Взаперти

Темнота и тишина.

Первый раз очнулась ночью, буквально на несколько секунд. Об этом мне говорили ощущения. Я была настолько уставшая, так болела грудь и голова. Голова, оттого что я рыдала. А грудь, не хочу вспоминать.

Я закрыла глаза и сон сразу же унес меня с собой. Всего лишь сон. И снилась мне свобода. Который раз?

Очнулась в закрытом ящике. Ночнушка закрывала ноги до колен. Ноги были развязаны. От груди по всему телу расползалась ноющая боль. Чувствую, они довели пытку до конца, а не оставили назавтра... нет, уже на сегодня. И хорошо. Они как-то остановили кровь, скорее всего слегка подожгли плоть. Не помню, чтобы у них была зажигалка, но иначе никак. Еще я чувствую в изувеченном месте что-то вроде лейкопластыря. Каннибал и Горгона так хотят проделать все пытки, что заботятся обо мне. Не допускают, чтобы я подхватила какую-нибудь инфекцию.

Впервые, за много дней, мои глаза улыбнулись. Не считаю, что улыбка истерическая.

Не знаю, как эта пытка отразится на моем будущем. Заживет ли грудь? Как бы я не надеялась, скорее всего нет. Раны зажить могут, ожоги могут, но то, что они сделали вчера, не сравнится ни с одной прошедшей пыткой. Я, искалеченная девушка, молю о милосердии всякий час, каждую секунду.

Что случится с моим телом, когда я умру? Они закопают меня на заднем дворе или в лесу, если он где-то поблизости. Все маньяки так делают. Для удобства, возможно, расчленят.

Почувствовала, как сжалось сердце. Я должна спасаться сама, если могу.

Думаю, думаю над этим, но ничего не делаю. Подняла ногу, из чувства, что надо сделать хоть что-то. Легонько ударила. Где взять силы? Поэтому смехотворны мои попытки выбить дверь.

Откуда взялась эта слабость во всем теле? Не понимаю. Я устроила себе тихий час перед обедом. Может это и есть конец... я умираю, вот и клонит постоянно в сон. Только не это. Я не готова умирать. Мне следовало выжить, назло им. Я им не доставлю удовольствие своей смертью, не дождутся.

Вот она, моральная поддержка от самой себя. Так как больше некому меня поддержать.

Мысли – не самый лучший способ уйти от реальности. Порой они беспорядочно проносятся в голове, и ты не успеваешь за ними. Они бывают настолько плохими, что хочется биться головой о стол, чтобы отогнать их. Сейчас, в худший период моей жизни я практически забыла все хорошее, что происходило до рокового момента, который и положил начало моему ужасу. Я думаю о том, что сказать Каннибалу и Горгоне, чтобы они разрешили посидеть в наружном подвале, подышать более-менее свежим воздухом.

Они злятся на меня за то, что я разбила тарелку. Думаю, если бы не злились, все, что произошло после, обернулось бы по-другому. Не отрицаю, что я осталась бы со здоровой грудью. Они бы сделали что-нибудь другое.

Я бью о дверь ящика левым коленом. Боюсь разбить правое в кровь, надо иногда менять ногу. Время течет так медленно. Две минуты – и я вновь устала. При боли, время тянется по-другому. В одиночестве тоже. А если соединить эти два понятия, то получится что-то необъяснимое.

Любой бы на моем месте покончил с этим. Раз, и перестал дышать. Боли нет и нет его самого. Ну или хотя бы молили не о освобождении, а о смерти на следующей пытке. Я же, из тех людей которым не лень задавать себе вопрос: что происходит с душами после смерти? Мне кажется, что я немного боюсь смерти. Ведь это тоже, по-своему, неизвестность.

Сколько мне еще осталось терпеть? Давно, они говорили, что осталось четырнадцать пыток – значит четырнадцать дней. Но для меня, один день похож на другой, и я толком не замечаю, как они перетекают один в другой. Да, пытки разные, но в остальном все одинаково. Даже боль, всего нескольких типов: режущая, ноющая и пульсирующая. Конечно же, по прошествию часа-двух, после самого процесса (не важно, вырывание или отрезание чего-то). Отличная от остальных болей был только поджог ступней.

Надо будет спросить у Каннибала и Горгоны какое сегодня число и сколько осталось пыток. Чисто – из любопытства. Верны ли мои подсчеты в уме? Я думаю нет, велика вероятность, что я пропустила день или два.

