Глава 12
И снова, когда я открыла глаза, вокруг меня никого не было. Только сквозь приоткрытую дверь плясали тени от пламени.
Несколько человек, лица которых полностью скрыты под капюшонами друг за другом вошли в помещение, окружив меня, все еще связанную и щурящуюся от внезапно ярких всполохов свечей.
— Агата, покайся.
— Агата, признайся.
— Агата, прими вину.
Мне хотелось поинтересоваться в чем я виновата, но из-за кляпа даже мычать получалось с трудом.
— Мы знаем, что ты в сговоре с дьяволом и ты действуешь от его имени. Признайся! — голос, который мне не удалось узнать взвизгнул.
— Ты своими руками убила двоих человек и двоих серьезно покалечила. Покайся!
— Ты убила сестру Долорес, отца Иоанна, почти убила Бьянку и Жанну! — теперь я узнала голос, это Милли. Она часто ходила вместе с Бьянкой и Жанной.
— Признайся, тогда Всеотец простит тебе сделку с дьяволом.
Кто-то зашел со спины и вытащил кляп из моего рта.
— Никакой сделки не было. Вы рехнулись! — крикнула я, чувствуя, что череп сжимается от боли.
— Ты соблазнила святого отца по велению дьявола.
— Нет, — покачала головой.
— Сестры. Мы должны спасти душу Агаты, пока не стало слишком поздно. Начинаем.
— Что? — я завертела головой, смотря по сторонам. Круг людей сжался, в свете свечей поблескивало что-то торчащее из длинных рукавов их одеяний.
— Ради Всеотца, причинив боль оболочке демона, мы освободим душу сестры Агаты.
Освобождение души? Я так понимаю, что это не подразумевает мою жизнь. Освобождение через смерть?
— Я умру? — вырвался вопрос.
— Теперь мы слышим тебя, демон. То, как ты цепляешься за тело, что тебе не принадлежит.
Взмах руки и кожу обожгло болью, на запястье с чавканьем разошлась кожа, образовавшаяся бороздка вмиг наполнилась кровью и излилась по бокам.
— Вы рехнулись! — закричала я, дергаясь, пока кто-то сзади локтем захватил мою голову, заставляя запрокинуть её.
Холод острия клинка, прижавшегося к моей шее, вызвал мурашки ужаса.
С каждой секундой я все больше думала о том, что живой мне отсюда уже не выйти.
— Именем Всеотца Единого, перечеркнув темные дела, сотворенные по велению демона, даруем освобождение, — хором стали говорить они, стремясь занять место рядом со мной, их ножи были все ближе, их голоса сливались в один так похожий на мой кошмар.
И каждая из послушниц нанесла порез.
Они молились, а я кричала пока не охрипла и не могла произнести ничего кроме сипа.
Звонкая пощечина привела меня в чувства, но вокруг никого не было. В горле застрял неизданный крик. По комнате расползались уродливые тени, похожие на костлявые когтистые лапы, смешиваясь с лужицами запекшейся крови, испещрившими пол вокруг меня.
Все тело было липким от моей собственной крови. Я сотрясалась в мелкой дрожи. Холодно. Очень холодно.
Постукивая зубами, я осмотрела доступные взору повреждения. Много мелких порезов, несколько крупных.
Живот урчал, хотя я не чувствовала голода, только жажду и ощущение, что меня сейчас вывернет внутренностями.
— Кто-нибудь! — крикнула я. — Я здесь! Помогите!
Ответом мне было эхо собственного голоса и зловещая, звенящая тишина после.
Не знаю сколько прошло прежде, чем отворилась скрежещущая дверь и раздался голос Милли:
— Пришел в себя, демон?
— Да очнись ты, глупая! Я не демон! — мне хотелось бить её пока она не перестанет дышать, пока изо рта не хлынет кровь вперемешку со слюной. Вздрогнув, осознав о чем только что я думала, я потрясла головой, желая прогнать образ избитой до смерти Милли.
— Сестры, настало время соли и святой воды.
— Что... — договорить я не успела, одна из девушек запрокинула мою голову, другой рукой схватилась за подбородок. И тут мысли вернулись снова, почти наяву я видела, как вырываюсь из пут и наношу тяжелые удары куда попало.
