Каталонское Начало || "Фишер" || Евгений Боков

Shortparis — Так закалялась сталь

____________________

Сжать кулаки до беления костяшек — было единственным верным решением, чтоб справиться со злостью в бурлящих ею венах. Глубокий вдох — единственное, что по-настоящему помогло успокоиться. Но все это — лишь самообман, дающий эфемерный контроль над эмоциями. Варя старалась сама себе внушить холодную голову, старательно навязывала себе лишь иллюзию спокойствия. Норадреналин заставлял сердечную мышцу учащенно сокращаться; короткое дыхание-пунктир раздувало ноздри, вырываясь из груди.

Варя смотрела на удаляющиеся спины Бокова и Черепанова, поджав губы. В воздухе витал сигаретный дым, смешиваясь с удаляющимся шлейфом мха и цитрусовых. Аромат заползал в нос, возвращая в реальность. Тяжесть свалилась на костлявые плечи, пытаясь вдавить туловище в асфальт. Варя ссутулилась и выдохнула, пытаясь нормализовать дыхание. Опустив голову, она увидела, как возле носка ее лакированных туфель одиноко валялся тлеющий окурок импортного «Бонда».

Презрительно фыркнув, она раздраженно пнула его, прогоняя вон с крыльца.

Небо над Москвой затянулось еще сильнее, превратившись в свинцовую завесу; казалось, она давила на город всей своей тяжестью. День, который обещал быть слишком солнечным и радостным, как издевка, стал омраченным, стоило Варе встретиться взглядом с Евгением Афанасьевичем Боковым.

Раздражение смешалось с унижением. Чувства плескались в груди, сливаясь с внутренними органами, превращаясь в странный тугой узел. Он сдавил сознание, мешая фокусироваться. Пульсировал в районе солнечного сплетения, не вызывая ничего, кроме тошноты.

Отправив сотлевшую до фильтра сигарету куда-то в сторону неуверенным щелчком пальцев, Варя на мгновение задержала взгляд на исчезающем в воздухе дыме. Сунув папку с материалами дела подмышку, она уверенно зашагала в сторону стоящего у крыльца «АДЧ», где ее ждал Виктор Хван.

Уверенно-злостная походка отдавалась дробным стуком набоек по асфальту; била по натянутым до предела нервам. Варя схватилась за холодную металлическую ручку пассажирской двери и с силой потянула ее на себя. Рассержено плюхнувшись на сиденье, она резким движением поправила лацканы пиджака. Глубокий сиплый выдох вырвался из груди, а челюсти сжались так сильно, что желваки заходили ходуном.

В салоне «АДЧ» повисла напряженная тишина. Глаза Вари нервно бегали по потухшей приборной панели, стараясь зацепиться за что-то, что могло бы молчаливо принять на себя всю ее злость.

— Обматерил? — голос Хвана нарушил царившее в салоне молчание.

— Что? — повернувшись к оперуполномоченному, Варя уставилась на него. Брови поползли к переносице, искажая лицо непониманием.

— Ну, — Витя неловко почесал затылок; милицейская фуражка сползла на его глаза, и он незамедлительно поспешил поправить ее, — Боков.

Оперуполномоченный кивнул в сторону крыльца Генпрокуратуры. Варя была готова поклясться, что только при упоминании этой фамилии у него дернулся глаз.

— Ты его знаешь?

— Да, мы работали вместе в восемьдесят шестом. Этого ловили... — Витя начал щелкать пальцами, пытаясь поймать ускользающую мысль за хвост. — «Удава», «Фишера», называй, как хочешь, — Хван выдержал паузу. — Ты на свой счет не бери — он со всеми так.

Варя глянула в боковое зеркало машины. В его искажающем реальность отражении четко просматривался милицейский «Орбит», в который сел сначала Альберт, а следом за ним — Евгений Афанасьевич. Перед тем как сесть в машину, мужчина провел пятерней по короткой стрижке. Варя задержала взгляд на его силуэте дольше, чем требовалось.

— Поехали в Одинцово, — отвернувшись, произнесла она.

Хван коротко кивнул и с характерным щелчком повернул ключ в зажигании.

Двигатель милицейского «УАЗика» зарычал. Глубокий рокот прокатился по салону, сообщая присутствующим, что машина готова к поездке, пусть и без особого энтузиазма. Приборная панель вспыхнула десятком огоньков, создавая причудливую игру света на потертом за годы использования пластике. Вместе с «приборкой» ожила и магнитола — ее динамик хрипло кашлянул и затрещал, прежде чем из него полилась популярная эстрадная песня в исполнении Ирины Аллегровой. Но она не смогла отвлечь Варю даже на секунду. Мелодичное пение певицы заполнило салон, но не заставило повернуть голову на источник звука и сделать чуток погромче.

Варя бросила прощальный взгляд на здание Генеральной прокуратуры, где на фасаде все еще виднелись следы недавнего ремонта после путча.

Витя вырулил на проезжую часть. Машина, натужно ревя двигателем, медленно набирала скорость, пробираясь через оживленное московское движение, которое не ставилось в сравнение с движением в Одинцово. Постоянная суетливость прохожих, торопящихся вечно куда-то; невероятное количество транспорта; давящий на череп гул столицы — все это всегда казалось чем-то далеким. Нереальным.

Варя смотрела в окно, постукивая в такт песне Алены Апиной год назад. Мимо проносились свежевыкрашенные иномарки частных предпринимателей, соседствующих с потрепанными «Жигулями» и «Москвичами» — на фоне зарубежных машин они выглядели крайне невыразительно; совсем недавно стали открываться первые ларьки с импортными товарами. Варя видела, как на углах толпились люди с баулами, продающие газеты и сигареты.

Варя сунула руку в карман пиджака, где лежала мятая пачка «Космоса» с обрывком ценника на торце. Прикурив, она начала крутить рычаг на двери, чтобы открыть окно. Механизм протестовал с противным скрежетом, словно не желая впускать в салон уличный гул. Наконец, стекло с трудом поползло вниз, впуская в машину душный майский воздух, пропитавшийся озоном и запахом новой типографской краски.

По Ленинскому проспекту, мимо свежеотремонтированного здания МГУ и памятника героям-красногвардейцам, милицейский «АДЧ» медленно продвигался в сторону области. На улицах все еще было заметно больше военных, чем обычно — эхо августовских событий отзывалось в столице тревожными отголосками. Время от времени встречались бронетранспортеры, застывшие на перекрестках, словно грозные стражи нового порядка.

Мелькали вывески кооперативов и частных магазинов, написанные от руки на кусках картона или небрежно намалеванные краской на фанере. Рекламные щиты пестрели забугорными названиями.

