2. Чистюля
2
"Я благодарен за страх, потому что впервые в жизни боюсь, что человек, который рядом со мной, может меня покинуть."
Ешь, молись, люби
Нина провела всю ночь без сна, ворочаясь под одеялом и бессмысленно вглядываясь в потолок. Мысли кружились, как осенние листья за окном: шрам, странная комната, испуганные глаза Инги.
Утро встретило её тяжёлыми веками и густым туманом в голове. Зеркало в умывальнике отражало бледное лицо Нины с синевой под глазами. Она туго заплетала тёмные косы, резко дёргая за пряди, будто наказывала себя за вчерашнее. Разбитая коленка под засохшей марлей пульсировала — напоминание, что это не сон. Но рациональная часть мозга всё ещё цеплялась за сомнения: «Может, это массовый психоз? Или отравление плесенью? Может, это был просто сон?" — мысль вертелась в голове, но боль говорила обратное.
Первый урок начался с монотонного бормотания пожилого учителя физики. Солнечный луч, пробивавшийся через грязное окно, медленно полз по парте, высвечивая выцарапанные поколениями учеников надписи. Нина сползала вниз, пока подбородок не упёрся в холодную поверхность.
— Ты чего, сонная муха? Лето кончилось, — сосед тыкнул в её бок локтем, ровно в шрам. Нина дёрнулась, едва сдержав вскрик.
— Отстань, — прошипела она, но тут же подняла руку: — Можно выйти?
Учитель махнул рукой, даже не отрываясь от конспекта.
Коридор был пуст. Она машинально посмотрела на подоконник в конце — никого. Вопросы к Инге клубились в голове, но после вчерашней паники после того, как та буквально тряслась от страха при виде своего хранителя... Может, стоит подождать. В конце концов, тот высокий тип в бинтах не казался ей таким уж страшным — странным, да, но не смертельно опасным.
В туалете Нина уставилась на раковины. Обычные, белые, с ржавыми подтёками вокруг кранов. Не то что те — покрытые слоем липкой плесени. Идея возникла внезапно: а что, если попробовать отмыть ту комнату? Вдруг это что-то изменит?
После уроков она стащила ведро с едким раствором и ветхую швабру из подсобки. Третий этаж был пустынен, только скрипели под ногами потертые половицы. Дверь стояла на месте, неприметная, как и вчера.
Нина толкнула её плечом. Запах ударил в нос — затхлость, химическая горечь и что-то ещё, сладковато-тошнотворное. Она закатала рукава и принялась драить пол, счищая чёрную слизь с плитки. Грязь отходила неохотно, оставляя после себя разводы, как старые кровоподтёки.
— Хоть бы не липнуть теперь, — проворчала Нина, выжимая тряпку. Вода в ведре быстро почернела.
Нина терла пол тряпкой до тех пор, пока пальцы не начали неметь от едкого чистящего средства. Казалось, если смыть эту липкую грязь, плесень, въевшуюся в швы плитки, то и страх станет меньше. Если сделать эту комнату чистой, то, может, и воспоминания перестанут преследовать.
Но чем сильнее она скребла, тем явственнее проявлялась грязь — не на полу, а внутри. Вода в ведре превратилась в мутную жижу, а пол под ногами все так же лип к подошвам, будто впитывал ее пот, ее страх, ее попытки убежать.
Бесполезно.
Грязь не смывалась. Она въелась слишком глубоко.
Она уже перешла к раковинам, когда почувствовала на себе чей-то взгляд. Первая мысль - Инга. Но, оглянувшись, Нина не увидела никого в дверном проёме. Тогда она медленно повернула голову к коридору - и застыла.
Его жирные пальцы обхватывали косяк, ногти были жёлтыми и обломанными. Маленькие глазки-щёлки следили за каждым её движением, а губы — мокрые, розовые — шевелились, будто пережёвывали невидимый кусок.
Нина застыла, сжимая мокрую тряпку. Вода капала на пол, звук каждой капли отдавался в тишине.
— Ты... не можешь выйти сюда, — прошептала она, вспоминая слова Инги.
Он издал булькающий звук, похожий на смешок.
