Гарем
Это просто кино! Нет, ну действительно, такое бывает только в фильмах. Может, поэтому я и ориентируюсь в секунду, посылая всех новоявленным домочадцев в шкаф. Вернее, в шкафы. Вместе с их чемоданами.
С Ромой никаких проблем не возникает. Он, видя моё вспотевшее красное лицо как-то сразу и очень быстро соглашается без лишних вопросов, привычка, наверно. Алик же начинает вялое сопротивление, да и шкаф в его комнате оказывается гораздо меньше — ну, извиняйте, не по мужским телам подбирала — но звонок в дверь срабатывает лучше гудка паровоза. На всякий случай я припугиваю его заявлением, что представлю маме в роли жениха, если останется так сидеть. Вида, что испугался, он не подает, но в шкаф запрыгивает резво, скрючивается там в три погибели, ругается и материт черта бабушку по чём свет стоит, а я закрываю за ним дверцу... на ключ, чтобы не вывалился невзначай. Хорошо, что Женя ушел, а то в его случае только на люстру: комната, что он себе выбрал, рассчитана под кабинет: ни шкафов, только книжные, ни кровати, лишь один большой кожаный диван, под который, увы, тоже не залезть, даже штор нет.
Итак, расставив всех по местам, глубоко выдохнув и вдохнув, я поправляю вещи, приглаживаю челку и открываю дверь.
На пороге, как и ожидалось, мама. Рядом с ней — чучело огородное: красные волосы, серьга в носу, чулки поверх шорт, полоска на талии вместо юбки, лифчик поверх майки — здрассте, я ваша тётя.
Вот уж, действительно, здрассте, только не ваша тётя, а... Как за три года можно так отмахать? Я помню её маленькой девочкой с двумя серебристыми косичками.
— Лёлька. — Мать расценивает мой растерянно-приветствующий взгляд, как приглашение войти, и подталкивает нерадивую родственницу пинком под зад в коридор.
— Вот, учиться надумала. Поступать в институт приехала! — Моя мама строгих правил, и, находясь рядом с таким чадом из Ада, она заметно дымится, хоть костёр разжигай. — И куда твоя тётка в деревне смотрит, что такую чучельню в город пустила?!
Быстрым шагом она проходит в гостиную и плюхается на плюхательный диван. Берёт первый попавшийся журнал со столика и начинает обмахивать им лицо. Из глаз молнии, изо рта — огонь.
— Вот, принимай сестрицу на перевоспитание. Места много, мозгов еще больше. Переодевай, перекрашивай, чё хош с ней делай, только дай нормального ребенка увидеть, чтобы спокойно в институт отвезти.
— Теть Петь, ну хватит вопеть. — Девчонка закатывает глаза и выдувает крашеными синими губами огромный розовый пузырь.
Теть Петь?! Вообще-то, мою маму всю жизнь Наталья Петровна зовут. Никакой Петей она никогда не была. Или это, типа, по-батюшке? Дур дом!
«Теть Петь» тоже, как и я, ошарашено открывает рот.
— Я ж эт, специально. Куда перекрашвать? Эт ж прикид такой градской! Я стока денег за нго отвлила! — продолжает разъяснять нам Лёля.
Ну, если в деревне так городскими прикидываются, то точно, чтобы коров пугать.
— Хватит говорить, как пьянь подзаборная, — не выдерживает мама. — И стой нормально: руки по швам, ноги собери вместе и не шатайся.
Она бывшая завуч школы. Имеет хороший опыт.
— И жвачку выплюнь! Где ж глаза моей Маруси?! Совсем девчонку распустила. Сейчас же ей позвоню!
С этими словами она поднимается с дивана и решительно направляется к телефону.
— Не надо, тётя Петь! Маманька же меня сразу обратно заберет! — Лёля стягивает с себя розовые очки и роняет потрепанную сумку на пол.
— Не называй меня тётя Петя! — взвизгивает мама, стукнув трубкой по столу.
— А как?
— Тётя Наталья Петровна!
