Там где болит

❝ Рассудок может образоваться без сердца, а сердце — без рассудка; существуют односторонние безрассудные сердца и бессердечные умы. ❞

Георг Гегель

Мысли о спасении Инги крутились в голове Нины уже неделю, принимая самые безумные формы.

Первая идея пришла ночью — убежать вместе. Просто взять Ингу за руку и бежать куда глаза глядят. Но куда? Взрослые их не видят, документов у Инги нет, а хранители найдут по шрамам. Да и как объяснить матери Инги исчезновение?

Потом был план "разрушить портал". Нина тайком стащила из кабинета химии реактивы, неделю носила в рюкзаке бутылёк с серной кислотой. Но когда пришла в ту самую комнату с ржавыми раковинами, поняла — это бессмысленно. Стены лиминального пространства не подчинялись законам физики. Кислота лишь оставила жёлтые потёки, будто насмешку.

Третий вариант — поговорить с Учёным. Если он часть психики Инг, значит, можно договориться? Но стоило Нине представить его жёлтые глаза, как всё тело покрывалось мурашками. Да и что предложить?

— Может, шантажировать его? — шептала Нина, глядя на луну за окном. — Если он боится, что Инга вспомнит...

Но как шантажировать собственные кошмары?

А ещё были: Попытки загипнотизировать Ингу (нашла методику в интернете). Идея поджечь детдом в её мире (чтобы врачи забрали всех). Даже мысли отравить Учёного (как будто у него есть тело)

Каждая идея разваливалась, как песочный замок. Нина чувствовала себя в ловушке — чем больше думала, тем сильнее шрам на боку посылал волны боли, будто Миша читал её мысли и наказывал за непослушание. Каждый план разбивался о простую истину — нельзя сбежать от того, что живёт внутри.

Она вскинула голову, услышав за стеной шаги.

"А если..."

Мысль осталась незаконченной. В этот момент включился телефон — забытый сериал сам запустился с места, где героиня шептала: "Иногда нужно сделать плохое ради хорошего". Экран телефона отбрасывал мерцающий синий свет на лицо Нины, подчеркивая тени под глазами. Сериал, который она смотрела вполуха, внезапно захватил её внимание — героиня, связав подругу и увезя её прочь от абьюзивного парня, казалось, нашла выход из безвыходной ситуации.

Нина резко нажала на паузу. Кадр замер: девушка на экране сжимала в руках шприц, её глаза блестели решимостью.

"Ингу можно усыпить..." — мысль пронеслась, как искра.

Нина вскочила с кровати, задев кружку с остывшим чаем. Липкое пятно растекалось по тумбочке, пока она рылась в ящике стола, вытаскивая смятые листы бумаги.

— Больница... операция... — Нина бормотала, хватая первый попавшийся блокнот. Страницы заполнялись бессвязными пометками, стрелками, вопросительными знаками.

План обретал форму:

1. Снотворное в чай — украсть из медпункта будет просто, медсестра вечно спит.

2. Вызов скорой — сказать, что у неё "инородное тело в веке", показать воспалённый глаз.

3. Сопровождение — вот загвоздка.

Ручка замерла над пунктом номер три.

Она представила себя в машине скорой — но тут же перед глазами всплыл образ классной руководительницы, которая обязательно заметит её отсутствие на вечерней проверке. Да и в мире Инги её никто не знает... А если Инга очнется по дороге в больницу? Или хуже — если Ученый почувствует угрозу и перенесет ее прямо в "ту" комнату?

"Меня не пустят с ней... Да и кто я для врачей? Подруга из несуществующего интерната?"

Она закусила губу. В голове всплыл образ Миши — он наверняка уже видел эти мысли. Но если действовать быстро, до того, как хранители успеют среагировать...

Она дописала последний пункт дрожащей рукой:

4. Вернуться до того, как кто-то хватится

"Они уже знают" — пронеслось в голове. Каждая мысль о побеге тут же становилась достоянием хранителей. Но что, если...

Нина резко встала, подойдя к окну. За стеклом метель рисовала причудливые узоры, словно повторяя запутанные линии ее плана.

"Нужно действовать быстрее, чем они успеют среагировать"

Она представила Ингу — ту, что прячется за повязкой, с глазом, который уже почти не видит. Время кончалось.

Медпункт встретил её затхлым запахом лекарств. Медсестра храпела, развалившись в кресле, пустой пузырёк из-под валерьянки валялся под столом. Нина кралась как тень, сердце колотилось так громко, что казалось, вот-вот выдаст её. Аптечка открылась со щелчком — внутри блеснули знакомые белые таблетки. Те самые, что давали ей после приступов паники.