Когда выберусь отсюда, перестану вести диалог с самой собой. На свободе – это признак сумасшествия. Здесь же, запертой в ящике, он помогает мне сохранить рассудок. Если я прекращу ход мыслей, задохнусь в тишине. Но за мыслями скрывается тщеславие. Я думаю о том, что хотела бы думать о себе. Например, разговор с Каннибалом и Горгоной. Из-за изуродованного языка, я говорила невнятно и тихо. Как после приема у стоматолога, где тебе поставили анестезию, только больнее. По сей день думаю, как они меня понимали? Но то, что понимали и отвечали, - хорошо.

Я изрядно проголодалась, когда они пришли. Мне показалось, что они пришли позже обычного, на приличных два часа. Я с жадностью набросилась на рис с котлетой. Давно они мне не давали такой еды. Возможно, сейчас первый раз. Не помню.

После того, как половина риса исчезла в желудке (котлету, самое вкусное, я оставила напоследок), я спросила, какое сейчас число. Сказали, что двадцать четвертое. Так я и предполагала? – может и так. Отломила кусочек от котлеты и съела. Пересолили. Все равно съем. Затем, сколько пыток осталось. Точного числа не назвали – немного. Вдруг они сами не знают, сколько осталось. Невозможно вести счет всему на свете, действуют, как считают нужным. Но, я заметила, что ни одна пытка не повторялась. Значит все-таки помнят.

Говорю, на всякий случай, точно ли они меня отпустят. Да. Подают ложную надежду или говорят правду? В любом случае, я не властна над своими чувствами. Если они меня не отпустят, мое сердце разобьется. Морально, я настроилась еще на десять дней (примерно прикинула), больше не проживу. Попросить их дать подышать мне воздухом? Или лучше не злить их? Попросила. Сказали – завтра. Я обрадовалась, улыбнулась, обнажив свои немногочисленные зубы. Надеюсь, у меня получится идти со сломанными пальцами.

Как подумала о сломанных пальцах, сразу стало как будто больнее. По телу пробежала дрожь. Все остальное время я об этом не думала, но сейчас... господи, пусть все будет хорошо! Я боюсь, что кости срастутся неправильно. Такое наиболее вероятно, учитывая, под каким углом вывернут каждый палец. Не только на ногах, но и на руках. Их надо было зафиксировать в том положении, в каком они должны быть. Вопреки тому, придется заново ломать пальцы, чтобы потом они срослись так, как надо. Во второй раз я уже буду знать, чего ожидать.

Не лелея особых надежд, на эту просьбу, я не удивилась, когда они сказали, что оставят все так, как есть. Якобы – в этом нет необходимости.

Но я все равно рада, что завтра выберусь из ящика. Хотя бы на пятнадцать минут. Мне хватит и этого времени. Может я найду на полу что-нибудь, что пригодится мне в будущем. Например гвоздь, я вставлю его между ящиком и крышкой, тем самым, не дав ей закрыться. Потом сбегу. Трудность в железных дверях. Я уже рассуждала на этот счет, план пусть и не идеальный, но, пожалуй, что сработает.

Остатки риса утонули в желудке. Я думаю, что действительно похудела, за все время здесь. Смотрю на свои руки, запястья кажутся такими тонкими, аж больно смотреть. Столь быстрое похудение может привести к истощению. Благо, я ем раз в день. Это лучше, чем есть раз в два дня. И тем более хорошую еду. Было бы иначе, жизнь в ящике сделалась бы хуже. Что даже смерть в сравнении с происходящим была бы Божьей милостью.

Я научилась есть медленно. Мне это только на руку. Оттягиваю время до пытки. Хотелось попросить их сегодня обойтись без пыток. Но тогда я бы продлила себе срок нахождения в ящике. У меня чувство, будто я в тюрьме. Коротаю определенный срок в деревянной, одиночной камере. Жаль только, меня не могут отпустить раньше из-за примерного поведения. Хотя поведение мое вовсе не примерное.

Каннибал забрал у меня пустую тарелку. Затем они вежливо попросили меня лечь. В первые дни меня это напрягало, теперь же я привыкла. Закрыв меня, они ушли минут на десять. Вернулись. Горгона держала в руках небольшую коробку, в которой, как я позже поняла, были иглы.

