Глава 10
Чонгук.
Я открыл глаза.
Передо мной — Лиса. В её взгляде мгновенный шок, будто поймали с поличным. Она явно не ожидала, что я не сплю. А вернее — не подозревала, что я услышал её шаги ещё тогда, когда она только вышла из ванной. Лёгкие, аккуратные, будто кралась. Неуверенность в походке. Внутреннее напряжение выдавал каждый её жест.
Сейчас она стоит, переминаясь с ноги на ногу, будто под ней не пол, а раскалённый металл. Я смотрю прямо на неё. Молча. Холодно. Тем самым взглядом, от которого она обычно сбивается, сникает. Пустой, без эмоций. Только немое ожидание.
Лиса нервно прокашлялась.
— Ты не спал?.. — голос тихий, будто она извиняется за сам факт того, что осмелилась заговорить.
Я не ответил. Вопрос слишком очевидный, чтобы на него тратить слова. Вместо этого сам бросил:
— Ты что-то хотела?
Голос ровный, жёсткий. Без намёка на тепло. Только суть.
Она быстро собралась. Я вижу, как включается её внутренний механизм — держит лицо, не позволяет себе сломаться под моим тоном. Хорошо. Учится.
— Результаты готовы, — коротко ответила она.
Я встал. Резко. Без лишнего промедления. Тело ещё помнит усталость, но разум уже в боевом режиме.
Подошёл к креслу, взял куртку. Потом — к двери. Обувь, застёжка — всё механически, точно, как по инструкции. Двигаюсь быстро. Глаза острые.
— Где ноутбук? — спросил на ходу, застёгивая куртку.
Она повернулась, повела меня в соседнюю комнату. Видно, что она ждала этой реакции. Даже гордится немного — не собой, а тем, что есть зацепка. Что она первой это принесла.
Я встал у стола. Руки опёрлись по краям ноутбука. Глаза — в экран. Свет тусклый, голубоватый, отбрасывает тени на лицо. Лиса стоит рядом, молчит. Умница. Не мешает.
Листаю. Документ за документом. Фотографии. Протоколы. Медицинские отчёты. Всё выложено, всё видно. В этом есть своя мрачная эстетика — улики, выложенные в электронном порядке, как витрина боли. Как труп на столе. Холодный, безмолвный, но говорящий больше, чем некоторые живые.
Вот снова фото той самой бумажки. Зип-пакет. Кровь. Почерк. Я его помню. Он писал остро, точно. Почерк человека, который не дрожит. Который знает, что делает.
Щёлкаю дальше. Фото тела. Детская рука. Под ногтями кровь. На ладони — пятно, будто что-то держал. Но на месте преступления — ничего. Возможно, что-то упустили. Делал пометку: проверить следы давления в ладони.
Читаю отчёт. Орудие — острое, лезвие 12 см. Сердце — целенаправленный удар. Без следов борьбы. Без паники. Мгновенно. Хирургическая точность.
Внутри — зип-пакет. Словно он хотел, чтобы мы нашли. Чтобы поняли. Это не просто смерть. Это акт. Игра. Символ.
Сравниваю с прошлым делом. Там — мужчина. Там — адрес. Здесь — ребёнок. И послание совсем другое. Нечёткое. Неуловимое. Слишком абстрактное.
— Здесь что-то не так, — произнёс вслух. Сам себе. Но Лиса услышала.
Она подошла ближе.
— Думаешь, он что-то пытается нам сказать?
Я щёлкнул ещё одно фото. Бумага крупным планом. Какой-то знак. Почти незаметный. Печать?
Пальцы сжали переносицу. В голове всё сливается в неполный пазл.
— Он не просто говорит, — тихо произнёс я. — Он ведёт нас. Как по нитке. Вопрос — куда. И зачем.
Я оттолкнулся от стола. Резко, решительно. Плечи напряжены. Ход ясен.
— В морг, — бросил. — Сейчас.
Позади — суета. Лиса хватает куртку, сумку, бумаги. Почти бежит за мной.
Мы спускаемся по лестнице. Утро. Тишина. Только наши шаги гулко отдаются в стенах. Я иду первым, на ходу доставая ключи от машины.
Мимоходом — ресепшн. Женщина поднимает глаза:
— Хорошего дня...
Я не отвечаю. Не до вежливостей.