Мысль ударила как обухом: А если после удаления устройства она не сможет вернуться? Нина замерла посреди комнаты, пальцы непроизвольно впиваясь в украденный блистер снотворного. Пластиковая упаковка хрустнула, оставив на ладони острые следы.

— Надо успеть до операции... — прошептала она, глядя на свои дрожащие руки.

План был дырявым, как решето. Слишком много "если": если скорая приедет быстро, если врачи не поверят, если хранители вмешаются... Но времени на продумывание не оставалось — каждую ночь Ингин глаз выглядел всё хуже.

Нина сидела на краю кровати, сжимая в руках листок бумаги. Чернильная ручка оставляла неровные следы - буквы то расползались от упавших слез, то рвали бумагу от слишком сильного нажима.

"Как объяснить необъяснимое?"

Она провела ладонью по лицу, оставляя чернильные пятна на щеках, и продолжила писать, чувствуя, как каждое слово давит грузом ответственности:

"Инга,

Прости меня за сегодня. Прости за то, что подмешаю тебе в чай снотворное, за то, что не смогла придумать способ лучше. Но это единственный шанс — когда ты будешь без сознания, Учёный потеряет над тобой власть. Хотя бы на время.

Завтра ты проснёшься в больнице. Свободная. С устройством, которое наконец достанут из твоего глаза.

Но слушай. Когда всё закончится (а оно закончится, Инга, обязательно), попробуй найти хороших людей. Закончи школу. Найди хорошего врача. Того, кто действительно поможет, а не будет твердить про "воображаемых друзей". Вырасти цветы на подоконнике. Научись снова доверять — ты ведь доверилась мне, хоть и не должна была.

Если мы больше не увидимся... то знай, что я не жалею. Ни о чём. Кроме разве что того, что не успела сказать тебе всё это лично.

Прощай.
Нина."

Письмо она сложила вчетверо и убрала в карман юбки, надеясь успеть его оставить в полке Инги, когда та уснёт.

__________________________________________________________________

Зеркало в ванной отражало незнакомку.

Инга провела пальцами по волосам — когда-то светлым, как пшеничное поле, теперь тусклым и ломким, словно старая солома. Губы, обкусанные до крови, шелушились. А глаза...

Она наклонилась ближе.

Правый глаз, окружённый фиолетовыми тенями, всё ещё болел, но воспаление спало. Металлический штырёк торчал из века, будто гвоздь в доске.

Завтрак — холодная каша и чай без сахара — стоял нетронутым. Вместо еды она взяла вату с лекарством, сжав зубы, когда спирт коснулся раны.

Книга не спасала. Слова расплывались перед глазами, превращаясь в чёрные муравьиные строчки.

_________________________________________________________________

Сердце Нины колотилось так сильно, что казалось, вот-вот разорвет грудную клетку. Она стояла перед знакомой дверью на верхнем этаже, пальцы судорожно сжимая флакон со снотворным в кармане.

"Пора"

Мысль прозвучала в голове слишком четко - не ее собственной, а чьей-то чужой интонацией. В ушах зазвенело, и вдруг в сознание ворвался знакомый детский напев:

"Мишка косолапый по лесу идет..."

Голос Миши.

Нина резко вдохнула, чувствуя, как по спине пробежали ледяные мурашки. В кармане другой руки она нащупала холодное лезвие - кухонный нож, украденный из столовой на всякий случай.

Дверь скрипнула, будто кричала от боли, когда Нина толкнула ее плечом.

За порогом воздух сразу изменился - стал тяжелым, влажным, с привкусом плесени и чего-то химического. Интернатские стены с облупившейся краской сменились грязно-зелеными панелями детдома.

Коридор изменился — теперь это был явно детдомовский этаж, но искажённый, как в кривом зеркале. Двери располагались слишком близко друг к другу, а потолок нависал неровными волнами. Воздух пах лекарствами и чем-то сладковато-гнилым.

Нина побежала, не разбирая дороги. Ноги подкашивались, будто кто-то хватал за щиколотки. Впереди мелькнула знакомая дверь — с царапинами внизу и наклейкой с полустёртым единорогом.

Она влетела внутрь, захлопнув дверь ногой.

Тишина.

Только её хриплое дыхание и...

...лёгкий стук в дверь.

За ней, прижавшись к дереву мокрым носом, стоял Миша. Его губы растянулись в улыбке, когда он медленно поднял деревянную ложку и постучал ещё раз.

Тук. Тук. Тук.

За дверью ложка продолжала стучать, но звук становился всё тише, будто тонул в густом мёде. Детдом встретил её запахом дезинфекции и капусты. Нина знала этот коридор – вот трещина на потолке в форме молнии, вот пятно от пролитого компота.

Её пальцы сжали блистер в кармане.