Начавшийся дождь оставлял на пыльном асфальте первые капли, которые стремительно превращались в небольшие лужицы. В воздухе витал густой аромат распускающихся тополей, смешиваясь с выхлопными газами и дымом от костров на городских пустырях. Дым, клубясь, поднимался к небу; черный смог становился еще более выразительным на фоне серых туч.

Чем дальше от центра, тем более запущенными казались улицы. Асфальт был исколот глубокими выбоинами, словно израненная кожа; многие здания явно нуждались в ремонте — облезлая штукатурка обнажала кирпичную выкладку, выбитые стекла в окнах кое-как заделали фанерой или полиэтиленом заботливые работники ЖЭКа. На окраинах все чаще встречались стихийные рынки. Люди раскладывали товар прямо на землю на кусках картона от бытовой техники, а вокруг — снующие туда-сюда покупатели, готовые обменяться с продавцами валютой .

К Одинцово Варя и Витя подъезжали через Красногорск, где недавно открылся первый в области «Макдоналдс» — сверкающее стеклянное здание, словно космический корабль, приземлившийся среди хрущевок. Этот новомодный ресторан стал непоколебимым символом новых времен, привлекая любопытных горожан, как магнит.

Дорога петляла между частными домами с покосившимися заборами и огородами, где уже зеленели первые всходы.

В самом Одинцово машина проехала мимо недавно построенного торгового центра «Одинцовский», где уже начали появляться первые арендаторы. Мимо промелькнуло здание администрации, на фасаде которого все еще красовалась советская символика, словно застывшая в прошлом.

— Вить, сделаем остановку на Северной? — попросила Варя, мельком глянув на оперуполномоченного через зеркало заднего вида. — Хочу к матери Маши заехать.

Хван коротко кивнул, не задавая лишних вопросов. Он аккуратно вырулил с Центральной улицы, направляясь в спальный район. Узкие улочки были застроены типовыми пятиэтажками, между которыми виднелись детские площадки и палисадники с распустившимися цветами.

Наконец, достигнув нужного адреса, «УАЗик» с трудом припарковался у подъезда, подняв облако пыли, которое медленно оседало на свежевыкрашенные скамейки у дома. Двигатель, устало фырча и кашля, заглох, и в наступившей тишине отчетливо слышалось, как где-то в кронах деревьев щебетали птицы, а вдалеке — детский смех с ближайшей площадки.

Варя потянулась к дверной ручке, но та предательски не поддавалась — заклинила после очередной поездки по разбитым дорогам. Пришлось толкать дверь костлявым плечом, чтобы вырваться наружу. Прихватив из машины дипломат, Варя вдохнула запах цветущих лип.

Несильно хлопнув дверью, Варя громко прохрустела позвоночником — сорок минут в сидячем положении дали о себе знать затекшими мышцами спины. Она недовольно поморщилась, разминая плечи. Дернув вниз топорщащийся пиджак, Варя машинально глянула на наручные часы — их секундная стрелка стала отставать совсем недавно, что вызывало раздражение. Времени было еще достаточно, чтобы произвести опрос матери, наведаться к отцу убитой и наскоро напечатать отчет, но катастрофически недостаточно, чтобы добраться потом до Москвы.

Варя двинулась к подъездной двери, ощущая, как под ногами скрипит асфальт, покрытый листьями, окурками и весенним мусором. Потянув деревянное полотно на себя, она вошла внутрь. Этот подъезд с облупленной штукатуркой на стенах и тусклой лампочкой накаливания ничем не отличался от других, похожих на него. Пахло сыростью и кошачьей мочой; где-то на верхних этажах слышался детский плач и телевизор, включенный на полную громкость. На стене висели почтовые ящики, некоторые дверцы которых были вероломно выломаны подростками и висели на одной петле.

Осторожно ступая по лестнице, Варя поднималась на третий этаж. Именно там, если она правильно рассчитала нумерацию, должна была располагаться квартира матери Маши Ульяновой. Поднимаясь выше, она замечала, как с каждым этажом становилось все темнее — лампочки в некоторых патронах были или разбиты, или вовсе выкручены другими жителями пятиэтажки. Дойдя до нужной квартиры, Варя, не колеблясь, постучала.

За входной дверью, обтянутой дерматином, слышались быстрые шаги. Торопливые, будто хозяйка жилища ждала появления кого-то важного. Было слышно, как под тяжестью ее тела скрипели половицы.

Варя выпрямила спину и наклонилась к раскрывающейся двери. Открывшая ее Оксана Алексеевна выглянула из дверного проема, едва освещенного из окна на лестничном марше. Заметив Варю, она явно разочарованно выдохнула; видимо, появление нежданной гостьи полностью не соответствовало ее ожиданиям.

— Здравствуйте, Оксана Алексеевна, — вежливо поздоровалась Варя, сжимая пальцами ручку дипломата. — Примите мои искренние соболезнования.

Измотанная и осунувшаяся женщина с глубокими темными кругами под глазами, которые прибавляли ее лицу несколько лишних лет, кивнула в ответ и распахнула дверь шире, приглашая войти в свое скромное жилище.

Варя переступила порог.

На вид обычная хрущевская «трешка», такая же, как и миллионы других по всей стране. В прихожей царил полумрак, усиленный тусклой лампочкой, прикрытой самодельным абажуром из цветной бумаги на отштукатуренном потолке. Совмещенный санузел по левую руку, на двери в который висел прошлогодний календарь. Небольшой коридорчик, обклеенный самыми дешевыми обоями внахлест, выдавая неопытность того, кто делал ремонт, — стыки кривились; местами виднелись пузыри воздуха и еще советские газетные вырезки, использованные как подложка. Справа, за металлической дверцей на стене, прятался электрощиток с пробками и счетчиком. Опустив взгляд, Варя увидела выкрашенный пол, из которого кое-где выглядывали подогнутые гвозди, норовящие прорезать шляпкой стопу, если ходить без тапочек. На стене напротив — несколько крючков для одежды; один из них опасно покачивался, держа на себе черный кожаный плащ. Там же, на трюмо, стояла банка с надетой на нее меховой шапкой, которые были очень популярны в восемьдесят девятом году.

В воздухе витал едва уловимый аромат жаренной картошки с луком.

Оксана Алексеевна согнулась к трюмо, с которого сняли дверцы, оставив лишь ржавые петли. Женщина схватилась за «гостевые» резиновые шлепанцы. Явно мужские, судя по размеру и черному, как смола, цвету.

— Не надо тапочек, — попросила Варя, махая рукой в отрицательном жесте, — я ненадолго.