Когда я начала вертеть головой, пытаясь освободиться, к девушке на помощь подоспели еще несколько послушниц с воронкой в руке.
Они пытались разжать мне стиснутую челюсть. Два тяжелых размашистых удара один из которых пришелся аккурат под глаз, заставили меня на время замереть, что было ошибкой.
Уже через секунду между зубов протиснулась воронка, больно царапнув десна, ободрав щеки и язык.
Но это было не страшнее целого ведра воды, которое они вливали в меня, вынуждая захлебываться.
Я кашляла, тряслась, дрожала и визжала, но ничего не могло остановить ужас, творящийся в темном подвале.
Зашлась в очередном приступе удушающего кашля и сморгнула слезы. Все раны резко обожгло невероятной болью. Я закричала, булькая водой и захлебываясь.
— Смотрите как выворачивается, точно демон в ней сидит, — произнесла Милли, продолжая посыпать меня солью, особенно тщательно втирая в открывшиеся от моих попыток вырваться раны.
— Посмотрим, что будет если я тебя исполосую и окуну в соль! — прохрипела я, когда послушницы вытащили воронку.
Меня вывернуло. А потом снова и снова.
Я продолжала давиться в рвотных позывах, пока они нараспев читали что-то совсем не похожее на изгнание. Наоборот, они как будто все перепутали, просили открыться.
— Отвечай, зачем ты соблазнила отца Доминика, зачем вынудила его упасть в грех?
Невидящим взглядом я уставилась в перекошенное от злости лицо Милли и потеряла связь с реальностью.
Они приходили снова и снова. Повторяя зверства, которые считали экзорцизмом, просили ответить, просили признаться.
— Дуры, — прохрипела я.
Звук оскорбления сорвавшийся с поврежденных, высохших губ, стал отдушиной, даже если он оказался неуслышанным. Я хрипло рассмеялась в темноту, не в силах остановиться даже тогда, когда в голове зашумело, а на глаза навернулись слезы.
Мне было постоянно холодно. Здесь нет камина, нет печи, не одеяла. Конечности я больше не чувствовала, как будто их больше не было. Я не могла пошевелить пальцами рук и ног, но я постоянно испытывала боль от соли, которая постоянно раздражала раны.
Все еще в мокрой одежде я тряслась от холода, голода, ярости из-за бессилия.
Неужели доминик не ищет меня? Сколько прошло времени? Пока я не сбилась я считала. Как мне показалось я здесь уже больше трех дней. Трудно считать, когда большую часть времени находишься в беспамятстве.
Меня радовало только то, что среди всех этих лиц я не видела Барбару. Это грело мое сердце, но согреть тело не могло.
Когда они снова пришли, в их руках помимо железной воронки и ведра воды, были столовые ножи и соль.
Серебряные, разумеется. Как только сестра Хелен не заметила пропажу того, что так ревностно оберегала и подавала только на рождество?
Один мой глаз заплыл, так что я смотрела на мир щелочкой правого, который долго не протянет.
Я получила столько ударов. Как будто весь ад опустел и принял облик хорошеньких послушниц и столько же кровожадных.
От слабости я едва могла думать и больше не сопротивлялась, когда чьи-то руки в привычном жесте запрокинули мою голову, а между зубов вошла воронка.
— О, великая сила, которая пребывает во мраке и свете, я призываю тебя, Агата, дух нечистый, покинуть этот святой дом! Уходи обратно в тьму, откуда ты пришла! — начала одна девушка.
— Покайся, Агата, перед высшими силами! Отпусти все зло, которое ты причиняешь, и позволь свету войти в твою душу. Пусть твои темные мысли и намерения рассеются под влиянием благочестия и милосердия!
От невыносимой боли я сжала зубами воронку до скрипа.
Подвальная дверь с грохотом открылась, ударившись о стену с которой посыпались камешки.
— Что вы наделали?!
Одним, еще не успевшим опухнуть, глазом я смотрела на ворвавшегося в подвал отца Доминика.
Он бросился ко мне и принялся развязывать веревки, стараясь не тревожить мои раненые руки, крови было так много, словно меня в нее окунули. Я даже подумала, что часть из неё не моя. У меня просто не могло столько быть.
— Она же одержима! Святой отец, вы должны были заметить! Мы долго ждали! И раз никто не замечал, мы взяли все в свои руки! — Милли вышла вперед, тыча в меня указательным пальцем.
