3. Ненавижу
3
❝ Воспоминания, будто большие волны, бьются о человеческий разум. ❞
Кольцо (Halka)
Нина провела худшую неделю в своей жизни. Каждую ночь её будил один и тот же кошмар - влажные хлюпающие звуки, тяжёлое дыхание где-то у самого уха, ощущение, что толстые пальцы вот-вот схватят её. Она просыпалась в холодном поту, вцепляясь в простыню, и до утра не могла сомкнуть глаз.
Сегодня было особенно тяжело. На третьем уроке математики она заснула за партой, и однокласснику пришлось толкать её в бок, чтобы разбудить. Учительница бросила осуждающий взгляд. Нина промолчала - как объяснить, что её мучают не просто плохие сны, а что-то куда более реальное?
— Опять в облаках? Лови, хоть конспект перепишешь.
Бумага шуршала в руках, но буквы расплывались. Нина моргнула, пытаясь вернуться в реальность. Класс. Учитель. Доска, испещренная формулами. Всё как обычно. Кроме одного — Инги не было уже неделю.
После уроков Нина снова пришла к их месту — подоконнику в конце коридора, где солнечный свет ложился на пол ровным прямоугольником. Пусто.
Она сделала уроки на три дня вперёд — просто чтобы занять руки. Протолкалась в столовой, даже съела кусок мяса (впервые за месяц!), хотя потом сбежала в туалет, давилась над раковиной, пока живот не скрутило от спазмов.
После отбоя Нина вернулась.
Дверь поддалась легче, чем обычно. Внутри горел тот же тусклый свет, отбрасывая жёлтые пятна на стены. Нина замерла на пороге, прислушиваясь.
Тишина.
Она направилась сначала по коридору Инги. Там царила кромешная тьма, и Нина почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Нет, сегодня Инги здесь точно не было. Тогда оставался второй путь - тот самый, запретный коридор.
— Ладно... — она сглотнула ком в горле и сделала шаг.
Нина медленно шла вперёд, отмечая, как стены здесь будто сужаются, дышать становится труднее. Вдалеке мерцал слабый свет - другая комната? Её сердце бешено колотилось, но она продолжала двигаться вперёд.
Стены здесь были уже, пол — липким, будто покрытым тонкой плёнкой крови. Воздух пахнул стерильностью и чем-то сладковато-гнилым, как в морге.
Свет впереди мерцал. Ещё пара шагов — и...
— Неужели выход?
Тень упала на неё сверху.
— Непослушная.
Учёный стоял вплотную, его бинты шелестели, а из глаз сочился жёлтый свет. Нина отпрянула, но спина ударилась о стену.
— Тебе сюда нельзя.
Голос звучал спокойно, но Нина почувствовала — за этим скрывается ярость. Его пальцы, перетянутые бинтами, слегка подёргивались, будто ему едва удавалось сдерживаться.
— Я... просто хотела... — Нина запнулась. Как разговаривать с тем, кто, по словам Инги, годами сводил её с ума?
— Ну вот видишь, сама себя напугала, — он резко развернулся, и бинты на его спине проступили тёмными пятнами, будто сочилось что-то изнутри. — Пойдём, провожу.
Они развернулись. Нина шла, чувствуя его дыхание у себя за спиной. Каждый шаг отдавался в висках.
— А... как там Инга? — рискнула она.
— Всё хорошо. Она отдыхает. — Его тон стал сладким, ядовитым. — А что, вы уже подружки?
Нина сглотнула.
— Я просто волнуюсь. Вдруг вы... что-то с ней сделали.
Тишина. Потом — тихий, скрипучий смешок.
— Зачем нам вредить ей? Она нам нужна... живой.
— Зачем?! Чего вы добиваетесь? Почему мучаете её кошмарами?
Его голова неестественно дёрнулась, будто сломалась шея. На секунду он застыл, затем выпрямился:
— Инга... не была такой любопытной, — прошипел он. Ответа не последовало.
Теперь Нина разглядела — с ним что-то не так. Бинты на левой ноге размотались, волочась по полу. Плечо неестественно выпирало, а шаги стали неровными, будто механизм дал сбой. Голова наклонялась под неестественным углом, словно шея больше не могла её держать.
Нина ускорила шаг. Теперь он ковылял сзади, его дыхание стало хриплым. Она уже видела выход, когда в проёме возникла знакомая тучная фигура.