Лиса позади всё же выдавливает короткое «до свидания». Она вечно такая. Вежливая, даже с теми, кто не запомнит её лица.
Подходим к машине. Щелчок — двери открыты. Садимся. Вставляю ключ. Мотор взрывается гулом.
Выхожу на дорогу. Смотрю вперёд. Лиса рядом. И, к счастью, молчит.
Впереди — морг. И, возможно, очередная часть этой чёртовой головоломки.
Белая простыня. Лёгкая, как тишина. Как завеса между жизнью и смертью. Я взялся за край и без слов откинул ткань.
Тусклая лампа лениво осветила лицо мальчика. Семь, может, восемь лет. Слишком маленький, чтобы умереть. Слишком спокойный, чтобы быть живым. На груди — ровный, аккуратный разрез. Прямо в области сердца. Не просто колотая рана — хирургическая. Словно вскрывали не ребёнка, а учебный манекен.
В этой тишине оно будто кричало своей мёртвой кожей, изломанными линиями и... этой улыбкой. Она бросалась в глаза, даже когда ты пытался её не видеть. Неестественная. Как будто вышитая. Не смерть оставила её — а чья-то рука, чья-то извращённая фантазия. Уголки губ были приподняты, но не дрожали. Не говорили о боли. В них не было ужаса. Только пустота. Глаза распахнуты, как окна в пустой дом. Стеклянные. Невидящие. Я уже видел это. Точно такую же гримасу. Значит, сомнений больше нет. Это он. Почерк не лжёт.
Я нахмурился. Сглотнул. Не от отвращения, а от осознания. Мы знали, что внутри этой раны был зип-пакет с запиской. Фото и отчёт я изучил ещё в отеле. "Ты не слышишь. Но я всё равно говорю." Он не просто убивает. Он ставит спектакли. Хочет, чтобы мы смотрели, разбирали, думали. Он бросает вызов — и делает это осознанно.
— Боже мой... — прошептала Лиса за моей спиной. Голос её дрогнул, но не сломался. Я ничего не ответил. Лишь смотрел на тело. На белую кожу. На пальцы, в которых будто до последнего что-то сжималось. Там было пятно — я отметил это ещё на фотографии. На месте преступления ничего не нашли. Значит, что-то упустили. Или кто-то забрал это позже.
— Выходит, он вскрыл грудную клетку, пока тело было ещё тёплым, — сказал патологоанатом, подходя с бумагами. — Всё сделано профессионально. Чисто, без лишнего урона тканям. Это не импульсивно. Это сдержанно.
Я кивнул. В этих словах не было ничего нового. Всё это я уже понял. Мы имели дело не с психом. А с расчётливым, точным хищником. Каждый шаг выверен. Каждая смерть — как глава в его книге.
Лиса подошла ближе, взглянув на лицо мальчика. В нём не было страха. И именно это больше всего било по нервам.
— У него в ладони было пятно, — сказала она тихо. — Будто что-то держал. Мы ничего не нашли. Может, улики унесли? Или...
Она не закончила. Я не стал дополнять. Просто отметил её наблюдение. В блокноте. В голове. Всё важно. Всё может стать ключом.
Пока всё рассыпано. Но я сложу это в систему. Узнаю, кто он. И остановлю его. Очередная жертва. Очередная белая простыня. Очередной шаг в его игре.
Мы сели в машину. Хлопнула дверь, короткий вдох, и тишина внутри салона стала почти гулкой. Завёл двигатель, включил фары — за окном серел рассвет, улицы были пустыми. Я вывел машину с парковки и без лишних слов направился в сторону участка.
Молча. Всё ещё прокручивал в голове детали: разрез, зип-пакет, почерк, пятно на ладони. Каждая мелочь могла стать началом новой ниточки. Нужно было зацепиться. Нужно было увидеть, что пропустили.
— Позвони в участок, — бросил, не отрывая взгляда от дороги. — Скажи, чтобы подготовили доступ ко всем камерам наблюдения в районе. Дороги, дома, всё.
Она не задала ни одного вопроса. Просто кивнула и тут же потянулась к рации. Её голос был чётким, но ровным, без эмоций — профессиональный тон. Впрочем, я уже понял, что она умеет быть разной. Снаружи — спокойная. Внутри — огонь, сдерживаемый усилием.
Я слушал вполуха, больше прислушиваясь к звукам улицы. Через несколько минут она закончила разговор.