Они сказали, открыв крышку, что будут делать мне проколы. Слов не подобрать, насколько глубоко ушло у меня сердце, и насколько долго перестало качать кровь. Я не подумала о том, что это будет конец. Совсем нет. Подумала, что это будет ужасно долгая и очень больная пытка. Такая, на которой я не потеряю сознание, потому что все будет происходить медленно.

Горгона аккуратно достала иглу. Это были не ты иголки, которыми люди шили, они были длинными и острыми. Словно иглы ведьм. Боюсь представить, что ими делали раньше. Внутри скольких людей они побывали. Готова поспорить, они ничего с ними не делали. Тем более обрабатывали. Что меня ждет, когда игла длиной в указательный палец окажется в моей руке (к примеру), так, что будет торчать только миллиметровый кончик. Она может пробить кость. А если ее вытащить, все, что было во мне, хлынет наружу. Вот бы они засунули их не до конца и не все.

Я специально не стала закрывать глаза, во время пытки. Мне надо было видеть, что они делают и приготовиться. Из глаз, преждевременно покатились слезы. Все, о чем я могла думать, это о том, чтобы все побыстрее кончилось. Какая бы сильная боль ни была, пусть она быстрее кончится. И желательно, не потерей сознания.

Первую иглу Горгона воткнула мне в бедро. Я почувствовала, будто издалека, как мое лицо искривилось. Ноги они завязали, но даже так, я дернулась, тем самым сделав себе еще больнее. В памяти моей вспыхнул эпизод из детства. Я наступила на гвоздь, но все обошлось, подошва обуви спасла мою ногу. Мне неслыханно повезло, ведь до ступни оставалось считанное расстояние. Не знаю, почему это вспомнилось. Обычно, при пытках, мозг отключался. Я оставалась в сознании, но мысли точно обрывались. Сейчас мозг работал как часы. Как перед смертью, перед глазами проносится вся жизнь. Но у меня не жизнь, лишь одно воспоминание, которое тут же погасло.

От слез заложило нос. От бездействия, большого желания кричать, заболела голова, в придачу к воткнутой игле. Я видела, что рот Горгоны шевелился, когда она втыкала предплечье правой руки вторую иглу. Она что-то говорила, может мне, может Каннибалу, в любом случае из-за истерики я ее не слышала. Боль вспыхнула и волнами продолжила исходить из руки. Суть пытки заключалась в том, чтобы втыкать их медленно, и оставить торчать в теле.

Пришла мысль о кукле Вуду. Показалось, что я похожа на нее.

Все же, я отключалась. На минуту, потом снова возвращалась в сознание, когда боль стихала. Не могу сказать, сколько всего в теле появилось новых дыр, по ощущениям, они искололи всю меня, не оставив ни одного пустого места. Но конечно же, реальность была другой.

Горгона ушла, вернулась с лейкопластырем и ватой. Если они собираются вытаскивать иглы, того, что они принесли, будет недостаточно. Пока они удерживают кровь внутри, но, когда их вытащат, все пойдет наружу.

Притупившаяся было боль, взорвалась на левой ноге. Они вытаскивали иглы медленно, отчего я боялась пошевелиться. Казалось, подвал утонул в моих рыданиях. Содрогалась, когда моих глаз касалась наполовину воткнутая в тело игла. Я видела, как руки Горгоны и Каннибала, вынимавшие иглы и заклеивающие дыры, работают спокойно, и на них шевелятся слова о моей смерти.

Я закрыла глаза и не открывала их, пока не убедилась, что Каннибал и Горгона ушли. Это не был обморок. Просто за все время пыток, я окончательно убедилась, что я слабонервная. Меня снова затошнило. Кое-как совладала с приступом, но уверена, что это еще не конец.

Самую болезненную иглу они воткнули в живот. В ту его часть, где, по-моему, находится печень. Для этого им пришлось задрать ночнушку. Какая боль, какой стыд! Из живота, крови было больше, чем из других мест. И кажется, она до сих пор пробивается через ватку с лейкопластырем.

В какой-то степени они обо мне заботятся. Ведь могли бы и не заклеивать раны. Вряд ли я умерла бы от потери крови.

Усталость взяла свое. Сперва в мозгу заиграла музыка, а потом мысль, каким сладким должен быть покой могилы. Мышцы расслабились, а глаза закрылись. Раздумья постепенно угасали.