Облава
Расселив по комнатам новоявленных соседей, я падаю в кресло, закрываю глаза и сжимаю пальцами переносицу. Голова раскалывается, и не помогает даже таблетка обезболивающего, которую я специально разжевываю, чтобы подействовала быстрее.
Сначала Ромео и Алик не могут определиться, какая из двух одинаковых комнат будет чья, а потом Женя вмешивается и заявляет, что его комната все равно больше. Он откровенно над ними издевается, но два пня не замечают иронии в его словах и начинают выбирать между его комнатой тоже. Ромео аргументирует тем, что «кто платит, тот и танцует». На минуточку я влезаю в разговор и охлаждаю его пыл заявлением, что «танцевать» меня никак не получится. Он краснеет и с виноватой улыбкой вежливо поясняет, что «танцевать» хочет лишь комнату. И он действительно проверяет Женино жилище, зайдя в него на полноса. Дальше не пускают крепкие Женины руки, которыми он закрывает дверь. Для подстраховки в ход идет нога. Голая. Потому что полотенце, все еще обмотанное вокруг бедер Красавина, распахивается, выставляя на всеобщее обозрение мохнатое чудовище. Ногу. Трусы он все-таки надевает в ванной. И за это спасибо.
Женино временное пристанище и правда большей квадратуры, так как является библиотекой. Там нет кровати, платяного шкафа, лишь полки с книгами и широкий кожаный диван. Но это самая светлая комната в доме, потому что в ней отсутствуют занавески, и Женя по прибытии выбирает её. Вещи свои он раскидывает на кресле, хотя их, как таковых, и нет. Видимо, Черёмуха выгоняет его наполовину, если не на одну четыреста двадцать шестую, с большой надеждой на возвращение. Когда мы вместе жили, только обуви у Красавина было целый шкаф.
Оценив все преимущества, которых всего одно — избыток солнечных лучей, и недостатки — отсутствие необходимых для нормального проживания принадлежностей и… избыток солнечных лучей, нос Ромео вовремя покидает дверное пространство Жени и вновь проецирует взгляд на комнату, в которой уже распаковывает чемодан Алик. Та совершенно идентична соседней, отличительной особенностью является раритетный шкаф, который не высокий и плоский, со скользящими зеркальными дверцами, а пузатый и короткий, как бульдог, ядовито-жёлтого цвета — подарок отца. Кровати, тумбочки и столы в комнатах одинаковые. Мы перевезли их из бабушкиной квартиры, где они стояли единым гарнитуром. Поэтому, завидя уставшего, но довольно серьёзно настроенного Алика, который перестаёт церемониться и тоже захлопывает перед его любопытным носом дверь, Ромео принимает единственное правильное решение — поселиться там, где осталось. На мою комнату он покуситься не решается. Хотя любопытным взглядом и косит на закрытую дверь.
После исчезновения всех мужских особей в закрытых комнатах, квартира погружается в тишину. Этот переход настолько заметен, что в ушах звенит.
Я сажусь на диван в гостиной, протягиваю ноги на напольную вазу и беру планшет. Следует подвести итоги сегодняшнего дня в письменной форме, так как голова не варит, и упорядочить взбудораженный мозг мысленно не представляется возможным.
Открываю заметки и набираю первую строку:
Минусы.
Думаю с полминуты.
Определённо самый первый из них, что на три комнаты стало меньше. С одной стороны это нехорошо. Ограниченное пространство, будто мне взяли и обрубили руки, ноги и живот, ментально давит. Когда живешь в больших апартаментах, невольно привыкаешь ходить с размахом везде. Такой, своего рода, спортивный марафон. Все три комнаты идут друг за другом ровной сосиской. На противоположной строне коридора моя комната, небольшая гостинная, кухня и туалет. Последние располагаются друг на против друга, и входная дверь. У дизайнера квартиры точно были проблемы с кишечником. Так как первое, во что ты упираешься на входе, — туалет. Дом достаточно старый. Наверное, когда-то эта квартира была коммунальной.
С другой стороны, занятые три комнаты — это так же плюс. Убирать придется меньше.
Голова согласно кивает, вторя мыслям, и я дублирую этот же пункт в плюсы.
Следующий пункт номер два — со мной соседствуют три мужика.
Гарем какой-то. К сожалению, один из них бывший бабник-муж, второй урод-руководитель, а третьего я вообще впервые вижу, но по всем показателям он тоже урод. Причём и внешне.
«Спокойно не поспишь. Внутренняя небезопасность», — записываю ниже. А потом заношу этот же пункт в плюсы: «Со мной соседствуют три мужика. Внешняя безопасность. В такую квартиру точно никто не сунется».
Третий пункт, он же последний, так как портит всё оставшееся настроение, и думать больше не хочется.
«Если родители узнают, выставят всех вон. И меня в том числе».