— Говорят, всё соберут к нашему приезду, — коротко сообщила она.
Я кивнул. Всё шло по плану. В голове уже выстраивался маршрут.
Мы были на следующем уровне игры. И я намерен был идти до конца.
Я мельком взглянул в зеркало заднего вида, потом снова на дорогу. Рассвет окрашивал небо в грязно-серый, и город начинал просыпаться — медленно, неохотно, будто тоже знал, что сегодня будет тяжёлый день.
— И ещё, — сказал я, — проверь список пропавших детей. Посмотри, не было ли среди них мальчика лет семи-восьми. Если найдёшь совпадение — свяжись с семьёй.
— Хорошо, — отозвалась она, уже что-то набирая на телефоне. Ни лишних слов, ни вопросов. Она понимала, насколько важна каждая секунда.
Я снова сосредоточился на дороге. Чем быстрее мы всё узнаем, тем больше шансов, что успеем остановить следующую главу этой кошмарной истории.
Мы прибыли на место без лишних слов. Участок встретил нас тишиной — утренней, сдержанной, как будто и он ждал новостей, но не спешил их давать.
Я сразу направился в отдел видеонаблюдения. Лиса осталась в холле, мельком кивнула — пошла проверять базу по пропавшим детям. Всё по ролям. Каждый знает, что делать.
Сел за монитор. Секунду — и привычная механика включилась. Пальцы на клавишах, глаза скользят по экрану, кадр за кадром. Остров. Путь к нему. Пристань. Дороги. Въезды и выезды из района.
Время — между двумя и тремя ночи. Точка отсчёта — смерть ребёнка. Работаю молча, сосредоточенно. Никаких отвлечений. Только цифры, лица, машины. Снова и снова. Замедляю. Увеличиваю. Анализирую.
Если убийца оставил след — я его найду.
Лиса.
Отдел был полупуст. Только лампы гудели над головой, отбрасывая холодный свет на пыльные папки и мониторы. Здесь всегда пахло бумагой, кофе и какой-то затхлой тревогой. Как будто само здание знало, что с каждым днём сюда будут приносить всё более тяжёлые истории.
Я подошла к дежурной. Объяснила, что ищу. В ответ — кивок и картонная коробка с документами. Пропавшие дети. Дата — за последние две недели. Я поблагодарила и забрала коробку к себе на стол.
Села. Вдохнула. Взяла первую папку.
Стандартные анкеты. Фото. Рост, вес, особые приметы. Запах дешёвой бумаги бил в нос. В голове — только один вопрос: есть ли среди них тот самый мальчик?
Листала медленно. Каждое лицо будто спрашивало: "Это ты меня нашла? Или пройдёшь мимо, как все остальные?"
Никого не хотела пропустить. Но сердце било тревогу при каждом новом снимке.
И вдруг — оно. Это лицо.
Мальчик. Лет восьми.
Чон Минсу.
Фото живое: он смеётся, щёки яркие, глаза блестят. Жизнь на лице, которое я уже видела... но не таким.
В морге он был мёртвенно бледным, словно из гипса. А тут — как будто дышит. Но главное — лицо. Оно было тем же. Безошибочно. Только тогда оно было обезображено...
Этой "улыбкой".
Я резко закрыла глаза, чтобы прогнать образ, но он остался внутри — вбит, врезан.
Как маска. Как чужая кукольная гримаса.
Такая же, как у предыдущей жертвы.
В уголках — ни страха, ни ужаса. Только пустота.
А глаза...
Стеклянные. Смотрят в тебя, но не видят. Как будто он всё ещё здесь, но уже не человек.
Проглотила ком в горле. Взялась за анкету.
Пропал два дня назад. Последний раз видели вечером возле магазина у дома. Был один. Одет в чёрную кофту с волком, синие джинсы, красные кроссовки.
Кофта. Была. Я помнила рисунок, хоть и смазанный. Совпадает.
Это он.
Я встала. Папка дрожала в руках. Пальцы были холодными. Не то от страха, не то от злости.
Я подошла к дежурному, стоящему у столика с документацией. Он поднял взгляд, узнав меня, и сразу понял, что я пришла за чем-то важным. Я не теряла времени.
— Мне нужны контакты родителей мальчика, пропавшего два дня назад, Чон Минсу. — сказала я, не раздумывая. — Можно?
Дежурный кивнул и, не задавая лишних вопросов, открыл папку с пропавшими детьми. Листы шуршали, когда он перебирал их.
