Эпоха разбитых сердец (черновик)

Той весной, когда Скарлет вернулась наконец-то в Эттон-Крик, мне было тринадцать, а ей как раз исполнилось четырнадцать. Она вышла из автобуса и будто не было тех страшных трех лет, когда она даже не отвечала на звонки и письма. Скарлет повисла у меня на шее, обдав ароматом арбузной жвачки, встрепала по волосам, а затем обняла Гретту, чмокнув в щеку, и попыталась дотянуться до Аарона, но у него как раз было обострение мизофобии.

Той весной я не обратила внимания на то, как сильно подруга изменилась, хоть перемены и были разительными: она вытянулась и похудела, как щепка, а ее черные прямые волосы отросли почти до талии и были украшены сине-фиолетовыми прядями. В каждом ухе было по три прокола, а еще Скарлет могла похвастаться пирсингом на языке. Она шокировала Аарона этим пирсингом, и он попросил ее не приближаться к нему, взмахнув руками, будто маг, создающий вокруг себя невидимое защитное поле.

Той весной Скарлет вышла из автобуса и все будто встало на свои места. Да, она была заводной, она была веселой и дерзкой и болтала обо всем безостановочно. Не испытай я в момент, когда она набросилась на меня с объятиями, облегчения, воздушного и сладкого как безе, я бы, может быть, что-нибудь и заметила. Но я ожидала увидеть сломленную девушку, погребенную под грузом прошлого, а Скарлет Фабер выскочила из автобуса как черт из табакерки. Мы втроем, я, Аарон и Гретта улыбались во все тридцать два зуба, не веря своим глазам, ведь все ожидали чего угодно, но не этого.

Скарлет даже не сказала нам, что возвращается — обо всем мы узнали от ее дедули мистера Фабера, который позвонил мне прямиком из похоронного бюро в пятом часу утра. Я тут же дозвонилась до Аарона, который всю ночь напролет рисовал свои дикие картинки на застекленной лоджии, и до Гретты (чем занималась она подруга не призналась, но тоже бодрствовала).

Мы сгрудились на нужной платформе, с тревогой дожидаясь автобуса и нетерпеливо оглядываясь — мистер Фабер ушел за напитками минут пятнадцать назад и до сих пор не вернулся. Гретта предположила, что он просто надеется, что мы примем весь удар на себя, когда его внучка вернется.

Обмениваясь шутками, они отправились искать мистера Фабера.

— Ты в очках, — заметила тогда Скарлет, обращаясь к Аарону. Он тут же смутился и вскинул руку, будто хотел сорвать их, но затем засунул руку в карман штанов, и пояснил:

— В последнее время меня замучило зрение.

— Он эротические комиксы рисует ночами, — влезла Гретта, посмеиваясь.

Тогда Скарлет тоже рассмеялась, но я видела по ее глазам, что она не уверена, что сказанное Греттой было шуткой. Она переводила взгляд, задерживаясь то на лице Аарона и его светлых всклоченных волосах, то на моих двух косах, похожих на переспевшие набухшие колоски золотого цвета, то на челке, которую старательно подравнял Ирвинг срезав едва не полностью, то на Гретте. В день встречи, помню, как сейчас, Гретта завязала рыжие локоны в тугой высокий хвост и заколола дюжиной разноцветных заколок, а на ее футболке с изображением розового поросенка в панамке красовался значок «Защитим деревья!». Гретта все еще таскает этот значок почти каждый день, она так и осталась защитницей природы.

Думаю, тогда Скарлет с облегчением вздохнула, ведь мы не настолько изменились, чтобы она могла потерять равновесие и свалиться в неизвестность.

Мы все еще оставались собой, хоть и подросли.

А вот кем была она, кем была эта новая Скарлет Фабер, которая вернулась в Эттон-Крик три года спустя после исчезновения своих родителей?

Потом Аарон и Скарлет немного отстали, и он приглушенным голосом заверил, что ему нравится ее необычная прическа и пирсинг, а затем добавил, предварительно поглядев по сторонам, что он не рисует эротические комиксы. Нет, я мог бы, но не стану конечно.

Скарлет шлепнула его по плечу, весело бросив «подрасти сначала», а затем помчалась догонять нас. Мы как раз пересекли тогда площадку автовокзала со снующими туда-сюда людьми; было душно и мы буквально изнывали от жары, а я украдкой наблюдала за Скарлет. Кажется, она осталась прежней, и я зря переживала. Да, теперь у нее дерзкая прическа, пирсинг, а может быть и татуировки (кто знает), но это моя Скарлет.

И тогда я впервые порывисто схватила ее руку и сжала пальцы, а она вздрогнула; и я поняла, что Скарлет Фабер притворяется, поняла, что она затолкала волнение очень глубоко внутрь себя, чтобы не показывать нам.

Но я была так счастлива, а еще загружена собственными проблемами в семье, что не обратила на это внимания. Я решила, что так и должно быть, ведь у Скарлет травма, мы не общались долгих три года, все изменились. Конечно, она переживает.

Дедуля Фабер был проницательным, таким же проницательным, как и моя бабуля Грэйси: он не ошибся, решив устроить дома ужин для всех бывших лучших друзей Скарлет. Впятером мы направились в их старый особняк в Коридоре Страха, где набили полные животы домашней едой, которую приготовила домработница миссис Крюгер. Я обожала эту даму (Аарон спорил, что только из-за внеземной любви к ее однофамильцу Фредди Крюгеру), поэтому крутилась рядом, помогая с сервировкой стола. Аарон незаметно ото всех перекладывал свою еду то Гретте в тарелку, то мне, а сам пил воду, стараясь не думать о чистоте бокала.

Все, кроме него, остались на ночь. «Ты что, не можешь одну ночь прожить без своих развратных картинок?» — не могла не поддеть его Гретта, хотя и знала, что дело не в картинках и даже не в каких-то других делах, а в том, что Аарон не может спать нигде кроме собственной кровати.

Этот сложный день, пожалуй, самый сложный за весь год, подошел к концу, но мы не спешили спать. Скарлет с превеликим удовольствием рассказала о своем небольшом приключении в автобусе, пока катила из Хейдена в Эттон-Крик (о чудовищной поломке, случившейся на дороге, которая никого, кроме нее, не насмешила). Я чувствовала, что подруга сознательно оттягивала время сна, наверное, боялась, что в старом доме, в старой спальне на нее вновь нахлынут болезненные воспоминания, связанные с исчезновением родителей. Мы с Греттой не сговариваясь поняли друг друга и болтали до тех самых пор, пока у нас не начали слипаться глаза и заплетаться языки.

Мы разговаривали до самого утра, обсуждая все на свете. Мы вновь узнавали друг друга. Гретта поделилась со Скарлет историей о новеньком в нашей школе: «Его зовут Крэйг, и его дядя работает в городской больнице. Я предвидела это», — похвасталась девушка, убирая за уши рыжие пряди волос. Тугой хвост она распустила и локоны рассыпались по плечам. Я на заявление подруги покачала головой, и Гретта, заметив это, возмущенно нахмурилась: «Не спорь с рыжими, Годфри, иначе не быть тебе счастливой». Я в ответ покатилась со смеху, с трудом пробормотав: «Это касается всех рыжих, или только женщин из твоей семьи?» Гретта набросилась на меня, навалилась на спину и стала щекотать. «Ты что, мне не веришь? Этот парень будет моим!»

Когда снаружи занимался рассвет, проникая в комнату сквозь неплотно сомкнутые тяжелые шторы, мы с Греттой наконец-то улеглись в спальных мешках у кровати Скарлет, пожелав друг другу спокойной ночи.

Я долго не могла уснуть, боясь, что из-за ночных кошмаров буду вести себя необычно. Мой сон уже тогда сделался чутким и поверхностным, поэтому я проснулась сразу же, как услышала скрип половиц и шуршание ткани. А затем до моего настороженного слуха донеслось тихое и опасливое: «Мам? Это ты?»

Мне еще никогда не было так страшно. Воображение нарисовало картинку того, как ее родители-зомби влезли в приоткрытое окно и прошли мимо меня к постели дочери, оставляя на дощатом полу кусочки кожных тканей.

— Мам, прости... — опять услышала я голос Скарлет, а затем не выдержала и открыла глаза. Ее не было в кровати, а голос доносился из-за неплотно прикрытой двери в ванную комнату. Осторожно выбравшись из спального мешка, я с колотящимся до боли сердцем подкралась и прислушалась.

— Мам, прости, я не бросила вас, — виновато шептала Скарлет.

Когда я заглянула в дверной проем, то увидела, что подруга разговаривает сама с собой, обращаясь к собственному отражению. Тогда в моей голове мелькнула мысль, что Скарлет просто говорит вслух, выплескивает наружу ту боль, которой не могла поделиться с нами. Мы ведь провели весь день вместе, смеялись и шутили, и не касались той болезненной темы, которая у всех нас, и даже у нее, крутилась на языке. Поэтому ей нужна была минутка в одиночестве, — так я думала. Но затем Скарлет стала разговаривать с зеркалом, отвечая на его вопросы.

— Да, конечно же, я буду продолжать вас икать, — сказала она чуть громче, будто там, с другой стороны зеркала, ей кто-то возражал. Мое сердце забилось сильнее от тревоги, и первым делом захотелось поднять на уши весь дом: и домработницу, и дедушку Фабера, и Гретту.

— Я обязательно найду вас, мам, — пообещала Скарлет своему отражению, а затем склонила голову на бок и пристально вгляделась в себя. Может быть той ночью она видела не себя, а кого-нибудь другого. Может быть смотрела не в свои миндалевидные орехово-карие глаза с золотистыми крапинками, а в чужие, со взрослым взглядом и тонкими лучиками морщинок, бегущих к вискам и щекам.

Этот случай отпечатался в моей памяти так крепко, будто все случилось этой ночью, а не семь лет назад. Я украдкой поглядывала на улыбающуюся Скарлет, сидящую за рулем машины, ехавшей передо мной, и не могла отделаться от мысли, что если в прошлый раз ей удалось выкарабкаться из воронки безумия, которая засасывала ее все глубже с каждым днем, то не теперь. Еще старая рана не зажила, а поверх нее нанесен новый болезненный порез.

Мне стало страшно. Я еще никогда в жизни не жалела ни о чем. Даже когда на нас с Данте набросилась орда вооруженных бабулек мне было весело и в крови кипел адреналин. Теперь же стало страшно, и я застыла на сидении как муха в янтаре. А Скарлет Фабер продолжала мчать вперед и улыбаться.

Для меня это был один из самых ужасных дней в жизни, а для нее?

...

Домой я попала только к семи утра, когда над Эттон-Крик уже поднялось ослепительно-яркое солнце, режущее белизной глаза. Бабуля Грэйси сидела в гостиной у окна, не отрывая лица от хромированной дорогой трубы, которая была предназначена вовсе не для подглядывания за соседями.

― Иди спать, Эра, ― сказала бабуля. ― У тебя синяки под глазами.

― Ты даже не взглянула на меня.

― Мне и не надо, твои синяки накрыли тенью всю гостиную. ― Она осторожно повернула трубу, явно подбирая лучшую точку обзора, затем приказала притащить ей удобный пуфик, а то ноги затекли. Когда бабуля пододвигала пуф, который я подтащила от камина к окну, ближе, я глянула в трубу.

Странно, но бабуля наблюдала вовсе не за домом мистера Фабера, а за Пустошью. Повернувшись и заметив, что я смотрела в подзорную трубу, бабуля Грэйс шлепнула меня по запястью, вскрикнув:

― Отойди! Не трогай мою прелесть!

― Ба, ― сказала я, выпрямившись, ― ты следишь за Пустошью? Ты наблюдаешь за Исчезающим цирком?

Она уставилась на меня с отсутствующим выражением лица, будто не понимала, о чем я говорю. О какой Пустоши, о каком Исчезающим цирком? Еще секунда, и бабуля спросит, кто я вообще такая, и что делаю в ее доме.

― Я ни за кем не слежу, ― сказала наконец она невозмутимым тоном, при этом буравя меня темными карими глазами. За ними что-то скрывалось. Я слишком хорошо знала бабулю Грэйс, и знала, что за этими глазами, насыщенного карего цвета, цвета орешника в глухую ночь, что-то скрывается.

Но она не стала отвечать, когда я повторила вопрос, а лишь отвернулась и, полностью игнорируя меня, прикипела взглядом к своей трубе. Я помедлила, затем направилась к себе, но по пути остановилась у журнального столика.

― Бабуля! Это что, моя статуэтка Принца?! Мне подарила ее Гретта на восемнадцатый день рождения! Он же стоял на моем письменном столе! Как... как...

У меня перехватило дыхание, когда я склонилась к столику и взяла фигурку в руки. У Принца отсутствовала голова. Опустив взгляд на столешницу, я обнаружила ее в пустой хрустальной вазочке.

— Бабушка! Кто оторвал моему Принцу башку?! — воскликнула я, взбешенно взглянув на спину Грэйси. Она все еще следила за другим концом города через подзорную трубу, но плечи напряглись.

— Я. Но я не думала, что ты заметишь.

— Ты оторвала единственному парню в моей жизни голову, и думала, что я не замечу?

— Зато теперь у тебя будет парень-Франкенштейн, милая. Все в твоем стиле, ведь так?

Вздохнув, я кинула фигурку в вазочку и ушла. Бессонная ночь давала о себе знать, и спорить с Грэйси совсем не хотелось. Тем более, что я злилась вовсе не из-за разбитой фигурки, а из-за того, что бабуля что-то скрывала, что-то о цирке.

Когда я вошла в комнату, меня посетила мысль, что я преувеличиваю, что мне только кажется, что бабуля Грэйс знает что-то о цирке, но эта мысль исчезла, уступив место жирной, как извивающийся дождевой червь, усталости.

Я рухнула на кровать и накрыла голову подушкой, прикрыв глаза от слепящего утреннего света. Вылазка в Исчезающий цирк провалилась, Скарлет и бабуля ведут себя странно, статьи не будет, Вера перегрызет мне глотку. Вспомнив об одной из самых важных деталей ночи, я откинула подушку в сторону. Фотография! Эра, ФОТОГРАФИЯ! ― вопил внутренний голос.

Я достала из кармана фотографию и подняла на уровне глаз.

Ти. На фотографии была изображена Ти. Взгляд ее глаз даже на снимке был дерзким, а губы сложены в скептическую ухмылку. Фотография была сделана как для школьного альбома и безумно напомнила мне снимок незнакомки, который я нашла в доме Харрингтонов. Тогда его обронил Данте Тильманн Второй. Фотография Ти тоже нашлась в шатре, где был Данте.

Что все это значит?

― Я собираюсь вызволить родителей из Исчезающего цирка, ― вспомнила я слова Скарлет и ее обезумевший взгляд.

Замешкавшись, я написала Ти с просьбой о встрече. В любом случае я хочу знать, как она устроилась на новом месте. А затем расспрошу об Исчезающем цирке ― может быть Ти что-нибудь знает?

Я еще долго лежала на боку, тупо уставившись в окно, затем меня стал одолевать сон. Прежде чем провалиться в неизвестность, я услышала голос Данте Тильманна Второго:

― Если увидишь меня снова ― беги.

***

Во сне мое сердце билось словно сумасшедшее, билось безумно быстро. Я падала. Падала быстро и стремительно, почти летела. Падала вниз до тех пор, пока не содрогнулась всем своим естеством, когда матрас на моей кровати скрипнул под весом Грэйси.

— Дергаешься так, будто я червяка тебе под подушку положила, ― сварливо сказала она. Я со вздохом откинулась на подушки и накрыла воспаленные веки ладонью. Кожа была мягкой, прохладной и пахла ванилью. Отчего-то ваниль теперь у меня ассоциировалась с Исчезающим цирком, а цирк — с Данте Тильманном Вторым.

― Ба, ты теперь и за мной тоже следишь? — поинтересовалась я, а затем взглянула на часы, стоящие на прикроватном столике. Начало второго. Мысли в голове так и не прояснились, по-прежнему оставаясь вялыми и противными, как загустевший макаронный суп.

— Тю! — раздраженно воскликнула она, ударив себя по бедрам и поднимаясь на ноги. Белоснежный брючный костюм с черной блузкой был идеально выглаженным, но Грэйси все равно осторожно расправила невидимые складки и стряхнула несуществующие пылинки. — Не говори ерунды, Эра! Это он за мной следит! — Я посмотрела на нее из-под полуопущенных ресниц, взглядом показывая, что все еще жду ответа на вопрос, почему она здесь. Она вздохнула и, прочистив горло, спросила:

― Ты слышала новости?

― Новости? Какие новости?

― А такие. На всех новостных сайтах Эттон-Крик твердят только об одном: ночью кто-то пробрался в Исчезающий цирк. Ты знаешь что-то об этом?

Бабушка уставилась на меня как-то по-особенному, будто в этот самый момент читала мои мысли. Она так испытующе на меня посмотрела, будто в точности знала, о чем я думаю: это я была в Исчезающем цирке, бабуля, там была я. Я и Скарлет. А знаешь, что еще? Я видела Данте Тильманна Второго. Вот только оказалось, что он слеп. А, и еще: Скарлет видела своих родителей, исчезнувших бесследно десять лет назад. Я ничего не забыла, бабуль?

― Нет, ― сказала я с заминкой, ― я ничего не знаю. ― Прокашлявшись, я добавила: ― И вообще-то я только что проснулась. Точнее ты меня разбудила. Так что я ничего не знаю ни о цирке, ни о чем-либо еще.

Бабушка демонстративно изогнула бровь, но я упрямо захлопнула рот.

Что же там, в интернете? Мне не терпелось зайти в сеть и просмотреть все сайты Эттон-Крик. Наверняка Скарлет и Наполеон уже подключились в работе, Вера бы не дала им спуску. Скарлет смогла себя контролировать, обновляя информацию?

Я приказала себе расслабить плечи и спину.

Спокойно, Эра, не сходи с ума. Будь на этом фото ты или Скарлет, тон бабули был бы совсем иным. Не говоря уже о наряде полиции в моей комнате, звонках от Ирвинга и вообще от всех, кого только можно.

Я напустила на себя невозмутимый вид и поинтересовалась:

― Ба, чего тебе? Я всю ночь работала над статьей и хочу спать.

Она так усмехнулась, когда я сказала «работала», что я опять заподозрила у нее наличие суперспособностей. Но затем бабуля приказала мне привести себя в порядок и спуститься вниз.

― Мы идем на рынок. Мне нужны фрукты.

— Не, — отмахнулась я, поворачиваясь на другой бок, за что тут же получила звонкий шлепок по мягкому месту.

— Ба!

― Подъем! Мне нужно развеяться, так что ты отвезешь меня на рынок за фруктами! И хватит уже ныть! Лазить по заброшенным домам ты, значит, в состоянии, а помочь своей старенькой бабушке ― нет?!