Во рту собралось прилично крови, даже не понять: разбиты губы, травмирована внутренняя сторона щеки, повреждены десна, я превратилась во что-то антропоморфное. Хотелось сплюнуть так, чтобы оросить моей кровью всех, кто участвовал в истязаниях.
— Агата... — он аккуратно дотронулся до моего лица, встревоженно осматривая меня.
— Все... в-в в порядке, — хрипя ответила я.
— Агата! Смотри на меня, смотри на меня! Слушай мой голос. Все закончилось, я рядом, все будет хорошо... — его голос тонул в пучине бессознательного.
Он выхватил у кого-то нож, под испуганные вздохи и принялся разрезать веревки, которые сдерживали меня столько времени.
От внезапного прилива крови к онемевшим конечностям я взвыла, и голос мой был похож на отчаянный крик умирающего в агонии зверя.
Доминик бережно подхватил меня на руки, пока я скорчившись стонала и понес меня прочь.
Теряя сознание мне подумалось, что теперь я знаю, что такое забота. Еще показалось, будто тени сгустились, когда мы вышли и кто-то закричал. Но все прочие звуки оборвались в момент, когда он бережно вытер кровь из-под моего носа.
«Печать сломана. Скоро пробудится, подождем...» — незнакомый голос пробирался в сознание, копошась там, как будто находится у себя дома.
— Ты как?
Я показала большой палец, улыбнувшись, и тут же скривилась, когда треснула едва затянувшаяся губа.
— Прости меня, Агата, прости...
— Н-не н-н-надо, — перепачканной ладонью я накрыла его рот.
— Они не пускали меня к тебе, даже подговорили сестру Маргарет, что ты серьезно заболела и все время спишь.
— Сколько... — договорить сил у меня не осталось.
— Четыре дня.
Я хмыкнула, прижавшись щекой к теплой груди и закрыла глаза.
Я блуждала по бесконечным монастырским коридорам, пытаясь снести всё, что попадалось на пути.
Смеясь, выкрикивала имена тех, кого отправила к Всеотцу. Тонула во тьме, даже не пытаясь выйти к свету. От собственного смеха закладывало уши, а руки были липкие от крови.
Вокруг было так темно, что даже дышать было невозможно. И так хорошо становилось на душе, предсмертные хрипы казались слаще нектара. Кончиком языка слегка провожу по своей окровавленной ладони и, почувствовав соль, заливаюсь смехом, что эхом отражается от каменных стен.
Из упоения местью меня выводит слабое прикосновение к запястьям.
Опустив взгляд на пол, вижу у своих ног окровавленную Барбару, которая что-то неразборчиво шепчет, едва шевеля губами.
С отвращением отдергиваю руки, отталкивая её от себя.
— Ты думаешь, что остановишь меня? — смеюсь чужим для себя голосом, срываюсь в безумный хохот.
Резко открыв глаза, пытаюсь перевести дух. Я в кровати, на моих руках нет крови. Просто сон, очередной кошмар.
«Всё в порядке...» — мысленно произношу и выдыхаю от облегчения.
Я снова задремала, а когда проснулась, услышала голоса и не спешила подать признаки жизни.
— Нужно оставить её к лекарю, — сквозь полуприкрытые глаза, я различила маячивший силуэт святого отца, мерявшего шагами комнату.
— У нас все необходимые условия, чтобы выходить сестру Агату, — бесстрастно произнесла мать Настоятельница. — Ей нет причины покидать эти стены.
— Всеотец был бы недоволен, услышав ваши слова, при всем уважении. Что с остальными послушницами? Их призовут к ответу?
— Отец Доминик, я понимаю ваши волнения, но вы и половины не знаете, — я увидела, как она повернулась в мою сторону. — Продолжим разговор в другом месте.
Думая о том, что услышала, я не заметила как провалилась в сон.
После короткого небытия, я проснулась от того, что кто-то аккуратно тряс меня за плечо.
— Агата, нужно собираться. Дилижанс уже ждет, я... мы... доставим тебя к лекарю.
— Я смогу увидеть жизнь за территорией монастыря? — тихо произнесла я, воодушевленно.
— В рамках одного дома, но сможешь. Я не позволю тебе умереть, — он улыбнулся и нежно погладил меня по щеке.