Ставя точку, я давлю на неё электронным карандашом так долго, что на клавиатуре появляется выбор, среди которого знак доллара.
— Твоя правда, — соглашаюсь с предприимчивым планшетом и повторяю пункт в плюсы.
«Если родители узнают, проблема денег будет решена сама собой».
Подвожу итог путем длиного тире.
Три на три. Пока ничья. Посмотрим, что перевесит.
Далее иду в свой мужской оазис и стучу во все комнаты. Следует созвать кухонный совет, чтобы внести ясность в условия проживания и установить определённые правила сосуществования. Пока соседи недовольно высовывают головы, а потом, ворча, что сейчас придут, уползают обратно, я придумываю нерушимые постулаты. Записыва их на листе, прикрепляю на холодильник магнитным мишкой, чтобы огласить.
Созван-то совет созван, но собирается минут тридцать. Сначала по очереди каждому приспичивает в туалет. Квартира хоть и большая, но туалет один, с огромной ванной. Когда-то это была моя любимая ванна. «Была» — теперь ведущее слово.
Потом Алик долго курит на лестничной площадке, перенервничав в ожидании своей очереди в сортир. Выгоняю его безжалостно, пригрозив половой щеткой, так как тут ему не гинекологический кабинет, и вдыхать продукты переработанного им углекислого газа в своем доме я не собираюсь. На счет туалета, конечно, я не предусмотрела. Но оно и понятно, кто же знал, что в один день мне на голову свалятся три мужика, и все с намерениями пожить. А на Ромео, похоже, напал понос, потому что он заходит целых два раза и подолгу. Я за это время успеваю попить кофе, потом ещё раз попить и, когда приготавливаю себе третью кружку, наконец-то, все в сборе.
Рассевшись за круглым кухонным столом на мягкий диванчик, они внимательно таращатся на меня. Я занимаю место у холодильника и властно оглядываю их. Диванчик маловат, они теснятся на нем, как провинившиеся школьники, но покупать новый я не собираюсь. Да и встречаться вместе тут нам придётся нечасто. Я очень на это надеюсь.
Поправляю волосы, беру в руки импровизированную указку. Поварешка подходит не очень, но это самая устрашающая кухонная принадлежность после ножа. Домочадцы смотрят уныло-предостерегающе. Женя теребит в руках телефон, он уже оделся, и это радует. Любовь к полотенцем у него не платоническая, а самая настоящая, и по дому он в них может ходить целый день. Или без.
Алик что-то жуёт, наверное никотиновую жвачку, и смотрит угрюмо исподлобья. Ромео причесан, умыт и весь во внимании. Он больше всего походит на прилежного ученика. Но, как правило, в тихом омуте не только черти, но водится кто и похуже.
Я делаю глубокий вдох грудью. Воздух кажется тяжёлым, скорее всего из-за одеколона, отдающего мандарином, которым залил весь туалет Ромео. Но лучше так, чем внимать запах его извержений кишечника.
Почему-то вспоминается старый фильм «Кавказская пленница». Мы его часто смотрели вместе с дедом, устроившись под пледом и поедая горячие гренки бабушки. Как там Никулин пел? «Если б я был султан, то имел трех жён. И тройной красотой был бы окружен…» Вот вам и красота! Я поджимаю губы. Серый — вредный, чёрный — бабник и лысый — незнамо кто. Но я все равно чувствую себя султаншей. Хоть они и не мужья вовсе. А так, неправдашние. Несколько из них.
Направляю поварёшку на листок, кашляю разок и с выражением зачитываю:
— Правила поведения в моем доме.
Алик недовольно фыркает, откидывается спиной на Ромео и поворачивается к стене.
Ниче-ниче. Это тебе кара Божья за то, как надо мной измывался в больнице. Теперь я хозяйка: мой дом — мои правила. Будешь тут в тапочках ходить, посуду мыть и мусор по очереди выносить.
Женька подпирает голову рукой и насмешливо лыбится.
Ромео громко хрустит невесть откуда взявшимися сухариками.
«Хрум-хрум-хрум-хрум», — с равномерной периодичностью. И терпеть этот противный звук невыносимо.
— Перестань, — прикрикиваю я. — Говорить мешаешь.
Он удивленно морщится, но жевать прекращает. Засовывает недоеденные остатки в карман, вытирает грязную руку о пижаму, по всей видимости, тоже не первой свежести, и спихивает с себя Алика.
— Итак. — Я опять кашляю. Щеки покрываются румянцем, не люблю выступать в роли оратора, но ухмыляющееся лицо Жени придает сил. Надо поставить всех на место раз и навсегда. — Правило первое: в доме не курить.
Это, похоже, относится только к Алику, так как Женька придерживается здорового образа жизни, а Ромео ни разу за всё это время не закурил.
— Это мы уже поняли, — недовольно ворчит Алик, теперь рассматривая свои пальцы. — Давай, кончай быстрее.