— Старенькой? — я повернулась на спину, но увидела только удаляющуюся стройную фигуру. В свежем костюмчике и на каблуках бабуля не выглядела старенькой. Она выглядела на пятьдесят, разговаривала на тридцать, и, пожалуй, шпионя за дедулей Скарлет, чувствовала себя на двадцать пять.

― Я скучала по тебе, ба! ― крикнула я, и она крикнула в ответ:

― Я люблю тебя, моя сказочница!

Сказочница, ― повторила я про себя.

Оказывается, я скучала по ней даже больше, чем думала: по ее безудержной энергии, чудаковатым затеям, варенью на зиму, походам по магазину и сварливому тону голоса. Затем я поняла еще кое-что и резко села на постели, уставившись перед собой в одну точку. Сцепила теплые волосы на затылке поверх коротких светлых волос.

Никаких ночных кошмаров. Никаких сновидений вообще.

Я напрягла память, зарываясь все глубже и глубже, пытаясь все-таки отыскать сон, но ничего — пусто. Не может быть! Всего один ночной поход в Исчезающий цирк и все мои дурные сны исчезли! Чтобы убедиться, я вскочила на ноги, и, запутавшись в простыне, пролетела два шага к столу, со страхом ожидая очередную записку, накарябанную моим кривым почерком на каком-нибудь огрызке бумаги, но столешница была пуста. Мне ничего не снилось.

Я была ошарашена этим простым фактом. Не помню, было ли мне когда-нибудь так спокойно, могла ли я проснуться к груди и не чувствовать бешено стучащее сердце меж ребер и вспотевшие ладони. Разве я когда-нибудь просыпалась и не оглядывалась как безумная, чтобы понять, где нахожусь? Разве когда-нибудь в первые секунды после пробуждения думала, о чем-то кроме своего ночного кошмара?

Нет, никогда. Между мной и утренним спокойствием всегда стоял дикий страх, что я все еще сплю, что за дверью кто-то прячется, что кто-то собирается меня убить, что я — одинокая маленькая девочка, которая вынуждена бороться со всем миром.

Это значит, что что-то изменилось. В моей жизни случилось что-то важное, что выжгло из головы ночные кошмары. Как и предполагала мисс Школьный Психолог далекие семь лет назад, я пережила потрясение, которое начисто стерло дурные сны.

— Исчезающий цирк... — пробормотала я, возбужденно сминая в пальцах футболку. Это цирк так на меня подействовал.

Я мгновенно опомнилась и, объятая горячим пламенем возбуждения, порылась в бумагах на столе. Откопав чистую страницу и попавшийся под руку огрызок карандаша, я начеркала огромными кривыми буквами: «В город главной героини прибыл бродячий цирк, и это кардинально изменило ее жизнь!».

От нервной дрожи в пальцах почерк был хуже обычного, неразборчивый.

— Эра Годфри! — заорала бабуля с первого этажа. Ее громкий голос ворвался в открытую дверь спальни и поднял волоски на моем затылке дыбом. — Немедленно спускайся!

— Иду, бабуля! — воскликнула я, не в силах отвести взгляда от предложения. Хотелось тут же приступить к развитию идеи, составить план работы, но я знала, что, если немедленно не спущусь к завтраку, не приму душ и не причешусь, бабушка обязательно как-нибудь отомстит.

Мое приподнятое настроение не осталось незамеченным.

— Что ты там бормочешь? — недовольно спросила Грэйси, сведя подкрашенные брови к переносице и глядя на меня из-за стекол солнцезащитных очков. Поняв, что размышляю о романе вслух, я захлопнула рот.

Мы вышли из дома в два часа дня, когда я быстро поглотала овсянку с изюмом, которую на скорую руку приготовила бабуля, приняла пятиминутный бодрящий душ и переоделась в свежие шорты и футболку. Грэйси осталась в своем белом брючном костюме. Я предложила ей одну из своих шляп, чтобы ее не хватил солнечный удар, но Грэйси недовольно посмотрела на меня, заявив, что ни одна из моих «страхолюдных» шляп не подходит к ее идеальному женственному образу.

Бабуля оставила красный кадиллак, который всякий раз терпеливо дожидался ее из путешествия, на стоянке у рынка, и, взглянув напоследок в зеркало заднего вида, чтобы проверить как лежат черные волосы, уложенные в изящный пучок, и не размазалась ли бледно-розовая помада на губах, вышла из машины.

Я последовала за ней, стараясь не отставать. Глаза горели от солнечного света, всякий раз, когда я случайно сталкивалась с кем-то плечом, меня тошнило, но в целом все было хорошо. На овощном рынке пахло вишнями, абрикосами, виноградом

Бабуля придирчиво ходила между рядов, разглядывая овощи и фрукты, и совсем скоро обе мои руки были заняты пакетами. «Сегодня на ужин будет тыквенная каша, — довольно сказала она, и тут же сверкнула взглядом в мою сторону, многозначительно, с нотками угрозы, спросив: — Ты ведь будешь на ужине?»

Бабулю побаивались все продавцы, включая даже ее старую знакомую из Старого города, с которой они ходили в одно медицинское училище. Та быстро согласилась сбавить цену на продукты и торопливо погрузила все в пакет, протянув его мне. Улыбка женщины была натянутой, а в глазах читалась немая просьба увести бабулю подальше.

Два часа спустя, возвращаясь к автомобилю, мои руки тянуло к раскаленному асфальту под тяжестью двух огромных пакетов с арбузом, тыквой, лимонами, виноградом и вишней.

— Поторапливайся! — резко сказала Грэйс, разблокировав двери кадиллака. Я сунула покупки, будь они неладны, на заднее сидение автомобиля, и вдруг услышала позади себя недовольное пыхтение и обернулась.

Прочесав быстрым взглядом парковку и силясь при этом не щуриться как слепой крот, я увидела какую-то суматоху у одного из крайних автомобилей — большого черного универсала. Уши уловили, как пыхтение обернулось в раздраженное рычание.

— Бабуль? — я обернулась, но она уже прыгнула на водительское сидение, установив ногу в босоножке на педаль сцепления. Я нагнулась, опершись на разогретую, будто сковороду на костре, крышу. — Ба, ты слышишь?..

Я не договорила, потому что явственно услышала вопли ребенка. В следующую секунду я уже неслась, позабыв обо всем на свете, к черному универсалу, мысленно проигрывая все жуткие сцены из фильмов ужасов и триллеров, где маньяки-убийцы или педофилы похищают детей из общественных мест. За своей спиной, которая тут же покрылась потом от лишних движений, я услышала бабушкино ворчание и топот подошв ее босоножек на платформе.

— Эра, что ты творишь?

— Бабушка, звони в полицию! — крикнула я, замедляя бег. ― Малыш?! Малыш, ты где?!

Я порывистым взглядом смотрела на машины, но сквозь стекла видела только покупки, какой-то хлам, покупателей, нетерпеливо садящихся за руль. Уши все еще разрывались от детского плача и воплей о помощи, грудь болезненно стискивалась в объятиях страха.

Здоровенный мужик затолкал на заднее сидение джипа с тонированными стеклами мальчика и с остервенением хлопнул дверцей. Он что-то крикнул ему и бабахнул лапищей по стеклу, будто пытаясь присмирить зверя в клетке.

Я подоспела вовремя и преградила машине дорогу, раскинув руки в сторону.

Тут же послышалась ругань, наполненная возмущением, — кричал мужчина, сидящий за рулем: он как раз завел двигатель и планировал покинуть парковку. Я подпрыгнула к боковому стеклу, вцепившись пальцами в стекло.

— Где ребенок?!

Незнакомец нажал на тормоз, взбешенно воскликнув:

— Ребенок? О чем вы?! — Под моим пристальным взглядом он покрылся испариной, а затем повернулся к женщине, сидящей рядом, и приказал ей звонить в полицию. Я повторила свой вопрос четче и громче, затем за плечом появилась Грэйс, и я подумала: ну наконец-то, сейчас бабуля все расставит по своим местам и эти люди вернут ребенка!

— Здесь был ребенок. Он кричал и молил о помощи, а вы затолкали его в автомобиль!

Женщина испуганно охнула и схватила мужчину за рукав футболки. Они оба смотрели на меня как на сумасшедшую, которая угрожает им ножом. Последней каплей стало бабушкино мягкое прикосновение к моей пояснице и виноватый голос, обращенный к паре:

— Извините мою внучку, она перегрелась на солнце. — Грэйси очень крепко схватила меня за талию и буквально оторвала от машины, тем самым давая похитителям покинуть место преступления.

— Бабушка! — я шокировано посмотрела на нее, — они похитили ребенка! Прямо у меня на глазах затолкали его в машину и куда-то увезли! Господи, ты что, не видела, что произошло, не слышала криков?!

Я поняла, что она ничего не слышала и не видела, и единственное, что видит сейчас — мое перекошенное от бессильной ярости и обиды лицо, широко распахнутые в обвинении глаза и приоткрытый рот. Грэйси нахлобучила мне на голову мою шляпу, которая каким-то образом очутилась в ее ухоженных руках, затем убрала со щек налипшие от пота волосы.

— Эра, ты ведь говорила, что у тебя нет никаких проблем. — Морщинки вокруг нижних век углубились от напряжения, когда бабуля Грэйс ждала моего ответа, какой-нибудь реакции. — Ты принимаешь свои таблетки, Эра?

Будто мягкий и осторожный тон ее голоса мог исправить ситуацию.

― Ты принимаешь свои таблетки, Эра?

Будто я могла доверять ей, когда она такая спокойная, настоящая бабушка, а не Дьяволица Грэйс.

По пути домой мы не разговаривали. Когда я поднималась в свою спальню, краем уха услышала, что Грэйси тихо переговаривается по мобильному телефону с Ирвингом, употребляя такие слова как «пугает», «похищение» и «таблетки». Были и другие слова, уверена, что были, но я поднялась в свою комнату и закрыла дверь.

Будто зомби я прошла к письменному столу и опустилась на стул. Кажется, вокруг меня что-то происходило, двигалось, но я не видела и не слышала. Взгляд впился в вид за окном: в огромный бескрайний небесный холст, на котором были нарисованы пухлые облака, похожие на клочки ваты. Я уставилась на эти облака, заметив, как они движутся, и маленькие облачка ныряют за большие. На несколько минут моя голова опустела, и я просто наблюдала за происходящим в небе, затем, по-прежнему ни о чем не думая, достала тайную коробку и высыпала на стол отпечатки собственных сновидений на заметках. Неужели с кошмарами кончено? Неужели Исчезающий цирк лишил меня сновидений?

Эта идея была фантастической, невероятной, нереальной.

Пошарив пальцами среди заметок, я нашла одну из первых, нацарапанную на обратной стороне чека из супермаркета. В тот день я купила банку гранатового сока, пачку печенья «Орео» и коробку с шоколадными конфетами. Чек давно выцвел, превратившись в белый прозрачный клочок бумаги. Чернила тоже почти выцвели. Но я помнила каждую покупку и каждое слово, нацарапанное наспех ранним утром.

«Он схватил его за обе руки. Ножки оторвались от асфальта. Я помню крохотные коричневые ботиночки с потрепанными носами. Короткие школьные штанишки. Мальчику было шесть или семь лет. Он кричал и извивался. И когда я прибежала, он посмотрел на меня таким взглядом, будто знал, что я — его спасение».

Я положила заметку на стол и аккуратно разгладила пальцами.

В ушах, там, где раньше звучал голос похищенного с парковки ребенка, теперь прозвучал страшным эхом вопрос. Все случилось, потому что я написала эти слова? Или я предвидела случившееся и потому их написала? Или я начинаю сходить с ума?

Я задумалась, прижав ладони к ушам, будто мысли могли улететь, если я на мгновение отвлекусь. Итак, меня всю жизнь мучили ночные кошмары, и теперь они (что?) начинают сбываться? Или может случившееся сегодня — обычное совпадение? А может быть...

— Ты принимаешь свои таблетки, Эра?

Я покачала головой, хмурясь и вновь глядя на расписное небесное полотно. Нет, мне не могло все привидеться. Этому должно быть какое-то объяснение, например... например... Правда в том, что есть лишь два варианта: либо я действительно схожу с ума, либо мои сны начинают сбываться.

На ватных ногах я направилась в ванную комнату и открыла шкафчик. Между тем, как я посмотрела на стройный рядок баночек с «пилюлями настроения», и подумала о том, что уже несколько недель не принимаю таблетки, прошло несколько секунд зловещей тишины.

Затем я закрыла шкаф и вернулась назад к столу. Через минуту я уже открыла документ «БЕЗ НАЗВАНИЯ» на ноутбуке (признаюсь, названия у книги до сих пор нет), и погрузилась в работу.

На языке все еще был привкус горечи, и частью сознания я все еще думала о похищенном ребенке, но постепенно, когда нужные слова начали литься из пальцев, впитываясь в клавиатуру и отображаясь на экране буквами, словами, целыми абзацами, все случившееся отступило на задний план. Я все еще находилась в Эттон-Крик, но в абсолютно другом месте, где была в безопасности, а страдал кто-то другой. И совсем скоро я перестала ощущать под собой удобное сидение стула, спинку, врезавшуюся в лопатки, пот, стекающий под коленками и по шее.

Автор Эра Годфри: часть 6

«Это для тебя, Ирья Торд», — эта записка могла значить что угодно, — убеждала себя девушка, поднимаясь мимо развратных надписей на стенах подъезда в свою квартиру.

Матисс давно ушел к себе, убедившись, что доставил подругу в безопасности домой, но девушка не спешила заходить в подъезд. Некоторое время она сидела на скамейке в палисаднике, размышляя над запиской.

«Это для тебя, Ирья Торд».

Что маньяк пытается сказать? Неужели речь идет о том, что Ирья как-то причастна к случившемуся с девушками из Ята-Бохе?

Внезапно, когда она готова была вставить ключ в замочную скважину и повернуть, а затем войти и завалиться в постель, завернуться в одеяло как в кокон, Ирья поняла, что не хочет входить, не хочет переступать порог этой квартиры. Тепло от новогодней лампочки в ее груди погасло, будто кто-то махом обрубил электричество. Раз — и повисла темнота.

Ирья отступила от двери, а затем развернулась и скатилась вниз по лестнице. С каждым шагом, который отдалял ее от подъезда, похожего на открытый рот громадного серого чудовища с горящими желтыми глазами, в груди девушки росла уверенность: нужно рассказать Матиссу о записке, — больше она не может хранить эту тайну. Она никогда не хранила от него тайн, Матисс Левентон знал о ней все (почти все). Он был ее душой, вдохновением жить.

Ноги несли ее вперед, подошвы кроссовок с тяжелым стуком бухали по асфальту, в стенки легких впитывался сладковатый запах хризантем и бархатцев, заполонивших всю аллею вокруг многоэтажного дома, в котором она жила; сочный аромат, немного горчивший на языке, привел Ирью в настоящий дикий восторг, скорость, с которой она бежала, родила в ее горле бурлящий смех, но она сдержалась. Быстро перебирая ногами, чувствуя, как в такт шагам подскакивает школьная юбка, Ирья Торд чувствовала себя свободной ото всех проблем, будто их не существовало в ее параллельности.

В эту минуту, когда она бежала, чувствуя, как вместо рюкзака за спиной вырастают белоснежные легкие крылья, ее все же успела догнать тревожная мысль: совсем скоро это закончится и накатит без-на-де-га. Безнадега всегда приползает Черной тенью, накидывает на голову холщовый мешок и затягивает на шее петлю. Иногда — рывком: раз, и хочется все бросить, запереться в комнате, а иногда накатывает постепенно и медленно душит, выдавливая из легких каплю за каплей.

— Ты опять начинаешь, да? — в горьковатом аромате хризантем угадывался мелодичный голос Матисса. — Ты давно видела себя в зеркало? Не спишь, не ешь...

Ирья замедлилась, перейдя на шаг, ее коленки едва подрагивали от перенапряжения, в крови гудел адреналин. С губ срывалось прерывистое дыхание, а в горле пересохло.

На пути к дороге девушка засомневалась: вдруг стоило позвонить Матиссу и предупредить о позднем приходе? Но возвращаться домой было поздно, а до ближайшего автомата тридцать минут ходьбы. А вдруг Матисс занят, вдруг откажет ей, вдруг его родители взбесятся против ее «плохой» компании?

В каждой клетке ее тела зародилась теплая решимость действовать. Она прямо сейчас найдет его и все расскажет о письме! Этот секрет давил на ее виски очень давно, слишком, слишком давно. Поэтому она пересекла улицу по направлению к дому Матисса, в котором давно погас свет, рассекая мысками кроссовок темноту и собственную неуверенность. Она решила, что со всем справится. Боже, другим детям хуже, у многих даже не было счастливых моментов в жизни, а вот у нее были!

Ступив на лужайку, Ирья обошла дом со спящими клумбами разноцветных хризантем, за которыми любовно ухаживала миссис Левентон, и остановилась под широким прямоугольным окном спальни друга. На первом этаже был полностью выключен свет, но в комнате Матисса горела настольная лампа. Значит, спят все кроме него.

«Какое счастье, что не придется объясняться с его родителями — облегченно подумала Ирья, стоя с задранной головой».

Мистер Левентон воспринимал Ирью положительно, но вот миссис Левентон почему-то терпеть не могла девушку. Мама Ирьи, Тсера, объясняла это материнским инстинктом: «Она просто не хочет отдавать тебе своего сына». Ирья в недоумении говорила, что она и не собирается отбирать Матисса, а мама качала головой глядя на нее так, будто знала о чем-то, о чем Ирья даже не догадывалась.

Девушка решительно поправила рюкзак на плечах и подошла к высокому толстому дереву, ветви которого как раз достигали окон нужной комнаты. Взобравшись по стволу и чувствуя, как пальцы становятся сухими и шершавыми, она поползла в нужном направлении до смерти боясь разбиться. Ирья и Матисс уже несколько раз проделывали этот трюк, но она ни разу не была одна, всегда вместе с ним. Матисс крепко держал ее за обе руки, когда она взбиралась на окно, а затем одним точным движением втаскивал в дом. При этом на секунду их тела соприкасались в объятии, а затем разъединялись. И пусть кожа никогда не знала тепла друг друга, та секунда для Ирьи всегда была тяжелой вечностью.

Поднимаясь вверх по стволу дерева и воображая себя улиткой, Ирья надеялась, что Матисс обрадуется неожиданной гостье, увидев ее на пороге дома (точнее на подоконнике комнаты), с удивленным возгласом втащит ее внутрь, а затем помчится вниз за пиццей и горячим кофе.