М-да. Отсутствие общения с племяшкой налицо. Если я последний раз ездила к ним в гости три года назад, то мать свою сестрицу не навещала уже, наверно, лет десять. А всё потому, что разлад у них вышел на рабочей почве. Одна завуч у городских, другая директор у сельских — размолвки, так сказать, в порядках воспитания. И сейчас с довольным лицом победителя мама стоит и лицезреет свою племянницу, в душе точно ликуя — вырастила, мол, директор хренов, — и уже представляя, как будет отчитывать младшую сестру-директрису за растление малолетних, а именно своей дочери.
— Теть Наталья Петровна. — Бедная Лелька закусывает губу и тянет свою шевелюру вниз. — Только не звоните маменьке, она же не в курсах. — Парик падает на пол и перед нами появляется ангел с серебристыми волосами, точь такими, какими я их помню, только еще более кучерявыми и уже подстриженными. Ну и что, что с синими губами и кольцом в носу. Кольцо тоже оказывается обыкновенной клипсой и легко снимается с маленького курносого носика.
— Не надо маме звонить. А то она меня убьет. Она ж не знает. Я весь этот прикид в тайне от нее купила и в поезде переоделась. Подружка сказала, что по-другому туть не ходют.
Добрая подружка. Не удивлюсь, если она и продала ей сей прикид. Бедная девочка. Совсем, видно, жизни не видела в своей деревне. Тётя Маруся уехала из города одиннадцать лет назад. Муж от нее ушёл, а в селе предложили должность директора школы, вот отчаянно и бросила всё, укатив подальше. За школу, надо признаться, взялась обеими руками — всю злость на мужа вложила в работу. И добилась-таки признания. Подняла из статуса простой сельской до районной. В общем, работа работой, а девчонку свою забросила, да не в том плане, что не нужна она ей стала, а дома забросила, без телевизора и интернета, чтоб не повадно было, хоть и не бедствовали, и на ключ закрыла. Поэтому и удивляюсь я, когда вижу сей чучело. Ведь три года назад Лёлька была тише воды, ниже травы с двумя косичками, хоть и училась уже в девятом классе. Но теперь-то понятно, с чем сии глобальные перемены связаны — подружка шальная насоветовала. Хоть это радует. А то я напрягаюсь от мысли, как с таким попугаем в свет выходить? Даже забываю на время, что у самой в доме гарем мужской поселился. Но не надолго, так как из комнаты Алика раздается жуткий шум, потом треск, а потом чертыханья самого Алика Идиотовича!
Мы втроём - мама впереди - тут же кидаемся на звук. Алик сидит на полу в обломках шкафа, вся комната заполнена сигаретным дымом и опилками. Похоже, решил покурить в замочную скважину, да не рассчитал чуток, задохнулся, закашлялся, а так как дверь заперта на ключ, просто выломал её собой... гад!
Говорила же папе, не тащить в дом всякую рухлядь, но тогда-то он не знал, что мне придется в неё мужика прятать, да ещё такого, что курить там удумает!
Мама в шоке переводит взгляд с меня на новоявленного шкафогромителя и обратно, готовясь упасть в обморок и совсем забыв про нерадивую племяшку.
— Что это? — наконец спрашивает она, и непонятно, что конкретно имеется в виду: Алик, или шкаф, или Алик в шкафу? Состояние на грани нервного срыва. Она же не знает, что в другой комнате у меня ещё один спрятан. Только бы у Ромео понос не возобновился.
— Плотник. — Я тут же придаю лицу самое непринужденное выражение и пожимаю плечами. И где так врать-то научилась? Сама себе противна. — Он замок в шкафу чинил...
— Замок, — повторяет мама мои слова, оглядывая разгромленную комнату с вырванными в корень и раздробленными вдребезги, валяющимися на полу дверцами от шкафа. — Хороший способ... чинки замков.
Алик растерянно переводит взгляд с одной на другую, по очереди оглядывая всех нас. Чувство, будто он пребывает в трансе от табачной интоксикации. С грохотом вывалившийся следом чемодан приводит его в чувство, а у меня подкашиваются ноги.