Оксана выпрямилась. Шатаясь, она шагнула к стене и уперлась в угол плечом. Выглядела она прилично: свеженький выглаженный халат, чистые волосы были собраны пластиковым «крабиком», оголяя длинную шею. Но взгляд — полностью отрешенный, будто сама Оксана только физически была здесь, а ее разум остался, вероятнее всего, там, в морге.

— Оксана Алексеевна, — Варя сделала паузу, внимательно глядя на женщину, — скажите, пожалуйста, вы знаете, где был ваш муж в день, когда пропала Маша?

Оксана машинально поправила дрожащими пальцами выбившуюся из прически темную прядь волос, которая казалась слишком тусклой и безжизненной. Так же, как и лицо женщины — белое полотно, совершенно не поменявшее цвет с прошлого дня.

— Бывший муж, — тихо поправила она, избегая взгляда. — Не знаю. А его что, подозревают?

Варя отрицательно качнула головой, доставая из внутреннего кармана пиджака откидной блокнот и ручку.

— Пока нет, — ответила она, открывая блокнот на чистой странице, — просто уточняем информацию.

— Нет, я не знаю, где он мог быть, — женщина говорила тихо, почти про себя. Оксана опустила глаза в пол, рассматривая узор на тапочках.

— А вы почему с ним разошлись? — глянув на женщину, спросила Варя, делая запись.

— Ну, — мать Маши запнулась и нервно коснулась кончиками пальцев шеи, — пил он. Страшно пил. Деньги последние из дома тащил. Ну, я его и выгнала.

Варя подняла взгляд на родительницу Маши, отрываясь от блокнота и внимательно изучая собеседницу.

— Ударить мог?

— Да нет, Боже упаси! Вы что? — воскликнула Ульянова, всплеснув руками. Махнув ладонями, она уперла взгляд в Варю. — Он безобидный, когда выпьет.

— Адрес дадите?

— Да чего давать-то? Он, вон, через два дома в квартире матери живет, — Ульянова качнула головой в сторону кухни, словно указывая направление, куда стоит идти. — В наследство ему досталась.

Варя тяжело вздохнула; взгляд скользнул по выцветшим обоям. Глянув на Оксану, она сунула блокнот обратно во внутренний карман пиджака, чувствуя, как неприятно впивается в кожу ремешок наручных часов.

— Спасибо большое, Оксана Алексеевна, — Варя поджала губы, — закройте за мной.

Варя развернулась на каблуках. Шагнув к двери, Варя почувствовала, как взгляд Оксаны упирался ей в спину. Только коснувшись кончиками пальцев холодной металлической ручки входной двери, Ульянова снова подала голос:

— Варвара Александровна, — в голосе Оксаны прозвучала какая-то странная нотка мольбы. Варя глянула на нее через плечо, — это точно не Саша.

Варя моргнула, смотря на нее. Глаза изучали лицо потерпевшей, в котором она четко видела некое подобие уверенности в том, что убийцей мог быть кто угодно, но только не ее бывший муж.

— Разберемся, — коротко произнесла Варя, повернув ручку двери.

Спускаясь по лестнице подъезда, Варя была полностью погружена в свои мысли: она не понимала, с чем связана такая настойчивость матери Маши в том, что убийство точно не мог совершить ее бывший муж. Но, с другой стороны, поверить в то, что их совместную дочь действительно убил он, — что-то на грани безрассудства. Во всяком случае, в разуме убитой горем матери. Это не укладывалось в голове «нормального» человека. А вот в уме следователя — вполне. Статистика, которую Варя видела, рассматривая последние раскрытые уголовные дела в Одинцовском районе, твердо гласила, что в большинстве случаев убийца — близкий родственник. Но Варя неохотно верила в эти цифры. Каждый случай должен рассматриваться индивидуально. Прямых, да даже косвенных доказательств, что убийца Маши — ее отец, нет, поэтому подозревать его — глупость.

Звук каблуков эхом разносился по подъезду, отражаясь от стен. В нос ударил запах дешевых сигарет, вперемешку с чем-то, что явно подгорало у одного из жильцов многоквартирного дома.

Толкнув дверь от себя, Варя прищурилась от яркого света снова выглянувшего солнца. Оно пробивалось сквозь серые тучи, словно даря надежду на то, что убийцу Маши можно отыскать по «горячим» следам.

Подойдя к «АДЧ», Варя остановилась рядом с Хваном. Оперативник стоял, прислонившись спиной к капоту машины, и курил, выдыхая дым вверх тонкими серыми струйками. Завидев коллегу, он выбросил окурок в сторону. Витя оживленно кивнул, молча спрашивая, как все прошло.

— Мать отрицает причастие своего бывшего мужа к убийству, — Варя остановилась рядом с Хваном и сунула руку в карман, нащупывая пачку сигарет. — Надо к отцу сходить, у него спросить, что он делал в день убийства.

Достав спички, Варя ловко выудила одну из них. Чиркнув головкой по терке коробка, она быстро поднесла ее к кончику сигареты. Дым поднимался вверх, смешиваясь с тлеющим окурком Вити.

— Ты знаешь, где Боков сидит? — выбрасывая деревяшку на землю, спросила Варя, прищурившись.

— В ГУ МВД по области, вроде, — старший оперуполномоченный пожал плечами. — А что такое?

— Меня в Москву отправляют работать, — она затянулась, закатив глаза. Сбросив пепел на асфальт, залитый солнечным светом, Варя посмотрела на Хвана. — Там серия, оказывается. Вот в следственную включили, — она презрительно фыркнула, когда перед глазами всплыла фигура Евгения Афанасьевича. Высокий, по сравнению с ней; с опасливым прищуром и хищным оскалом, вместо улыбки. — И, если я не принесу ему отчет до шести вечера — он с меня, я так понимаю, шкуру сдерет, да?

Витя сдержанно усмехнулся. Шутка, которая только со стороны выглядела как простое отвлечение и разрядка обстановки, на самом деле вызывала у Вари настоящий ужас, несущийся мурашками по спине. Представить страшно, что будет, если она действительно не сможет предоставить отчет и доказать себе (и Бокову в первую очередь), что она компетентный специалист, не просто так просидевший пять лет в юридическом.

Глянув на наручные часы, она быстро выдохнула сигаретный дым из легких, словно пыталась прогнать из них остатки напряжения. Выкинув окурок, Варя качнула головой Хвану, давая ему знак, чтоб он шел следом. Идти одной в квартиру к неизвестному мужчине было по-простому страшно, а вместе с опытным Витей, который перевидал и переловил невесть сколько преступников, стало спокойнее.