Но все пошло не так, как она планировала, потому что парень был не один. Хоть вокруг и было темно, потому что освещением служила та самая старенькая лампа, которую они вместе купили на распродаже в старом винтажном магазинчике в центре города, Ирья отчетливо увидела, что друг находится в компании какой-то девушки. К горлу тут же подкатила тошнота: знать о Матиссе запретное — это одно, но видеть, как он обжимается с какой-то девчонкой — это совсем другое.

Это что, Гардения?..

Ирья вспомнила, как злобно Гардения наблюдала за ней во время спортивных тренировок. Всякий раз, когда Матисс улыбался Ирье или ободряюще махал ей, когда удерживал ладони на ее лодыжках во время прокачки пресса, девушка ловила на себе оценивающий взгляд одноклассницы. Затем они столкнулись в раздевалке для девочек. Когда Ирья привычно дожидалась, когда комната опустеет по максимуму, чтобы обнажиться, Гардения приблизилась, завернутая в махровое полотенце. Скрестив руки на упругой груди, она склонила голову к плечу и, пытаясь скрыть любопытство, спросила:

— Все в порядке?

Ирья мысленно представила, как выглядит со стороны, и сглотнула. Темные круги под глазами, лихорадочно блестящие глаза, бледные щеки, — да, видок еще тот!

— Просто мигрень.

— Как давно это длится?

— С самого детства. Чуть что — кровь из носа.

Гардения улыбнулась одними губами:

— Я говорю о тебе и Матиссе.

Ирье не понравились ни тон голоса одноклассницы, ни ее пронизывающий взгляд. Тем не менее, она ответила то же, что отвечала всегда (по крайней мере людям, которые ей нравились):

— Между мной и Матиссом ничего нет, мы друзья детства.

Конечно же, и с чего она решила, что Гардения искренне интересуется ее здоровьем?

— Что, и все? — судя по скептическому взгляду, Ирья не была убедительной.

— Я же сказала: мы с Матиссом друзья. Чего ты хочешь?

В тот вечер, когда Матисс провожал подругу домой, Ирья к своему ужасу впервые за всю жизнь почувствовала себя неловко в его обществе. Когда он подал ей руку, затянутую в кожаную перчатку, защищающую от мороза, Ирья на мгновение замешкалась, но затем приняла помощь. Тем вечером было скользко, и они держались друг за друга, но Ирья весь вечер не могла отделаться от мысли, что к ней прикоснулся не лучший друг, мальчик, которого она знала с детства, а незнакомый парень. Чужой парень.

Теперь Гардения сидела у Матисса на коленях, а его руки забрались под ее облегающую футболку, жадно лаская спину. Совсем некстати у Ирьи Торд мелькнула мысль, что там могла быть она, что это ее кожи могли касаться напряженные от сдерживаемого порыва эмоций пальцы Матисса.

Ее вновь пробрал приступ дрожи, и она почувствовала, как намертво вцепилась в шершавую кору ветки.

Между Матиссом и Ирьей никогда не было «свободного пространства», — они чувствовали себя друг с другом открытыми, как книги с идентичным содержанием, написанные одним и тем же автором. И вдруг девушка с горечью поняла, что скоро, возможно, в книге Матисса содержание изменится. А она так и останется неизменной, останется все той же Ирьей Торд.

Пора убираться отсюда, — решила девушка, не в силах оторваться от скрытого в полутени мужского лица. Его левая бровь была рассечена белой выемкой — шрам, полученный еще в младших классах. Ирье всегда нравился этот шрам, хотя она его, конечно, никогда не касалась. Сейчас его лица касался кто-то другой, а глаза Матисса были закрытыми, и поэтому он не замечал, что за ними подсматривают с дерева. Только когда он подтянул Гардению к себе теснее, и та издала приглушенный стон, Ирья очнулась.

Какая же мерзость, — подумала она, и, подавив позывы рвоты, сосредоточенно развернулась. Она старалась не смотреть вниз, когда поползла по ветке назад. Хотелось поскорее сбежать, пока ее не рассекретили.

Она не думала о том, как спустится с дерева вниз, не думала о том, куда отправится после того как ноги коснутся устойчивой поверхности земли, — перед глазами застыла картинка, где Матисс прижимает к своей груди Гардению, страстно целует ее, ничего не замечает вокруг. А она изгибает спину и трогает его шрам, ничуть не уменьшающий красоты его лица.

Когда Ирья преодолела половину пути, но все еще различала в сумраке сплетенные в поцелуе фигуры, задний карман джинсов вдруг зацепился за корягу и девушка, дернувшись на месте, испуганно вскрикнула, представив, как рухнет вниз и разобьется на куски: голова отлетит в одну сторону, руки и ноги в другую, туловище в третью.

А затем ее тело как занимательный пазл соберет Виктор Франкенштейн и сделает из нее монстра.

— Ирья?!

О боже!

Она посмотрела через плечо и испугалась: из окна по пояс высунулся Матисс, его голая грудь отчетливо выделялась на темном фоне. А за его плечом маячила Гардения. Интересно, что она чувствует? Наверное, раздражена.

— Осторожно! — скомандовал Матисс, ныряя назад в комнату. Через секунду он вновь возник в окне, затягивая на штанах шнурок. — Я сейчас заберу тебя.

Как Ирья и ожидала, последовал всплеск эмоций, но не радостное удивление, а страх и беспокойство, которое потом, она знала, сменится смущением, ведь если она попадет в комнату Матисса, ему придется выставить либо ее, либо свою девушку.

— Не бойся, Ирья, мы проделывали это сотню раз, сейчас я тебя сниму.

— Я не боюсь, ― сказала она на удивление спокойным голосом. ― Матисс, я спущусь сама, все в порядке. Я просто забыла, что...

— Не говори ерунды! — оборвал он, выбираясь из окна и становясь на ветку. Босые ноги, выглядывающие из-под серых домашних штанов, осторожно ступали в ее сторону.

— Я просто зацепилась за корягу.

— Ни слова больше, — попросил он встревоженно.

— Ты думаешь, что я упаду, если буду разговаривать?

— Просто сосредоточься на том, чтобы не шлепнуться вниз!

— Ветка держит меня за карман, так что я не шлепнусь.

Ирья Торд уже не могла понять, ее сердце бешено колотится потому, что ноги зависли над землей по обеим сторонам ветки, или потому, что к ней приближается парень, которого она только что видела едва ли не голым. Наблюдая за шагами друга, за тем, как под кожей алебастрового цвета перекатываются упругие мышцы, она с трудом попыталась вспомнить, видела ли она его раньше без одежды. Кажется... кажется...

— Ты побледнела, — встревоженно пробормотал он, наклоняясь. Взгляд Ирьи Торд, который и без того был прикован к его груди с темными пятнами сосков, теперь прикипел к кубикам пресса.

— В следующий раз одевайся, прежде чем вылезать в окно.

— Я же в штанах.

Матисс Левентон совсем ничего не понял, и девушка испытала столь резкое и яркое чувство облегчения, что шумно выдохнула, на мгновение расцепив пальцы на ветви. Матисс тут же схватил ее за руку, не дав потерять равновесие.

— Идем в дом, пока нас никто не заметил, — приглушенным голосом пробормотал он, медленно выпрямляясь и ведя Ирью к окну. Всего лишь три-четыре шага, и они на подоконнике, — но эти несколько шагов для девушки превратились в вечность, за время которой она успела подумать почти обо всем и задаться вопросом, почему сердце все еще нещадно колотится в груди.

Но затем Матисс спрыгнул в комнату и втащил внутрь Ирью, и повисла неловкая пауза. Гардения была полностью одета, хотя ночная гостья могла поспорить, что пять минут назад одноклассница была без своей школьной юбки (или может та просто высоко задралась, оголяя полные ягодицы), и смотрела неприязненно: «Черт побери, что ты здесь забыла?». Ирья притворилась, что не замечает, но на самом деле в груди стало беспокойно от этого взгляда. На девушку никто никогда так не смотрел. Но она никогда и не вламывалась среди ночи в комнату друга, мешая его любовным утехам, а Гардения и без того ревнует. А с чего бы ей ревновать, они что, встречаются?

Или мы встречаемся? — недоумевала Ирья.

Матисс попросил ее остаться в комнате, а сам вежливо и даже с некоторой нежностью предложил Гардении проводить ее до дома (та жила в пятнадцати минутах ходьбы на Второй Линейной улице).

Когда они ушли (Матисс при этом под демонстративным взглядом Ирьи надел на голую грудь толстовку с капюшоном), девушка подошла к открытому окну и выглянула вниз. Интуиция ее не обманула: пара появилась через минуту, и Гардения, даже не приглушив тон голоса, ядовито осведомилась:

— Не знала, что ты работаешь нянькой.

Ответ Матисса Левентона остался загадкой, но Гардения обиженно замолчала и пошла рядом с парнем, раздраженно скрестив руки на груди. Ирья нахмурилась, скрывшись в сумраке комнаты Матисса. Прилегла на кровать и, почувствовав, как расслабляется спина, вздохнула.

Ах, точно! Она ведь не затем пришла к другу, чтобы на его кровати разлеживаться, тем более тогда, когда он чуть не занялся любовью с Гарденией (на этой же кровати). Ну какая же мерзость, — тряхнула головой она, — не хватало еще представлять здесь друга с другими его девчонками.

Ирья забралась в карман школьного пиджака и вытащила оттуда записку от маньяка. Представила, с каким лицом Матисс прочтет ее. Ожидать можно было чего угодно. Скорее всего, друг не поверит и решит, что Ирья пытается над ним подшутить. Придется убеждать его и рассказывать о других записках и выводах, которые она сделала.

Так Ирья и задремала, завернувшись в тонкое, но теплое покрывало, которым была застелена постель. Девушка распахнула глаза только в тот момент, когда услышала позади себя какой-то шорох и резко обернулась, на секунду испугавшись неведомых чудовищ.

Это был всего лишь Матисс, и он застыл в неловкой позе, стягивая носок. Ирья отчетливо видела в свете лампы на его лице признаки вины. Шрам привычно выделялся белой полоской.

— Что ты делаешь? — девушка подобралась на постели и потерла глаза ладонями.

— Я не хотел тебя будить, ты только-только уснула, — шепнул Матисс, рванув с ноги носок и бросив рядом с тумбочкой. Туда же отправился и его приятель.

— Я же сказала... — Ирья почувствовала, как в горле вскипает злоба и рвется наружу словами. — ... что у меня все в порядке, — хотела закончить она, но не произнесла ни слова. Матисс не стал возражать, вместо этого равнодушно пожав плечами и рухнув на пол, где он устроил себе лежанку.

«Я действительно уснула», — удивленно подумала Ирья, наблюдая за тем, как друг ворочается с боку на бок, забираясь в спальный мешок. Если бы она не уснула, то заметила бы, как Матисс пришел домой и вытащил из чулана мешок.

Матисс осторожно убрал пальцами волосы с лица и посмотрел в сторону девушки, внимательно следящей за ним с кровати.

— Ты мне врешь.

Ирья растерянно открыла рот.

— Только сейчас не лги, — попросил Матисс, и Ирья могла поспорить, что он демонстративно закатил глаза.

— Ладно. Хочешь, я расскажу тебе, почему была такой странной? — из спального мешка Матисса донеслось заинтересованное молчание, и Ирья перебралась на другой край кровати, улегшись на живот. Теперь она отчетливо видела, с каким любопытством ее разглядывает друг, ожидая продолжения.

— Это что-то плохое? — на всякий случай уточнил он, и Ирья ответила тихим голосом «нет», потому что знала, что он имел в виду кое-что совсем другое, совсем никак не относящееся к делу.

Прочистив горло, Ирья отбросила всякие ненужные мысли и рассказала Матиссу о том, что она получает странные анонимные записки, но история о том, как у нее каждый год в шкафчике появляется новое послание, не произвела на парня никакого впечатления. Со скепсисом в голосе он спросил:

— Так у тебя что, появился поклонник?

— Матисс, ты дурачок? Это сообщение от маньяка!

— Чего? — он посмотрел на подругу как будто у той не все дома. — Ты, часом, с дерева не упала?

— Я ухожу, — тут же отреагировала она, поднимаясь на кровати на четвереньки и спрыгивая на пол. Носки только коснулись мягкого ковра, а Матисс уже был тут как тут.

— Что в тех записках?

Ирья несколько секунд хранила молчание, раздраженно поджав губы, но затем опустила руки у груди, скрещенные на манер щита, и протянула ладонь Матиссу, разжав пальцы. Внутри обнаружилась смятая записка, которую парень тут же поднес к ночной лампе, стоящей на тумбочке. В этот раз он был более сдержан и долго изучал листок, не делая никаких комментариев, а затем поднял на Ирью взгляд.

— Объясни, потому что я ничего не понимаю. Что это? С чего ты взяла, что это от маньяка? Может быть, тебя кто-нибудь специально пугает?

— Да, специально, — поддержала Ирья, вырывая из рук Матисса записку и засовывая в карман пиджака. — И этот кто-то — Криттонский Потрошитель.

Матиссу не нравилось, как прозвали серийного убийцу местные газеты и телевидение, потому что считал, что от этого псих лишь зазнается, но не попросил Ирью называть ублюдка просто «убийца».

— Хорошо, — рассудительным голосом начал он, медленно обойдя девушку и опускаясь на кровать. Замешкавшись, Ирья присела рядом, и они ненадолго замолчали, задумавшись каждый о своем.

За окном проехала машина и, судя по визгу, едва не сбила бродячего кота, — тот успел дать деру. И вновь повисла тишина. Парень с девушкой синхронно вздохнули, глядя в одну точку, затем Матисс озвучил то, что было очевидно:

— Завтра мы идем в полицию.

— Потому я и не пошла... — сказала Ирья. Матисс резко посмотрел на нее. Даже в темноте было видно острый взгляд и сведенные к переносице брови. В голосе было столько укоризны, что девушка поежилась.

— Ты должна была раньше обо всем мне рассказать.

Но они оба знали правду. Они оба знали, почему Ирья не пошла в полицию, и оба знали, почему она не сказала ничего раньше. Ей показалось, Матисс хочет коснуться ее волос, но вместо этого рука сжалась в кулак, сминая простынь на кровати.

— Мы что-нибудь придумаем, обещаю, — шепнул парень, все-таки выпустив из одеревеневших пальцев ткань и коснувшись мизинцем руки Ирьи, спокойно лежащей у бедра. Девушка не подала виду, как напряглась. За много лет она научилась полностью контролировать свою внешность, чтобы не выдать предательскую дрожь, бежавшую по позвоночнику всякий раз, когда ее кто-нибудь касался. Но это не кто-нибудь, Ирья, это Матисс Левентон, твой лучший друг.

— Тебе надо поспать, — произнес парень, возвращая ее назад в реальность твердостью голоса. Когда он отодвинулся, поднимаясь на ноги, Ирья тихонько выдохнула через рот, чувствуя в висках боль, — признак того, что она долгое время задерживала дыхание. — Я принесу воды, чтобы ты выпила таблетки, — сказал он и быстро ретировался, чтобы не видеть лица девушки. Она опустила пустующий взгляд в свои колени, чувствуя, как со щек уходит краснота, бросившая алым в лицо.

Таблетки, — Ирья мрачно поджала губы, — ну конечно...

Знакомое чувство безнадеги уже протянуло руки в ее сторону.

— Вот вода, — произнес Матисс дружелюбно, и Ирья, через силу улыбнувшись, забралась дрожащей рукой в рюкзак и вытащила привычный пузырек. Глотнула таблетку, поблагодарила друга за заботу, а затем они вдвоем улеглись на свои лежанки. Матисс тут же провалился в беспокойный сон, но Ирья Торд нет.

Она еще долго ворочалась с боку на бок, пытаясь утихомирить вскипающий мозг. Буквально хотелось вскочить с кровати и начать действовать, искать Криттонского Потрошителя, подключиться к расследованию, позвонить в полицию и спросить, есть ли у них какие-нибудь соображения, почему убийца вдруг сменил почерк, ведь насколько Ирье известно (а она прочла всю литературу, которую смогла достать) это нетипично, что он похитил светловолосую девушку. Такую же светловолосую, как она сама.

Что ж, Ирья Торд действительно оказалась особенной. Но никто даже не догадывался, насколько.

Закончив, я немного подумала над текстом. Ирья Торд, эта бедная маленькая девочка, которой не к кому обратиться за помощью... А Матисс Левентон просто обычный парень, который должен веселиться в выпускном классе, радоваться жизни, планировать будущее, задумываться над тем, какую дорогу выбрать. Он не должен нести ответственность за жизнь еще и своей подруги, не должен.

Я знаю, что такое хранить секреты, Ирья Торд, ― подумала я, поднеся к глазам полупустой пузырек с таблетками.

Я уже не впервые задумывалась над тем, что сюжетная линия моего романа делает непредвиденный виток, но впервые ощущение было таким острым и пряным, ощущение, что история больше не подвластна мне.

История пишет себя сама, а я просто наблюдаю.

***

Сначала Аарон Хэйли собирался убедиться, что с его отцом все в порядке; убедиться, что тот сидит в этом ужасном доме, склонился над чертежами или попивает кофе ― неважно. Аарон собирался убедиться, что с Томасом все хорошо, а только потом устроить разнос.

Он въехал в город под названием «Ята-Бохе», получивший название от своей основательницы — воинственной женщины, которая родила аж пятнадцать детей, — и первым делом посетил придорожный ресторанчик. Аарон был голоден, но, конечно, даже не притронулся к диетическому супу без добавок, который сразу же порекомендовала девушка на входе. Он держал руки глубоко в карманах джинсов, чтобы не дай боже ни к чему не прикоснуться, когда вошел в ресторанчик, и огляделся. У стойки стояла высокая светловолосая девушка.

― Эра?! ― удивленно воскликнул Аарон, прежде чем здравый смысл подсказал ему, что девушка в форме официантки в Ята-Бохе в ресторанчике не может быть Эрой Годфри. Но как же они были похожи со стороны!

Когда девушка, как и все в зале, оглянулись на него, у Аарона едва не отвисла челюсть. Они с Эрой даже внешне были похожи! Не только фигурой и ростом, и не только цветом волос и длиной ― ее овальное лицо было похоже на лицо Эры.

Аарон извинился перед девушкой, когда та приблизилась, но не мог оторвать взгляда от ее лица, до чего же она была похожа на его подругу. Рост у нее был около ста семидесяти сантиметров, а вес пятьдесят килограммов. Грудь у нее (в отличие от груди Эры Годфри) была довольно выдающейся, и пуговицы на рабочей рубашке едва застегивались. На шее висел загадочный старинный медальон, на который Аарон сразу же обратил внимание. Он прочистил горло и, прочтя имя на бейджике, поднял взгляд, и вновь онемел: те же румяные щеки, россыпь веснушек под нижними веками и на носу, трещинка на нижней губе. Нет, все же сходство поразительное, но при ближайшем рассмотрении иллюзия рассеялась. Девушка была младше Эры Годфри года на три, а может и на все пять.