— Вот, — сказал он, передавая мне нужную информацию. — Родители проживают на Синхва-ро, звоните им по этому номеру.
Я быстро записала данные и, поблагодарив его, направилась к выходу. Сомнений не было — это был наш мальчик.
Я стояла возле своего стола, уже мысленно готовясь к разговору. Взяла телефон, набрала номер, который только что записала, и прижала трубку к уху. Тишина. Легкий шум в трубке. Первый гудок. Второй.
— Алло? — раздался женский голос, слегка дрожащий, будто она уже ждала этот звонок, но всё равно не готова была к нему.
— Добрый день, меня зовут Лалиса, я следователь по особо тяжким преступлениям из Центрального управления. Я расследую исчезновение вашего сына, Чон Минсу. Могу ли я поговорить с вами о его пропаже? — Я пыталась говорить спокойно, но напряжение с каждым словом нарастало. Слишком много вопросов, и все они не давали покоя.
На другом конце провода повисла пауза. Вдох, выдох, и наконец, голос снова прозвучал, но теперь в нем была паника:
— Вы... вы его нашли? Он в порядке? Пожалуйста, скажите, что с ним всё в порядке!
Я закрыла глаза, тяжело вздохнув. Это был момент, когда вся тяжесть расследования ощущалась особенно остро.
— Пока нет, — ответила я, стараясь не показать, как тяжело мне давать такой ответ. — Мы всё ещё ищем его. Мне нужно несколько подробностей, чтобы ускорить поиски. Где он был в последний раз? Были ли у вас какие-то проблемы с ним, что могло бы привести к исчезновению?
Тишина, а затем через несколько секунд её голос, дрожащий и наполненный болью:
— Он просто вышел погулять во двор... и не вернулся. Это не похоже на него... Он всегда приходил вовремя, к ужину.
Я понимала, что эта женщина сейчас переживает невероятный стресс, и мне нужно действовать быстро и профессионально.
— Не переживайте, мы сделаем всё, чтобы его найти. Я продолжу следить за расследованием и свяжусь с вами, как только будут новости. Пока что оставайтесь на связи. Всё будет в порядке.
— Хорошо, — её голос едва слышен, но я чувствовала, как она крепится, хотя и не верит в эти слова.
Закончив разговор, я положила трубку и ненадолго замерла. Мы уже близки к разгадке. Нужно было только найти ниточку, за которую можно было бы потянуть.
Нужно рассказать всё Чонгуку. Взяв папку с делом, быстрым шагом направляюсь к столу, где Чонгук сидит, поглощённый видео с камер наблюдения. Его тёмная макушка виднеется среди других сотрудников, сидящих за столами. Я тихо подхожу, стараясь не привлекать внимания, и произношу:
— Чонгук.
Он сразу обращает на меня внимание. Я ставлю папку с делом на его стол. Он поднимает взгляд и внимательно начинает её изучать.
— Связалась с семьей? — спрашивает он, не отрываясь от документов.
— Да, — отвечаю я. — С матерью жертвы. По её словам, мальчик просто вышел погулять, и не вернулся в положенное время. Судя по голосу, она была сильно обеспокоена его пропажей.
Чонгук слегка прищуривает глаза и, острым как лезвие, произносит, заставляя меня занервничать:
— Я надеюсь, ты сказала ей о его смерти?
Его слова были полны подозрений. Я закусила губу, пытаясь совладать с волнением.
Нет, не сказала. Не смогла.
— Я не смогла, — произношу я, опустив глаза.
Чонгук отводит взгляд, ожидая этого, и в его выражении мелькает что-то вроде сожаления, будто он уже жалеет, что вообще работает со мной.
Следующее заставляет моё сердце замереть. Дыхание останавливается, и кажется, что мир вокруг меня замедляется.
— Я займусь этим делом сам, — сказал Чонгук, его голос остался холодным и безэмоциональным. — Ты не готова к такому уровню ответственности.
Я стою, будто вкопанная. Его слова звенят в ушах, как выстрел. Словно кто-то вырвал у меня из груди сердце, скомкал и бросил на пол.
Смысл... Всё, ради чего я оставалась на ногах, сдерживала себя, терпела, — он только что растоптал.
Я не готова.
Это звучит, как приговор. Как клеймо. Как граница между мной и миром, где я — нечто ценное.