— Она быстрее не может. — Хрюкает Женька, но тут же получает от меня летающей луковицей по голове. И следующее правило специально для него.
— В полотенце и семейных трусах по дому не ходить!
— Но как же так! Алла! — Красавин подскакивает на месте, встряхнув за собой и стол. Самодельная пластиковая вазочка из-под бутылки пепси с одним единственным искусственным цветком предостерегающе покачивается, но не падает. — Ты же знаешь, что других трусов у меня нет!
Я устрашающе на него зыркаю.
— А ты без них, — хихикает Ромео, обнажая жёлтые зубы и вновь доставая сухарики. Мои зыркающие глаза плавно перефокусируются на него, а Алик давится жвачкой и начинает кашлять.
Сарказм, шутка или… только этого мне не хватало!
Женька возвращается на место, обдумывая предложенный альтернативный вариант, но я не хочу развивать эту тему, не настолько же он беспросветный болван. Хотя…
— Третье правило: готовим и убираем по скользящему графику.
— Слушай, Ал, — не выдерживает Алик, — а ты в армии, случайно, не служила? Дедом? Я у тебя тут вообще на несколько дней — проблемку решу и всё, а ты уже план пятилетки нам вгоняешь.
С этим словами он поднимается, с трудом протискивается мимо Ромео. Стол угрожающе приподнимается и ваза все-таки падает. Руководитель же, не обращая внимания на моё возмущённое лицо, направляется в свою комнату. Женька тоже недовольно ведет носом:
— Я вообще тут из-за тебя. Так сказать, не по своей воле. — Тоже поднимается. — Вот Ромео, он сам пришел. Его и запрягай. — И выходит из кухни в коридор.
— Женька! — кричу ему вслед, но он не оборачивается, надевает туфли и хлопает входной дверью. Моей дверью в моей квартире!
Стены в доме старые. Да и самому дому, наверно, лет сто. Квартиру папа купил у какого-то умирающего деда. Наверное последнего выжившиго из всех комунальцев. И от сильного стука дверью мою голову присыпало штукатуркой!
«Убью, Красавин!»
Лицо начинает гореть, но так просто меня из себя не вывести. Когда надо будет, сама выйду! Я, прикрыв глаза, делаю глубокий вдох.
Ромео всё время подозрительно тихо сверлит меня взглядом.
Всё-таки хорошо, что два липовых муженька рядом, а то странный парень какой-то. Неизвестно, что у него на уме? А может, вообще маньяк? Надо позвонить Джульетте, потребовать рекомендации: откуда он там, дату производства, срок годности, техпаспорт, инструкцию по эксплуатации. Так как он сообщает, что все документы у неё. А без них никак. Ученая уже… Женькой.
— Аллуша, — внезапно произносит он. — Можно тебя так называть?
— Нет, — вздрогнув от неожиданности, я кидаю на него взгляд, предназначенный убивать. Магнит не выдерживает, и мой список падает на пол, а вместе с ним и настроение. Аллуша — только этого не хватало. Хотя, как меня раньше не склоняли. Вроде бы имя такое светлое — Алла! А успела побывать и Алладьем, и Алашкой и даже Алкашкой. Но вот Аллушей. Похоже на Клушу. — Зови меня только Алла! Не Алл, не Элл, никаких сокращений в моем имени я не потерплю!
Под кожей проносится холодок. И чего я так на него взъелась?
Откладываю поварешку на кухонный шкафчик и провожу ладонями по лицу.
— Ок. — Рома поднимает руки вверх, потом смотрит на свои грязные от сухарей пальцы и опускает их под стол. Хорошо, что опять не о штаны. — Ты только не нервничай, Ал. Лла. А то потом морщинки появятся, пластику делать придется, а там очереди знаешь какие? — Неуклюже поднимается с диванчика, возвращает упавшую вазу в вертикальное положение. — И деньги немалые. А я тебя по блату не пущу.
И, подмигнув, собирается тоже выйти из кухни, но не получается, так как по неосторожности наступает на мой скользящий график, улетевший ему ноги, спотыкается и падает на сервировочную тележку, выезжая на ней в коридор.
«Потому что нечего нос задирать! Пластический хирург нашелся! Медбрат ты в лучшем случае. Научился пинцетом усики из носа выщипывать и тоже мне, сказки рассказываешь…»
Поток моих мыслей прерывает удар. Это Рома опять попадает в туалет, но уже не по своей воле.
А я решаю, что придётся воспитывать своих домочадцев иным способом. На ум приходит гениальная идея, но звонит телефон, и мамин голос громко, четко и прямо в ухо оповещает, что через пять минут она будет у меня.
Трубка падает из рук, и мне хочется поскорее к Ромео. В туалет. Синдром неожиданности творит с кишечником невообразимые вещи. А маме, конечно, за месяц не пришло в голову, как именно сейчас навестить свою дочь. Похоже, у моего ангела хранителя сегодня выходной.