Оперативник отлепился от милицейского «УАЗика». Они молча шли к дому, где проживал Александр Ульянов. Под аккомпанемент смеха, доносящегося с детской площадки; под взгляды вечно сующих свой нос, куда не просят, старушек на лавочках, которые, только завидев милиционеров, начали перешептываться друг с другом. Эти старушки в цветастых платочках с любопытными взглядами, казались Варе частью какого-то механизма, отвечающего за осведомленность. Они, как никто другой, смогут дать оценку всему тому, что происходило во дворе. Эта какофония давила Варе на череп, мешая сосредоточиться на том, что именно она будет спрашивать у Ульянова.

Оснований подозревать его не было; разговор с ним — очередная формальность, как та, с которой Варя наведалась к матери Маши. Лишь убеждение и вычеркивание Ульянова из списка только предполагаемых преступников. Разговор с ним станет простой галочкой в расследовании, не более.

Варя не знала, были ли другие: все то, что говорил Алик в кабинете у Степанкова, она благополучно прослушала, что стыдом осталось на кончиках пальцев. А Боков вообще ничего не докладывал Генеральному прокурору. Но узнать о каких-то других подозреваемых — не самая большая проблема. Большей казалось, скорее, недостаток времени, которое неумолимо бежало против Вари.

Остановившись у подъездной двери, Варя глянула на старушку, сидящую на скамейке.

— В этом доме Александр Ульянов живет? — спросила Варя, повернув к ней голову.

Старушонка, казалось, была погружена в собственные мысли. Она медленно подняла глаза на Варю и изучала несколько секунд. Ее взгляд был немного настороженным, словно она пыталась понять, точно ли слова Вари были обращены именно к ней.

— Да, в двадцать первой квартире, — старушка, все еще не до конца понимая, что происходит, медленно кивнула. — А он вам зачем нужон-то?

— Мы из милиции, — вмешался Хван.

Заметив его, старушка прикрыла рот морщинистой рукой. Она переводила взгляд с Вари на Витю и обратно. Ее глаза, окруженные паутинкой морщин, выражали беспокойство.

— Это вы из-за Машеньки его ищете?

— Просто хотим с ним поговорить, — Варя вежливо ей улыбнулась. — Спасибо.

Варя глянула на Витю через плечо и снова качнула головой.

Как только дверь за Хваном хлопнула, Варя ощутила давящую темноту, которая мгновенно окутала их. Видимо, лампочку выкрутили в тамбуре, заставляя покрыться все непроглядным мраком. Потянув на себя дверь, Варя тут же вскочила на лестничный марш, оставив Витю ловить дверь на лету.

На удивление, в этом подъезде было куда чище, чем в том, в котором жила Оксана. Не было характерного аммиачного запаха, заползающего прямо в ноздри и раздражающего слизистые. Вместо этого, пахло хлоркой, будто кто-то из жильцов недавно вымыл весь подъезд с «Белизной».

Остановившись возле железной двери, выкрашенной голубой краской, Варя подняла руку к черной кнопке звонка. Нажав на него, она задержала палец. Витя, стоящий за спиной, выпрямился, протирая платком вступивший над губой пот. Ответа из квартиры не было. Варя нагнулась к двери, прислушиваясь, почти заглядывая в замочную скважину. Она недовольно хмыкнула и выпрямилась. Она занесла кулак и уже усиленно начала стучаться в железную дверь, чувствуя, как ее металл больно бьет по коже.

Варя переглянулась с Витей. Оперативник пожал плечами. Сделав шаг к двери, он начал ожесточенно долбить по ней кулаком, призывая хозяина квартиры обратить внимание на шум. Цокнув языком, Варя прижалась ухом к дверному полотну, пытаясь услышать, есть ли в квартире хоть кто-то.

Услышав медленные шаги за ней, она отпрянула от двери и выпрямилась.

— Кто? — послышался мужской голос за дверью.

— Милиция, — взгляд Вари остановился на замочной скважине, — открывайте.

Варя сунула руку во внутренний карман пиджака; там же, где лежал блокнот, покоилось и удостоверение, которое она наспех засунула туда.

Замок издал негромкий звук открывания металлической защелки. Дверь скрипнула своими несмазанными петлями, приоткрываясь. Из щели вытянулось мужское лицо, которое с неприкрытой предвзятостью изучало стоящих перед ним сотрудников. Вместе с ним из квартиры выплыл противный запах перегара.

Варя предъявила удостоверение, смотря мужчине прям в переносицу. Мужчина долго изучал его своим нетрезвым взглядом, пытаясь осмыслить, что значит «лейтенант юстиции». Ульянову потребовалась несколько долгих секунд, чтоб сфокусироваться. И когда до него, видимо, дошло, что перед ним стоит не рядовой милиционер, а следователь, мужчина сделал шаг назад, распахивая входную дверь настежь.

Войдя в квартиру, Варя огляделась. В узеньком пространстве коридора однокомнатной «брежневки» едва ли можно было поместиться троим людям. Оглядев помещение, Варя отметила, что эта квартира явно нуждалась в косметическом ремонте: обои кое-где отклеились и были изодраны, вероятно, каким-то домашним животным. На потолке облупилась старая штукатурка, явно намекая на приличный возраст квартиры. На стене слева, на деревянной дверце кладовки, на гвозде висело зеркало с небольшими пятнами ржавчины по краям рамы, отражавшее свет лампочки, висящей на белом проводе с черным патроном.

В воздухе витал неприятный, спертый запах нестиранных вещей, курева и алкоголя. Оксана не врала, когда говорила, что ее муж выпивал.

Варя глянула на Александра Ульянова. Это был обычный мужик средних лет; он стоял, слегка покачиваясь на месте; взгляд затуманенный и прищуренный, а лицо не выдавало ничего, кроме какой-то неописуемой апатии ко всему тому, что происходило вокруг. Волосы торчали сальными патлами во все стороны, а на щеках проступала двухдневная небритость. Скорее всего, весть о смерти его дочери ударила по нему так сильно, что он начал запойно пить. Он был одет в майку-алкоголичку с заметным оранжево-красным пятном на груди и в домашние треники с растянутыми коленками.

В его движениях виднелась неуверенность; руки дрожали, когда он коснулся кончиками пальцев собственного затылка. От Александра исходил резкий запах алкоголя, смешанный с ароматом дешевого одеколона, который только усиливал неприятное впечатление. Он с трудом мог фокусироваться на окружающих его предметах, скользя мимо них, словно они были лишь размытыми пятнами.

— Александр Иванович, — начала Варя, отведя взгляд от мужчины, — скажите, где вы были в день, когда ваша дочь пропала?

