Муха

Три дня. Прошло уже три дня с того утра, когда Миккейла стояла в гостиной Вивьен, в домашней футболке, с измятым фото в кармане и дрожью в пальцах. С тех пор всё было будто в мутной воде — офис, работа, обрывки сна на раскладном диване и вежливое молчание Ви, за которое Микки всё больше чувствовала себя обузой.
Она сидела за компьютером, щёлкая по слоям в Figma, но мысли плавали далеко от интерфейса. Клиент прислал список правок, которые надо внести до вечера, но она в сотый раз открыла соцсети. Снова: имя, фамилия, город. Ничего. Только одна из девочек, кажется, сменила фамилию. Может, вышла замуж. Остальные словно провалились.
Фотография лежала в сумке, уже почти тёплая от её прикосновений. Лица на нём были знакомыми и одновременно далекими — как будто не с ней всё это было, а с какой-то другой, гораздо более отвязной девчонкой с лиловым блеском на губах, которая не волновалась ни о ком, кроме себя самой.
Она не хотела злоупотреблять добротой Ви. Даже если та не задавала вопросов, не смотрела с укором, не дышала нервозностью или неодобрением— это молчание начинало давить. Она заслуживала объяснений. Может, она могла бы... хоть что-то сказать. Может, Вивьен даже смогла бы дать совет. Хотя бы послушать.
Микки потёрла виски, сохранила макет и поднялась. Телу требовалась передышка, разуму — тишина. Она направилась в туалет. Офис был полупустой: пятница, половина сотрудников на удалёнке.
Внутри — чисто, как всегда. Она закрылась в одной из кабинок, села на крышку унитаза, прижала ладони к лицу. Несколько глубоких вдохов. Всё под контролем. Всё нормально.
И тут — скрип двери.
Кто-то вошёл.
Обычное дело. Микки даже не шелохнулась.
Но потом — звук шагов, затянутый как будто кто-то двигается в замедленной съемке. Тяжёлых. Уверенных. И кашель. Мужской, грубый, сухой. Она замерла. Сердце застучало.
Щелчок замка. Открылась первая кабинка.
Потом вторая.
Потом третья.
Она слышала, как скрипит каждая дверь, как медленно кто-то идёт мимо.
До её кабинки. Останавливается.
Микки вжимается в себя, вжимается в воздух, словно это могло спасти или хоть как-то защитить, ведь бежать - некуда. Дышать — страшно. Пошевелиться — невозможно.
Он не дышал. Или она просто не слышала.
Слеза скатилась по щеке, и она даже не вытерла её, за ней еще одна и еще.
И вдруг — разворот. Шаги удаляются. Скрип двери. Тишина.
Она осталась сидеть, обхватив колени. Так и не взглянула, кто это был. Возможно, даже не хотела.
Начала медленно считать до десяти, пытаясь успокоиться, вдох-выдох. Но десятом выдохе с губ сорвался неожиданный вскрик. Маленькая, черная муха на двери кабинки как будто насмехаясь, потирала лапки. Паника вернулась, дыхательная гимнастка уже не спала, Микки опустилась на пол , держась руками за голову и закрыла глаза. Жужжание прямо над ухом не давало сконцентрироваться ни на чем другом,будто намеренно проверяло её на прочность.
Девушка начала смеяться - истерически, беспрерывно, настолько громко что самой стало жутко. Смех не прекращался, даже когда в легких уже не оставалось воздуха, а живот скрутил спазм.
Через несколько минут, всё ещё дрожа, она поднялась, вымыла руки с мылом дважды и, не глядя в зеркало, вышла в коридор. Сердцебиение всё ещё било по вискам.
Она подошла к кабинету Даррена.
— Можно? — голос был чужим.
— Конечно, — он оторвался от экрана, поднял брови. — Всё в порядке?
— Я... — Микки сглотнула. — Отравилась. Тошнит. Голова кружится. Я, наверное, поеду домой пораньше.
Он смотрел чуть дольше, чем было нужно. Как будто что-то считывал. Как будто уже знал. Но быстро нахмурился, озабоченно кивнул:
— Конечно. Отдыхай. Возьми и понедельник, если нужно. И... держи меня в курсе, ладно?
— Угу.
Она уже собиралась выйти, когда он добавил:
— Миккейла. Ты уверена, что это просто еда?
Она обернулась. Попыталась выдавить улыбку. Не вышло.
— Не уверена ни в чём.
И ушла.