Аарон прочистил горло и наконец-то обрел дар речи. Он вежливо пояснил заминку, сказав, что Натали (так звали девушку) похожа на его подругу, и аккуратно расспросил ее о нужном доме.

― Вы случайно не журналист? ― спросила девушка с улыбкой. Голосок у нее был такой детский и тоненький, что у Аарона мурашки побежали по спине несмотря на жару. Он покачал головой:

― Нет, я не журналист. Я лишь ищу дом. ― Объясняя, какой именно дом ему нужен, Аарон вытащил из кармана мобильный телефон. ― Этот дом сейчас оценивает архитектор для дальнейшей реставрации.

― У нас в Ята-Бохе нет такого дома, ― ответила Натали, и Аарон поднял голову.

Как так — нет? — едва не выпалил он. Его тут же затошнило, будто он все-таки попробовал эту мутную похлебку, которую ему рекомендовали как блюдо дня. Если нет дома, то и отца нет, так что ли получается?

Прежде чем начать паниковать, Аарон взял себя в руки и попытался подойти с другого края, при этом держа на лице маску доброжелательности.

— А заброшенные дома в Ята-Бохе есть?

— Да, точно! — широко улыбнулась Амелия, но Аарону не стало лучше, и дурное предчувствие, похожее на прокисший суп, не отступило.

... При чем здесь заброшенный дом? Мой отец, конечно, с причудами, но не до такой степени, чтобы...

...С ним что-то случилось...

... Я сойду с ума, если с ним что-то случилось.

Натали была рада помочь красивому незнакомцу с щедрыми чаевыми, и в красках расписала, как доехать до старого дома, в котором, кто бы мог подумать, водятся ночные духи. Она нарисовала на клочке бумаги карту и приписала несколько цифр, которые являлись ее номером телефона. Аарон улыбнулся и попрощался, сделав вид, что не заметил номер, а девушка была такой робкой, что притворилась, будто цифры появились там по волшебству и вовсе ее не касаются.

Забравшись в Бьюик, Аарон внимательно рассмотрел карту, а затем завел двигатель. Солнце светило ему прямо в глаза, поэтому он надел солнечные очки и, глянув в зеркало заднего вида, обнаружил на пороге кафе Натали. Да, девушка она славная, но у него уже есть подруга (причем совершеннолетняя). Если Пола узнает о том, что он флиртовал с официанткой, она вырвет ему печень и продаст на черном рынке: «Кобелиная печень, недорого».

Ята-Бохе был небольшим, но очень живописным городком с огромной площадью, на которой высился фонтан с тремя лебедями и полуобнаженной женщиной посредине. Аарон задержал на женщине взгляд, изучая ее неидеальные пропорции, затем отвернулся. Повсюду были понатыканы лавки мороженщиков. Уличные торговцы продавали газировку и местные соки из яблок и груш. Аарон из любопытства купил стаканчик (попросив, чтобы налили сок в его личную кружку), но тут же выплюнул его содержимое. Сок был прокисшим. Дурной знак.

Он спросил, как доехать до Ночного дома, где живут духи, и жители с удовольствием объяснили ему, куда сворачивать и какие переулки стоит избегать, потому что они либо тупиковые, либо туда не протиснется его зеленый Бьюик. Местные взглядами облапали его малышку, и Аарон то улыбался от гордости, то морщился от ревности.

Когда время клонилось к ужину, Аарон наконец-то припарковался у того самого дома, где, по словам отца, во всю кипела работа. Аарон встревоженно выбрался из машины и направился к воротам дома. Они не открылись, ― так заржавели и заросли плющом, что сдвинулись только на сантиметр. Тогда Аарон обошел территорию дома по периметру, но наткнулся на каменные стены со старомодными шпилями. Он вернулся к воротам и вгляделся в особняк.

Дом как из фильма «Ужас Амитивилля», — подумал Аарон, содрогнувшись от этой идеи. Это был последний раз, когда он остался на «ночное кино» в доме Эры. Его чуть не стошнило, а она преспокойно съела сначала свой бутерброд, а затем его.

Оттягивая неизбежное — проникновение на территорию ночных духов, Аарон сперва позвонил в сотый раз отцу. Затем прослушал сообщение от Эры о том, что она обратится в полицию, если он не объявится. Решив связаться с ней (а также Ирвингом, Наполеоном, Скарлет, Алисой и Верой) чуть позже, он убрал телефон в карман и подошел к каменному забору. Если он позвонит Эре сейчас, она запугает его жуткими рассказами до смерти. Так что лучше позвонить ей позже и в красках рассказать о страхолюдном доме в Ята-Бохе, который она тоже непременно должна посетить.

Напрягая мышцы на руках, Аарон подтянулся, затем перекинул ногу через забор, стараясь не слишком наклоняться, чтобы не пришпилить самого себя, и спрыгнул в высокую траву по другую сторону забора. Аарон тут же содрогнулся, представив, какие твари живут в высокой траве, и как они, увидев его ноги в белых кедах, тут же вгрызутся в его кожу и заразят страшными заболеваниями. Аарон побежал, высоко поднимая ноги как на спортивной тренировке. Со стороны это казалось комично, он напоминал длинногоного светловолосого кузнечика, если, конечно, у кузнечиков были бы волосы, но Аарон не задумывался об этом, пока не остановился у белой парадной двери с облупленной краской.

Аарон запыхался, отросшие волосы, собранные в пучок, разметались по лицу. Подергав на груди футболку, чтобы отлепить ее от вспотевшего тела, он прошел по открытой веранде к окну и заглянул внутрь, приложив ладони к глазам. Ничего не видно, кроме размытых силуэтов мебели.

— Отец! — зычно крикнул Аарон, мощным кулаком постучав в дверь, и на руках вздулись вены. Аарон подумал, что зря он орет как оглашенный на частной территории, но даже тревога не победила страх за отца.

Внутри дома по бездушным коридорам прокатилось зловещее эхо.

Из дерева выбилась пыль, он чихнул.

Сердце отозвалось на каждый удар кулаком: БАМ! БАМ! БАМ!

Аарона опять атаковала тревога. Это были крошечные злобные человечки, тыкающие в его обнаженную кожу иглами:

... А вдруг что-то случилось?

И еще сотня болезненных уколов в области затылка.

В марте Томасу исполнилось сорок пять лет, вдруг у него сердечный приступ?

Тык-тык-тык.

Или на него обвалилась стена?

Аарон поежился, задирая голову и оглядывая дом. Он выглядел так, будто вовсе не прочь придавить кого-нибудь своей серой стеной или просевшей крышей.

— ОТЕЦ! — Аарон несколько раз пихнул дверь, затем обшарил порог и панель над дверью, клумбы с засохшими цветами и подоконники в поисках ключа или отмычки, или хоть чего-нибудь, чтобы вскрыть дверь, но ничего не обнаружил. Какой-то частью сознания Аарон понимал, что здесь повсюду пыль, бактерии, или вообще он может поцарапаться и занести инфекцию, но страхи отступили на задний план. Там, черт возьми, его отец. И если ему придется расшибиться в кровь, он это сделает.

Кроме отца у меня никого нет, — стучала в голове Арона одна единственная мысль. Он выпрямился, опять огляделся и нахмурился.

Может быть это вообще не тот дом? Он просто-напросто поверил на слово первой встречной девушке. Может это не тот дом...

— Может не тот?.. — пробормотал Аарон, доставая мобильный телефон и перечитывая сообщение от отца, а затем рассматривая фотографию того самого дома. Он вернул мобильный телефон в карман и опять огляделся, желая убедиться, что его никто не видит. Дом был изолирован от проезжей части разросшимся яблоневым садом и акациями.

После этого Аарон сомневался лишь секунду.

Но секунда прошла, и он решился. Он взял с земли увесистый булыжник и с размаху запульнул в боковое окно. Тишина взорвалась звоном стекла, огрызки которого скрылись в недрах дома, как и камень. Аарон воровато огляделся по сторонам, прислушался к звукам (не бегут ли с ружьями соседи) и затем забрался внутрь дома, стараясь не думать о том, что здесь как пить дать тусуются бомжи и другие темные личности.

К счастью, еще даже не начало смеркаться, и Аарону не было так страшно, как если бы он забрался сюда среди ночи. Косые лучи солнца падали на дощатый пол сквозь разбитое окно, подсвечивая пылинки, вальсирующие в воздухе. Внутри дом оказался точно таким же, как парень представлял: серые стены с коричневыми и зелеными разводами плесени, вонь, умноженная жарой, горы хлама по углам.

Аарон поморщился, вздрогнув с головы до ног, и, отряхнув руку о штанину, зажал ладонью нос и рот и стал пробираться вглубь дома.

Ужас, ужас, ужас, — у него в голове крутилось только одно слово.

Больше Аарон не стал звать отца. Было ясно, что его здесь нет, и, хоть и страшно было думать о таком, но видимо отца здесь никогда и не было.

Аарон брезгливо пересек прихожую, от которой расходились на второй этаж две винтовые лестницы, и, скрестив руки, принялся подниматься. Рождая каждым осторожным шагом чудовищный скрип, Аарон поднялся наверх и оглядел коридор. Стены были ободраны до «мяса»: сквозь штукатурку был виден камень; побелка осыпалась на пол, въелась белой крупой в доски. Аарон пожалел, что не захватил с собой перчаток. Он толкнул дверь мыском кеда, и та без труда поддалась. Освободившаяся вонь почти сбила с ног. Аарон закашлялся, одной рукой закрывая лицо, а второй отмахиваясь, и попятился. Кажется, в этой комнате сдох огромный зверь. Он не рискнул проверять так ли это и направился ко второй двери, уже готовый к самому страшному.

Дверь со скрипом отворилась, показывая на противоположной стене три узких арочных окна. Отец, решил Аарон, пришел бы в восторг, если бы увидел эти окна. Был ли он здесь на самом деле? И если нет, то почему солгал? А вдруг он не добрался до дома, вдруг по пути что-то случилось?

При этой мысли сердце в груди Аарона сжалось до размеров грифеля от карандаша, и сам он стал маленьким и беспомощным, прямо как в детстве, когда их бросила мама и мир просто не мог оставаться прежним. Он сбежал вниз и поспешил выбраться из утробы-монстра через зубатое окно. Если с отцом что-то случилось, он хотел знать об этом немедленно. Но, боже помоги, хоть бы это оказалось не так! — мысленно взмолился он, глядя на дом в зеркало заднего вида.

...

Полиция в Ята-Бохе не была расположена к работе. Когда Аарон вошел в светлый офис, наполненный под завязку потными людьми в рубашках и штанах, он почувствовал, что голова кружится от жары. Когда он рассказывал одному из детективов о загадочном исчезновении отца, то старался дышать как можно меньше и реже. В здании полиции воздух превратился в запах пота.

Может достать альбом и общаться записками?

— То есть ваш отец пропал, — проговорил толстяк-детектив. Он чем-то неуловимо напоминал Толстяка Робби, приятеля Ирвинга. Видимо этот мужик следует тому же правилу, что и Робби: «Кто не работает, тот не моется», потому что воняло от него знатно.

— Мой отец отправил мне вот это сообщение, — Аарон показал детективу свой мобильный телефон. Мужчина прочел с вежливым любопытством, затем посмотрел на Аарона.

— Это все фейк.

— Фейк? — Аарон непонимающе свел брови.

— Это...

— Я знаю, что такое фейк. При чем здесь мой мобильник и исчезновение отца?

— Тут такое дело, — детектив наклонился вперед, подкатившись на стуле к столешнице и щелкнул пару раз мышкой, взглянув на монитор. — Твой отец не пропал.

Как это — не пропал? А что с ним тогда? И почему детектив Локвуд говорит так уверенно, будто лично знаком с Томасом Хэйли и буквально пять минут назад они созванивались?

Очевидно, все эти вопросы отразились на лице Аарона так отчетливо, потому что детектив фыркнул:

— Успокойся, парень. Я думаю, с твоим отцом все в порядке. — Он думает. — Этот дом не зарегистрирован как место, где ведутся хоть какие-нибудь работы. Ты его видел, дом-то этот?.. Проезжал ведь по пути сюда?

Аарон кивнул: да, видел издалека. Он не признался, что вломился внутрь и даже разбил окно. Если он только заикнется об этом, детектив, вместо поисков отца, просто закроет его в клетке.

— Ну вот, этот дом заперт. Там только молодежь шатается. — Взгляд детектива на мгновение стал подозрительным, но Аарон и бровью не повел. — Твоего отца там не было и нет. Он, думаю, решил сделать себе внеплановый отпуск.

Аарон чуть не подскочил на стуле. Какой еще внеплановый отпуск?! В это время у отца всегда полно работы!

Он стал так тяжело дышать, проталкивая внутрь легких спертый воздух, пропахший кофе и тающей глазурью, что детектив похлопал его по плечу, со встревоженным лицом поинтересовавшись:

— Ты как, парень?

— А как же сообщение?! — перебил Аарон.

— А что с сообщением? — снисходительно уточнил он, опустив подбородок (точнее три подбородка) на грудь. — Твой отец ехал через Ята-Бохе по своим делам, увидел этот дом, сделал фото и отправил тебе, решив создать алиби. Все складывается просто отлично, дело раскрыто. — Аарон раздраженно поднялся на ноги, и, не прощаясь, направился к выходу. Детектив Локвуд крикнул ему в спину: — Эй, парень, погоди!

Он обернулся, и детектив сложил на большом животе руки, откинувшись на спинку кресла. То печально скрипнуло.

— Если я что-нибудь узнаю, обязательно скажу тебе.

Аарон вернулся к столу и оставил свой номер телефона, решив, что детектив Локвуд не так уж и плох. Он даже пообещал, что будет отслеживать подозрительные поступления в больницу.

Когда Аарон забрался в салон Бьюика, отогнав от него парочку любопытных детей и даже двоих подростков весьма агрессивного вида, ему в голову пришла совсем дурацкая мысль, что детектив Локвуд был прав, и отец решил устроить себе выходные. Тогда зачем лгать? Зачем нужно было посылать то сообщение и даже прикреплять фотографию?

Аарон завел двигатель и отъехал от здания полиции. Часы показывали 18:47. Он знал, что не дотянет до Эттон-Крик, если не отдохнет, поэтому решил переночевать в одном из придорожных мотелей. Мозг настолько затуманился, что ему казалось, что исчезновение отца — проблема самого отца, а он, Аарон, должен просто улечься на кровать (не думая о том, кто спал на ней до него) и сомкнуть веки. Конечно же, Аарон не был глупцом, о нет! — перед тем, как отправиться в свое небольшое путешествие, он хорошенько подготовился, прихватив с собой постельное белье, и (не стоит смеяться) подушку. Он терпеть не мог спать вне дома.

К девяти часам вечера Аарон мог думать только о том, как плюхнется куда-нибудь в горизонтальном положении и уснет. Затем, уже на свежую голову, взглянет на сложившуюся ситуацию иначе и поймет, что все-таки стряслось с отцом.

Управляющий мотелем совсем ему не понравился: скользкий тип с фальшивой улыбочкой и лебезящим голосом. Он даже ни словом не обмолвился о том, что под мышкой у Аарона была подушка, будто все его постояльцы ходили с такими.

— Это лучший мотель! Это лучший номер! Это лучший город! — без остановки твердил управляющий, пока Аарон шел за ним по коридору к нужной двери. Он не произнес ни одного предложения, не употребив слова «лучше», и когда они вошли в тот самый лучший из лучших номер, Аарон почти ожидал, что он наградит этим званием и двуспальную кровать, и тумбочку, и даже шторы на окне: «Это лучшая кровать! Это лучшая тумбочка! Не поверите, сэр, но это лучшие шторы во всем мотеле!» Но управляющий промолчал и откланялся, пообещав, что Аарона никто не потревожит.

Едва передвигая ногами, он первым делом застелил поверх заправленной кровати свою простынь, кинул сверху подушку, а затем плюхнулся сверху ничком и тяжело, даже с каким-то удовлетворенным рычанием вздохнул. В сознании вяло закопошилась мысль, что нужно было проверить матрасы, но Аарон был слишком уставшим. А еще он не вымыл руки, не говоря уже о том, чтобы почистить зубы.

Сон одолел его быстро; снился вновь старый дом, снился отец: «Я был в кафе, взял для тебя номер телефона Натали!», снился детектив Локвуд, размахивающий потными волосатыми ручищами перед его лицом: «Да вон же твой отец, в морге!» На этом страшном моменте Аарон так испугался, что вытряхнул себя из сновидения. А затем он ошалело огляделся, пытаясь понять, где находится.

Не в морге.

Вокруг было темно, в окно с занавесками заглядывала полная луна. Почувствовав под пальцами прохладную ткань простыни, Аарон разжал кулак, выровнял дыхание и опустился назад на постель.

Снилась какая-то чушь!.. ― подумал он, позволяя векам тяжелыми плотными шторами опуститься на глазницы. И вдруг где-то совсем рядом что-то грохнуло, да с такой силой, будто бомба разорвалась в соседнем номере, и Аарон тут же подскочил, как ужаленный.

Он сел, насторожившись каждой клеткой своего тела, и гипнотизирующим взглядом посмотрел на дверь. Кто-то пытается вломиться в номер, ― подумал он, а затем его посетила совсем глупая мысль: ― Это духи из проклятого дома!

Несколько долгих минут длилась усыпляющая тишина. Аарон даже успел почувствовать, что веки вновь наливаются тяжестью, а мысли становятся путанными. А затем вновь ― БАМ!

Аарон вскрикнул. Он бухнулся на кровать и закутался в простыни. Он старался не думать о том, что лежит на кровати как аппетитный кусок пирога, ведь все-таки в комнате никого не было и никто не собирался сюда войти, конечно нет!

Аарон пытался затаить дыхание, но будто запыхался. Ему никак не удавалось набрать полные легкие воздуха, будто что-то мешало. Он осторожно отодвинул с глаз влажные от пота волосы и прислушался к звукам, доносящимся из-за простыни.

Кто-то шел по ковру прямо в его сторону.

Кто-то прямо в эту секунду ступал по ковру, стараясь не шуметь ― Аарон явственно услышал осторожные шаги, приминающие короткий ворс ковра.

Он задрожал, прижав колени к животу и накрыв локтями голову. Ему хотелось очутиться где-то далеко-далеко в эту минуту, где-то в безопасности. А тем временем к его постели уже приблизилась неведомая тварь и Аарон увидел ее громоздкие очертания на фоне луны, льющейся в окно.

Тень, нависшая над его кроватью, ждала.

Аарон почувствовал, как у него жжет от страха в уголках глаз, но он ведь не собирался зареветь от страха?

Неужели он действительно заплачет? Почему-то мысль, что он заревет как девчонка ужаснула его так же сильно, как и то, что кто-то прямо в эту секунду молчаливо завис у его кровати.