— Дома был, — Ульянов говорил медленно, старательно выговаривая каждое слово. — Пил.

— А кто может это подтвердить?

— Ну, — протянул мужчина, отводя взгляд в сторону, как будто избегая прямого зрительного контакта, — никто не может.

— У вас какой размер ноги? — внезапно спросила Варя, остановив взгляд на небрежно валяющихся ботинках возле ГДРовского серванта в зале, где без умолку болтал телевизор, добавляя фонового шума.

— Ну сорок третий, а что?

Варя бросила быстрый взгляд на Витю. Решение пришло молниеносно: косвенная, но все-таки улика на отца Маши была. Решение отвезти Ульянова в участок было таким же логичным, как основания его подозревать. Вряд ли бы он, конечно, попытался покинуть Одинцово, чтоб укрыться от справедливости суда. Но и рисковать было глупо: лучше лишний раз опросить уже трезвого родителя, чем пытаться что-то выведать у пьяного человека.

— Гражданин Ульянов, вы задержаны до выяснения обстоятельств убийства вашей дочери, — Варя развернулась к входной двери. — Вить, пакуй его и поехали в отдел. А я пока понятых найду.

***

В отделение Одинцовской прокуратуры Варя и Витя домчались за считанные десять минут. Двухэтажное строение из серого кирпича с массивными и тяжелыми дверьми встретило их, как никогда, гостеприимно. Каждый шаг отражался от стен вестибюля, усиливая звон каблуков. Он заползал в голову, нагнетая ощущение серьезности происходящего.

Ульянова без лишних слов проводили в ИВС, расположенный на первом этаже. Небольшое помещение, выкрашенное в грязный синий цвет, который с годами только терял свою яркость, обнажая облупленную краску и создавая впечатление заброшенности. Там, по разговорам тех, кто работал в прокуратуре более десяти лет, сидел подозреваемый по делу Фишера. В этом же скудно обставленном помещении с койкой, на которой небрежно валялся тонюсенький матрас, брошенный на ржавые пружины, совершил самоубийство Семен Макурин, проходивший по этому же делу.

Там, в компании рядовых милиционеров, согласно протоколу, произвели допрос. Ульянов, с красными от алкоголя глазами, выглядел совершенно дезориентированным. Варя, сидевшая напротив на старом скрипучем стуле, старалась сохранять профессионализм, хотя где-то внутри росло только разочарование.

Она задавала стандартные вопросы, но, как и предполагалось, нового ничего узнать не удалось. Разговор с пьяным человеком оказался совершенно бессмысленным: Ульянов лишь бормотал себе под нос что-то невнятное, периодически забывая, о чем вообще идет речь. Его ответы не несли в себе никакой полезной информации, лишь подтверждали уже известные факты: на момент преступления находился дома, пил.

Варя решила, что лучшим исходом ситуации будет поговорить с Ульяновым завтра. Когда он окончательно придет в себя и начнет соображать хотя бы чуть-чуть более ясно.

Обувь сорок третьего размера, что и стала причиной его задержания, взяли на экспертизу. Эта, пусть и косвенная, улика требовала тщательной отработки: размер ноги достаточно распространенный. Если на обуви, в которой Ульянов покидал квартиру, не найдется ничего, что могло бы доказать его причастность, то нужно будет взять постановления на обыск его квартиры. Варя еще с института помнила, чтобы «пришить» улику к материалам уголовного дела, нужно добыть ее, согласно Уголовно-процессуальному кодексу, а значит — законным образом. В любом другом случае, их наличие — бессмысленно.

Варя наскоро печатала отчет. Сверяясь с часами, висящими на стене кабинета возле потертой карты Московской области, она боялась, что не успеет. Быть распятой Евгением Афанасьевичем казалось чем-то очень реалистичным; насколько близким, осязаемым костлявыми лопатками. Перед глазами вырисовывалась картина, как он, разъяренный, будет показательно ходить туда-сюда по кабинету, матерясь так громко, что уши, скорее всего, заложит от его пронзительного, режущего визга. Как лицо Вовы Суворова с доармейской фотографии Евгения Афанасьевича, покраснеет от гнева, а вены вздуются, подчеркивая бычью шею с висящей на ней черной веревочкой с христианским крестом.

Она представляла, как Боков будет бросать в нее язвительные комментарии и упреки, способные пробить даже самую стойкую броню самоуважения. В его карих глазах будет плескаться презрение, а каждое сказанное им слово — вонзаться в сознание острым приятным баритоном, оставляя глубокие раны.

Варя мотнула головой, пытаясь отогнать из разбушевавшегося воображения тревожные образы. Она сосредоточилась на отчете с выученными фразами, которые ни раз писала в институте с профессиональной точностью. Но мысли о возможном разносе не покидали, заползая в голову подобно извилистым змеям, обвивающимся вокруг шеи. Они душили, перекрывая доступ кислороду, принесенного ветром из окна. Руки дрожали над клавишами «Бесты-88», как у беспробудного пьяницы, бьющегося в конвульсиях «белой горячки».

Движения снова потеряли свою плавность, как тогда, в восемьдесят девятом, когда на железнодорожном вокзале Казань-1 Варя трясла Вову Суворова, лишь бы тот только смотрел на нее. И снова карие глаза продолжали преследовать ее, но только без явной мальчишеской искорки. Они продолжали вырисовываться изучающим прищуром где-то на коре головного мозга, заставляя нервную систему пускать импульс холодных мурашек по спине. Но уже не от трепетного волнения в груди, а от страха. Страха облажаться.

Тяжело выдохнув, Варя отодвинулась от стола, издав ножками стула противный скрип по полу. Она измученно смотрела на дописанный отчет, где каждая буква напечатана с титаническим трудом. Стала напоминанием о том, что пора выезжать на встречу собственному страху, одетому в строгий пиджак с кремовой рубашечкой.

Взяв трубку стационарного телефона в руки, она крутила на набирателе номер лаборатории. Гудки эхом бились в ушах, срикошетив обратно в бездушный пластик. Стуча указательным пальцем по оргстеклу на столе, Варя вызывала раздражение сидящих рядом коллег, которые недовольно поворачивались через плечо. Поймав взгляд одного из них, она виновато поджала губы.

— Алло? — послышался на той стороне знакомый голос Гоши.

— Гош, а отчет с места преступления готов? — зажав трубку челюстью, спросила Варя.

— Да, — уверенно и точно произнес эксперт.

— Я сейчас спущусь и заберу, ладно?

— Я на столе оставлю.