Нина сжала мокрую тряпку в руках, чувствуя, как мыльная вода стекает по запястьям.
— Миш, ты хоть говорить умеешь? — спросила она, слишком громко для этой застывшей тишины. Неясное имя слетело с её губ, Нина сама того не заметив, дала существу имя.
— Умею.
Голос был низким, влажным, будто поднимался со дна заболоченного пруда. По спине Нины побежали мурашки — не от страха, а от омерзения, как от прикосновения к сырому мясу.
Она сжала тряпку, выдавливая грязную воду:
— А что ты здесь делаешь? Зачем стоишь тут?
— Охраняю. — Его пальцы поскрипели, впиваясь в дверной косяк. — Коридор.
Нина замерла. Значит, правда — этот проход ведёт куда-то ещё. Не только в её мир и мир Инги.
— А что там, за тем коридором? — она обернулась. — Я могу туда войти?
Миша замер. Его маленькие глазки сузились, губы перестали жевать. Казалось, он обдумывает ответ — или ждет указаний.
— Нельзя.
— Почему?
— Нельзя.
Нина почувствовала, как учащается ее пульс. Ладони стали липкими.
— А другой хранитель... Ты его знаешь?
Рот Миши растянулся в чем-то вроде улыбки. Он зачавкал губами, но ответить не успел.
В этот момент дверь скрипнула. Инга стояла на пороге, её бледное лицо исказилось смесью ужаса и раздражения.
— Похвально, конечно, что интересуешься, — её голос дрожал, — но так нервов не напасешься.
Инга стояла в дверях, скрестив руки. Ее глаза скользнули к Мише, потом к темному коридору за ним — там, в глубине, мелькнул желтый отсвет.
— Ты вся дрожишь, — Инга взяла Нину за локоть. — Пойдем. Я как раз к тебе шла.
Они вышли, оставив Мишу стоять в полутьме. В последний момент Нина обернулась — за толстой спиной теперь виднелась высокая фигура в грязных бинтах. Глаза блеснули.
Девушки молча спустились вниз и сели у окна. Солнечный свет казался неестественно ярким после мрака той комнаты. Нина украдкой потёрла ладони о колени, пытаясь стереть липкое ощущение, которое не исчезало. Инга достала из кармана смятый платок.
— Вытри руки. Ты вся в этой... — она не договорила, с отвращением глядя на чёрную грязь под ногтями Нины.
Нина машинально повиновалась. Платок стал серым.
Инга сидела, поджав колени к груди, её пальцы нервно перебирали край рубашки. Сегодня она казалась особенно хмурой — тени под глазами стали темнее, а губы плотно сжаты в тонкую полоску.
— Вчера толком не поговорили, — прошептала она, избегая взгляда Нины. — Спрашивай, что хочешь.
Нина придвинулась ближе, её колено случайно коснулось Ингиного. Та дёрнулась, но не отодвинулась.
— Вообще, расскажи всё, что знаешь.
Инга сделала глубокий вдох, словно готовясь нырнуть в темную воду.
— Хорошо. Тогда слушай. — Её голос сорвался на первом слове. — Эти коридоры... я не сама нашла. Учёный меня привёл. Сначала он был... добрым. Уговаривал меня заходить сюда, обещал, что покажет что-то важное. — Она резко сжала кулаки. — Потом мне надоело, и я перестала приходить. А потом...
Она резко провела рукой по лицу, словно стирая невидимые следы.
— Потом я перестала приходить. И тогда... тогда он изменился. Стал являться даже когда я бодрствовала. Шептал гадости. Угрожал. — Её пальцы впились в собственные плечи. — Тот "добрый дядя" исчез. Остался только... этот. Он не даёт мне спать. Просыпаюсь и не понимаю — где я? В каком мире?
Нина увидела, как зрачки Инги расширились, будто она снова видела его перед собой. Она внезапно схватила Нину за руку — её пальцы были ледяными.
— Два года, Нина. Два года он издевается надо мной. И я поняла почему. — Инга другой рукой дотронулась до своего бока. — Из-за этого. Я нащупала там что-то... металлическое. Спрашивала маму — мне ничего не вживляли.