* * *
Все было мутным, зрение едва ли способно было ухватиться за что-то, очертания предметов сливались и я дважды врезалась в стену, пока святой отец не обхватил меня за плечи.
Уже в дилижансе оказалось слишком мало места для троих человек. Ещё и значительно ослабевшее тело постоянно норовило завалиться то на сестру Хелен, то на отца Доминика, я едва могла удержаться.
После того, как я в очередной раз подпрыгнув на кочке, сползла на пол. Святой Отец со вздохом обхватив меня за талию, усадил к себе на колени. А пышнотелая сестра Хелен выдохнула от облегчения, видимо, радуясь, что ей больше не придется получать тычки от меня костлявыми локтями.
— Отец Доминик, а долго ли нам находиться в пути? — задала вопрос сестра Хелен.
— К утру уже прибудем.
— Не возражаете, если я задремлю?
— Прошу вас.
Ухабистая дорога все не заканчивалась, но теперь я сползала не с сидения, а с колен отца Доминика. Он обхватил меня руками, прижимая к себе и едва слышно прошептал на мое ухо:
— Агата, прошу тебя, не ерзай так сильно.
Сначала я не поняла о чем он, пока ягодицами не ощутила его возбуждение.
— Простите, — пискнула, ощутив внезапный жар собственного желания, волной мурашек прокатившийся по всему телу.
Атмосферу еще больше нагнетало похрапывание сестры Хелен, больше похожее на скрежет когтей о сталь.
Я вздрогнула, когда отец Доминик, положил руку на мое бедро, удерживая от очередного завала в сторону. Снова подскочив из-за угодившего в яму колеса и наскочив ягодицами на вставший член, мои щеки сразу залились румянцем. Стало жарко. Кочки казалось продолжались непрерывной линией и не вертеться на коленях святого отца совсем не получалось.
Эта ситуация вызывала у меня очень противоречивые чувства: с одной стороны я пылала от смущения, а с другой... сбивчивое дыхание и огненный румянец были признаками явно не стыда.
Как бы я не старалась, успокоиться никак не выходило, да и упирающееся в меня достоинство отца Доминика не давало достичь гармонии и равновесия.
Дилижанс выехал на ровную дорогу и святой отец облегченно выдохнул. Почувствовав жаркое дыхание на своей шее, я невольно застонала и в ужасе зажала рот рукой.
Отец Доминик усмехнулся и наклонившись, прикоснулся губами к моей, ставшей в сотню раз чувствительней, коже. Его ладонь накрыла мои губы, не позволяя ни единому звуку сорваться с них.
Я задрожала и вцепилась в ногу святого отца. Он еще раз поцеловал меня в шею, а другой рукой слегка погладил по ноге, задирая подол сестринского одеяния. Я тихо застонала в руку отца Доминика, выгибаясь всем телом.
Закрыла глаза, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце и выровнять дыхание.
— Тише...мы же не одни, — шепнул он и снова поцеловал меня за ухом.
Я кивнула головой и стиснула зубы, так сильно, что испугалась будто они раскрошатся в пыль. Было стыдно и мучительно прекрасно одновременно.
Не переставая целовать шею и плечи, иногда несильно покусывая и оставляя мокрые следы, проник рукой под нижнее белье. Когда его рука коснулась меня там, я едва слышно выдохнула и откинула голову на его плечо. Он продолжал гладить меня между ног, от чего я закусила губу, борясь с собственным нетерпением.
Медленно, описав круг, ввел указательный палец. Следом, недолго думая, добавил средний и стал двигать ими внутри, большим пальцем обводя клитор по кругу, не касаясь его самого.
Я затряслась в его руках, не представляя, как буду держать себя в руках дальше.
— Тише... — прошептал святой отец, покрывая горячими и влажными поцелуями мою шею.
— Я стараюсь — хриплым голосом произнесла я, сжимая в себе пальцы святого отца, говорить было трудно, думать еще труднее.
— Приподнимись, — выдыхая, хрипло проговорил он и провел ладонью по моему животу, тяжело дыша. Не просил, утверждал, приказывал.
Дрожащими руками, я уперлась в его колени, приподнимаясь, пока он задирал подол моего облачения.