Миша.
Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, маленькие глазки бегали от Нины к Учёному. Нина отпрянула — и спина упёрлась в бинтованую грудь того, кто шёл сзади. Он уже был "нормальным": бинты аккуратно затянуты, походка ровная.
— Почему не следишь за коридором? — его голос разрезал тишину. — Твоя подопечная чуть не умерла от страха.
Миша молчал, жирные щёки дрожали. Нина проскочила мимо них, не оглядываясь и чувствуя, как воздух в комнате наэлектризован.
В своей кровати, уткнувшись лицом в подушку, она ждала кошмара.
Но в эту ночь сны были пусты.
_______________________________________________________________
Нина проснулась от собственного всхлипа — опять этот сон. Рука автоматически потянулась к шраму на боку, будто проверяя его реальность. За окном еще темно, но часы на тумбочке показывали 6:17 — до подъёма оставалось тринадцать минут. Она закуталась в одеяло, вдыхая запах стирального порошка, которым пахло постельное белье. Так пахло всегда — этот интернатский порошок с надписью "Антибактериальный" на синей коробке.
В умывальной было холодно. Нина плеснула ледяной воды в лицо, наблюдая, как капли стекают по её бледной коже. Тени под глазами стали заметнее — фиолетовые полумесяцы, отметины бессонных ночей. Она механически заплела волосы в тугую косу, слишком тугую, будто пыталась затянуть потуже и свои мысли.
Интернат просыпался медленно. По коридору топочут первые ранние пташки — те, кто хочет успеть в душ до очереди. Нина избегает их взглядов, прижимаясь к стене. Потянулись сонные воспитанники, шаркая тапками. Нина ненавидела эти звуки — они напоминали ей о том, как давно она здесь, в этом месте с выцветшими обоями и запахом дезинфекции.
Столовая встретила её гулом голосов и запахом подгоревшей каши. Нина взяла поднос, но при виде манной крупы с розовыми сосисками желудок сжался. Она поставила тарелку обратно — лучше голод, чем тошнота.
— Опять на диете? — фыркнула дежурная по столу.
Нина промолчала. Не объяснять же, что с тех пор, как Миша начал являться в снах, вид любой еды вызывал у неё дрожь. Особенно мяса.
Она выбрала место у окна — то самое, где обычно сидела Инга, положив локти на стол так, чтобы рукава закрывали шрамы. Сегодня скамья пустовала.
Её спаситель — книга на тумбочке. "Преступление и наказание" — задали на литературе. Нина раньше любила Достоевского, но сейчас буквы пляшут перед глазами. Она пятый раз перечитывает один абзац, когда...
В голове что-то щёлкает.
Мысли вдруг становятся чужими, тягучими, как патока.
"...иди..."
Голос Миши. Он где-то рядом, в самом уголке сознания, будто говорит из-за толстой стеклянной стены. Нина роняет книгу — на странице остаётся влажный отпечаток её пальцев. Она сжимает виски, но булькающий шёпот не прекращается:
"...сейчас..."
Это заставляет её вскочить. В ушах стучит кровь. Надо бежать. Туда. Она побежала к комнате перемещения, не обращая внимания на странные взгляды встречных учеников.
Хранитель уже ждал её.
— Ты говорил у меня в голове, — выпалила Нина, чувствуя, как дрожат её колени.
Миша молча указал толстым пальцем в запретный коридор. Нина замерла перед входом. Ноги отказывались идти дальше — ведь Учёный ясно дал понять, что ей здесь не место. Но если Миша сам ведёт её туда... Может, это ловушка? Или, наоборот, шанс узнать что-то важное?
"Почему сейчас? Почему мне вдруг можно?" — вертелось у неё в голове.
Но была и другая, чужая, подспудная: "Ты должна увидеть. Ты обязана знать".
Миша стоял в полуметре, его пальцы перебирали складки на животе. Казалось, он ждал. Не толкал её, не угрожал — просто смотрел своими свинячьими глазками, в которых читалось... нетерпение?
Первый шаг дался с трудом. Второй — легче. Коридор оказался короче, чем она думала.
Дверь в конце поддалась с тихим скрипом, выпустив волну затхлого воздуха. Нина зажмурилась — пахло старыми книгами, подгорелым маслом и чем-то ещё... чем-то, от чего сводило желудок.