Аарон сморгнул, и белки его глаз будто шкарябнуло наждачной бумагой. Когда он сморгнул снова, у нижних век собралась болезненная влага. Существо продолжало стоять у его кровати, напротив его лица. Оно не двигалось и не проявляло враждебности. Но от этого Аарону стало еще страшнее ― чего оно хочет? Чего ждет?

Аарон услышал в своих висках пульс, а затем пульс прекратился. Чудовище подняло свою громоздкую руку с длинными запястьями и ветвями согнутых как при болезни пальцев. Эта рука потянулась в сторону Аарона. Он услышал скрип, будто пальцы увеличивались в размерах, росли, тянулись побегами в сторону белоснежной простыни, пахнущей порошком.

Аарон завопил, когда его убежища коснулась кожа твари, и в приступе панической атаки стал барахтаться на кровати, запутавшись в простыне как в похоронном саване. Он откатился к краю кровати и упал на ковер. Не помня себя от страха метнулся к двери и выпрыгнул в коридор, так хлопнув дверью, что табличка с номером комнаты весело подскочила.

Аарон врезался в стену, тяжело дыша и прижимая к груди оба кулака. В них была зажата простынь, лежащая на плечах на манер белоснежного плаща. Ослепленный ярким светом, льющимся из старинных ламп вдоль всего коридора, он болезненно нахмурился и несколько секунд буквально не двигался.

Что это было? Что это только что было? Что это было за чудовище? ― голосил его внутренний голос, в то время как внешне Аарон был абсолютно спокоен, только глаза были широко открыты и не моргали.

Две или три секунды прошло в полной тишине ― из комнаты не доносилось ни звука. Аарон задался вопросом, как та тварь с пальцами-крючьями могла беззвучно проникнуть в его номер, ведь у него очень чуткий сон. Но поиск ответа на этот вопрос пришлось отложить ― до его навостренных ушей вновь донеслись подозрительные звуки: грохот стекла, удар о комод с одеждой, скрип пружин кровати.

Аарон точно вообразил все эти детали в мозгу, когда воззрился на запертую дверь номера с табличкой «23».

Звуки борьбы! Надо срочно позвонить в полицию, позвать Бейтса! ― подумал Аарон, но вместо этого он вспомнил о чудовище из своей комнаты, о том, что чуть не надул от страха в штаны и о том, что теперь из его номера не доносилось ни звука.

Вдруг ему все привиделось от усталости? Вдруг у него и сейчас галлюцинации?

Аарон на цыпочках прокрался к двери с табличкой «23» и явственно услышал отчетливый стон, наполненный болью. Это была женщина. И она вот-вот готова была потерять сознание.

Аарон не знал, что ему делать, он до смерти перепугался. Он застыл, будто кто-то заколдовал его, не мог сдвинуться с места. Пока там, в соседнем номере, мучили девушку, он не шевелился, накинув на плечи простынь на манер плаща, будто какой-то супергерой.

― Ирвинг ― зайчишка-трусишка! ― вспомнил вдруг он насмешливые вопли Эры. Ее лицо всплыло перед его глазами настолько реально, что Аарон отшатнулся ― уж очень близко она стояла.

― Ты же помнишь, что все самое страшное происходит в таких вот домах? ― спросила она.

― Эра, ― пробормотал он вслух, а в его груди потеплело и что-то уплотнилось. Этим «что-то» Аарон Хэйли мог назвать «решительность». Лицо Эры Годфри, сияющее лицо с трещинкой на нижней губе, с круглыми щеками и пушистой челкой, с ясными большими глазами, в которых начисто отсутствовал страх, придало Аарону невероятных сил.

Эра положила на его плечо свою теплую ладонь и нажала пальцами на кожу.

― Держись, Аарон! Ты сможешь! ― услышал он, а затем кивнул, отдал Эре первобытный страх, который сковал ему руки и ноги увесистыми кандалами, и, схватившись за дверную ручку, с силой повернул и толкнул.

К его изумлению и ужасу дверь отворилась.

Звук, который должен был последовать, превратился в знакомый жутковатый скрип тянущихся в его сторону пальцев-крючьев. Будто кто-то царапал по стеклю ногтями:

― Впусти меня. Взгляни на меня.

Аарон взглянул, не отворачиваясь. Дверь медленно открылась, и он увидел всю сцену разом, половину деталей достроив в своем воображении.

В комнате их было несколько: один — высокий мощный бугай с бритой головой и татуировкой прямо на затылке; второй — худой и щуплый рыжий парень с бородкой. Вид из окна загораживала еще одна фигура, но Аарон не успел разглядеть ее, ведь между этими тремя на полу лежала совсем юная светловолосая девушка. Аарон увидел худощавое полураздетое тело с выпирающими сквозь кожу ребрами, светлые длинные волосы, купающиеся в струящейся от ее головы луже крови, и неестественно вывернутые ноги. И она не дышала и не двигалась.

В полоске света, льющейся из открывшегося дверного проема, Аарон видел густую, будто клубничный джем, лужу крови, растекающуюся по ковру и впитывающуюся в короткие ворсинки.

А дверь все еще скрипела, будто открывая страницу за страницей ужасную книгу с отвратительными иллюстрациями, изображающими насилие.

Аарон подумал, что ему все снится, но затем вобрал в легкие солоноватый аромат крови, смешавшийся с запахами плесени и пота, и понял, что это не сон, все происходит взаправду. Только что на его глазах трое парней убили девушку.

От лица Аарона отхлынула вся кровь, он отшатнулся назад. Его одним махом будто окунули в чан с ледяной водой, и он наглотался кусочков льда, которые теперь царапались внутри, пытаясь выбраться наружу, разорвав горло. Аарон захлопнул ладонью рот и, отвернувшись в сторону, лицом к концу коридора, согнулся пополам и упал на колени. Тошнота задела небный язычок, и Аарон еле сдержался, сглатывая кислоту, обжегшую щеки.

Поборов приступ, он выпрямился и вдруг...

Увидел, что комната пуста.

Аарон зажмурился. Еще секунду назад он подумал, что ему конец — он ведь едва не наблевал на месте преступления под взглядом тех самых преступников, ― и вдруг все исчезло?

Нет, я так больше не могу! С меня хватит! ― заорал Аарон, и его горло царапнул болезненный комок, он понял, что произнес слова вслух, а не про себя. И пальцы-крючья, и его тяжелое дыхание, блокированное тонкой тканью белоснежной прости, и тонкие гладкие волосы незнакомки, и осколки зеленой безвкусной вазы, раскинутые веером по ковру в сторону двери ― все детали разом навалились на Аарона, а затем он побежал по коридору, даже до того, как дал своим конечностям осознанную команду двигаться.

Аарон сбежал вниз, чтобы выяснить у управляющего кто был в соседнем номере. Ему ведь не могло все привидеться? Аарон, должно быть, потерял сознание, и за это время преступники сбежали. И еще этот яркий ослепляющий свет, вгрызающийся в глазные яблоки...

Что это было?!

Аарон Хэйли, работник «Криттонского вестника», иллюстратор детского журнала и фотограф, сын известного архитектора просто не мог видеть галлюцинаций! Аарон не впервые бодрствовал двое суток, во время завалов на работе он мог спать всего два-три часа в день и ничего не случалось. Ему никогда, никогда не мерещились такие жуткие картинки, такие странности!

Управляющий мотеля, увидев взмыленного Аарона, подскочил со своего места, отшатнувшись от конторки, будто к нему подбежал разъяренный пациент психлечебницы. Управляющий отметил, что его чудной постоялец зачем-то обмотался поверх футболки и джинсов простыней на манер древнегреческой тоги.

— Кто был в двадцать третьей комнате?! — пролепетал Аарон, ударив ладонями по деревянной стойке. Увидев жилет Бейтса, весь в крошках, Аарон вдруг почувствовал себя еще грязнее прежнего.

— Никто. — Управляющий испуганно сглотнул, и, стараясь говорить спокойно, добавил: — Кроме вас в этом мотеле нет постояльцев.

Аарон во второй раз за последние десять минут почувствовал себя так, будто его сейчас вырвет. Его колени подогнулись, и он плюхнулся на небольшой диванчик у стены.

Управляющий отеля, поняв, что посетитель не станет нападать на него, успокоился и вышел из-за стойки.

— Можно спросить, что именно вы увидели? — Вопрос долетел как издалека. И голос, который задал этот вопрос, Аарону абсолютно не понравился, особенно когда приобрел торжествующие нотки. — Понимаете, в моем мотеле водятся привидения. Вы можете подумать, что у каждого мотеля есть свои скелеты в шкафу, но только у нас зарегистрировано больше всего случаев жалоб от постояльцев.

Не удивительно, — подумал Аарон и, вскинув голову, посмотрел на часы. Ему было плохо, он хотел спать и есть.

— Здесь видели писателя, который покончил с собой на первом этаже в шестой комнате. Чувствуете, да? — заговорщицки спросил управляющий, и Аарон перевел на него взгляд. Глаза блестят, губы изогнуты в улыбке. — Число шесть! А еще здесь были убиты две молоденькие девушки два года назад. Теперь они вынуждены скитаться...

— А в двадцать третьей комнате кто-то умер? — перебил Аарон.

Управляющий мотеля задумался.

— Не знаю... — он постучал указательным пальцем по острому подбородку. — Но думаю, да. Скорее всего.

Так, с меня довольно!

Аарон поднялся на ноги и заявил, что сию секунду съезжает. Управляющий огорченно поджал губы, но не стал переубеждать. Он, должно быть, всерьез воспринял состояние своего постояльца: встрепанные волосы, расширившиеся глаза, красная каемка вдоль нижних век, учащенное дыхание. Да еще и простынь эта, которая волочилась следом как шлейф свадебного платья.

Когда Аарон спустился через минуту вниз и отдал ключ, управляющий сказал:

— Ах да, там была убита девушка! Какие-то наркоманы вломились в комнату... — он говорил с такой поспешностью, будто собирался на духу успеть выложить все душераздирающие подробности. Словно думал, что это заставит Аарона остановиться и вернуться в номер. Но тот лишь прижал к себе подушку и поспешил наружу. Только забравшись в Бьюик и отъехав от проклятого места на безопасное расстояние, он вспомнил как, прежде чем спуститься с сумкой вниз, дрожа от страха подошел к комнате «23» и, подергав ручку двери, чтобы убедиться, что внутри нет трупа, не смог попасть внутрь, потому что номер был заперт на ключ.

...

Аарон решил уехать подальше от Ята-Бохе, позвонить Ирвингу и попросить его с помощью приятелей из полиции разобраться с этим чертовым городом. Что-то с ним было не чисто, и не только Аарон об этом знал, но и, казалось, все в городе знали. Чего только стоит тот Норман Бейтс со своим жутким мотелем и страшилками. Подумать только, этот парень гордился тем, что в его мотеле свел счеты с жизнью какой-то там писатель! Да, Эре бы точно понравилось это местечко, ― раздраженно думал Аарон.

На приборной панели горела невеселая цифра 2:20, и Аарон решил не торопиться. Он знал, что не заметит, как уснет за рулем и тогда быть беде, поэтому купил в круглосуточном магазинчике на заправке кофе, с улыбкой выслушал от продавца комплименты по поводу его «машинки» и вернулся в салон. Как только парень закрывал глаза, он будто опускал жалюзи, позволяя вернуться картинкам: белое тело с длинными ногами и руками, вывернутыми под неестественным углом, коричневая юбка задралась, обнажая бедра в синяках, простая блузка без рукавов с цветочным орнаментом, разорванная на груди. И когда эти страшные и пугающие изображения вернулись, Аарон уже не смог их стереть. Будто проиграв их повторно, он навсегда укоренил мертвое тело незнакомой девочки в мозгу.

Заправившись кофе, Аарон двинулся в путь, но остановился у чудовищного дома, купающегося в сумерках. После пережитых ужасов в мотеле, Аарон посмотрел на дом по-другому, вспоминая слова Натали о ночных духах. Когда он проник внутрь было еще светло, а сейчас — ночь. Вдруг духи дома пробудились?

А вдруг духи пробудились и что-то сделали с отцом?

Аарон заглушил двигатель и выбрался наружу. Что-то не пускало его назад в Эттон-Крик.

Он не мог поверить, что страх не настолько силен, чтобы вжать его ногу в педаль газа и мчать домой.

Поэтому да, что-то, или (страшно об этом думать) кто-то, не пускает его домой.

Кто-то намеренно запер его в этом городе.

Прохладный ветерок коснулся рук Аарона, и он поежился, продолжая вглядываться в дом за ограждением. В темноте он выглядел иллюстрацией для готической открытки, которая точно понравилась бы Эре: темное небо со сгустками серой пудры, полная луна в ореоле бледно-желтого свечения. Сам дом выглядел величественным и заброшенным одновременно. Когда-то здесь жили люди, — эта мысль посетила Аарона внезапно. Сейчас сложно поверить в то, что когда-то в комнатах, с горами мусора по углам, кто-то спал.

Зря я сюда приехал, — отчетливо подумал Аарон. После пережитого (исчезновение отца, убийство девушки, призраки) он не хотел столкнуться лицом к лицу еще и с домом монстром.

Внезапно Аарон услышал какое-то подвывание, и его сердце ушло в пятки.

Да что же это за день такой?! — он сжал кулаки, замерев на месте и прислушавшись. По позвоночнику прокатилась тревога, на затылке волосы встали дыбом. Голову посетила идиотская идея, что девушка-призрак из мотеля могла последовать за ним сюда.

Я должен был спасти ее, но не спас, и поэтому она мстит.

Аарон испуганно обернулся, а затем зайцем прыгнул к автомобилю и, забравшись в салон, запер все двери на замок. Только после этого из его скованных легких вырвалось дыхание, а сердце сбавило обороты. Он внимательно следил за дорогой через ветровое стекло, затем, вспомнив о самых ужасных фильмах, посмотрел в зеркало, проверяя, нет ли кого на заднем сидении. Заглянул под кресло. Там никого не оказалось.

Ну, все, с него довольно!

Он завел двигатель, включил фары, и именно в эту секунду, когда вспышка света спугнула ночь, Аарон что-то увидел.

Хлопок. Хлопнуло будто у него в мозгу.

Он не заметил, как на лужайке у боковой стены дома кто-то появился, и даже моргнул несколько раз, решив, что ему вновь мерещится, а затем вспомнил слова детектива Локвуда о подростках.

Наверное, это кто-то из них, — успокоил себя Аарон.

Небо стало серым под цвет грунтовки, поэтому он отчетливо рассмотрел, как у кустов обжимается какая-то чересчур страстная парочка. Он испытал облегчение: эти ребята не боятся находиться рядом с проклятым домом, и Аарону тоже пора прекратить впустую тратить время, катаясь по сомнительным достопримечательностям Ята-Бохе. Этот город мог много чего предложить людям вроде Эры Годфри, и мало чего людям вроде Аарона, которые уважают спокойствие, жизнь без кошмарных приключений, включающих в себя вандализм, видения и исчезающих отцов.

Бьюик медленно покатил вдоль дороги на самой низкой скорости. Под ногами гудел пол, на рычаге передач сжалась ладонь, скрипнула обивка руля. Аарон повернул голову в сторону парочки, всмотрелся в сплетенные фигуры, чувствуя себя каким-то извращенцем. Но что-то было не так. И дело даже не в том, что Аарон пережил самый отвратительный день в своей жизни, видел привидений и познакомился с мотелем Бейтсов, — тот парень, кажется... душил свою подругу.

Аарон ударил по тормозам, не отводя взгляда от происходящего.

Руки крепко сжимали шею девушки.

Что?..

Дрожа всем телом, Аарон со второй попытки отстегнул ремень и, схватив мобильный телефон, вышел из машины. В его горле тоже появился болезненный спазм, он тяжело сглотнул.

Она уже не держалась на ногах, они, будто сосиски, изогнулись. Он любовно опустил ее на землю, покрытую высокой разросшейся травой, опустился на одно колено и погладил лицо, бережно убирая волосы.

Что, черт возьми, здесь творится? — вопил мысленно Аарон. Он уже перебежал дорогу, в крови взревел адреналин, кровь фонтаном ударила в затылок.

Чтобы вызвать полицию, он отключил фонарик, а потому остановился посреди лужайки. Через минуту он вновь зажег свет и что-то увидел.

Снова хлопок в его голове. Двое с лужайки куда-то подевались.

Аарон заметил подвальную дверь, ведущую куда-то вниз, еще раньше днем, она была прикрыта травой. Конечно, Аарон не был таким дураком, чтобы лезть туда. Теперь он, запыхавшись, остановился, посмотрев на место, где за кем-то захлопнулись деревянные дверцы.

Не за кем-то, а за убийцей. И жертва все еще там, с ним.

Разве я так долго говорил по телефону, что он успел затащить девушку внутрь? А может мне все привиделось? — думал Аарон, чувствуя водоворот черного и серого цветов между ребрами.

— Это все молодежь, — сказал бы детектив Локвуд, сложив большие лапищи на внушительном круглом животе, набитом едой быстрого приготовления. Но Аарон почувствовал, что здесь что-то большее. Будь здесь молодежь, — логично рассудил он, — я бы слышал шум.

Но шума не было.

Шу-ма-не-бы-ло.

Вот что было странно. Тот тип душил свою подругу, сжимал на ее дыхательном горле обе руки, положив ладони друг на друга, вжимал ее светловолосую голову в траву, опускался ниже, что-то шептал, тащил ее в подвал.

Но шума не было.

Аарон все медлил перед дверцами, ему было страшно лезть вниз, и он надеялся отговорить себя.

Если бы Аарон позвонил Ирвингу для консультации, стоит ли выходит из безопасного и уютного салона Бьюика, чтобы проследить за непонятно кем, тот бы со вздохом старшего брата приказал ехать домой.

Но Аарон знал, что они не просто любовью занимались на лужайке (кто вообще так делает?), и не просто так скрылись в этом подвале. Он утащил ее, свою жертву, в подходящее логово, чтобы закончить дело — чтобы убить.

Поэтому Аарон не позвонил Ирвингу. Он про него вообще-то даже не вспомнил (и ни про кого из многочисленных знакомых). Единственное, о чем он подумал, было «отец» и «призраки». Каким-то чудом эти два слова смешались в коктейль, и Аарон, не ведая, что творит, наклонился и потянул дверцу за кольцо.

Эра бы сказала, что в него вселились духи. Аарону и самому казалось, будто им что-то повелевает. Он был настолько вымотанным, что хоть и держал глаза широко открытыми, казалось видит длинный и яркий сон. На его тело волнами накатывал то жар, то холод, он потел и его мутило.

Стараясь не издавать ни звука в предрассветной тишине, он нырнул в подвал. Под сонные веки тут же тысячами иголок впились сырость и холодный воздух. Аарон остановился и попытался расслышать чьи-нибудь шаги внизу на лестнице, но слышал лишь свое собственное размеренное дыхание. Освещая себе путь фонариком, он стал спускаться вниз, осторожно переступая с носков на пятки.

