Взаперти

Не знаю, как так получилось, но я забыла, какое вчера было число. Я помню, что вчера было, помню, что со мной делали последнюю неделю, помню, о чем я думала, а вот число не помню. Сегодня вроде бы восемнадцатое... но я могу ошибаться.

Сегодня ответственный день. Бьюсь об заклад, самый ответственный за всю мою жизнь. Прежде я так не волновалась. Но была твердо уверена, что если не сегодня, то вообще никогда. Ни о каком позже не может и речи. Потому что потом я не решусь. А сейчас, чувствую, сам Бог мне поможет. У моей теперешней жизни должно быть хоть что-то хорошее. И это хорошее произойдет сегодня, пока я еще не свихнулась от постоянной тишины и одиночества.

Мысли больше не спасают. Мысли – они всего лишь мысли. Даже близко не реальная жизнь. Поэтому я и не люблю читать книги. Это всего лишь выдумка одного из миллиона писателей по всему свету. И в большинстве своем абсолютно нелепая, глупая выдумка. Что-то наподобие такого, скорее всего никогда не произойдет в нашем мире с существующими людьми. Мне не нравился ни один жанр книг. Везде я находила недочеты. Не то, чтоб прям искала, скорее, сами попадались мне на глаза. И все мои друзья знали это. Поэтому на праздники, когда очередь доходила до меня, не пользовались принципом: «книга – лучший подарок».

Я думаю, Каннибал и Горгона читают книги. По ним это видно, одна деталь в их внешности просто кричит об этом. Не могу сказать какая. Это невозможно увидеть или сказать вслух. То надо только прочувствовать. Всегда видно, когда человек любит читает. Я стараюсь относиться к Каннибалу и Горгоне объективно. Замечать не только недостатки, но и достоинства. В любом человеке должно быть что-нибудь хорошее. Они меня сюда упекли, они меня и вытащат.

Или полиция. Но в ней я сомневаюсь. Конечно, надеюсь, но сомневаюсь.

Или я. Ну и что? Я пытаюсь быть честной, думая о своем положении. Не скажу, что у меня хороший план, чтобы сбежать, не скажу, что я полна решимости. Это совсем неважно. Я честна с собой.

Порой испытываю непреодолимое желание докопаться до истины. Всю жизнь я была любопытной. И сейчас оно во мне заиграло с непомерной силой. Я хочу извлечь на свет божий то, о чем они не желали говорить. Я в плену уже девять дней, скоро десять, но до сих пор зову их кличками, что наобум придумала в первый день. Но это дурно. Можно подумать меня заботит их совместная, никчемная, жалкая жизнь.

Каннибал и Горгона вечно стоят ко мне лицом. И они всегда напряжены, словно готовы в любой момент меня схватить. А взгляд направлен на меня. В первые дни мне было жутко, да и сейчас, не скажу, что чувство прошло. Но я принимаю это как должное, и вроде бы привыкаю. Привычки – дурная штука. Избавиться от них, сущее наказание.

Когда-то давно (не знаю, почему это пришло мне в голову), не исключено что лет десять назад, услышала музыку. Не помню, как и где. Она как-никак лучше характеризует моих похитителей. Словами описать Горгону и Каннибала не получится. Слова однообразны, невыразимы и ничтожны. Им подвластно немногое. К примеру: «Горгона, с ее прищуренными карими глазами доставляла мне беспокойство. Ее внешность – сплошное убожество. Я не думала так раньше, но думаю сейчас». Будто запачканный чернилами лист. Рисунком – возможно, но рисовать я никогда не умела. Музыка могла сказать многое. Вот только, не всем удается разглядеть ее тайный смысл. И я сейчас говорю не о современных песен, а о классике.

Все это мои собственные соображения.

Я не представляю, что ждет меня сегодня. Я впервые заговорю после потери зубов. Ведь вчера за обедом я не говорила. Сводит живот, когда я представляю, как это произойдет. Будет ли мой голос свистящим, а может ничего не изменится?