Дом.
Дом оказался не просто старым — законсервированным во времени.
Прихожая пахла нафталином и чем-то кислым — как будто кто-то забыл вынести мусор несколько недель назад. Нина зажмурилась — в тот день тоже так пахло, когда она пряталась за диваном, а он...
На вешалке висел единственный плащ в сине-красную клетку. Нина дотронулась до ткани — пальцы тут же онемели, будто коснулись трупа.
Гостиную освещали жёлтые шторы, пропускавшие грязноватый свет. На диване — вмятина, словно кто-то недавно здесь сидел. Нина обошла его стороной, но заметить главное не смогла:
На журнальном столике лежала раскрытая поваренная книга с закладкой на странице "Блюда из дичи". Рядом — блокнот с детскими каракулями. На стене висели часы с остановившимися стрелками. Ровно на 15:47 — время, когда её мама в последний раз взглянула на свои часы перед...
Телевизор внезапно включился сам. Чёрно-белое изображение — какая-то кулинарная передача. Повар с безликой улыбкой разделывал тушку.
Нина резко отвернулась. В этот момент её взгляд упал на фотографию в углу: мужчина держал за руку ребёнка. Лицо мальчика было аккуратно вырезано ножницами.
На кухне царил беспорядок. Грязная сковорода с засохшим жиром, открытая банка тмина, нож с зазубренным лезвием, брошенный в раковину. На столе лежала раскрытая тетрадь.
"Рецепт: лучше брать молодое мясо, оно нежнее..."
Почерк был детским, корявым.
Когда на улице хлопнули ворота, она рванула наверх, не обращая внимания на детскую рубашку, валяющуюся в углу (слишком большую для ребёнка) и пятно на потолке, по форме напоминающее распластанное тело.
Нина билась кулаками в дерево, пока пальцы не онемели.
— Открой... — шёпотом умоляла она невидимого хранителя.
Щелчок.
Нина в отчаянии дёрнула ручку снова — и на этот раз дверь распахнулась, впуская запах плесени из коридора.
Она не оглядывалась.
Нина ворвалась в комнату перемещения, прижавшись к стене. Воздух вырывался из легких короткими, прерывистыми рывками — она почти не дышала, пока бежала по коридору. Ладони дрожали так сильно, что она не могла разжать пальцы, все еще вцепившиеся в подол рубашки.
Мысли бились в черепе, как пойманные птицы. Она прижалась спиной к стене, чувствуя, как холодная штукатурка впивается в кожу через тонкую ткань.
И вдруг —
— Нина?
Голос. Настоящий, не в голове.
Она подняла голову и увидела Ингу. Бледную, с тенистыми кругами под глазами, но здесь. Живую.
Не думая, Нина бросилась к ней, обхватив руками так крепко, что аж кости хрустнули. Инга замерла — она не ожидала этого. Не привыкла к прикосновениям.
— Что случилось? — прошептала она, осторожно отстраняясь, но Нина уже тараторила, слова накладывались друг на друга:
— В другом мире, там был дом, и... фото и...
Инга резко сжала ее запястье. За ее спиной, из глубины коридора, медленно выплывала знакомая фигура.
Бинты. Желтый свет. Вечная улыбка.
— Пойдём, — Инга потянула Нину к выходу. — Мне нужно в твой мир.
— Мой мир? Но... черт, занятия уже начались! — Нина метнула взгляд на часы и рванула к двери.
Она не видела, как Инга осталась одна. Как Учёный сделал шаг вперёд. Как его тень накрыла её полностью. Его бинты скрипели, как старые половицы.
— Ну, вперед, — прошипел он. — Она ведь придет к тебе.
Инга отступила, пока спиной не уперлась в стену.
— Я не хочу сегодня идти.
Он двинулся быстрее — неестественно, как будто его ноги не сгибались, а просто скользили по полу. Рука в грязных бинтах впилась ей в плечо, швырнув к двери. Инга ахнула — спина ударилась о косяк, зубы клацнули, разрезая губу.
Острое металлическое жало сверкнуло перед глазами Инги. Это был не просто инструмент — а тонкий, изогнутый шип, похожий на пирсинг для века, но с неестественно длинным острием. Серый, тусклый, будто покрытый тонким слоем засохшей крови.
Ученый поднес его так близко, что Инга увидела свое искаженное отражение в выпуклой поверхности металла.
