась на ноги, опираясь на дверь; ноги и руки были чужими, голова на шее слишком тяжелой от мыслей.

Рухнув на кровать, я сунула мобильник в карман, чтобы в случае звонка проснуться, и закрыла глаза. В голове зазвучала мягкая ненавязчивая мелодия. Лучше уж она, чем бормотание Грэйси за стеной:

― Я спасу тебя, Эра, он тебя не тронет, он тебя не тронет, он тебя не тронет, он тебя не тронет. Мы спрячемся, спрячемся...

Что это ― бабушкин страх или действительность? Она просто боится потерять меня, или она действительно полжизни скрывалась от Исчезающего цирка?

.... От тебя пахнет летом. И волосы у тебя нежного янтарного оттенка, цвета подсолнухового меда...

... Если увидишь меня снова ― беги...

... Я стану лучшим фокусником всех времен, лучшим иллюзионистом...

― Если ты устала, то просто отдохни, ― услышала я, и вздрогнула. Голос Данте был совсем рядом, в этот раз шел не из тьмы, клубящейся под столешницей. Я повернула голову и увидела его лежащим на кровати в той же позе, что я ― на спине.

― Что значили те слова ― «если увидишь меня снова ― беги»? ― спросила я.

― Не знаю, тебе, должно быть, виднее.

― Это значит, что я в твоем списке? Это значит, что я в списке, как Натали и Ти, как бабуля Грэйси? ― Данте молча смотрел, не отвечая. Он и не мог ответить, я же его придумала только что. ― Погоди!

Я резко села и Данте Тильманн Второй немедленно исчез. Я сцепила пальцы на шее в замок и наклонила голову; зажмурившись, сосредоточилась.

Если я в его списке, то почему он еще не пришел за мной? Это очередь? Сначала Натали, затем Ти, затем я ― так получается? Нет, нет, главный вопрос не в этом Эра, думай! Если ты в его списке, тогда почему он сказал тебе не ходить в Исчезающий цирк? Тогда почему он сказал бежать, как только ты увидишь его?

Я соскочила с кровати, ноги, пронзенные энергией, готовы были бежать марафон. Я подошла к окну.

А что сказала гадалка, та жуткая женщина на Весеннем фестивале? Сперва она сказала, что я встречу мужчину с двумя сердцами, а затем сказала, что я уже встретила этих мужчин. Что это значит? Их все-таки двое? И если да, то...

Эра, думай, погоди-ка, остановись...

Я замерла посреди комнаты, снова зажмурилась.

Мысль, кружившая вокруг моей головы, тоже застыла, и я взяла ее в ладонь.

Я встретила Данте Тильманна Второго в особняке Харрингтонов. Он искал кого-то. Нет, не кого-то ― жертву. Он искал Натали, и увидел меня. Тогда он и внес меня в свой список. А где он увидел Ти?.. Так, с этим надо еще разобраться.

Данте увидел меня и внес в список.

Позже Фокусник, его слепой двойник, сказал мне ни за что не ходить в цирк, и бежать, как только я увижу его. Не Данте, а его ― Фокусника. Будто это один и тот же человек!

Я подалась назад и рухнула на кровать. Матрас скрипнул. Мысль, сжатая в кулак, растворилась. По дороге размышлений я свернула не на ту развилку и снова запуталась.

.... От тебя пахнет летом. И волосы у тебя нежного янтарного оттенка, цвета подсолнухового меда...

...Как он смотрел на тебя... Не мог отвести взгляда, не мог...

Разве это правда? Разве Данте как-то смотрел на меня, как-то по-особенному? Нет. Скорее это я таращилась на него всю дорогу; на его шрам: «Меня порезали в драке», на его пальцы-веточки, длинные и тонкие, такие, какие должны быть у Фокусника, на губы цвета розового щербета на границе с коралловым.

«Для тебя я стану лучшим фокусником, Ирья!»

― Я схожу с ума, ― пробормотала я, снова вскакивая на ноги. Я так резко зарылась пальцами в волосы, что едва не сломала дужки очков. Я же схожу с ума, и вправду схожу! Что я делаю, что пытаюсь понять? У меня есть куски мозаики от разных картин, и они не складываются. Ну и не надо!