Все станет известно часа через два. Если они не соизволят сделать выходной и обойтись без пыток. Но если все же так, то и без обеда. А это уже плохо.

Все это пока мысли. Как вариант, они оставили меня здесь гнить, а сами испугались истинности и сбежали. Но сейчас я чувствую и думаю именно так.

Идея! Пусть и не самая гениальная, но вполне могла сработать. Я скажу им, что у меня приступ аппендицита. Тут также важна и актерская игра, я должна сделать вид, что мне очень плохо (что в общем было правдой), я не могу есть, якобы – сильные боли внизу живота. Попрошу вызвать доктора, а еще лучше отвести меня в больницу.

Пока оставлю ее на потом. Если план с побегом не сработает, через некоторое время (чтобы они поняли, что я смирилась со своим положением) воспользуюсь этим. Первая попытка – самая важная попытка, я должна использовать ее с умом. Впредь они будут осмотрительнее.

Щелчок в первой двери. Я этого не говорила, но мне кажется, что мои глаза стали привыкать к темноте, а слух к тишине. Если я пошевелюсь, для меня это будет как гром среди ясного неба. Я слышу стук своего сердца, и свою дыхание, слышу, как я сглатываю слюну. Именно так я понимаю, что еще жива, что не оглохла.

С такой же легкостью я и услышала их шаги. Не стоит и говорить, что я опять почувствовала себя жертвой, хотя на самом деле той и являлась. Я увидела через дыры в дереве лицо Каннибала. Уже догадалась, что сперва буду обедать. Должно быть, после, собирались сломать мне оставшееся пальцы.

Я думаю, что уже привыкла к боли. Боль не режущая, не пульсирующая, самая обычная ноющая. Но сразу в несколько местах. Левая рука, ступни, десны, область ногтей на руках и голова. Мнение о том, что к боли нельзя привыкнуть – разрушилось.

Они принесли мне суп. Не могла я смотреть на супы, который день я ими питаюсь? Благо, в этом было мясо. Я его съела, грех отказываться от такого. До безумия хотелось чего-то сладкого. Только и остается, что просить их купить мне шоколадку. Но это неважно. Гораздо важнее, чтобы они развязали мне ноги. Я попросила их об этом. Не знаю, что со мной случилось, но пока просила, чуть не впала в истерику. Боролась со страстным желанием все выдать им, все мысли, что копились во мне эти дни. Предполагаю, причиной тому стали затруднения при разговоре. Поначалу мой голос показался мне голосом человека, язык которого ужалили тысячи ос. Я испугалась, вдруг они меня не поняли? По их лицам я ничего понять не могла. Я сказала, что мне крайне неудобно со завязанными ногами, они затекают настолько, что перестаю их чувствовать. Умоляла их.

Неужели сработало? Каннибал кивнул, казалось, самому себе. Потом они забрали у меня тарелку с едой (я доела) и развязали ноги. Все страхи, мол – они обозлятся – ушли. Не могу перестать благодарить Бога. Такое облегчение! Мурашки, не отпускавшие мышцы в течении нескольких дней постепенно уходили. Признаться честно, когда думала над тем, как я буду просить их, мысли не дошли до «спасибо». По-моему, я вообще не собиралась им ничего говорить. Они являются виной всех моих бед, и благодарить их за то, чего когда-то меня лишили, равносильно самоубийству. Но я сказала. Не то, чтоб в этом был какой-то толк. Во мне с детства, нежели в них, воспитывали вежливость. Ко всем, не только к старшими. А они старшими не были.

Потом они сказали, что им надо приступить к пытке. Сказали так, словно делают мне одолжение. Странно. Я будто им родной человек. Надо этим воспользоваться. Если они беспрекословно развязали мне ноги, стоило попытать счастья еще раз. Сказать, что больше не могу находиться в душном подвале. Мне надо подышать свежим воздухом, походить. Хороши бы сделать десять шагов. С заклеенным ртом, связанными руками. Куда же я убегу, если они будут постоянно находиться возле меня?