— Спасибо, — поблагодарила Варя, дернув уголками губ в полуулыбке.

***

Остановившись у деревянной двери, где по словам дежурного, сидел Евгений Афанасьевич Боков, Варя глубоко вздохнула. Волнение неприятным покалыванием оставалось на кончиках пальцев. Сжимая папку с двумя отчетами, Варя поправила воротник рубашки, который как-то непривычно начал давить на щитовидный хрящ.

Потребовалось несколько — по ощущениям, тянущихся бесконечно — минут, чтоб прокрутить в голове слова, которые Варя должна сказать, войдя в кабинет. Они крутились в голове, подобно карусели из советского мультика. Кровь пульсировала шумом в ушах. И Варя надеялась, что у нее вот-вот случится инсульт и ей не придется докладываться новому начальнику о проделанной работе.

Голова и голос разума подсказывали, что волноваться-то и не о чем: она все сделала правильно. Отчет написан, как и просил Евгений Афанасьевич. Документы оформлены, подозреваемый есть. Да ей премию нужно выписать за такую оперативную работу! Но раздраженная нервная система упрямо продолжала посылать пугающие импульсы, проступая влагой на ладонях.

Коротко глянув на наручные часы «Слава» и тихонечко матерясь себе под нос, она постучалась в дверь. Не дожидаясь ответа, Варя схватилась за медную ручку, потянув дверное полотно на себя, просовывая голову внутрь.

В кабинете было светло: из двух окон, обрамленных тюлем и темными шторами, лил свет начавшего закатываться за горизонт солнца. На широком деревянном подоконнике сидел Евгений Афанасьевич с граненым стаканом и прозрачной бутылкой рядом. Мужчина, не отрываясь, задумчиво смотрел за тем, что было за стеклом; даже ухом не повел, когда дверь в его кабинет распахнулась.

Альберт был погружен в изучение каких-то документов. Он сидел за переговорным столом, на котором стояло два телефона с двух сторон. Скорее всего, их принесли сюда недавно, чтоб все участники следственной группы могли иметь средства связи. Услышав негромкий скрип двери, Черепанов поднял голову. Взгляд голубых глаз стал мягким и приветливым, а на губах появилась улыбка.

Варя ответила дежурной вежливостью.

Войдя внутрь, она аккуратно прикрыла за собой двери, приглушив скрип петель. Проходя мимо Алика, Варя краем глаза уловила то, как он усмехнулся, будто готовился к предстоящему представлению.

Остановившись рядом с Евгением Афанасьевичем, продолжающим внимательно смотреть в окно, Варя заметила, как на его лице зашевелились желваки. Это едва уловимое движение выдавало его раздражение. Не нужно быть экспертом, чтобы понять, что ее присутствие не могло вызвать какую-то другую эмоцию. Боков, казалось, старался не замечать ничего вокруг.

Просторный кабинет вдруг стал слишком тесным и неуютным, как будто стены, обшитые красивыми деревянными панелями, давили на нее своей тяжестью. Казалось, что потолок «Армстронг» вот-вот обрушится на голову.

— Готов отчет экспертов и опрос родителей Маши, — к счастью, голос не дрогнул. Варя говорила четко и спокойно, как репетировала, — готова доложить, товарищ начальник.

1. е4 —
Показательно уверенным ходом пешки, Варя надеялась обратить на себя внимание оппонента в пиджаке. Захват центра — классический шаг, открывающий возможности развития. И Варя была готова воспользоваться этой возможностью при первом удобном случае.

— «Дружба народов»? — спросил Евгений Афанасьевич, смотря в окно.

d5.
Стратегический маневр скандинавской защиты прост донельзя: помешать планам оппонента по контролю центра доски. Евгений Афанасьевич ловко предотвращал любое доминирование, вгоняя своим вопросом в ступор. Мысли проносились вихрем, пытаясь подобрать наилучшую фигуру для следующего шага.

Варя сглотнула и поморгала несколько раз.

— Уже доложили? — она выдержала недолгую паузу; бровь изогнулась, изображая вопросительный знак.

2. Nf3 —

Варя оставила уязвимую пешку без защиты. Готова ею пожертвовать, если будет нужно, но лишь в угоду хода коня. Шаг рискованный, но и поддаваться на провокационный вопрос Варя не собиралась. Все мысли сфокусированы исключительно на расследовании, а вопрос Евгения Афанасьевича — какой-то несвязный бред, пытающийся, но так и не выбивший из равновесия.

— Не понял, — Боков, оторвав взгляд от окна, повернулся к ней. Недоумение вычертило на его лбу неглубокую, но прямую морщину; брови медленно поползли к переносице. — У меня жена просто такими же... — его лицо вытянулось, и он на мгновение замолчал. Евгений Афанасьевич словно поймал сам себя за кончик языка; едва дернувшись всем телом, он отвернулся к окну. — Докладывайте.

dхе4.
Евгений Афанасьевич атаковал не глядя, почти незаинтересованно. Пехотинец Вари, стоящий на е4, пал. Ход — вызов, брошенный противнику, — попытка не только прогнать, но и физически устранить коня с поля битвы.

— Экспертами было установлено, что в крови погибшей обнаружены следы барбитуратосодержащих лекарственных препаратов. Под ногтями девочки ни следов крови, ни следов кожи обнаружено не было, — затараторила Варя. Сделав короткий вздох, она продолжила: — Поговорили с соседями, но толком никто ничего ска...

3. Ne5 —
Ход конем не просто нападение на пешку e7 — стратегический маневр, освобождающий пространство на придуманной доске. Она расчищала себе путь для дальнейших, более решительных действий. Варя тщательно обдумывала каждый ход, старательно пыталась перехватить контроль над участком поля. Ее главной необходимостью стало гонение противника в угол; создать для самой себя преимущество.

— С отцом шо? — закатив глаза, перебил Боков. Его руки скользнули к полупустой бутылке «Столичной», стоящей на подоконнике.

Движения мужчины были медленными и плавными, словно он находился в каком-то подобии гипноза. Схватившись за стеклянную тару рукой, он коротко глянул на горлышко, координируя свои действия. Вернувшись взглядом на окно, Евгений Афанасьевич начал откручивать винтовую алюминиевую крышку.