К черту, к черту!

Мне всего лишь хотелось написать книгу, и все, разве я о многом мечтала?

― Зачем ты сюда влез?! ― заорала я в пустоту комнаты. Просто хотелось кричать; кричать на воздух, на обои, на ковер, на письменный стол, на идиотскую стопку листов у мусорного ведра ― я еще не решила, выкину ли их.

Нет, не решила раньше!

Я схватила стопку листов и сунула их мусорное ведро, выбивая кулаком всю дурь из бумаги. Листы были чистыми, и остались такими, когда я проморгалась. А корзина уже была полна опилок моей старой 13 главы. Я уже разорвала ее раньше, а теперь пыталась угробить чистую бумагу.

Я вернула ее, разгладила на колене. Пальцы неприятно дрожали, и в глазах возобновилась болезненная резь, которая случалась если просижу всю ночь за монитором.

― Я убью тебя, вот что я сделаю. Я вас просто убью. Я убью вас и начну все заново, начну новую книгу, хорошую книгу, не про Потрошителя, не про психические нарушения, не про таблетки, не про родителей, бросающих своих детей, и не про детей, которые идут в Исчезающий цирк, где им не место. Я напишу хорошую книгу, самую добрую в мире книгу.

А пока что поубиваю вас всех к чертям собачьим!

Я приподнялась на коленях и достала из подставки на столе острозаточенный карандаш. Этим карандашом я убью вас всех.

― Зачем? ― заворочалось в глубине души сомнение. ― Переживи этот эпизод Эра, ты старалась и работала, ты вложила себя в эту книгу, здесь большая часть твоей души. Если убьешь их, то и себя заодно.

― Некоторые истории, такие вот паршивые как эта, просто не имеют права на существование, ― решительно возразила я. Я не помнила точно, на каком моменте все испортила, но с уверенность могла сказать, что это случилось, когда в мой роман вошел Данте Тильманн Второй.

― Может и не нужно было оставлять на страницах этой истории часть души, если в ней больше монстров, чем ангелов, ― сдался внутренний голос.

Я облокотилась о стену и написала:

Они были парой, о которой в школе ходили легенды. Не удивительно, что некоторые упрямо настаивали: «Врут они все, они точно вместе!» Ирья могла повторять сто раз к ряду, что Матисс не смотрел на нее «по-особенному», но она знала, что смотрел. Где-то в глубине души она даже чувствовала его взгляд. И когда спорила с другими, говоря, что между ними ничего нет, она хотела сказать, что есть.

Но затем Матисс Левентон наконец-то завел себе настоящую подружку и позвал ее на выпускной. Тогда студентам пришлось взглянуть правде в глаза: дружба такого рода существует. И тогда поползли новые слухи: Матисс и Ирья ― брать и сестра. Нелепая теория облетела все уголки школы с первого по третий этаж, пока в школу, совершенно случайно, не заявилась двоюродная сестра Матисса. Она подняла слухи на смех: «Вы что, идиоты?! Они же не просто брат и сестра, они же близнецы, или вы все ослепли?!»

«Правда?!» ― оживилась сразу же одна из местных сплетниц, и сестра Матисса мгновенно разъярилась: «Ты дура? Чему вас учат в этой глупой школе?! Матисс старше Ирьи на два года!»

После этого Ирье Торд перестали задавать один и тот же вопрос: «Ну и как он? Он был первым, да?»

Они были друзьями.

Нет, они были самыми лучшими в мире друзьями.

Если во вселенной существовало такое понятие как «судьба», то эта самая мисс Судьба скрепила их между собой так крепко и тесно, что они прожили свою недолгую, совершенно нескучную жизнь рука об руку, шаг в шаг, дыхание в дыхание.

И умерли они тоже в один день.

Это случилось не где-нибудь, а в проклятом местечке, под названием «Рэдривер», где случались всякие странные вещи; случилось через две недели или около того ― ровно столько прошло с тех пор как они сбежали из дома.

Если быть совсем точными, прошло тринадцать дней, и двое ребят, сердца которых бились в унисон, горели от совершенно обычных, но многим непонятных желаний, умерли...