Миккейла вышла на парковку, не чувствуя под собой ног. Небо было серым, тяжелым — таким же, как внутри. Её машина стояла на привычном месте, белая и неприметная аккуратно втиснутая между двумя дорогими черными седанами. Она забралась внутрь, хлопнула дверью, вставила ключ — но не завела двигатель.
Просто сидела.
Губы дрожали. Внутри всё будто сжималось в ком, невозможно твёрдый и острый.
Она опустила голову на руль.
И заплакала. Не сдерживая себя. Без слёз в уголках глаз — в голос. С хрипами, с надрывами, с ощущением, что в груди сейчас что-то лопнет. Её трясло. Она рыдала, как будто её сломали.
Мир за стеклом исчез. Осталась только она — маленькая, испуганная, обессиленная.
Тук-тук-тук.
Резкий, быстрый стук в окно.
Микки вздрогнула, резко выпрямилась, пальцы потянулись к зажиганию, к коробке передач. Паника снова захлестнула, кровь застучала в ушах.
Но в следующее мгновение она увидела знакомое лицо.
Вивьен.
Стояла снаружи, с прищуром и тревогой в глазах, кутаясь в лёгкую куртку. Её белокурые волосы были собраны в торопливый хвост.
Микки медленно опустила плечи, дрожащими руками отперла дверь.
— Прости... — прошептала она, когда Ви села рядом на пассажирское сиденье.
Вивьен ничего не сказала. Просто взяла её за руку. Пальцы были тёплые, спокойные, уверенные.
— Я беспокоилась, — наконец сказала она мягко. — Ты ушла, ничего не сказав. Даррен подошёл ко мне — спрашивал, всё ли в порядке. Сказал, ты выглядела... не как обычно.
Микки отвела взгляд. Слёзы снова подступили, но она их сдержала. Слишком устала.
— Я... — начала она, но остановилась. — Я не могу сейчас. Не могу ничего объяснить.
— Я и не прошу, — мягко ответила Вивьен. — Но, может быть, тебе не стоит возвращаться домой одной. Поехали со мной, ладно? Я сварю чай. Или глинтвейн, как ты любишь. Или... просто помолчим.
Микки кивнула. Всё, на что хватило сил.
Вивьен крепче сжала её руку.
Машина завелась с первого раза.

Квартира Вивьен пахла корицей, вином и чем-то чуть обжигающе-пряным. На плите томился глинтвейн, окна отражали тёплый свет гирлянды, и осень за стеклом казалась чуть менее угрюмой. Микки стояла на кухне, наблюдая, как подруга мастерски нарезает апельсины и бросает в кастрюлю палочку корицы.
— Ты уверена, что хочешь пить? — спросила Вивьен, усмехаясь краем губ. — Учитывая, что ты вроде как "отравилась".
Микки выдавила в ответ нечто, похожее на улыбку.
— Не хочу. Но глинтвейн — это лекарство, правда же?
— Почти как мёд с лимоном, — кивнула Вивьен. — Только вкуснее и честнее.
Они сели в гостиной на подушки у балконной двери, завернувшись в мягкие пледы, с дымящимися кружками в руках. Сквозь полупрозрачную штору было видно, как под балконом падают жёлтые листья и кто-то выгуливает собаку в тёмно-синем дождевике.
Миккейла молчала. Несколько раз собиралась начать разговор — рассказать всё или хотя бы часть. Но слова застревали в горле, мысли лихорадочно путались. И вдруг — Вивьен первой нарушила тишину.
— Даррен так беспокоился о тебе. — голос её был лёгким, почти игривым. — Наверное, не моё дело, но... между вами ведь что-то было? Или есть? М?
Микки чуть не поперхнулась вином. Она рассмеялась — нервно, натянуто, но всё же по-настоящему.
— Между нами?.. — Она отвела взгляд, сделала глоток. — Нет. То есть... нет. Никогда.
Но мысль всё же ударила с неожиданной силой. Даррен Симанс. Старше на шесть лет, высокий, вечно растрёпанный, с теми самыми чертовыми кудрями и голосом, от которого даже рабочие правки казались предложениями на совместный вечер. Они работали вместе почти пять лет. Он никогда не вёл себя снисходительно — ни с ней, ни с кем из команды. И от этого, наверное, нравился ещё больше.
Она вспомнила, как пару лет назад он пригласил её на кофе. Неловко, неуверенно. Она тогда растерянно отказала — сказала, что это непрофессионально, что пойдут слухи, что она не хочет, чтобы к ней относились иначе. Даже если он ей и правда нравился. Нравился с самого первого дня.
— У тебя такое лицо сейчас, — хмыкнула Вивьен, — будто я застукала тебя в постели с ним, а не просто задала вопрос.
— Ха, — Микки поджала губы. — Я просто не ожидала, что ты начнёшь с допроса. Где твои пряники и лампа в глаза?
— Я экономлю на лампе. Пряники, кстати, на кухне. Но только если ты признаешь, что Даррен — симпатичный мужчина, и ты об этом знала.
— Я неслепая, — вздохнула Микки. — Но это... не то.
— Не то — пока, — фыркнула Вивьен, подмигнула и сделала большой глоток.
Микки впервые за последние дни улыбнулась искренне.
А потом её взгляд снова скользнул к сумке, где лежала фотография. И сердце чуть сжалось, напоминая — всё это тепло временно. Но так ли это важно сейчас? Микки переводит взгляд на подругу, которая явно о чем-то задумалась, глядя в окно, но почувствовав взгляд на себе, мельком улыбнулась.
— А ты, Ви? — Миккейла заговорщически прищурилась — Ты никогда не рассказываешь мне о парнях.
— Было бы что рассказывать — Микки скептически выгибает бровь, на что Ви мягко толкает собеседницу в плечо. — Правда, уже давно не строю иллюзий на этот счет, не для меня.
Микки пытается удержаться от расспросов, заталкивая свое любопытство и удивление подальше. Не хочется надоедать человеку, который никогда не спрашивал у нее самой лишнего.
Остаток вечера проходит достаточно тихо, ощутимо непривычно по сравнению со всем, что происходит в последнее время. Мягкий свет фонаря с улицы, глупые шутки и обжигающий терпкий вкус вина с корицей. Но даже в этой тишине Микки не отпускало ощущение вездесущего взгляда. Как будто за занавеской стоял кто-то, кого она не могла увидеть. Как будто за ней наблюдали, и знали, где она.
Ложась спать, она трижды проверила закрыты ли двери.