На последней ступени он увидел свет, льющийся из-под подвальной двери, — значит, внутри дома кто-то действительно есть. Хоть это Аарону не привиделось. Он с облегчением усмехнулся, но тут же, осознав, в какой опасной находится ситуации, перестал улыбаться и на цыпочках приблизился к двери. Уставившись перед собой в никуда, он прислушался.

— У тебя такие красивые волосы... — Аарон с трудом разобрал мужской голос с хрипотцой. Затем послышался вдох, полный наслаждения, — я хочу их.

— Ты хочешь мои волосы? — их обладательница рассмеялась, и Аарон нахмурился. Он сосредоточил взгляд на двери, которая отделяла его от парочки. Какой же он в третий раз за сегодня идиот! Воображение сыграло с ним злую шутку, а он повелся, во второй раз проник на чужую собственность, а теперь шпионит за парочкой, которая собирается благополучно перепихнуться. И не стоит забывать о том, что он влез в этот грязный вонючий подвал, трогал болезненного цвета стены с блестящими волнами слизи, дышал этим мерзким воздухом...

Аарон выругался и отвернулся, проехавшись светом от мобильного телефона по кирпичной стене. Он увидел отвратительное существо с тысячью лапок и скривился. Желание убраться отсюда как можно скорее завладело каждой клеткой его мозга. А затем он услышал:

— Нет, прекрати, мне больно.

И застыл.

— Отпусти.

— Тебе ведь понравилось, а?

Аарон обернулся к двери, но, к сожалению, он не мог видеть сквозь древесину, какой бы старой та не была. Переборов страх, он вплотную приблизился к злосчастной двери, осмотрел навесы на предмет ржавчины, а затем приподнял ее за ручку, чтобы не скрипела, и медленно, так медленно, будто от этого зависела его жизнь, приоткрыл. Совсем чуть-чуть, но этого хватило, чтобы заглянуть краем глаза в комнату.

Аарон вспомнил, что это столовая. При свете дня длинный прямоугольный стол человек на двадцать и несколько целых стульев не казались столь зловещими. Парочка расположилась у правой стены рядом с кучей обгоревшего хлама, поверх которых лежали содранные с пола доски — видимо, кто-то пытался разжечь огонь.

Аарон присмотрелся и похолодел. Он отчетливо увидел на шее девушки белые словно мел пальцы. Она откинула голову назад, волосы скрывали лицо.

Аарон на одну долю секунды подумал, что они целуются. В это легко было поверить (он хотел в это верить!). Но эта славная мысль исчезла в ту же секунду, как и появилась: она исчезала как по волшебству — едва появлялась следующая буква, предыдущая исчезала.

А затем Аарон услышал хрипы, и девушка вскинула руки и принялась нещадно царапать запястья своего душителя. Она пыталась дотянуться до его лица, скрытого в тени, но он лишь покачал головой, тихо рассмеявшись.

Проклятье, — подумал Аарон, — черт, черт, черт.

Пальцы сжались на девичьем горле плотнее, будто пытались пройти сквозь кожу, мышцы и кости и соединиться в замок.

А затем, не думая ни о чем и даже не осознавая, когда дал себе команду двигаться, Аарон распахнул со скрипом железную дверь и с топотом побежал внутрь дома.

— ЭЙ!

Неужели это его голос — дрожащий, будто кленовый лист на ветру, высокий, с истерическими нотками?

Когда Аарон заорал, незнакомец выпустил горло девушки из тисков. Она безвольно упала на пол, не чувствуя ни боли, ни холодка, поднимающегося от прогнивших досок. И Аарон, и преступник, опустили взгляды к ее телу, распростертому между ними, будто какая-то граница, а затем посмотрели друг на друга.

Аарон сжал кулаки и тяжело задышал, напрягшись всем телом, будто против него стоял не человек, а дикий зверь.

И затем вдруг человек напротив поднял руку и помахал Аарону, будто они были лучшими друзьями. Аарон в недоумении моргнул, меньше чем на секунду закрыв глаза, а когда взглянул перед собой, больше никого не увидел.

Только девушку, по-прежнему лежащую перед ним.

Аарон замешкался, но затем встряхнулся и возобновил деятельность. Он опустился перед девушкой на колени и приложил два пальца к вене на ее горле. У нее все еще был слабый пульс.

— Все будет хорошо, — пообещал он ей, — скорая уже в пути.

Аарон отрешенно убрал разметавшиеся по ее лицу волосы и оторопел.

Не может быть.

Нет, нет, нет, не может быть!

Аарон осел на пол, схватившись за волосы — девушкой перед ним оказалась та самая милая официантка Натали.

Для Аарона Хэйли все, все, что казалось важным вплоть до этой секунды, перестало существовать.

А Натали Локвуд в последний раз вздохнула и ее сердце остановилось.

***

Когда Аарон добрался до своего дома, он едва держался на ногах. Его качало из стороны в сторону, как лодку в шторм, когда он поднимался на лифте, поэтому ничего удивительно, что когда он входил свою квартиру, то едва не сшиб с тумбочки, стоящей у двери, коллекционную модель форда, доставшуюся ему от дедушки.

Стянув кеды, Аарон направился к себе в комнату и упал ничком на кровать. Тут же заныла поясница от неудобной позы и, кряхтя и постанывая, он перевернулся на спину и накрыл голову подушкой.

Этот день длился очень долго, — подвел Аарон итог, затем тут же поправил себя: — Фактически, это два дня, а не один.

Он отправился вчера в Ята-Бохе и вернулся только сейчас, в половине десятого вечера. Адски устал, не спал два дня, его мучили призраки, полиция и исчезновение отца, с которым так ничего и не было решено.

Аарон из последних сил поднялся на ноги, чтобы задернуть бархатные черные шторы. Его всегда нервировала мысль, что кто-то мог подглядывать за ним из окон дома напротив (хоть и было темно, а он жил на пятом этаже). Затем он вернулся назад, приказывая своему телу расслабиться. Скрипнул матрас, и почему-то этот звук защемил сердце. Аарон вспомнил окровавленный матрас в проклятом мотеле, где, как любезно разъяснил Норман Бейтс, живут призраки. Изображение с окровавленным матрасом, наполовину съехавшим со старой кровати, цепочкой подвел к другому: трое парней стоят, склонившись над трупом полуобнаженной девочки.

Затем картинки в голове закружились чудовищно-ярким калейдоскопом, в котором преобладали красные, черные и серые цвета. Мысли не давали спокойно расслабиться и уснуть. Поэтому Аарон, чувствуя во всем теле жар и головокружение, ушел на лоджию, где стоял мольберт, и принялся рисовать. Свежий воздух Эттон-Крик выжимал из его легких запахи старого постельного белья, мусора, легкий аромат цветочных духов Натали. Аарон нарисовал ее несколькими штрихами, четко обозначив высокие скулы, мягкие губы с трещинкой на нижней, зеленые глазищи. В заброшенном доме ее глаза были закрытыми, но Аарон отчетливо помнил их там, в ресторанчике, когда она объясняла ему, где находится дом.

Аарон не сумел остановиться на Натали и, подняв руку выше и покрепче сжав палитру, принялся рисовать человека, убившего ее. Какого цвета у него были глаза? Аарон не мог вспомнить — он видел лицо незнакомца в сумраке; помнил только, что кожа у него была очень светлой, а под глазами темные круги.

И шрам.

У Аарона запылали уши, когда он воспроизвел в памяти тот ужасный шрам, вертикально пересекший левую часть лица через глаз. Каково это, жить с таким дефектом?

А затем Аарон вспомнил, как незнакомец помахал рукой и исчез, вспомнил, что было после этого и зажмурился, гневно вздохнув. Он вспомнил все свои ощущения, когда понял, что перед ним Натали, вспомнил, как не смог сдержать тошноту, вспомнил, как побежал в свою машину, чтобы прополоскать рот, вспомнил, как подъехали машины с мигалками и скорая помощь.

Взглянув на небо, подернутое сизыми облаками, Аарон вернулся назад в комнату, чувствуя себя еще более изнуренным, чем прежде, и спал до утра беспробудным сном. Во сне его преследовали дома, наполненные чудовищами, призрачные девушки с изломанными телами, говорящие трупы. Натали, когда он навис над ней на лужайке, схватила его за лодыжку. «Почему ты меня не спас, Аарон? Почему ты позволил ему задушить меня?» — спрашивала она загробным шипением. Такое же шипение он слышал в фильме «Чернокнижник», когда смотрел его с Эрой. Та заснула у него на плече, а он боялся моргнуть — вдруг, когда распахнет глаза, страхолюдная морда будет в сантиметре от него?

Когда Натали уже навалилась на него, придавив своим телом к холодному полу, Аарон с воплем проснулся и подскочил на кровати. Простынь, запутавшаяся в лодыжках, показалась ему руками мертвеца: горячими, разлагающимися и липкими, и он завизжал как девчонка, прыгая вверх-вниз и дергая ногами, а затем свалился на пол и отполз к стене.

Дыхание вырывалось из его горла вместе с болезненными стонами. Паническая атака, вцепившаяся в мозг, отпустила так же внезапно, и Аарон привалился плечом к ножке письменного стола и устало вздохнул. Он чувствовал себя не здоровым и выспавшимся, а пятисотлетней развалиной. Потому все ванные процедуры заняли у него не двадцать минут, как это было обычно, а целый час.

Выбравшись из душа и чувствуя себя значительно лучше, Аарон направился на кухню. Про себя он повторял только одно слово: кофе, кофе, кофе.

— Что за...

Он застыл на пороге и протер веки; широко открыл глаза, словно это могло помочь прогнать видение. Однако никакие манипуляции с глазами не разрушили картинку: на столе все еще стояла сковорода, и из-под крышки поднимался приятный аромат жареной яичницы и бекона. Аарон старался не есть жареное и жирное, но после вчерашнего ужаса мог съесть что угодно. Тем более что в последний раз он обедал (точнее ступил на порог) в Ята-Бохе в кафе, в котором работает Натали. Работала. Больше не работает, потому что она мертва.

Она мертва, а кто-то готовит на кухне Аарона обеды.

Это та девушка, — понял он, отшатнувшись. — Это девушка из мотеля. Или даже Натали. Ведь недаром она сказала, что я виноват, что не защитил ее от душителя... Черт возьми, пресвятая дева Мария!..

Аарон быстро сообразил, что в доме оставаться нельзя, поэтому развернулся, чтобы бежать в свою комнату за всем необходимым. Придется переночевать у Ирвинга, но выбирать не приходится. Толстяк Робби или мстительный призрак-убийца?

Когда Аарон завернул по коридору за угол, то шлепнулся на зад, столкнувшись с отцом. Застонал и поднялся, потирая копчик. Недоверчиво прищурился, воскликнув:

— Папа?

— Сынок! Ты все такой же трусливый, — рассмеялся отец.

Томас всегда был прямолинейным и открытым, а еще — всегда на своей какой-то особенной волне, которую никто не мог словить, даже его родной сын.

— Стой... — Аарон медленно выпрямился, вскинув руки перед собой для защиты, и отступил на шаг назад. То ли из-за сбившегося режима дня, а возможно из-за перспективы быть убитым духом из мотеля, но он не сразу сообразил, кого видит перед собой. — Отец? Это ты? Это ведь ты?

Не дожидаясь ответа, Аарон прыгнул вперед и схватил отца за плечи.

— Конечно я, а кто же еще? — Томас поморщился.

— Где ты был?! — заорал Аарон, обрывая его. Отец шокировано открыл рот, но парень не дал шанса, продолжая возмущаться: — Я как дурак поехал в Ята-Бохе, в дом, который ты, якобы, изучаешь! Переполошил весь город в поисках! А ты?!.. ГДЕ ТЫ БЫЛ?!

Его заполнили противоречивые чувства радости и злости, которые, как оголенные провода, соприкасались и выдавали снопы искр. Аарон раздраженно вернулся на кухню, чтобы выплеснуть гнев в движении.

— Твоя работа? — он ткнул пальцем в сковороду на столе. Ясно, что это не злобный призрак, но все-таки стоит удостовериться!..

— Моя, — ответил отец сомневающимся тоном. Он вошел на кухню, все еще с опаской глядя на сына, будто на дикого зверя, сурка или енота, забравшегося в дом.

— Где ты был? — повторил Аарон бескомпромиссным тоном, ясно давая понять, что не отступится даже несмотря на голодное урчание желудка. — Я искал тебя, не мог дозвониться...

— Сынок... — Томас замялся, нервно вытирая ладони о новенькие джинсы. И футболка на отце тоже новая, — отметил Аарон подозрительно. Отец не из тех, кто следит за модой.

— У тебя и прическа новая? — Аарон в ужасе свел брови. — Что происходит?

— Аарон...

— Что происходит?

Отец сделал огромный вдох; его мощная грудь поднялась и опустилась. Это было чертовски долго, — Аарон успел обдумать все наихудшие варианты что могло случиться, варианты, которые привели к тому, что отец сначала исчез куда-то, а теперь это — новая одежда, прическа.

— Ты женился? — осведомился он, нервно дернув правым веком. Отец фыркнул:

— Нет, парень, ты что. — Томас, казалось, расслабился, но Аарон знал, что это ложь. Плечи отца были все еще напряжены, и глаза настороженно изучали сына несмотря на легкомысленную улыбку.

— Значит все хуже, чем я предположил, — вслух произнес Аарон. Отец раздраженно скрестил руки.

— Иногда я жалею, что ты посещал курсы по психологии.

— Всего два занятия по часу. Что ты сделал?

— Мыстоеймтерью снова вместе, — быстро ответил Томас и вздохнул, будто бы облегченно.

— Я не разобрал ни слова.

— Почему ты так злишься?

— Почему? — хмыкнул Аарон, тоже скрещивая руки на груди. Они с отцом теперь находились в разных концах кухни и между ними стоял стол с волшебной сковородой. Аарон старался не смотреть на нее и не дышать глубоко. От злости это было сложно. — Потому что я звонил тебе, но ты был недоступен! Я думал, тебя похитили! Когда приехал в Ята-Бохе, чуть не рехнулся — это был чертов заброшенный дом! — Аарон сам не заметил, как потерял контроль и начал орать. — А потом я решил переночевать в мотеле, и там увидел призрак! А еще позже стал свидетелем...

Аарон не договорил. Он сам не знал, что тогда случилось, и в этом еще предстояло разобраться. Он собирался заняться этим сразу же, как только отец объяснит, что происходит.

— Мы с мамой снова вместе, — после минутного молчания мягко произнес он; голос был сладким как мед, поэтому мозг Аарона не смог понять слова. То есть речь ведь не могла идти о той женщине?

— Какой мамой?

— Твоей мамой. Я знал, что ты будешь против.

Аарон свел брови.

— Но ты говорил, что у меня нет мамы.

— Господи, сынок, я же тебя не в капусте нашел! — отец хохотнул, но, взглянув в серьезное лицо сына, перестал смеяться. — Прости, Аарон, я знал, что ты будешь против, поэтому, проезжая мимо Ята-Бохе, я увидел тот дом и отправил тебе фотографию. Я не знал, что ты поедешь туда...

— Я тебе звонил, — перебил Аарон.

— Сынок, — позвал отец, призывая парня к здравомыслию, — я не знал, что все так получится. Я отправился в небольшое путешествие с твоей мамой, и, зная тебя и твой характер, решил немножко... подождать.

— П-п-подождать? — переспросил Аарон, отлепляясь от подоконника и делая неосознанный шаг к отцу. В его голосе появились опасные нотки. — Чего ты собрался ждать?

— Я не то имел в виду...

— Ладно, не хочу об этом слышать, — отрезал Аарон, раздраженно падая на стул и пододвигаясь к столу. — Я не ел со вчерашнего дня, — при этих словах он зыркнул на отца исподлобья, — знаешь ли, искал своего единственного пропавшего родственника. Черт! — воскликнул он, когда правый рукав халата упал в сковороду, и опять посмотрел вверх, будто Томас был виноват в рассеянности сына. Тот ответил ему спокойным взглядом, и это разозлило Аарона еще сильнее, потому что он почувствовал себя пятилетним ребенком.

— Налить тебе молока? Или сока? — мягко спросил отец, и Аарон кивнул, вяло наблюдая за тем, как Томас идет к холодильнику и скрывается за дверцей. Он решил не злиться на него за то, что тот провел выходные с женщиной, которая, в общем-то, отказалась от Аарона, потому что отец не исчез, с ним все было в порядке. Но если бы он сразу сказал правду, я бы никогда не поехал в Ята-Бохе и не встретил призраков.

— У тебя нет молока, — сказал отец, — но есть сок.

— Там есть молоко, — буркнул Аарон. — Соседка дала.

— Нет тут никакого молока, — возмутился отец, потому что подумал, что сын мстит ему, вводя в заблуждение. Аарон поднялся и подошел к холодильнику, раздраженно ворча. Он пододвинул отца и пошарил взглядом внутри. Пахло жареным мясом, которое готовил на костре Ирвинг позавчера, и Аарон поморщился от отвращения.

— Где молоко? — изумился он. Они с отцом переглянулись и одновременно пожали плечами. — Оно было здесь.

— Ну, так теперь нет.

— Боже, — Аарон отшатнулся и прикрыл рот ладонью, в ужасе распахнув глаза. — Это девушка-призрак.

— Сынок... — отец со вздохом закрыл холодильник. — Призраков не существует. Нет ни призраков, ни молока, — подвел он итог. — Что же с тобой там случилось, в Ята-Бохе?

Аарон все еще непонимающе смотрел на холодильник, а когда Томас задал последний вопрос, поинтересовавшись, что же случилось в этом чертовом городе, полном призраков, Аарон увидел перед собой слабоосвещенную комнату «23», полоску света, влившуюся внутрь, людей, склонившихся над девушкой.

— Сынок... — Томас коснулся его плеча, и Аарон подпрыгнул.

— Ничего. — Он пожевал внутреннюю сторону щеки. — Я должен сходить в магазин. За молоком.

— Аарон... — Томас встревоженно наблюдал за тем, как глаза сына стали стеклянными, как напряглась челюсть.

— Молоко, наверное, закончилось, — он продолжал говорить, как запрограммированный робот. — Я его выпил. Надо купить.

Больше Аарон не воспринимал попыток Томаса поговорить с ним, он полностью отключился, погрузившись в свои мысли. В мысли, где этой ночью, когда он спал, она проникла в его квартиру, просочилась сквозь дверь и улеглась рядом с ним на постели, мягко проникая сквозь покрывало; в мысли, где девушка-призрак, кем бы она ни была — Натали или неизвестной из мотеля, — выпила из его холодильника молоко.

