Взаперти

В этот раз мой обморок затянутся. Не на три часа, а, наверное, на день. Об этом свидетельствовала жуткая головная боль, и боль от пальцев ног. Они закончили дело и ушли восвояси.

Почему я очнулась? Почему я не умерла? Мне следовало умереть еще во второй день после того, как лишилось ногтей. Я теряю надежду на спасение. Все больше хочу уйти. Вчерашний день был поощрением в моей непростой жизни. И я расслабилась. Забыла, что такое пытки.

Ну не может быть так в жизни! Должна быть хоть какая-то справедливость. Если бы меня просто заперли в подвале, как в тюремной камере, было бы куда легче. Каждую секунду я борюсь с рвотными позывами. Позавчерашнее (вроде) проветривание помогло, но ненадолго. Намного было легче от того, что я в ночнушке. Теперь мне не так жарко. За это я могла сказать им спасибо. Больше не за что.

Все меняется. Думаю, до вчерашнего дня в моей жизни была менее черная полоса. Пытки не такие серьезные. Чувствую, что сейчас идет середина фильма. Остается развязка и финал. Я знаю, с этого дня пытки будут более болезненными. Честно, не представляю какие, и думать об этом не хочу.

Каннибал и Горгона заставляют меня быть иной. Заставляют смириться с наихудшим положением, что они мне предоставили. Когда человек потерял надежду, это конец всего. Ему уже не спастись, смотря в какой он оказался ситуации. Несмотря на сильную ненависть к ним, мне хочется делать им комплименты, поражать, словом, приводить в восторг. Только чтобы отпустили. Может если они поймут, что я такой же человек, как и они, с теми же переживаниями, семьей и проблемами в них проснется жалость. Маловероятно, конечно, но вдруг?

Я такая же сумасшедшая, как и они. Они жестоки и коварны. В мыслях, я не сильно отличаюсь от них. Порой я им желаю такое, чего нет ни в одной книге ужасов, даже лучшей за все время. Это и есть безумие! Откуда, во мне столько злобы? Думаю, если с ними случится то, что я им желаю, я умру в этом ящике от истощения. И никто не узнает, что у Каннибала и Горгоны есть подвал, в котором лежит еще живая девушка. Невозможно выбрать меньшее из зол. Везде есть свои недочеты.

Они принесли мне обед. Только когда доела, опять попросила их развязать мне ноги. Зачем они это сделали, если знали, что потом придется развязывать?

На их лицах отразилась задумчивость. Затем они кивнули, но сказали, что после пытки. Я смирилась. Так хотелось ударить Горгону ногой по лицу. В этот длинный противный нос. Отомстила бы им по меньшей мере. Потому что хорошей местью была только смерть. Все верно, смерть, в столь юном возрасте.

Обычно я съедала все, но сегодня оставила немного. Не лезло, рвотный эффект не давал проглотить, да и жевать пятью оставшимися зубами было сложно. Я не стала себя заставлять. Воду же я выпила полностью. Они изо дня в день давали мне воду. Возможно, во мне играет капризность, но вода уже надоела. Тем более она была не вкусной, застоявшейся и наверняка, не кипяченой.

Закончив есть, я ненавидящим взглядом посмотрела на Каннибала. Он взял с коленок тарелку, а потом, так как его руки были заняты, меня закрыла Горгона. Кажется, сегодня меня ждет какая-то, что ни на есть ужасная пытка. Я поняла это по их лицам. Нет, глаза не выражали жалость, а как часто бывает, вожделение. А огонек безумия выделялся сильнее всего другого. Мне действительно не повезло.

Вот бы этот миг никогда не наступил.

Сейчас Каннибал и Горгона пришли с маленьким ножом для нарезки овощей. Не ожидала, что они порежут мне язык. Думала, вены, но уж точно не язык. Хорошо хоть, что они его не отрезали полностью. А ведь могли.

Они во всем слабее меня. Их единственное преимущество, что они держат меня в здесь. В этом и заключается их власть надо мной. Ничего не умеют делать лучше меня. Ни разговаривать, ни вести себя.

Язык в местах царапин ужасно болит. Эта боль не похожа с болью, когда прикусываешь его, и не похожа с царапиной на коже. Ощущение, будто тебя все еще режут. Хотя прошло уже несколько часов. Стараюсь не прикасаться языком к небам. Не знаю, как я буду питаться. Через страдания?

Они, кстати, развязали мне ноги. Я поняла это, уже после того, как очнулась.

Попытки пробить крышку (так как места для размаха мало, а учитывая сломанные пальцы, я била коленкой, не то, чтобы сильно, как могла) к чему-то привели. Возможно, мне показалось, но все же... дерево треснуло и чуть поддалось. Последующие удары уже не были такими глухими, как раньше. Сопровождались легким поднятием крышки. Скорее всего мне удалось выбить одну задвижку, что справа снизу. Но остальные оставались закрытыми. Да и к тому же, был еще замок, самый главный, самый большой, что открывался ключом. Он то мне и доставлял проблемы.

По привычке, что зародилась в тот день, когда мне вырвали зубы, я дотронулась языком до верхней десны. Совершенно интуитивно. Тут же поморщилась от боли. Царапины на языке – что-то новое.

Сегодня я исчерпала все свои силы. Сейчас вечер. Наверно. Немного отдохну, а ночью продолжу выбивать дверь. Если все сложится хорошо, ночью я выберусь из гроба. Не скажу, что покину подвал, в конце концов две железные двери и бетонный пол. Дождусь, когда придут Каннибал и Горгона. Буду вести себя тихо, чтобы они подумали, что я лежу в ящике. Потом ударю Каннибала по голове. Постараюсь лишить его сознания. Через Горгону я как-нибудь прорвусь.

Не бывает идеальных планов. Это все, что я смогла придумать.

Надеюсь, я смогу ходить. Надеюсь, Бог на моей стороне. С другой стороны, хорошо, что они сломали мне пальцы, а не ноги. Если я смогла удержать в руках мыло, смогла есть, когда во рту осталось только пять зубов, смогу и это. Бежать вряд ли, но идти... Не прощу себе, если не постараюсь.

После каждой пытки думаю, что на следующей точно умру. Здесь, в ящике мои решения меняются с неимоверной быстротой. То я желанию Каннибалу и Горгоне смерти, то думаю, что, если они умрут, я останусь навечно ящике. В некий момент я умоляю Бога убить их. В иной же ход мыслей прекращается.

Я умею ненавидеть. Такое ощущение, что ящик просто лишил меня других чувств. Никакой доброты и благожелательности. Ненависть я пытаюсь удерживать в себе, но она того и гляди вырвется наружу. Если бы не пластырь, все, что накапливалось столь долгое время, слилось бы в крике.