Пикник в Запретном лесу.

Рон стоял в центре древнего каменного круга, освещенного трепещущим светом факелов. Он был потный, растрепанный, с землей на коленях, результат первой же попытки пируэта, листьями в волосах и выражением лица человека, который отчетливо видит, как его достоинство стремительно утекает в лесную подстилку, а он ничего не может с этим поделать. Армагеддон уселась прямо перед ним, как зритель в первом ряду, положив огромную морду на лапы и уставившись на него своими фонарями-глазами с явным ожиданием циркового номера.

— Ну что, — прохрипел он, отчаянно глядя на Лаванду, — ты… готова к нашему звездному часу? К апофеозу унижения? К этому… ритуалу?

— Если под «готовой» ты имеешь в виду «чувствую себя так, будто меня вот-вот стошнит от ужаса и абсурда», то да, — ответила Лаванда, поправляя мантию с видом примадонны перед выходом на сцену Ла Скала. — Я готова. Но только помни: я пою. Ты танцуешь. Никаких импровизаций!

Главный гоблин с посохом ударил им о камень. Гулкий звук эхом разнесся по лесу.

— ПУСТЬ НАЧНЕТСЯ ВЕЛИКИЙ РИТУАЛ! — провозгласил он. — СЛАВА СЫРУ! РАДОСТЬ ПОД ФАКЕЛАМИ!

Два других гоблина начали глухо и ритмично бить палками по пустым деревянным бочкам, стоявшим по краям круга. Бум-бум-бум. Бум-бум-бум. Звук напоминал сердцебиение гигантского, очень голодного существа.

— ТАНЕЦ РАДОСТИ! — выкрикнул помощник гоблина.

— ПЕСНЯ О СЫРНОМ ВЕЛИЧИИ! — добавил второй.

— Вперёд… — простонал Рон, закрыв глаза на долю секунды. Ради маминой корзины. Ради избавления от Армагеддона. Ради возможности когда-нибудь снова есть нормальную еду.

Он начал двигаться. Если это можно было назвать танцем. Это было нечто среднее между попыткой отогнать рой разъяренных шмелей, конвульсиями человека, наступившего на электрического ската, и подражанием медузе в сильном течении. Он подпрыгивал, спотыкался, кружился на месте, задевая себя же локтем, махал руками так, будто пытался взлететь, и периодически терял равновесие, за что немедленно получал одобрительное хрюканье от Армагеддона. Его лицо было пунцовым от стыда и усилий.

А Лаванда… Лаванда запела. Голос у нее был чистый, звонкий и невероятно громкий. Она вдохнула полной грудью, откинула голову и выплеснула в ночь свою Оду Сыру:

О, СЫР! Ты – чудо, ты – сама ЖИЗНЬ!

Ты мягкий, как подушка для царапин!

Ты твердый, как профессор Снейп в гневе!

Ты вонючий, как носки после квиддича! Но в этом твоя СИЛА!

СЫР! Ты объединяешь нас всех!

И эльфов, и гоблинов, и даже… Армагеддон!

Ты учишь нас ЖИТЬ! ЖИТЬ СМЕЛО! ЖИТЬ С ВКУСОМ!

ЖИТЬ… СО ВКУСОМ СЫРА!

СЫР! Ты делаешь мир…

…чуточку ЖИРНЕЕ!

…чуточку ЗАПАХЛИВЕЕ!

…но НЕПОВТОРИМО ВКУСНЕЕ!

СЛААААВА СЫРУ-У-У-У!

Гоблины замерли на мгновение, потрясенные. Потом их раскрашенные лица расплылись в восторженных улыбках. Они закивали так энергично, что Рон боялся, что их головы отвалятся. Они начали хлопать в ладоши, подхватывая ритм барабанов, и даже притопывать своими грубыми ботинками. Армагеддон завиляла своим дубинкообразным хвостом, сбивая с ног одного из младших гоблинов, и издала одобрительный горловой звук, похожий на урчание камнедробилки.

Но в самый разгар этого сырно-танцевального апофеоза из-за деревьев раздался голос, полный абсолютного, неподдельного, ледяного шока:

— Это что за, простите, ЦИРК УНИЖЕНИЯ тут происходит?! И почему я слышу слово «сыр» на мотив гимна Хогвартса?!

Все, как по команде, обернулись. На опушке, освещенные факелами, стояли Гарри и Гермиона. Гарри выглядел так, будто его только что ударили бладжером по голове. Его рот был открыт, очки сползли на кончик носа, а рука бессильно повисла в воздухе, указывая на происходящее. Гермиона же стояла абсолютно прямо, скрестив руки на груди. Ее взгляд, холодный и острый как лезвие, сканировал сцену: Рона, замершего в позе упавшего фламинго; Лаванду, застывшую с рукой, воздетай к небу во славу сыра; гоблинов в ритуальных одеждах; Армагеддона, смотрящую на них с явным любопытством; и пустую корзину на алтарном камне. На ее лице читалось не столько удивление, сколько разочарование вселенского масштаба. Как будто она ожидала чего-то плохого, но не настолько плохого.