— Плотник, — опять повторяет мама, — а это, значит, его чемодан инструментов? — И негодующе смотрит на меня. Хоть я и большая девочка, у нас в семье заведено так, что никаких посторонних мужчин в дом без согласия родителей приводить не разрешается. Это оговаривается при передаче квартиры в мое личное пользование, и пока данный закон никто не отменял. В голове заходят шарики за ролики от незнания, как объяснить маме столь длинную предысторию нашего знакомства с Аликом и как я докатилась до такой жизни, что завожу себе фиктивных мужей.
Но ужасный грохот, видимо, будит моего ангела-хранителя, так как дверь отворяется и входит Женька.
— Здрассте...
Для него наше сборище и погромище — большая неожиданность, для меня же он начинает сиять как свет в окошке. Несмотря на то, что он жуткий бабник, мама его очень любит. Вот и сейчас, увидев, она расплывается в милейшей улыбке:
— Женечка! Неужели это ты?! — и, преступая через щепки, выходит на встречу с распростертыми объятьями. — Миленький, а возмужал-то как!
Женька замирает на месте, будто его вкопали в пол, с ужасом разглядывая сидящего на полу Алика в обломках шкафа и пытаясь сообразить, что же произошло.
— Ах, душечка, как же хорошо, что вы с Аллочкой помирились.
«Спасенье!» — Я смотрю на Женьку и кричу взглядом: «Да! Скажи да!». Но тот сконфужено улыбается, и приходит моя смерть:
— Да нет, Наталья Петровна, вообще-то, мы...
— Ох, голубки ж вы мои, скрываете от мамочки! А чемоданчик-то... твой. — Мама лукаво подмигивает ему и нежно треплет ладошкой по щеке, к счастью, совершено не обращая внимания на его слова и на плотника Алика. А я тем временем подхожу и хватаю нерадивого муженька за руку, делаю радостное лицо и что есть мочи сжимаю его пальцы. На всякий случай еще наступаю пяткой на носок огромной лапищи, чтоб понятней стало.
Женька ойкает, а Алик под шумок на четвереньках доползает до чемодана и пытается запихнуть его обратно. Спрашивается, зачем? Наверно, ещё под действием никотинового шока. Но неудачно: чемодан пукает, пыхает и открывается, выплевывая на пол вместе с трусами и майками несколько открыток «приглашения на свадьбу».
Думаю, Алик собирается со мной это обсудить. Когда-то. Во всяком случае, очень хочется верить. Но мама тоже видит это!
— Ах, божечки! — театрально шлепает она себя по щекам. — Ребятки, это должен был быть сюрприз?
И, прикрывая глаза рукой, пятится на выход:
— Я ничего не видела, ничего! Вы собирайтесь там сами, а потом всё нам с папой расскажете. Но имейте в виду, что я заранее «за-за-за» и очень счастлива.
Напоследок она ещё раз строго зыркает на бедную Лёльку, позволившую себе в этой суматохе сесть на пуфик у зеркала, и уходит.
И что теперь?
Я устало опускаюсь на пол.
Трое мужиков, как снежный ком на голову, плюс хиппи-Лёлька, которая, слава богу, не хиппи. Танька думает, что Женька всё еще мой муж и мы крутим любовь, Женька на меня обижен, Ромео подвержен приступам поноса — кстати, как там бедный шкаф? — папа думает, что я никчемный доктор, мама, что мы с Женькой помирились, и у нас намечается свадьба, а на самом деле свадьба намечается с Аликом, который мне и не жених-то вовсе, а... плотник!
_______
Мнение гадкого критика JohnAteTheApple:
Ромео — мексиканец с оранжевой кожей, жёлтыми зубами и одевается, как индус.
Женька и Алик — один человек с двумя головами.
Алла — короткая, худенькая с пипетками на месте грудей, рыжие волосы — два хвостика.
Танюська — супер-модель на шпильках с короткой каре-стрижкой «каска» (хотя она вообще-то кучерявая с длинными волосами)
Светка — не представляется никак.
Лёлька — мама из фильма «Чумовая пятница».
А как себе их представляете вы?