Закончив, я прикрыла глаза ладонью; очки были горячими, будто нагрелись от кожи; слезы тоже были горячими и как никогда настоящими, хотя ничего на самом деле не произошло.

Ничего не произошло, Эра, еще немного, и из этого мира исчезнет еще пара глупых людей. Ты только закончи ее, а потом выброси прочь и забудь. Расскажи их историю, выплесни ее на бумагу и сожги.

Может тогда удастся избавиться от монстров, Эра.

Может быть.

***

Данте Тильманн Второй подошел к отражению. Фокусник, запертый с той стороны зеркала сказал:

― Ты устал.

В этот раз в его голосе не было чувства удовлетворения, не было даже доли той злости, которую Данте привык слышать. Он смотрел, не отрываясь в карие глаза своего двойника и сколько всего хотел сказать и спросить, но не знал, к чему приведут вопросы и ответы.

Внезапно Данте понял, что он был лишь пешкой в его игре, был его марионеткой. Это чувство опалило его, хотя не должно было. Он вообще ничего не должен был чувствовать, но чувствовал. Боль. Взрыв своей вселенной на тысячу звезд. И снова боль. Ту, от которой он пытался безуспешно скрыться в зеркале, когда Фокусник выбирался наружу и занимал в Исчезающем цирке его место.

Данте чувствовал себя уязвимым. Он стоял голым посреди пустынной улицы, а его обнаженное тело пронизывали ветра. В его белую кожу швыряли камни. Боль была такой, будто старый шрам на лице, тот, что он получил в драке так давно, что уже и забыл о нем, пока Эра не задала свой вопрос, вскрылся заново и стал кровоточить.

― Я влюбился в нее.

Фокусник никак не отреагировал, хотя Данте, сжавшийся в комок под пронизывающим взглядом, ожидал, что в него вонзится добрая дюжина ядовитых стрел.

― Я знаю, ― сказал Фокусник. Говорил он бесстрастно, будто тоже устал там, за зеркальным занавесом. Данте увидел, как по его лицу побежала тень, будто кто-то пронес рядом огарок свечи.

― Как? ― шепнул Данте, распахиваясь нараспашку. Много лет он пытался сдвинуть щеколду со своего сознания, и вот теперь петли заскрипели и с трудом поддались напору. ― Как это возможно? Я же никто, я твоя тень, я всего лишь твоя оболочка.

По лицу Фокусника в зазеркалье снова пошла тень, будто кто-то причинял ему боль; или будто он чувствовал боль, которую Данте причинял себе сам.

― Я не знаю. Может быть ты так давно жил один, что научился быть человеком?..

Данте отстранился от зеркала, и по лицо Фокусника снова напряглось от боли. Будто кто-то невидимый с удовлетворенной улыбкой вонзал в его спину нож, вытаскивал и вонзал снова.

Данте почувствовал мурашки. Его еще никогда не посещало дурное предчувствие, но сейчас он вдруг понял, что над ним нависла беда. И не только над ним, но над всем городом.

― Что ты сделал? ― спросил Данте, уставившись на Фокусника распахнутыми от ужаса глазами. ― Что ты сделал?

― Я ничего не делал. Я сижу взаперти здесь и не могу...

Данте покачал головой, и Фокусник замолчал, не договорив.

― Не забывай, что я ― часть тебя, та часть, которая способна наблюдать бесстрастно. ― Данте задержал воздух в легких, а затем произнес, не отрывая взгляда от своих собственных карих глаз в отражении. ― Ты обо всем знал. Ты специально заманил меня в этот город.

Фокусник насмешливо изогнул брови.

― Нет, ты прав... ― пробормотал Данте. В его голове все быстро, с щелчками вставало на свои места. ― Может быть здесь я и ошибся, но ты знал, что это случится. Ты знал, да... да... ты обо всем знал. Ты знал, что во мне появилось оно... ты знал, что я могу чувствовать... и ты выбрал этот город, чтобы это случилось. Чтобы я не смог ее забрать, да? Верно же, верно?

Минуту спустя Фокусник произнес:

― Ты бы не смог устоять перед ней. Никогда не мог.