Держа ее длинными пальцами, Боков наклонил горлышко, наливая водку в граненый стакан. Она медленно заполняла его с характерным звуком; он отражался от стен кабинета. Евгений Афанасьевич, не отрываясь, смотрел на этот процесс, словно именно в нем он видел смысл своей жизни. Поставив бутылку на подоконник, мужчина сунул руку в карман пиджака и вынул оттуда красный «Бонд». Достав из мягкой пачки сигарету, он держал ее зубами.

f6.
Боков нападал и защищался одновременно. Его стиль — агрессия, сопровождающаяся постоянным контролем полей. Он не упускал ни единой возможности надавить на соперника, как хищник, который видел в каждой фигуре потенциальную добычу; он без капли стеснения забирал фигуры, что так гостеприимно сами подставлялись ему под бой. Хотел спугнуть, разумеется. Но конь Вари не стушевался, продолжал стоять на своем месте, не обращая внимание на пешку, которая дерзко на него нападала, готовая сражаться до конца.

— Задержан, — Варя коротко глянула на его правую руку с кольцом на безымянном пальце.

4. Qh5+ —

Ход ферзем, ставящий угрожающий шах черному королю, заставил лицо Бокова вытянуться и, наконец, повернуть голову к собеседнице. Его брови снова сдвинулись к переносице. Взгляд карих глаз снизу вверх скользнул по Варе, словно мужчина отказывался верить в услышанное. Выбитый из состояния, казалось бы, непоколебимой незаинтересованности, он дернул плечом.

— На каком основании? — обхватив сигарету пальцами, Евгений Афанасьевич вытащил ее изо рта. Его взгляд остановился на переносице Вари, снова стараясь прожечь в ней дыру, словно хотел обуглить кожу на лице до костей, а останки брезгливо кинуть дворовым собакам.

Он сглотнул, Варя точно видела, как на его шее зашевелился внушительный кадык.

g5.

Боков вынужденно отбивался пешкой; отчаянно пытался прогнать назойливого ферзя, который ставил ему шах. Настойчиво нападал, надеясь, по всей видимости, заставить соперника сдаться и, поджав хвост, отступить.

— На основании того, что у него нет подтвержденного алиби, — Варя выпрямила спину. Набравшись какой-то неслыханной смелости и вздернув подбородок вверх, она смотрела на Евгения Афанасьевича с нескрываемой неприязнью, — а дома у него найдена обувь, совпадающая по размеру со следом на месте преступления.

5. Bc4 —
Ход слона со стороны выглядел относительно логично: преодолев диагональ, он остановился на поле с4 с просчитанной заранее выверенной уверенностью. Замерев, он с вызовом глядел на черного коня, неподвижно стоящего на поле g8 с самого начала партии, словно сделанный из камня, олицетворяя оплот стойкости.

— По статистике... — за спиной послышался голос Алика, решившего заступиться за несчастную Варю. Черепанов развернулся вполоборота на стуле, уперевшись локтем в его деревянную спинку.

— Блядь, — перебивая следователя, выругался Евгений Афанасьевич. Схватившись за стакан с водкой, он смотрел Варе через плечо. — По этой вашей «статистике» всего сорок процентов убийств совершены на бытовой почве. Один раз Одинцовская прокуратура уже доказала, шо статистика — херь полная! — Боков резко выпустил воздух из легких, опрокидывая стакан с сорокоградусной жидкостью. На мгновение скривившись от обжигающего глотку вкуса водки, он быстро уткнулся в согнутый локоть. Отняв его от лица, Евгений Афанасьевич пошмыгал носом несколько раз. Его взгляд снова уперся в стоящую перед ним Варю, — А ты че, наслушалась сказок там, в Одинцово, про статистику? Своею гхоловой надо думать, факты все проверять, отдельные ситуации рассматривать.

gxh5.

Под надзирательным взором двух черных пешек гордо возвышались и белый конь, и ферзь. И лишь глупая агрессия вместе со страхом перед самой сильной фигурой на доске заставила Бокова выбрать именно ее в жертвы. Он убил ее. Бескомпромиссно лишив Варю материального перевеса.

— А я и подумала, — Варя сжала папку с отчетом так сильно, что костяшки на ее пальцах побелели. — Александр Ульянов, я вам еще раз повторяю, не имеет подтвержденного алиби, и у меня есть косвенное доказательство, что он может быть причастен к убийству девочки.

Варя развернулась на каблуках, ощущая, как каждый шаг вибрирует напряжением в ее теле. Смотреть на мужчину, который пытался ее уничтожить, не применяя физического насилия, было невыносимо. Он мастерски пытался причинить моральную боль: пытался заставить сомневаться в каждом решении; давил своим взглядом — Варя чувствовала слишком отчетливо, — просверливая дыру между лопаток. Старался раздробить все кости.

Обогнув стол, она остановилась у стула, который негласно стал ее новым рабочим местом. Бросив папку с отчетами возле обшарпанного стационарного телефона и пепельницы, полной окурков, Варя сунула руку в карман, нащупывая пачку «Космоса». Вытащив ее, она достала оттуда сигарету, и та задрожала между пересохших губ.

Все движения Вари выглядели слишком дергано-рвано. Раздражение касалось ее лопаток, опускалось ниже по спине, охватывало плечи, до самых кончиков пальцев. Хотелось начать дергать кистями рук, лишь прогнать его от себя. Сбросить, как нечто совершенно ей ненужное.

— А, и еще, — сделав затяжку, Варя бросила на Бокова убийственный взгляд, почти как тот, что он метнул в нее на крыльце Генпрокуратуры, — согласно статьи девяносто один Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, Евгений Афанасьевич, я могу законно удерживать Ульянова под стражей в течение сорока восьми часов. Этого времени хватит, чтоб собрать прямые доказательства его вины, — она выдохнула, окончательно выпуская все остатки никотина из легких. — Завтра будет готов отчет экспертов: сравнивают рисунок протектора со следом на месте преступления. Если не совпадет, я выпишу постановление на обыск его квартиры, и мы законно возьмем всю обувь, чтоб проверить, есть ли на ней хоть что-то.

6. Bf7#

Гонимый злостью, застилающей трезвый взгляд, Боков не заметил, как слон, стоящий до этого на с4, ловко скользнул по диагонали. Шах и мат был поставлен без колебаний. Он быстро охладил обжигающий пыл следователя по особо важным делам при Генеральной Прокуратуре РФ. Единственное, что ему осталось, — нахмуриться и принять унизительную капитуляцию.

Варя опустилась на стул и посмотрела на Евгения Афанасьевича, вытянув руку с сигаретой ближе к пепельнице. Он встал с подоконника и, дернув пиджак вниз, закатил глаза. Голова Бокова неодобрительно качнулась, и Варя точно видела, как его губы шевелились, беззвучно выговаривая: «Блядь».

— Спасибо за доклад, — Евгений Афанасьевич ссутулился. Сунув сигарету между зубами, он шел к выходу из кабинета. — Молодец, Одинцовская Прокуратура.