Когда Аарон вышел из подъезда и, погруженный в раздумья, направился в сторону магазина, он не заметил, как из автомобиля, припаркованного у дороги, вышел человек и направился следом за ним. Аарон все не мог выкинуть из головы мысль, что кто-то пробрался в его дом, кто-то выпил молоко, а может быть причинил еще какой-нибудь ущерб.

Зачем я поехал туда? — корил себя Аарон. — Нужно было заняться газетой, а не этим глупым расследованием. Отец отправился в путешествие с той женщиной? Ну полный бред, не может того быть... Столько лет Томас жил без нее, и вдруг все позабыл? Неужели Томас забыл те холодные ночи, когда Аарона не с кем было оставить, а потому сын шатался по нежилым домам? Сколько ночей Аарон спал в спальнике то в одной новостройке, то в другой? Сколько дней они ели одну только овсяную кашу и низкосортный хлеб, потому что денег ни на что не хватало? Сколько дней Аарон думал, что мать ушла из семьи из-за него, из-за грязного вредного мальчишки?

Прежде чем зайти в магазин, он сделал остановку в интернет-кафе и просмотрел новости о Ята-Бохе. Увидев свое отражение в черном экране монитора, Аарон ужаснулся: волосы дыбом, лоб в морщинах, челюсть напряжена.

Просидев пятнадцать минут в Интернете, Аарон так и не нашел никаких новостей о Натали или еще каких-нибудь странных происшествиях в Ята-Бохе.

Что же делать? — размышлял он. — Как выяснить, что на самом деле случилось с Натали?

Полный сомнений и тревог, Аарон вышел из кафе и вернулся домой, но внутрь входить не спешил. Отец сошелся с той женщиной. Боги, он сошелся с ней. С той женщиной, которая... из-за которой...

Аарон так хлопнул дверью Бьюика, что задрожало стекло. В ту же секунду его опалили злость и раскаяние.

― Прости, милая, прости... ― шепнул он, погладив машину по дверце. В следующую секунду Аарон подскочил, как ужаленный ― в окно машины постучали.

Матерь Божья! ― воскликнул про себя Аарон, уставившись через стекло на детектива Локвуда. Выглядел он неважно: тяжелые синюшные мешки под глазами, въевшаяся морщина между кустистых бровей, яростные глаза. И ярость детектива была направлена на Аарона.

― Открывай! ― рявкнул детектив, и Аарон подскочил, затем шокировано щелкнул кнопкой и открыл дверь. Детектив Локвуд ввалился в машину, сидение скрипнуло. Аарон бы сказал, чтобы гость был аккуратнее, но был слишком ошарашен его внезапным появлением.

― Где моя дочь? ― спросил детектив Локвуд, уставившись на Аарона таким взглядом, будто если он не ответит немедленно, он снесет ему голову ребром ладони. Мужчина сжал мясистые кулаки на коленях, и Аарон поежился.

― Я не знаю, о чем вы, ― сказал он дрогнувшим голосом.

― Знаешь. Ты говорил с ней. А затем она исчезла!

Аарон боялся отвести взгляд от детектива Локвуда, таким он был раздраженным, но в его мозгу уже заворочались с тревожным скрежетом колесики, становясь на место, и он отвернулся и посмотрел сквозь ветровое стекло ― боится, что детектив, как койот или волк, увидит в его глазах страх.

― Вот, гляди сюда! ― детектив Локвуд сунул ему под нос бумажник. Аарон не хотел смотреть, но его глаза сами нашли фотографию, засунутую в специальный прозрачный раздел.

Натали.

Там была изображена Натали!

Шестеренки в голове Аарона закрутились с такой силой, что его череп затрещал по швам. Он отшатнулся от бумажника детектива, и тот с таким лицом посмотрел на Аарона, что явно решал, а не дать ли ему хорошенькую затрещину.

Аарон Хэйли знал, что даже затрещина ему не повредит так, как эта мысль, эта чертова мысль, которая расширяла его череп изнутри, давила на стенки своими огромными мощными лапищами.

Тебе ничего не привиделось, нет. Натали мертва. Мертва. Она мертва, но ее тело куда-то исчезла. Исчезла.

Я все видел, ― подумал Аарон, вновь возвращая взгляд на фотографию светловолосой девушки. Только утром он рисовал ее, только утром выводил на куске холста ее пухлые губы с трещинкой, ее вспушенные светлые волосы.

Аарон напряженно сглотнул, и посмотрел на детектива.

― Как вы меня нашли?

— О, это было легко. Ты же не думал, что после той шутки, которую ты с нами сыграл, мы тебя так просто оставим в покое?

Шутки? ― Аарон взбешенно уставился на мужчину в потной футболке, но ничего не успел сказать.

― Знаешь, что я думаю, Аарон Хэйли? ― детектив потянулся с нему и схватил его за шиворот футболки. Аарон скрипнул зубами, но сейчас он хотел выслушать обвинения и догадки, а не ссориться, поэтому промолчал, резко вырвавшись из хватки. ― Ты вошел в этот ресторанчик и увидел мою дочь. Она тебе понравилась, и ты увез ее с собой. А затем придумал эту глупую шутку с исчезновением девушки из подвала.

Глазки-бусинки детектива Локвуда впились в лицо Аарона, но он не отвернулся. Его тошнило от высокомерия этого жирного копа, его глупого упрямства и... но тут Аарон подумал. А может детектив Локвуд просто боится поверить в его слова. Он просто боится поверить в его слова, боится поверить в мертвую девушку из подвала.

Ведь мертвая девушка из подвала его дочь ― Натали Локвуд.

— Моя дочь не вернулась домой, а ты был одним из последних, кто ее видел. Тебе есть что сказать?

Последний вопрос детектива Аарон расслышал словно сквозь толщу воды.

Я был прав. Я — всего лишь чужак из Эттон-Крик, приехавший в Ята-Бохе в поисках отца. Они обвинят в убийстве Натали меня.

Когда эта мысль посетила его голову, Аарон на мгновение представил, как выпихивает детектива Локвуда из машины на асфальт, а затем бьет педаль газа. И мчится далеко-далеко, где нет призраков и Натали... но видение тут же рассеялось, когда детектив побарабанил пальцами по приборной панели. Ему было трудно уместиться в той угрожающей позе, которую он принял, жир выкатился из-за ремня брюк, футболка едва не трескалась по швам, одна рука лежала на подголовнике сидения, а вторая — вдоль ветрового стекла на бардачке.

Брам-брам-брам, — поколотил он пальцами, возвращая разум Аарона назад в салон.

— Я ничего не знаю, — наконец сказал Аарон.

— Послушай, парень, я говорю с тобой по-хорошему. Скажи мне, где моя дочь. Где Натали?

Аарон опять вернулся назад во вчерашний день, когда вызвал детективов и они приехали. Аарон что-то лепетал, объясняя, как здесь оказался, как увидел странную парочку, как пошел следом.

— Что ты лопочешь? — перебил тогда громовым басом детектив Локвуд. — Показывай, где тело!

Аарону казалось, что кто-то перемолол его мозг через мясорубку, и теперь в черепе плещется разогретый на солнце фарш. Глаза щипало от боли, желудок сводило тошнотой, но ему кое-как удалось подвести детектива Локвуда и его напарника к подвальным дверям. Он собирался спуститься вниз, но напарник детектива, парень в галстуке, остановил Аарона, взяв за локоть.

— Дальше мы сами, спасибо. Оставайтесь здесь.

Аарон подчинился, втайне радуясь, что ему не придется смотреть на мертвую Натали вновь. Прошло пять или даже больше минут, когда детектив Локвуд заорал:

— Парень, иди сюда!

У Аарона отхлынула вся кровь от рук и ног, заставив застыть на месте. Но детектив Локвуд взбешенно рявкнул ему спускаться, и страшный голос эхом прокатился по каменной лестнице и достиг ушей Аарона. Когда он спускался вниз, он услышал, как детектив говорит своему приятелю, что лучше бы он сразу поехал домой, а не делал эту глупую остановку посреди ночи черт знает где.

Что-то здесь не так, — понял Аарон, спустившись и подойдя к распахнутой металлической двери. — Что-то не так.

Аарон уже в третий раз за день зашел в столовую, и детектив Локвуд посветил на него фонариком.

— Что это значит?

— Где тело, мистер Хэйли? — спросил одновременно с ним напарник в галстуке. Аарон открывал и закрывал рот, тупо глядя на пол, где лежала Натали. Раньше лежала, но не сейчас. Ее не было. Половицы были чистыми, не было ни следов крови, ни отпечатков ног в пыли, — будто никто никогда не ходил по этому полу.

В горле Аарона дыхание застряло колючками, и он с огромным трудом освободил от них легкие. Полная угроз фигура детектива Локвуда переступила с ноги на ногу.

— Ну, и где тело, парень?

Когда Аарон поднял глаза, бледнея и краснея, он наткнулся на злобный взгляд детектива, в котором читались и смиренность, и усталость: «Ох уж эта молодежь со своими розыгрышами!».

Сейчас взгляд детектива был просто злым, без усталости и смиренности — еще бы, ведь его дочь пропала.

— Я рассказал вам, что видел, — сказал Аарон.

― И что же ты видел? Кого ты видел в том подвале, Аарон? Кого ты видел мертвой? ― он так низко наклонился к Аарону, что тот затаил дыхание, лишь бы не дышать потом детектива.

Ему не хватило смелости сказать, что мертвой девушкой, которую он видел, была Натали, его дочь. Ведь в конце-то концов, он не знает, что видел, верно? Тело исчезло. Душитель тоже исчез. Но что, если он спрятал ее, пока я отвлекся? ― подумал Аарон. ― Или все случившееся придумал мой уставший мозг? Но тогда где Натали, если она все-таки жива? Но ведь я думал, что и мой отец пропал, верно? А на самом деле он колесил по стране с той женщиной. Что, если Натали тоже отправилась в путешествие?

Если бы я поторопился, Натали удалось бы спасти.

Аарон не допускал эту мысль, точнее старался не допускать, но она все равно регулярно колотилась в мозг и звучала мерзким язвительным голосом: не помог, не спас, мертва, мертва, мертва.

После тяжелого разговора с детективом Локвудом Аарон вернулся назад в интернет-кафе. Его прежнее место пустовало, на экране все еще была открыта вкладка с местными новостями Ята-Бохе. Там говорилось об Исчезающем цирке (это еще что за чертовщина?!), о конкурсе красоты, который будет проведен двадцать седьмого июня и прочей чепухе. Ничего криминального.

Аарон посидел немного, бездумно разглядывая картинки цирковых шатров, затем, замешкавшись, ввел в поисковой системе «Ята-Бохе, Рэдривер, убийство в мотеле», и ему выпала сотня результатов. Оказывается, Норман Бейтс не солгал: почти в каждом апартаменте был обнаружен труп. Некоторые постояльцы покончили с собой, некоторые были убиты, другие умерли от передозировки или алкогольного опьянения.

Да, хорошее я местечко выбрал, чтобы переночевать.

После десятиминутного просмотра информации, Аарон уточнил запрос: убита девушка от пятнадцати до двадцати лет. Десять совпадений. Аарон просмотрел фотографии погибших, склоняя голову и так, и эдак, приближаясь к монитору и отдаляясь, но так и не смог понять, какую именно из них он видел на полу комнаты номер двадцать три. Аарон долго размышлял, есть ли между ними какая-то связь и почему девушка из комнаты «23» привиделась именно ему, но так и не нашел ответа.

Время пролетело незаметно. Когда Аарон поднял голову, оторвав взгляд от монитора, на улице уже зажигались фонари, освещая улицу мягким желтым светом. Увидев, как мимо большого квадратного окна, напротив которого он сидел, прошел парень с кожаным рюкзаком за плечами, гамбургером в одной руке и стаканом холодного чая в другой, Аарон поморщился от проснувшегося голода и вспомнил о планах посетить супермаркет.

Бросив глупую затею с поиском Натали и девушки, погибшей в мотеле, Аарон отправился за покупками и уже около восьми часов вечера вошел в свою квартиру. На тумбочке лежала записка от отца, накарябанная ровным каллиграфическим почерком: «Не дозвонился. Позвони. Люблю. Не злись».

Вздохнув, парень вспомнил о заявлении отца, что тот вновь встречается с той женщиной, и, смяв записку, достал мобильный телефон и направился на кухню. Он включил голосовую связь и принялся раскладывать продукты по полкам.

— Аарон, ты уже дома? — захрипел голос отца, раздаваясь из динамика.

— Ага.

— Прости, что я не рассказал тебе о маме, — виновато пробормотал Томас, вздыхая, — я ожидал подобной реакции. Но, как бы стыдно мне ни было...

— Ладно, ладно. Давай потом поговорим?

Они распрощались, и Аарон вернулся в свою комнату. Он все еще чувствовал себя разбитым, а теперь еще и понял, что за ним следит детектив Локвуд.

Еще бы: я видел его дочь последним. Она мертва, а я жив. Я здесь, а ее тело исчезло.

Аарон знал, что единственная возможность отвлечься — взяться за краски и кисти. Он снова вышел на лоджию, и, вдыхая свежий теплый воздух, принялся рисовать таинственного незнакомца с чудовищным шрамом через всю левую половину лица. Пока Аарон рисовал, его сердце зачастило: темные-темные глаза, устремленные на него с холста, были точь-в-точь как у незнакомца: два агата в глазницах смотрели на него гипнотически.

Какого цвета у него были глаза? Сколько Аарон не пытался, хмурясь и до жжения под веками вглядываясь в незнакомое лицо убийцы, вспомнить никак не удавалось. Он с легкостью мог наградить его в воображении и зеленым, и голубым, и карим, и черным цветом как сам ад.

В конце концов он выпил Аарона до дна; выжал его душу в кулаке капля за каплей. Чувствуя себя уставшим, будто целый день тягал мешки с мукой, Аарон вернулся в свою комнату и рухнул в кровать.

Сон накатил мгновенно; сначала ему снились красно-черные шатры, точь-в-точь те, которые он видел в сводке новостей Ята-Бохе. Потом ему снился мотель: Аарон бежит к номеру «23» и обжигается о ручку — та раскаленная докрасна. Он знает, что там Натали и ее надо спасти, поэтому обмотал ручку подолом футболки и отпер дверь. Она была там: пальцы ее были белее мела, зрачки широкие — почти полностью закрыли радужку, губы синие, как у утопленницы: «Ты не спас меня, Аарон, почему ты не спас меня?» Он ответил: «Я не успел». Натали в ответ шепнула: «Нет, нет, нет».

— Нет, нет, нет...

Аарон распахнул глаза, будто «нет, нет, нет» Натали прозвучало у него над ухом. Аарон с колотящимся сердцем выпрямился на кровати и прислушался к шумам. Прошло несколько пугающе долгих минут в мертвой тишине. Аарон осторожно вздохнул и пригладил волосы на затылке.

Он точно слышал бормотание у себя над ухом, ему не привиделось.

Что со мной?

Больше всего на свете он хотел вернуться в прошлое, в тот день, когда он заговорил об исчезновении отца с Эрой Годфри.

— Ты же помнишь, что все самое страшное происходит в таких вот домах?

В тот день, в то мгновение, слова Эры прозвучали как шутка, но Аарон вновь воспроизвел их в памяти. «Ты же помнишь, что все самое страшное происходит в таких вот домах?»

Она будто знала, что случится; как будто заранее предвидела, что в том заброшенном доме действительно произойдет все самое страшное.

— Полный бред, — пробормотал Аарон, вставая с кровати и вяло шагая на кухню. Яркий свет, брызнувший ему в лицо из люстр, ослепил, и Аарон застонал. Подавив зевок, он потер спину, чувствуя саднящую боль под левой лопаткой, затем отпер холодильник. Схватив бутылку с водой, Аарон сделал несколько глотков и поежился от холода, лизнувшего горло.

А затем он тупо уставился в холодильник.

Что?

Бутылка с водой бухнулась под ноги и с бульканьем принялась извергать на пол воду. Когда ледяная жидкость коснулась его голых ступней, Аарон сморгнул, а затем вновь тупо уставился в недра холодильника.

Ох, ох, ох...

В голове раздавалось глупое кудахтанье, а затем Аарон поскакал в свою спальню за мобильным телефоном. Мельком глянув на часы, он, не мешкая ни секунды, набрал номер отца.

— Пап! Пап! — заорал он в трубку, когда отец прохрипел вопросительным тоном его имя. — Ты купил молоко? Ты купил молоко? ТЫ КУПИЛ МОЛОКО?!

— Что? Аарон...

— Пап, ты покупал молоко?!

Повисло молчание, которое для Аарона длилось вечность. За это время он уже прибежал назад к холодильнику и распахнул дверцу. Молоко было еще там, а ведь Аарон не удивился бы, исчезни оно вдруг.

— Нет, — наконец ответил Томас на том конце. Судя по голосу, он немного приободрился и понял, в чем суть беседы. — Когда днем ты закатил истерику и высочил из дома, я сразу же ушел.

Аарон свел брови и осторожно, дрожащими пальцами, взял пакет с молоком. Он все еще думал, что это чертово молоко может испариться с его глаз в любую секунду. Но это была та же фирма, что он всегда покупал; пакет был точно так же вскрыт, как всегда вскрывал он. И, что еще хуже, наполовину пуст, каким Аарон его и оставил.

— Пап, — слабым отголоском собственного голоса пробормотал он, попятившись в коридор, — я тебе перезвоню.

Отец попытался что-то возразить, что-то пролепетал, но Аарон отключился. Его ослепил первобытный горячий ужас. Он отчетливо осознал, что больше не может оставаться в этой комнате, в этой квартире, в этом доме.

Аарон, отключив разум, ломанулся прочь на лестничную площадку, едва найдя в себе достаточно смелости, чтобы запереть дверь и не скатиться по перилам, как он часто проделывал в школе.

Запрыгивая в машину, он позвонил Ирвингу и предупредил, что через пять минут будет у него. Сводный брат Эры немало удивился, но пообещал, что попрыскает диван в гостиной освежителем воздуха. Аарон не обратил внимания на колкий комментарий. Он жал на газ, стирая ластиком из своего мозга страшный эпизод «Исчезающее молоко».

...

Ирвинг сидел на ступеньках дома. За его спиной горела лампа, стоящая на дощатом полу, в саду пели цикады и стрекотали сверчки. Когда машина с визгом затормозила у обочины, и Аарон выскочил на тротуар и бегом бросился к калитке, а затем по дорожке к сводному брату Эры Годфри, его сердце стучало так громко, что он не слышал ни пения цикад, ни стрекота сверчков, ни даже вопроса Ирвинга, когда тот вскинул голову и, прищурив один глаз внимательно посмотрел на вечернего гостя. Кажется, Ирвинг спросил, все ли у Аарона в порядке. Тот вспылил:

— Нет, ничего не в порядке. Меня преследует призрак.