"Инга, прости меня за то, что я сейчас сделаю."

Дверь в комнату подруги была уже близко.

— Инга... — голос Нины прозвучал неестественно мягко, когда она переступила порог. Комната Инги пахла лекарствами и старыми книгами. Нина стояла на пороге, наблюдая, как подруга откладывает потрёпанный томик — та самая книга, которую они когда-то читали вместе, передавая друг другу с смешными комментариями. Теперь корешок был перевязан ниткой, а страницы пожелтели.

— Как глаз? — Нина сделала шаг вперёд, стараясь не смотреть на повязку.

Инга дотронулась до повязки, её движения были медленными, осторожными.

— Лучше, — её голос напоминал скрип несмазанной двери. — Почистила...

— Чай хочешь? — она повернулась к окну, чтобы не видеть, как дрожит ее рука. — Выглядишь... уставшей.

Инга кивнула, и они молча прошли на кухню.

На кухне царил уютный полумрак. Инга возилась с чайником, её силуэт казался хрупким в синеве газовой плиты. Чайник зашипел, выпуская клубы пара. Инга двигалась вокруг кухни с привычной точностью — достала две чашки (синюю в звёздочках и треснувшую белую), насыпала ложками сахар, хотя обычно не сластила.

— Я думала об устройстве, — начала Нина, когда Инга поставила перед ней кружку. Пар поднимался спиралями, скрывая её лицо.

— Опять? — Инга потянулась к верхней полке, где стояла банка с медовыми пряниками — последними из "нормальной" жизни.

— Проблема в том, что... пока ты в сознании, он контролирует тебя.

Стул скрипнул, когда Инга встала на него. В этот момент Нина быстрым движением высыпала растолченные таблетки в ее чашку. Порошок растворился мгновенно, оставив лишь мутноватый след на дне.

— У меня есть идея, — Нина помешала ложечкой свой чай, чтобы отвлечь внимание. — Но нужно продумать детали...

Инга присела, отхлебнула чаю.

— Последний раз... — она кашлянула, — ...кончилось вот этим.

Ее ноготь стукнул по повязке. Нина потянулась за пряником, чувствуя, как в горле встает ком.

— Потому что ты была в сознании. Он чувствовал тебя.

Они пили чай молча. Инга морщилась — возможно, уже почувствовала горьковатый привкус, но списала это на плохой чай.

— Не знаю... — она потерла переносицу, и Нина заметила, как ее веки начали тяжелеть. — Все так сложно...

— Главное — успеть, — прошептала Нина, наблюдая, как зрачки подруги расширяются.

Они вернулись в комнату. Инга еле волочила ноги, как пьяная. Когда она рухнула на кровать, её веки уже слипались.

— Я стала много спать... — бормотала Инга, слова слипались, как мокрый сахар.

Нина гладила её по волосам, наблюдая, как дыхание становится ровнее.

— Это хорошо, — она говорила так тихо, что слова растворялись в воздухе. — Спи.

Десять минут. Нина сидела на краю кровати, считая удары сердца — своего или Инги, она уже не понимала.

Когда убедилась, что та не проснется, взяла ее телефон. Набрала номер скорой. Голос в трубке звучал странно — будто доносился из другого мира.

— Девочка без сознания... Да, дышит... Глаз заражен...

Слезы жгли глаза, но Нина яростно вытерла их рукавом – нельзя было оставлять следов. Пальцы дрожали, когда она набирала номер матери Инги, положив телефон рядом с подругой. "Проснись, проверь её, пожалуйста..." – мысль билась, как птица о стекло.

Письмо – то самое, с невысохшими чернилами – она сунула в самую глубь стола, придавив толстой тетрадью по биологии. Страницы раскрылись на теме "Строение глаза" – ирония заставила Нину сглотнуть ком в горле.

Красные огни "скорой" залили комнату алым светом, бросая кровавые блики на стены. Нина прижалась к окну, наблюдая, как воспитатели в растерянных позах указывают на вход.

"Меня не должно быть здесь"

Она вернулась к кровати, где Инга спала с безмятежностью младенца. Её пальцы вцепились в плечи подруги – слишком сильно, будто хотела запомнить каждую косточку, каждый шрам.

– Прости... – шёпот сорвался с губ, когда она прижалась лбом к её виску, вдыхая запах дешёвого шампуня в последний раз.

Пахнущий лекарствами воздух ударил в нос, когда она выбежала в коридор. За углом пришлось остановиться — сердце колотилось так, что казалось, его слышно на весь этаж. Голоса в комнате Инги:

"Пульс слабый...", "Срочно в больницу...", "Глаз... что это?.."

Облегчение волной накатило на Нину, но тут же сменилось новой болью - она должна уйти сейчас.