То, что они развязали мне ноги, заставляет меня думать, что Каннибал и Горгона более нормальные, чем прежде. Но это все до поры до времени. Скоро они сломают мне оставшиеся пальцы, и я снова буду ненавидеть и презирать их.

Так и получилось. Боюсь смотреть на пальцы, я знаю, чувствую, они вывернуты под неестественным углом. Они не пытались сделать с ними что-то особенное, вроде открытого перелома. Для приличия, они оставили целыми указательный и большой палец правой руки, и указательный и безымянный на левой. Скорее всего для того, чтобы не кормить меня с ложечки, ведь иначе это было бы необходимо.

Я справилась с собой. Вернулась в сознание быстро. Они какие-то неправильные сумасшедшие. Им нравится смотреть на мои страдания, и они не хотят, чтобы я умерла. Поэтому и выбирают такие пытки, при которой испытываешь сильную боль, но не умираешь. О боже, я и не знала прежде, что такое отвращение.

Хочется знать, много ли на свете таких, как они. Думаю – достаточно. Сумасшедших хватает в каждом городе. Сложно представить, сколько невинных людей пострадали от их рук. Пострадали, не в смысле, что погибли, а то, какие испытания им пришлось пережить. Ведь не всех успевают убить. Бывает и такое, что запирают в подвале своих недоброжелателей и держат там.

Надеюсь, мое заточение не будет долгим. Четырнадцать дней. Я веду обратный отсчет в голове. Вычеркнула сегодняшний день, потому что пытка уже прошла и осталось четырнадцать.

Однако, не стоило забывать о вероятности выжить за эти дни. Она ничтожна мала, и Каннибал с Горгоной понимали это как никто другой. Ведущей ногой я ударила в нижний правый край ящика. Там находилась первая щеколда. От неожиданного резкого движения свело бедро. Поморщившись, я подождала, пока спазм спадет и попробовала еще раз. Била также, как и в футболе по мячу. Сильно, но в тоже время аккуратно. Я все-таки, была без ботинок. Они их куда-то отнесли. Когда я ела, высматривала обувь на полу, но ее не было. Умно с их стороны.

Я ударяла и ударяла до такой степени, что на ступне образовались синяки. Я сделала все, - буквально все, - что могла. Я рассудила так, что, если услышу щелчок, что-то вроде «дзинь», значит, получилось сломать щеколду. И ничего не произошло. Крышка ящика по-прежнему не поддавалась. А раньше я думала, что дерево сломать проще просто. Опять же таки, зависит от меня и от толщины дерева. Не хочется себя принижать, но и оспаривать факты будет неправильно. Любой бы сдал на моем месте. Я и раньше не отличалась особой физической подготовкой, а сейчас, от десяти дней постоянного лежания, по часу в день сидения (когда ела), совсем ослабла.

Нужна хоть какая-то нагрузка. Так я им и скажу завтра. Глядишь, разрешат походить по подвалу. А там может и замешкаются на секунду другую. Но куда я рвану? К входной двери, которую они запирают на три замка? К окну на первом этаже? С завязанными руками, возможно, получится его открыть и выпрыгнуть, но это займет много времени. Они меня догонят. Понятное дело, коль удастся самой выбить ящик, риск тот же.

Я это поняла теперь. Лучше поздно, чем никогда.

А если попросить их не разрешить мне пройтись, а развязать мне руки? Только руки. Заклеенный рот мне особо не мешает. Но они тоже, не дураки, чокнутые – не вопрос, но не дураки.

С первого взгляда может показаться, что я совершенно не пытаюсь отсюда выбраться. Только думаю и строю предположения. Не делаю ничего существенного. Я с этим не согласна. Побег – важное дело, требующее тщательного планирования. Один неверный шаг – и условия пребывания здесь ужесточатся, если меня не убьют в наказание. Если же все сделаю хорошо, не будет никаких подводных камней, недочетов – Каннибал и Горгона окажутся за решеткой, а я на свободе.

Голубое небо, ветер, голые деревья, легкая изморозь, птицы, улетающие на юг. Звуки природы, звуки извне. Настоящий дневной свет. Такой далекий... и я плачу.