Ирвинг не отреагировал так, как ожидал Аарон. Лишь поднял руку с бутылкой из темного стекла, в котором, судя по запаху, находилось пиво, и посоветовал:

— Тебе надо не ко мне, а к Эре, ты же знаешь, это она увлекается подобной чушью.

— Это не чушь, — Аарон скрестил руки на груди. — Говорю тебе: там был призрак!

— Где? — Ирвинг скептически изогнул темно-рыжую бровь. В вечерних сумерках его волосы казались черными, а не рыжими.

Аарон понял, что чтобы добиться от друга, который после смены решил расслабиться в обществе бутылки пива, серьезного отношения, придется ему все рассказать, что Аарон и сделал; он начал с внезапного исчезновения отца, затем перешел к истории о путешествии в Ята-Бохе, где увидел в мотеле «Рэдривер» в комнате номер двадцать три призрака, а затем шепотом рассказал об убийстве Натали, дочери детектива Локвуда, свидетелем которого стал.

Аарон завершил историю высказанным подозрением о призраке в его квартире.

— Я думаю, что это они, думаю, за мной последовали призраки из Ята-Бохе. Либо Натали, либо та девушка из мотеля.

— У тебя что, бред? — спросил Ирвинг, ставя пустую бутылку на ступеньку между подошв домашних тапок. — Слушай, у меня был трудный день. Я только что вернулся из цирка, где эти трюкачи заявили о незаконном проникновении, и...

— Я когда-нибудь нес подобную чушь? — оборвал Аарон раздраженным тоном. Ирвинг, только-только собравшийся распрощаться с другом, напрягся. Ответ на его вопрос был отрицательным. Аарон всегда был тем, на кого можно было положиться. Его одержимость порядком, граничащая с психическим расстройством, вычеркивала из его жизни все странности и ужасы. Он ненавидел мистику, тайны и загадки — все то, что так любила сводная сестра Ирвинга. Аарон был приземленным парнем, который верил исключительно в себя и свои силы. И еще — он никогда в своей жизни не лгал, по крайней мере не Ирвингу, а они знакомы уже добрую сотню лет.

— Ты ведь понимаешь, что все, что ты мне рассказал, звучит как бред сумасшедшего? Нет, постой, ты заявляешься сюда среди ночи и начинаешь говорить о призраках, и хочешь, чтобы я... Нет, не пойми меня превратно, но я готов слушать это от своей сестры, а не от тебя.

— Я только хочу, чтобы бы выяснил все об убийствах в мотеле и попытался отследить эту девушку, Натали Локвуд. Я хочу знать, куда она подевалась, ― процедил Аарон раздраженно.

— Как ты себе это представляешь?

— Я без понятия, — отрезал Аарон. — У меня своя работа, а у тебя своя. Я — фотограф и иллюстратор, а ты — служитель закона порядка. Думаю, тебе не составит труда попросить друзей покопаться в базе данных или где там еще у вас содержится информация обо всех пропавших без вести. Натали должны искать, ведь ее отец коп. А о «Рэдривер» я попытался найти информацию в интернете, но там нет ничего полезного — одни городские легенды. Ну что, сделаешь?

Аарон уставился на Ирвинга буравящим взглядом и впервые подумал о том, что не будь он лучшим другом его сводной сестры, парень выпнул бы его со двора уже на второй минуте истории о призраках. Но судя по спокойному выражению лица Ирвинга, догадаться, о чем тот думает, было невозможно. Детектив, черт его дери, — посетовал Аарон, — наверное, привык напяливать на рожу это нечитаемое выражение.

— Ты приехал из-за призрака или из-за Натали? — вдруг спросил он. Аарон хотел вспылить (какая разница?!) но передумал, и ответил лишь спустя мгновение:

— Я замешкался на секунду, а она уже была мертва. — Ирвинг свел темные брови и отвернулся. Часть его лица тонула во тьме, но вторая часть демонстрировала понимание. — А если бы успел...

— То и ты был бы мертв, — закончил Ирвинг жестким голосом. Аарон не нашелся, что ответить, да и не знал, нужно ли что-то говорить. У него этим вечером была одна цель: заставить друга помочь, а не вызвать жалость.

— Ладно, — наконец сказал тот, рассеянно проведя пятерней по волосам. — Я поищу информацию. Поднимайся, идем в дом. Я, как и обещал, продезинфицировал для тебя покрывало и достал новое полотенце из шкафа.

Аарон даже не шелохнулся, не говоря уже о том, чтобы последовать в дом. Ирвинг насмешливо посмотрел на него сверху-вниз:

— Так ты идешь или нет?

— Я просто не знаю, что страшнее, призрак или стафилококк.

Ирвинг хохотнул, рывком склонился и подхватил со ступеньки пустую пивную бутылку.

— То, как ты это говоришь... ну, я бы не раздумывал. — Ирвинг пожал плечами и прислонился к столбу, подпирающему навес. — Но знаешь, над чем я бы задумался. Когда ты спал в последний раз?

— Не знаю. Сегодня.

— Да, но вспомни: всю неделю вы на взводе из-за этого безумия, связанного с Весенним фестивалем. Еще ты побывал в жутком заброшенном доме и призрачном мотеле. Ты плохо спал и ел, жил постоянно в каких-то бактериях. Как думаешь, может быть, та пачка молока, которая исчезла, а затем появилась в холодильнике, тебе привиделась? — Ирвинг вопросительно изогнул брови и улыбнулся.

***

После возвращения с рынка бабушка заперлась в своей комнате, позабыв о телескопе и слежкой за соседями (ну или за кем, или чем, она следила), и даже отложив на неопределенный срок идею готовить джем и тыквенную кашу.

Грэйси не вышла на послеобеденный чай и не спустилась к ужину. Когда я постучалась в дверь и попыталась войти, то наткнулась на глухую стену молчания. Будто в комнате никого не было. Будто бабуля, когда я засела за окончание первой главы романа, вдруг ни с того ни с сего собрала чемодан и сбежала. Я разозлилась от этой вопиющей несправедливости.

Я стала свидетелем чего-то необъяснимого, невероятного, пугающего! Так почему бабуля делает вид, что огорчена больше меня? Она мне не поверила, я же пыталась просто поступить правильно!

А что ― правильно? ― спросил меня внутренний голос. Я опешила от его холодной рассудительности. ― Правильно по-твоему ― это ломиться в чужую машину в поисках несуществующего мальчика?

― Он существовал, ― возразила я, ― мальчик существовал, он был реален.

― Существовал где? ― продолжил внутренний голос давить. ― Был реален в какой из вымышленных реальностей?

Мне стало тревожно, даже тревожнее чем обычно, а ведь у меня итак было много поводов для беспокойства: Скарлет считала, что в Исчезающем цирке находятся ее родители. Я тоже видела нечто необъяснимое на рынке ― похищение ребенка. Похищение, которое какая-то часть моего мозга (возможно больная часть мозга) предсказала давным-давно. Ко всему прочему еще и Аарон не отвечал на звонки, уехав в свой странный дом на поиски отца, и теперь бабуля Грэйс заперлась в комнате.

У меня было для всего этого одно на удивление просто объяснение, при этом лишенное логики и здравого смысла.

Исчезающий цирк.

В Исчезающем цирке небезопасно. Я знала это, знала до того, как пролезла под забором, знала до того, как Скарлет сказала, что видела родителей и знала до того, как встретила в шатре какое-то неведомое чудовище и нашла фотографию Ти. И даже до того, как оказалось, что Данте Тильманн Второй имеет двойника, жестокого и жуткого двойника. Как раз это меня не удивляло.

Удивляло другое.

Я заранее знала, что в исчезающем цирке небезопасно. Это было абсолютное знание, вложенное мне в мозг, первородное знание, которое могло бы передаваться из поколения в поколение от предков.

В Исчезающем цирке не-бе-зо-пас-но.

Вот, что говорил мне инстинкт самосохранения.

Я не сомкнула глаз всю ночь, и спать не хотелось.

Распечатка, на которой было окончание первой главы, лежала рядом со мной на кровати, пока я сидела, прислонившись спиной к изголовью, и безостановочно прокручивала каждый из эпизодов ночи и дня.

Эти разрозненные, разбросанные по столешнице огрызки фотографий никак не могли сложиться в одну панораму. Это были разные, несовместимые сюжеты. Дом Харрингтонов и Данте Тильманн Второй с его просьбой не слепить его ярким светом фонарика. Внезапное появление в городе Исчезающего цирка. Две идентичные ситуации с фотографиями: на одной незнакомка, а на другой ― Ти. И обе принадлежали (скорее всего) Данте Тильманну Второму.

Он сказал, что пришел навестить друзей из особняка и добавил вскользь, что давно не был в городе. Это ведь правда: Исчезающий цирк в последний раз промелькнул в Эттон-Крик в две тысячи восьмом. Тогда еще особняк принадлежал не городскому совету, а Дориану Харрингтону. Видимо, Данте Тильманн Второй его давний друг.

Самым отвратительным было то, что в этой истории ничего не сходилось. Я пыталась притянуть эти окровавленные ошметки один к другому, но они просто скользили в пальцах, не желая липнуть друг к другу.

После полуночи моя тревога достигла пика. Я сгрызла ноготь на большом пальце правой руки до крови и остановилась только когда почувствовала боль. Мысли хаотично вертелись на карусели, перескакивая с одного на другое. Фотография Ти, Данте-Фокусник и Данте Тильманн Второй, исчезнувшие родители Скарлет. И по кругу. По кругу назад: безумное выражение лица Скарлет, когда она забралась в мою машину и сказала, что ее родители вернулись, Данте, заставивший меня поклясться, что я никогда не вернусь в цирк, и фотография Ти.

Фотография Ти выбивалась из общей картинки из той реальности. Она не имела никакого смысла там, в шатре, в Исчезающем цирке. Она была несуразной, нереальной, нелогичной.

Я написала Ти еще одно сообщение, уже левой рукой, потому что правая болела:

«Срочно позвони мне!»

Затем отправилась в ванную, открыла шкафчик над раковиной и посмотрела на пузырьки таблеток.

― Ты принимаешь свои таблетки, Эра?

Я достала желтую пластиковую баночку, которая с легкостью умещалась в ладони, сжала ее крепко-крепко. Меня бросило в жар и в холод, стоило только представить, что пилюля окажется у меня во рту, не говоря уже о том, чтобы проглотить ее. Затем я закрыла глаза и поставила проклятую баночку на место. Глаза я открыла только когда хлопнула дверца.

Нет, я не могу так поступить. Не могу продолжаться кататься на этой адской карусели настроения ― вверх и вниз, вверх и вниз.

Дрожа от волнения, я снова достала баночку с лекарством и съела таблетку.

Теперь все должно быть хорошо.

***

В девять утра я открыла глаза и села на постели, коснувшись ногами в носках пола. Носки были гарантией того, что я усну быстро и не буду просыпаться среди ночи. Сегодня этот фокус не сработал, бессонница оказалась сильнее всяческих ухищрений.

Перевязав большой и указательный пальцы, я спустилась вниз.

Бабуля Грэйс все еще не вышла из своей комнаты, зато наблюдала за мной, когда я выводила из гаража велосипед. Увидев, как в окне ее спальни шевельнулась шторка, я испытала такой прилив ослепляющей злобы, что на секунду захотела бросить велосипед на газон, вернуться в дом и выяснить с бабулей Грэйс отношения. Но я усилием воли взяла себя в руки и вышла за ворота.

Почему она так себя ведет?

Нет, я знала, почему бабуля Грэйси так себя ведет ― она просто боится. Но мне бы хотелось, чтобы она подошла и сказала о своих страхах глядя мне в лицо, а не наблюдала украдкой из своей комнаты, отгородившись от меня стенами.

Мне хотелось оправдаться, рассказать бабуле, что со мной приключилось, рассказать о безумном знакомстве в особняке Харрингтонов, рассказать о Фокуснике и его фокусах, рассказать о странном Исчезающем цирке и родителях Скарлет.

Но раз она молчит, я тоже не стану разговаривать.

По-прежнему пребывая в дурном расположении духа, по пути к Скарлет я свернула на СТО. Но и здесь удача не собиралась мне улыбаться: оказалось, у Ти выходной и она уехала на Криттонскую реку. Это не было бы странно, если бы речь шла о другом человеке. Но речь шла о девушке, которая ни дня не могла прожить без своих машин.

Остаток хорошего настроения, плескающийся где-то на дне сознания, я потеряла в тот момент, когда подкатила к автобусной остановке. На боковой стенке остановки был наклеен огромный яркий плакат, оповещающий о появлении Исчезающего цирка в Эттон-Крик. Плакат наполовину закрыл рекламное объявление о начале Весеннего фестиваля и приковал взгляды не только людей, ждущих свой транспорт, но и некоторых прохожих.

Я подошла поближе, чтобы рассмотреть, что написано на плакате.

«Исчезающий цирк приглашает вас на шоу!

Здесь оживут все ваши потаенные желания и страхи»

Здесь оживают все желания и страхи, ― разве не это случилось ночью со Скарлет? И со мной, если уж на то пошло? Разве не ее желание увидеть родителей, исчезнувших десять лет назад осуществилось, и разве не мой страх, что Скарлет вновь погрузится в поиски, приобрел реальные очертания?

Я не знала, что и думать. Все, что было связано с Исчезающим цирком, казалось нереальным, волшебным. И волшебство это было дурным.

Наконец-то подошел долгожданный автобус, и я заволокла внутрь велосипед и устроилась на сидении. Путь в Коридор страха был неблизкий ― час езды на другой конец города.

***

Проезжая по улице мимо заброшенного дома с привидениями, в котором жил профессор Харрингтон, я даже не остановилась, лишь быстрее закрутила педалями велосипеда.

Вот и особняк Скарлет Фабер. Наводящий ужас дом, как и все остальные старинные особняки в Коридоре Страха, стоял на опушке леса. Перед воротами стоял рекламный щит, на котором большими черными буквами было написано, что в левой части особняка имеется офис похоронного бюро, и обращаться нужно по такому-то и такому-то номеру и спрашивать господина Фабера. Рядом с рекламным щитом выстроились в ряд могильные плиты и памятники.

Обойдя эту шеренгу, я вошла через высокую кованную калитку, нажав нужный пароль на кодовом замке, и проехала еще несколько метров на велосипеде. Вокруг стояла мертвая тишина несмотря на обед. Солнце припекало прямо в макушку, и мне не терпелось зайти в дом и выпить чашку холодного чая или стакан лимонада.

Только бы дедули Фабера дома не было! ― взмолилась я, поднимаясь по лестнице и стуча в дубовую дверь.

Конечно, можно было бы подумать, что мы с дедулей Скарлет должны были найти общий язык. Это же я ― та самая девушка, которая не одну ночь провела на Старом кладбище в поисках нужного вдохновения для романа.

Вот только пугало меня в мистере Фабере вовсе не то, что однажды он предложил мне выбрать гроб на любой вкус (я всерьез заинтересовалась ценами на гробы для достоверности фактов в романе) и даже прилечь в него (чего я делать, конечно же, не стала).

Дело в том, что после всякого разговора с дедулей Скарлет у меня в душе оставался очень неприятный осадок. Он любил поговорить о смерти, и говорил с таким упоением, будто боготворил ее, восхвалял, будто все происходящее в нашей жизни — нечто вроде пролога для истинного существования, существования за занавесом.

Ну и, конечно, заснуть на кладбище на лавочке — это одно, но в гробу, — совсем другое дело.

Наконец дверь открылась и на пороге во всей красе возник мистер Фабер. На нем были очки для чтения как у господина Пуаро из романов Агаты Кристи, и длинный темно-серый домашний халат с широким поясом. Из-под халата выглядывали короткие белые штанины и босые ступни. Хвала небесам, ногти на ногах дедули Скарлет были аккуратными.

— Здравствуй, милая Эра, здравствуй! — он радушно распахнул дверь, приглашая меня внутрь. Несмотря на то, что мое сердце дрогнуло от разочарования и дурного предчувствия, которое всегда атаковало мою грудь при столкновении с мистером Фабером, я улыбнулась, и, поздоровавшись, переступила порог и прошла в небольшой светлый вестибюль с начищенными до блеска деревянными полами, от которых шел холодок.

— Я бы очень хотел побеседовать с тобой, Эра, — произнес мистер Фабер, шагая в прохладную гостиную с распахнутыми настежь французскими окнами. Он обернулся, чтобы проверить, иду ли я следом. — Нам на днях доставили несколько новых гробов из дуба и вишневого дерева. Думаю, они пришлись бы тебе по вкусу.

Что-то сомневаюсь, — подумала я, но вслух этого не сказала.

Войдя в гостиную и приблизившись вслед за мистером Фабером к журнальному столику, на котором лежала стопка книг с мрачными черными, темно-коричневыми и фиолетовыми корешками, я вдруг представила, как в эту же секунду за нами наблюдает из особняка Грэйси.

Будто читая мои мысли, мистер Фабер склонился над столешницей и достал из-под книг утреннюю газету, при этом как бы невзначай поинтересовавшись:

— Как там Грэйси?

С самого приезда она пыталась подглядывать за вами в подзорную трубу, — опять подумала я, но вслух ответила, что бабуля отлично поживает, все такая же веселая и озорная, и была бы не прочь, если бы мистер Фабер пригласил ее на утренний кофе.

Он кивнул, будто действительно собирался последовать моему совету, хотя ясно было, что никто из них первый не пойдет на уступку.

Подойдя ко мне, он протянул газету «Красные примечания» и с гордостью воскликнул:

— Взгляни, обо мне написали статью! Вот, прямо здесь, здесь, на седьмой странице! Упомянули в связи с тем, что я предоставил несколько гробов для Весеннего фестиваля в одном из шоу ужасов.

Шоу ужасов, гробы... — Аарон будет в восторге, подумалось мне.

Я вгляделась в страницу, и вдруг едва не выронила «Красные примечания» из пальцев — слева от квадрата, куда была заключена статья о ключевом участии мистера Фабера в организации Весеннего фестиваля, было написано черным жирным шрифтом: «Пропала Натали Локвуд — дочь детектива», а немного ниже описаны данные девушки: внешность, рост, в какой одежде ее видели в последний раз, номер мобильного телефона, по которому можно связаться с семьей.

Удивилась я вовсе не из-за того, что в соседнем городке пропала девушка. Эттон-Крик не впервые слышит о чудовищных исчезновениях, здесь это не в новинку. Меня поразило кое-что совсем другое.

Я видела Натали Локвуд раньше.

Фотография, напечатанная в газете «Красные примечания» была точно такой же, какую я нашла в особняке Харрингтонов, только черно-белой. Я вернула фотографию с улыбающейся Натали Локвуд назад Данте, и снимок исчез в кармане его штанов.

А вот теперь и Натали исчезла.

Прямо после того, как Данте предупредил меня держаться подальше от Исчезающего цирка.