Тягучей рекой кровь льется по венам, стремительно разгоняясь до маленьких молний, пронизывающих сознание, заставляющих трепетать сердце. Шорох одежд, рывком расстегнутые брюки, стук пуговиц, утонули в шуме колес и похрапывании сестры Хелен.
— Опускайся, — срывающийся шепот, перерастает в сдавленный стон, когда я покорно повинуюсь, но задерживаюсь на мгновение.
Он направляет свой член в меня, дразня всего секунду. Его руки ложатся на мою талию и прижимают к себе. Невесомое касание, теплое влажное дыхание над зардевшимся ухом.
С силой потянул меня вниз, опуская, насаживая. Я до боли прикусила губу, зажмурилась до цветных пятен. От желания плывет в глазах, а от какой-то тёмной силы наружу вырывается рык.
Его руки крепче сжались на моей талии, управляя темпом. Удержаться от сладострастного стона было практически невозможно.
Короткий стон шепотом, слетевший с его губ, распалял, забирал дыхание. Движения отца Доминика стали быстрее, хаотичнее, он то ускорялся, то замедлялся. Казалось, его совсем не заботит существование в дилижансе кого-то еще, но я то и дело поглядывала на отвернувшуюся к окну сестру Хелен, которая продолжала храпеть.
Она пошевелилась, причмокнув губами, а я в ужасе замерла, но не отец Доминик, он продолжил двигаться во мне. И новая порция мурашек рассыпалась по телу от позвоночника и дальше.
— Я... — не смогла закончить фразу, дрожь пробежала по телу, узел внизу живота натянулся, скручиваясь, переворачиваясь, вызывая сладкую боль предвкушения.
— Знаю, — выдохнул он, продолжая выверенную ласку руками, совмещая с медленными толчками, чтобы через мгновение мой мир и вся я взорвалась жаркими волнами накрывающими все тело, распространяющимися с невероятной быстротой, словно мгновенно действующий яд.
Прикусив мою шею до боли, он вздрогнул, не сбавляя темпа. Я чувствовала, как неприлично остры его резцы, царапающие мою кожу.
Он стиснул меня в стальных объятиях и ускорился.
Казалось, что звук хлопков плоти о плоть звенит, оглушает.
Я совру, если скажу, что не волнуюсь будто нас заметит сестра Хелен и возница, но то, что происходит стремится затмить переживания, оставляя только чистый, искристый, переливающийся экстаз.
Он хрипло рыкнул и несколько раз дернувшись замер, плотнее прижимая меня к себе, сдавливая почти до скрипа костей, прикусывая шею до хруста плоти.
От боли шумно втянула носом воздух, отец Доминик отпустил меня.
— Прости, я... увлекся, — он поцеловал меня в плечо, вызвав дрожь.
— Все...
— В порядке. Да, знаю. Тебе лучше? — еще раз поцеловал, оттянув ворот рубашки.
Сглотнув я кивнула, чувствуя новый прилив желания.
— Поспи, еще не скоро приедем.
Удивительно, но после... после того что между нами произошло я чувствовала себя гораздо лучше. Чудеса какие-то...
Мне снился сон, где я держала в руке маленькую звездочку, которая сияла так ярко, что глазам было больно. Аккуратное прикосновение к щеке вытянуло меня из сна.
— Приехали. Я тебя понесу, не переживай, — влажный шепот на ухо и я снова пропала.
Украдкой сорванный поцелуй, пока закрывалась дверь дилижанса, нежное прикосновение и я не могла думать ни о чем, кроме как о его руках, губах, пальцах, которые были во мне, о нем самом. Еще более страстным, чем в первую ночь.
Он прилива возбуждения я вздрогнула, дернув плечами. По смеющимся глазам отца Доминика я поняла, что он знает о чем я думала секунду назад.
— Грешница, — колко шепнул он мне на ухо, доставая багаж.
От его голоса потемнело в глазах и дыхание прервалось, я вдохнула и сердито посмотрела на него.
— Что-то случилось, сестра Агата? Вам дурно? Позвольте, я вам помогу дойти, — и тут же взял меня под руку.
— А вот и вы, — из боковой двери вышел приземистый пожилой мужчина, он хмурил кустистые седые брови, осматривая нас с головы до ног.
Под его взглядом становилось неуютно.
— Пройдемте, я получил голубя сегодня утром.