— Рон?! — выдохнул Гарри, наконец найдя голос. — Ты… ты в порядке? Ты не… загипнотизирован? Очарован? Отравлен грибами?!

— Да! — задохнулся Рон, поспешно выпрямляясь и пытаясь стряхнуть с колена прилипший мох. — Я… я в полном порядке! Я только что… э-э… успешно исполнил древний гоблинский ритуал! С честью! И танцем! И… почти не упал!

— Песню… о сыре? — переспросила Гермиона, подчеркивая последнее слово так, будто это было ругательство. Ее бровь поднялась так высоко, что почти скрылась под челкой.

— Это был вызов самого Запретного Леса! — гордо заявил главный гоблин, выходя вперед. — Испытание мужества, ловкости… и любви к молочным продуктам!

— Он прошел его с невероятным достоинством! — добавила Лаванда, сияя. — И даже не упал ни разу! Хотя… — она задумчиво посмотрела на Рона, — …очень хотел. Пару раз. Но удержался! Герой!

Гарри медленно прикрыл глаза ладонью, как будто пытаясь стереть увиденное.

— Я… я не верю своим глазам, — простонал он. — Это какой-то кошмар наяву. Или очень странная галлюцинация от недоеденного пирожка.

— А я не верю своим ушам, — добавила Гермиона, ее голос звучал ровно, но в нем чувствовалась сталь. — Песня о сыре. Ритуальные гоблины. Танцующий Рон. И… это что, гигантская собака? Рон, ты завел собаку? В Запретном Лесу? Во время ПИКНИКА?!

Тем временем гоблины, видимо, решили, что ритуал завершен успешно, несмотря на непредвиденную аудиторию. Главный гоблин торжественно подошел к алтарному камню, взял корзину… и вытащил из нее не пирожки, а странный плод. Он был размером с грейпфрут, покрыт фиолетовой пупырчатой кожурой и… тихо мурлыкал, как довольный кот. Светился он мягким розоватым светом.

— Испытание пройдено! — провозгласил гоблин, протягивая плод Лаванде. — Вы заслужили ДАР ЛЕСА! Фрукт Силы и Голоса!

— Что… что это? — осторожно спросила Лаванда, принимая мурлыкающую ношу. Плод был теплым на ощупь.

— Фрукт Сыра! — важно ответил гоблин. — Плод Древнего Древа Сырных Откровений! Он дарует силы уставшему путнику… и пробуждает Музыку Души! Истинную, чистую Музыкальность!

— МУЗЫКАЛЬНОСТЬ?! — в ужасе воскликнул Рон, отпрыгивая назад. — НЕТ! Только не это! Хватит с нас пения! Мы только что спели про сыр! Лаванда прочитала стихи гоблинам! Гриб пел ей серенады! НЕТ БОЛЬШЕ МУЗЫКИ!

Но было поздно. Лаванда, движимая любопытством и верой в волшебные дары леса, уже откусила кусочек от пупырчатой кожуры. Она хрустнула, как яблоко. Лаванда замерла, жуя.

— Ой! — воскликнула она через секунду, ее глаза округлились.

— Что?! — в панике спросил Рон, готовый к чему угодно: к превращению в сыр, к хору ангелов, к немедленному взрыву. — Что случилось?!

— У меня… — Лаванда прижала руку к животу, — …у меня внутри играет мелодия! Настоящая! Как маленький оркестр! Ой, какая веселая! Дзинь-дзинь-бом!

— И у меня тоже заиграло! — радостно сообщил один из младших гоблинов, который украдкой лизнул плод, пока Лаванда откусывала. Он начал приплясывать. — Тра-та-та! Бум-бум-бум!

— И у меня! — подхватил другой. — Ля-ля-ля! СЫР!

Даже Армагеддон издала странный мелодичный вой, больше похожий на попытку спеть оперную арию.

Рон посмотрел на восторженную Лаванду, на подпевающих и приплясывающих гоблинов, на подвывающую Армагеддон, на Гарри, который снова прикрыл лицо рукой, и на Гермиону, которая достала из кармана мантии маленький блокнот и начала что-то быстро записывать, вероятно, для будущей жалобы Дамблдору.

Он глубоко вздохнул. В его голове зазвучала первая нота той самой внутренней мелодии Лаванды. Тихо, но настойчиво. "Дзинь".

— Вот и начинается, — простонал Рон, понимая, что его кошмар еще далек от завершения. Теперь он был обречен на музыкальность. И, судя по довольному урчанию плода в руках Лаванды, на долгие, долгие песни.