Взаперти

Все-таки двадцать третье. Я бы знала, если бы провела без сознания целый день. По ощущениям.

Мне очень одиноко. Я заметила еще одну странность во мне. Я говорю сама с собой, по типу: «как думаешь, у меня получится самой сочинять музыку, когда выберусь? Как писатели, вкладывают свой опыт в книги». Вторая я, будто второе полушарие мозга, отвечает: «Получится. Только музыка твоя радостной не будет».

Я хочу взглянуть на себя в зеркало. Посмотреть, насколько я изменилась. Сейчас я себя не вижу, могу вообразить, как я выгляжу, но правда в любом случае будет ужаснее.

Этой ночью я часто просыпалась. И в один из периодов бодрствования, я выбивала дверь. Громко было, очень. Боялась, что мои суждения о том, что стени звуконепроницаемы – ошибочны. Да и крышка не поддавалась. Все осталось также, как и было днем. А после, я уснула.

Как только проснулась, заметила, что болит колено, которым я ударяла. Судя по всему ссадина. Не могу увидеть какая она, но думаю глубокая. Как жаль, что ночнушка не доходит до коленей. Каннибал и Горгона заметят, попросту не могут не заметить. Вопросов у них не возникнет, потому что они сразу все поймут. Вообще-то, я не думаю, что это имеет хоть какое-то значение. Пытки так или иначе ужесточатся. Могут лишить обеда. Ну и что?

Они пришли. Обычно держались на расстоянии от меня (по бокам от гроба), чтобы я не смогла ударить их ногами, пренебрегали правилом, лишь когда открывали крышку. Думаю, над этим, потому что возникло желание ударить кого-то из них. Не важно кого, главное, чтоб посильнее.

Не получилось. Они стояли в неудачном месте. Я выдала им такой злющий взгляд, никогда не думала, что умею по-настоящему зло взглянуть, исподлобья. Раньше у меня взгляд получался не совсем злой. Еще и испуганный. Сейчас, со всей уверенностью заявляю, что у меня получилось.

Не знаю, подействовало ли это на Каннибала и Горгону. Скрывать эмоции они умели. Они развязали мне рот. Я спросила их, сколько еще дней мне осталось терпеть. Просто мне хотелось с кем-то поговорить. Они сказали лишь одно слово – немного. Затем я спросила, какая пытка меня ждет сегодня. Не хотела и не думала, что они ответят. Спросила, чтобы не чувствовать себя одиноко. Каждый человек нуждается в общении, а иначе рискует сойти с ума. Потому что он начинает общаться с самим собой, а это, понятное дело, прямо говорит о его психическом состоянии.

Я начала есть. После минутного разговора, молчание вновь начало давить на слух. Такое ощущение, что, коль я сейчас с кем-то не поговорю, случится что-то ужасное. Проглотив единственный кусочек мяса в супе, я заговорила с ними. Поинтересовалась, слушают ли они музыку?

И хоть их глаза не говорили ни о чем, я подумала, что они удивились. Говорят, нет, какое это имеет значение? Ответила, что по тому, какую человек слушает музыку можно определить характер самого человека. Нравилось мне говорить о музыке, ничего не могла с собой поделать. В данный момент, это была единственная тема, на которую я хотела разговаривать. Не хочу больше вспоминать о моем положении, от мыслей о нем мне легче не станет. Наоборот. Чтобы успокоиться, надо говорить о том, что любишь или хотя бы на нейтральную тему, в частности о литературе.

Тарелка почти опустела. Как бы невзначай, проявила интерес к сегодняшней погоде. Мол, как там, на улице, выпал ли снег? Не выпал. А сколько градусов на улице? Холодно. Признаюсь, я снова тяну время. Чем раньше они уйдут, тем раньше приступят к пытке. Сказала им, что хочу подышать свежим воздухом. Поставила перед фактом. Постоять у приоткрытого окна, увидеть дневной свет и вдохнуть вечерний запах осени. Всего лишь пять минут. Я не прошу выводить меня на улицу, тем более в холод, вряд ли они мне одолжат куртку. Да и дело не только в холоде, а в сломанных пальцах. До окна то я едва дойду.

Сказали, нет. Словно им кто-то другой строго настрого запретил говорить. Я обиделась, как маленький ребенок. Суп к тому времени исчез в моем желудке и я, толком не успев сообразить, что делаю, бросила тарелку в стену. Она с оглушающим треском разбилась. В воцарившейся тишине треск действительно показался мне очень громким. Разлетелась на тысячу осколков, основная часть которых лежала на полу, ровно над тем местом, куда тарелка попала.

Буквально на мгновение я увидела, что они изумились и даже испугались. Потом эмоции сошли на нет. Они не стали подбирать осколки, просто закрыли меня и ушли.

А я все еще не могла отойти от происходящего. Злобы больше не было, она ушла от меня легко, с шумом от разбитой тарелки. Боюсь, что может за этим последовать. Вдруг они меня убьют? При этом, я уверена, что все сделала правильно. Это спасло мое моральное здоровье. Нельзя с такими как они обходиться вежливо. Я не устою напоминать себе об этом.

Можно подумать, что я одержимая, но это не так. Я никогда не теряла власть над собой. Я не могу притворяться, что мне плохо. Мне на самом деле плохо.

Пришли Каннибал и Горгона с ножом и веревкой, которой обычно связывали мне ноги. Больше всего меня напугал нож. Порезы, пусть даже минимальные доставляют боль. А если они вскроют мне вены? Тогда придет конец моим страданиям, может это и к лучшему?

Но я оказалась не права.

Они крепко-крепко завязали ноги. Применили морской узел. Затем Каннибал сказал, чтобы я не дергалась, иначе будет хуже (так они говорили всегда). Почему-то чувствую, что сегодня я не выживу. Именно сегодня. Наступил тот раковой день, когда я упаду в обморок и не очнусь. С другой стороны, интуиция меня, сколько себя помню, всегда подводила, когда я полагалась на нее.

В общем, будь что будет.

Они задрали мне ночнушку. Стало чересчур страшно, до того страшно, что волосы на затылке (если бы они у меня были) встают дыбом. Если они хотят этого, то зачем связали мне ноги? Зачем им нож? Правда поразила меня. Она оказалась куда ужаснее, чем я думала. Настолько ужаснее, что о том, что существует такая пытка, знают немногие. Вот и я не знала. Они сказали, что отрежут мне соски.

Это слишком жесткого! Даже для них, слишком! Господи, пожалуйста, умоляю тебя... умоляю, заставь их остановиться. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Я не вынесу этого, Боже. Помилуй меня. Я заслужила справедливости. Раз уж Ты позволил случиться тому, что происходило раннее, помоги мне хоть сейчас. Не дай случиться этому ужасу.

Но острие ножа уже приложилось к левому соску. Они всегда начинают с левого бока. Будь то ноги или руки, с левой. Если бы не было пластыря на рту, я бы кричала так, что сорвала бы себе голос. Потому что крик, также, как и слезы, помогает пережить боль.

И вот, настал тот момент, ужасный, как огненное дыхание. Я лишилась части себя, розовой плоти. Я не могла не дергаться. Все происходило рефлекторно. Почувствовала на груди мокроту. Это кровь, она текла потоком. И я ничего не могла для себя сделать. Последние, что я почувствовала, когда отключилась – это яркий и отчетливый запах крови, который заглушал даже запах испражнений.