— Смотри, — его голос звучал почти ласково, пока он вращал инструмент перед её лицом. — С помощью этого я буду контролировать тебя еще лучше. Ты такая... непослушная, Инга.
Острие дрогнуло, переместившись к самому уголку ее глаза. Дыхание превратилось в короткие, хриплые вздохи. Она чувствовала, как по спине стекает холодный пот, пропитывая рубашку. Инга не шевелилась. Только веко дёргалось — предательски, как у кролика перед укусом змеи.
Ее дыхание участилось. В глазах помутнело — на секунду перед ними проплыл образ: желтая комната, камера, чье-то лицо. Не Ученого. Чужое.
В горле стоял ком, сердце колотилось так, что, казалось, рвётся наружу. Она почувствовала, как по ноге тёк тёплый ручеёк — неосознанно описалась от страха.
Он двинул иглой ближе.
Рефлекс сработал быстрее мысли — Инга рванулась назад, но Учёный схватил её за волосы. Острая боль пронзила кожу головы, слёзы брызнули из глаз.
— Не дергайся. — он прижал её к стене, игла теперь касалась нижнего века. Холодный металл скользнул по мокрой коже. — Или хочешь, чтобы я начал прямо здесь? Без наркоза.
Инга замотала головой, чувствуя, как по щеке стекает что-то теплое. Кровь? Слезы? Ноги подкосились, но Ученый держал ее на весу, впившись пальцами в плечо.
— Я пойду. Отпустите меня.
Когда он отпустил её, Инга рухнула на колени. Ноги не слушались — левая онемела, будто пережатая жгутом. Она поползла к двери, волоча непослушную конечность, оставляя на полу влажный след.
Каждый шаг отдавался болью — не только в ноге, но и в груди, будто рёбра были сломаны. Она шла, прихрамывая, чувствуя, как взгляд Учёного прожигает ей спину. Она хватала ртом воздух, но лёгкие не наполнялись. Только когда дверь в мир Нины захлопнулась за спиной, Инга позволила себе прошептать:
"Ненавижу... ненавижу..."
Но даже здесь, в относительной безопасности, веко продолжало подёргиваться — призрачное ощущение холодного металла не исчезало.
_____________________________________________________________
— Зачем вы напомнили ей?
Миша вылез из тени, его пальцы нервно перебирали друг друга. Глаза-щелки следили за Учёным, который вертел в пальцах тот самый зонд — серый, блестящий, с заострённым кончиком, будто жало.
— Она не вспомнила, но очень напугалась. — Он ухмыльнулся, подбрасывая инструмент в воздух и ловя его. — Этого пока достаточно.
— Когда будем проводить операцию? — Миша булькнул, слюна стекала по подбородку.
— Скоро. — Учёный наклонился, и его голос стал шепотом, липким и сладким, как сироп. — Когда они попытаются сбежать. Это будет... наглядным уроком для обеих.
— Откуда вы знаете, что...
Миша не договорил. Учёный резко вытащил из складок бинтов второе устройство — больше, грубее, с зазубренными краями, будто сделанное наспех. Он швырнул его Мише, и тот едва успел поймать сальными ладонями.
— Хочу, чтобы ты наконец научился работать без вопросов.
Ледяной тон. Без колебаний.
Он развернулся и исчез в коридоре, оставив после себя запах формалина и тихий звон стекла. Толстяк ничего не ответил. Только сглотнул, чувствуя, как холодный металл в его руках пульсирует, будто живой.
Инга сидела у окна, вцепившись в колени так, что ногти побелели.
Голова кружилась. Веки налились свинцом. Воздух, который она вдыхала, казался густым, как сироп, и никак не наполнял лёгкие.
Перед глазами плыли тени — то ли от усталости, то ли от того, что зрачки больше не могли фокусироваться. Она видела руки на коленях — чужие, будто пришитые к телу. Окно — за ним вечер, но стекло отражало не её лицо, а чьё-то перекошенное. След на полу — мокрый, тянется от двери. Её же собственные ноги не слушались.
"Не сейчас... не сейчас..."
Но тело больше не слушалось.
Сердце колотилось, потом замедлилось, будто кто-то выключил его.
В ушах зазвенело.
Последнее, что она услышала, прежде чем тьма накрыла её с головой — крик Нины.
Где-то далеко.
Где-то очень далеко.