Альберт придвинул к себе папку, которую Варя бросила на стол. Раскрыв ее, Черепанов начал увлеченно ее изучать.

Дверь за Боковым захлопнулась, заставив Варю дернуться от неожиданности. Сжав челюсти, она смотрела на бестолково тлеющую сигарету, зажатую между указательным и большим пальцами. Все ее внимание сфокусировалось на струйке дыма, ползущего вверх, к потолку. Покатав мягкий оранжевый фильтр, она выдохнула, опустив голову.

— Я считаю, ты правильно поступила, — начал Алик, не отрываясь от пролистывания материалов дела. — Будь я на твоем месте — поступил бы точно также.

Варя подняла голову.

— Спасибо, Альберт Анатольевич, — дернув уголком губ, произнесла она.

— Можно просто Алик.

Черепанов не поднимал голову. Слишком увлеченный своим занятием, он не произнес больше ни слова. Варе показалось, что он — единственный, кто относился к ней с пониманием. Правда была в том, что Варя на фоне и Бокова, и Черепанова была слишком неопытной. Единственное, чем она занималась за полтора года в Одинцово, — бытовые убийства, которые раскрывались по «горячим» следам. И это дело, и перевод в Москву казались каким-то очень реалистичным сном.

Вероятность попасть в следственную группу, которая занимается раскрытием подобных преступлений, всегда маловероятна. Получить невероятный опыт, который помог бы по-новому глянуть на привычное расследование. Научиться чему-то у коллег, старших по званию, видавших ужасы, которые советская власть бережно прятала от глаз своих граждан.

И Варя была уверена, что ей не могла выпасть такая возможность.

***

Варя устало прислонилась плечом к холодной железной двери своей квартиры. В руках дрожал сувальдный ключ, который никак не хотел попадать в замочную скважину. Больше двух суток без нормального сна давали о себе знать, отдаваясь нарастающим раздражением на кончиках пальцев.

Сначала ключ просто не попадал в замок, скользя по выкрашенной поверхности двери, словно издеваясь. Варя попробовала еще раз. Прищурившись, она сосредоточенно смотрела на замочную скважину, но все безуспешно. Прикрыв глаза, она медленно выдохнула, словно пыталась сдержать себя, чтобы не начать пинать дверь ногой от недовольства. Мысли спутывались, превращаясь в тугой узел, который невозможно было бы распутать самостоятельно. Этот клубок возвращал Варю к событиям сегодняшнего дня, проносящимся, как запись на кассете, вставленная в видеомагнитофон «Шарп-779».

Поджав губы, Варя снова попыталась открыть взбунтовавшийся замок: она медленно вставила ключ и аккуратно начала поворачивать его. Ключ застрял, и Варя почувствовала, как ее мгновенно окатила ледяная паника. Она потянула ключ назад, он застревал еще сильнее.

— Блядь, — тихо выругалась она.

С глубоким выдохом Варя попробовала еще раз справиться с этим проклятым замком, который подводил ее с того самого дня, когда она только поселилась в этой квартире. На этот раз действия были осторожными и методичными. И, наконец, после нескольких мучительно долгих минут, ключ плавно повернулся, замок щелкнул.

Дверь медленно открылась. Варя сделала шаг в темную прихожую, чувствуя долгожданное облегчение. Закрыв за собой дверь, она вжалась в нее спиной, надеясь, что этот инцидент с дверью стал последней каплей в череде событий этих долгих дней.

Правой рукой она пыталась нащупать выключатель, чтоб включить свет: в потемках раздеваться не хотелось. Ладонь скользила по стене, ощущая кожей шероховатую поверхность обоев. Наконец найдя кнопку выключателя, Варя нажала ее. Свет от лампочки окутал прихожую ярким светом, но почти сразу же потух. Варя цокнула языком, иронично отмечая, что, похоже, все вокруг решило сделать ей подлянку.

Выдохнув, она сняла туфли и аккуратно поставила их около входной двери. Ступни опухли и пульсировали после долгого дня, проведенного на ногах. Наступив на холодный пол, Варя выдохнула от удовольствия, чувствуя, как легкая прохлада снимает напряжение.

Этот день закончился.

Аккуратно поставив дипломат на трюмо с зеркалом, Варя шагнула к ванной. Включив там свет, она распахнула дверь, и мягкий желтовато-оранжевый свет проник в коридор, создавая длинные тени на полу. Варя опустилась на пуфик со стоящим на трюмо телефоном. Взяв трубку, она быстро набрала номер, слушая гудки, и надеялась на ответ.

Взгляд упал на собственное отражение в зеркале. В полумраке коридора и неприятном искусственном желтом свете от лампочки в ванной лицо казалось еще более уставшим, а темные пятна под глазами делали больше похожей на героиню ужастика, в котором все боялись ложиться спать.

В звенящей тишине квартиры каждый гудок звучал как-то особенно громко. Будто отражался от стен и неприятно повторялся, разносясь по коридору. Встряхнув рукой, Варя пригляделась к циферблату наручных часов, пытаясь разглядеть, куда показывает стрелка.

— Алло? — послышался родной и теплый голос Анны Вадимовны.

— Привет, — поздоровалась Варя, сжав трубку еще сильнее.

Субботние телеграммы из Казани в Куюки сменились звонками три раза в неделю. Короткими, такими же, как и те телеграммы за девять копеек, которые Варя посылала каждую неделю. Бабушка сама настояла на коротких звонках по «восьмерке», потому что искренне переживала за кошелек своей внучки. Анна Вадимовна всегда учила бережливости, часто напоминала о том, как важно ценить деньги и не тратить их попросту.

— Я тебя разбудила, наверное? — вечерний звонок вне установленного графика, вероятно, мог разбудить или, не дай Бог, напугать бедную старушку.

— Нет, не разбудила, — отмахнулась Анна Вадимовна. — Варюш, случилось чего?

— Меня в Москву перевели, — коротко произнесла Варя. — Запиши мой рабочий номер: шестьсот, сорок пять, тридцать девять.

— Записала, — констатировала Анна Вадимовна.

— Если что, на него звони, хорошо? — Поджав губы, Варя сильнее сжала пластиковую трубку, которая противно затрещала под пальцами. — Деда от меня поцелуй.

— Хорошо, — пообещала старушка.

Варя прикрыла глаза и тяжело выдохнула, слыша, как дыхание бьется об трубку, создавая глухой звук. Сморгнув вступившие слезы, она вскинула голову чуть-чуть вверх, стараясь сохранить самообладание и не разрыдаться. Сглотнув ком в горле, Варя пообещала:

— Я еще на днях позвоню. Люблю.