Её дыхание участилось.
— Я видела, как ты за мной следила. Мне было всё равно. Я даже не считала это нормальным миром. Пока не поняла — он такой же реальный, как мой. А теперь... теперь и тебя втянули. Вшили тебе что-то.
Нина машинально прикрыла ладонью свой шрам. В голове мелькнула мысль — а что, если правда? Что если под кожей...
— Но... из моей комнаты ведут два коридора, — медленно проговорила она. — Значит, есть ещё один мир. Но мой хранитель сказал, что мне туда нельзя.
Инга нахмурилась, её брови сошлись в резкой складке:
— Я ничего не знаю про второй коридор. У меня только один.
Нина резко подняла голову:
— Ладно, не важно. Сейчас нужно помочь тебе. Может, сходим в больницу? Пусть тебе удалят это...
Её голос сорвался. Инга закрыла лицо руками, плечи затряслись.
— Я пыталась. — Слова прозвучали глухо из-за ладоней. — Но он лез в мои мысли, путал врачей. Ничего не вышло. — Пальцы Инги дрогнули. — Но теперь... теперь я хотя бы не одна.
Нина неуверенно улыбнулась. Они сидели молча, плечом к плечу, слушая, как где-то наверху скрипнула дверь.
Нина закусила губу, разглядывая Ингу. Та сидела, поджав ноги, и чертила пальцем по пыльному подоконнику.
— Когда ты обычно сюда приходишь? — осторожно спросила Нина. — Может, будешь появляться вечерами, когда я свободна?
Инга криво усмехнулась. Её улыбка напоминала трещину на фарфоровой кукле — что-то сломанное, но всё ещё пытающееся выглядеть целым.
— Если бы это я решала... — Она пожала плечами. — Он может выдернуть меня и в четыре утра, и среди ночи. Так что... как получится.
Они дошли до двери Инги, в воздухе повисло невысказанное "не хочу уходить". Та заколебалась, словно боялась переступить порог. Нина хотела что-то добавить, но в тот же миг из полумрака выплыла высокая фигура — его глаза блеснули, отражая тусклый свет. Инга резко втянула воздух и исчезла за дверью, не попрощавшись.
Нина бросилась к своей комнате. На спине зашевелились волоски — она обернулась и увидела их обоих. Учёный стоял, склонившись к Мише, как хищник над добычей. Его пальцы, перетянутые грязными бинтами, шевелились в воздухе, будто записывая невидимые заметки.
Она захлопнула дверь, прислонилась к ней спиной. Сердце колотилось так громко, что заглушало все другие звуки.
________________________________________________________________
Толстяк вполз в комнату, его пальцы вцепились в косяк. Он заглянул в коридор и вздрогнул, когда Учёный возник перед ним внезапно, будто материализовался из воздуха.
— Ну как она? — Он начал кружить вокруг Миши, как хищник. Бинты шуршали по полу.
Толстяк булькнул, слюна капнула на пол.
— Сегодня... пыталась мыть. Пол. Раковины.
Учёный замер. Потом рассмеялся — резко, отрывисто, как треск ломающихся костей.
— Ха! Чистюля! — Он вытер несуществующую слезу во внутреннем уголке дыры-глаза. — Такого ещё не было. О чём спрашивала?
Миша мотнул головой в сторону второго коридора:
— Про тот... сказал — нельзя.
Учёный наклонился, и его дыхание — пахнущее формалином и чем-то кислым — обдало Мишу лицом.
— Правильно. Он ещё не готов. — Глаза-дыры сузились. — Сегодня её сон. Ты знаешь, что делать.
Миша кивнул, жирный подбородок затрясся.
— И помни, — Учёный провел пальцем по его щеке, оставляя липкий след, — никаких воспоминаний о... происшествии. Только страх. Только чтобы она бежала сюда.
Его рука легла на плечо толстяка — на секунду, но тот успел почувствовать, как что-то острое впивается в кожу. Может, игла. Может, просто воображение.
Когда Учёный исчез втемноте, Миша остался стоять, медленно пережёвывая собственную губу. На полуостались мокрые следы — то ли от его босых ног, то ли от чего-то ещё.