Потом – бег.

Коридор детдома растягивался, как в кошмаре. За каждым поворотом мерещились шаги, но когда она оглядывалась, там были лишь тени. Где-то позади уже хлопали двери, раздавались голоса – слишком близко.

Комната перемещения выглядела заброшенной сильнее обычного. Ванна, наполненная мутной жидкостью цвета ржавчины, пузырилась, издавая звук, похожий на чье-то хриплое дыхание. Пол лип к подошвам, будто пытался удержать.

Нина перебежала первый коридор, спотыкаясь о невидимые неровности. Сердце колотилось так, что казалось – вот-вот разорвётся.

И тогда она увидела дверь.

И его.

Учёный стоял, прислонившись к косяку, его бинты свисали, как старая кожа. Жёлтый свет из глазниц был тусклым, почти угасшим. Он не улыбался. Не угрожал. Просто смотрел – с какой-то странной, почти человеческой печалью.

— Ты сделала это, — его голос звучал странно — без привычного скрежета, больше похоже на усталого мужчину. Он смотрел куда-то в сторону, где стена сливалась с тенью. — Я не чувствую её.

Нина застыла, пальцы впились в подол юбки.

— Зачем?.. — её шёпот разбился о тишину комнаты.

Учёный странно вздохнул — звук напоминал скрип старой плёнки.

— Зачем огонь горит? Зачем вода течёт? — он махнул рукой, и бинт размотался, упав в лужу на полу. — Мы просто делали то, для чего созданы. Преследовать. Держать. Не отпускать.

Он указал на коридор.

Нина осторожно заглянула — Миша стоял, прижавшись лбом к стене, монотонно грызя собственную ладонь. Кожа на ней уже слезла, обнажив тёмные, гнилые мышцы. Учёный пошатнулся, ухватившись за косяк. Его "лицо" наклонилось так низко, что Нина увидела — под бинтами нет кожи. Только тёмное отверстие, как в гнилом пне.

— Что... с вами будет?

— То же, что с другими, — он попытался выпрямиться, но бинты запутались в ногах. — Нас «отрабатывают». Как старые инструменты. — Он закашлялся — странный, мокрый звук, будто в груди лопнул пузырь. — Но не полностью. Инга... вы оборвали связь слишком грубо. Я всё ещё смогу приходить... в её сны.

— Нет! — Нина шагнула вперёд, внезапно перестав бояться. Её голос звенел, как лезвие. — Оставь её!

— Это всё равно что приказать сердцу не биться. — он покачал головой, и бинты сползли, обнажив нижнюю часть лица — бледную, почти нормальную кожу с трещинами, как на старом фарфоре. — Мы не умеем ничего другого.

Нина сжала кулаки.

— Отойди от двери.

Учёный послушно отступил, но споткнулся о собственные бинты. Падая, он издал звук, похожий на смех.

Нина уже тянулась к двери, когда он прохрипел:

— Знаешь... было весело.

Она обернулась, чувствуя, как отвращение поднимается комом в горле.

— Когда вы сопротивлялись... когда лезли в наши мысли... — Его "голова" беспомощно болталась. — С такими, как вы, травмы живут долго. Я должен радоваться, что исчезаю... но почему-то... — он с трудом поднялся на локти. — ...не получается.

Его голос прервался. Он съёжился, вдруг став маленьким, жалким — просто комком грязной ткани в углу.

— Интересно, можно ли остаться... пока человек не умрёт?

Нина не стала ждать ответа. Она рванула дверь и прыгнула в проём, даже не обернувшись. Последнее, что увидела Нина — как его пальцы судорожно сжали косяк, будто не желая отпускать.

Дверь захлопнулась за ней с глухим, окончательным звуком. Воздух в интернате показался Нине неожиданно безвкусным — без металлического привкуса страха, без запаха гниющей плоти, что всегда витал в лиминальном пространстве.

Она стояла посреди коридора, прижав ладонь к груди. Тишина. Настоящая, не та натянутая, звенящая тишина, за которой всегда скрывалось чье-то дыхание.

Шрам на боку не болел.

Нина медленно провела пальцами по рубцу. Ничего. Ни жжения, ни пульсации. Только теплая кожа. Нина медленно опустилась на пол, прижавшись спиной к стене. Где-то вдалеке звенел звонок на урок, смеялись девочки, скрипела дверь. Обычная жизнь. Из открытой двери столовой доносились голоса — кто-то смеялся, звякала посуда. Обычные звуки.

Она сглотнула ком в горле. Инга в больнице. Одна. Проснется в мире, где никто не поверит ее историям о желтых комнатах и бинтовых монстрах.

В коридоре зазвучали шаги — обычные, человеческие. Кто-то звал её ужинать.