Эпилог. Пикник, который запомнится.
Когда изможденная, но не сломленная духом группа наконец переступила порог Хогвартса, последние лучи заката уже цеплялись за башни замка. Лаванда все еще напевала под нос странную мелодию, периодически вставляя "дзинь-дзинь-бум", а Рон шел, вжав голову в плечи и нервно поглядывая по сторонам, как будто ожидал, что из-за каждой колонны выскочит Армагеддон с требованием биса или гриб Боримир с новыми стихами.
В Большом зале царила тишина ужина. Они уселись в дальнем углу стола Гриффиндора. Гарри методично ковырял вилкой в картофельном пюре, явно все еще переваривая увиденное. Гермиона сидела, выпрямившись как палка, и что-то яростно писала на длинном пергаменте. Заголовок, мелькнувший перед Роном, гласил: "Доклад о систематическом нарушении Правил Запретного Леса и участии в неклассифицированных ритуалах с элементами кулинарного фетишизма".
— Знаешь, — сказала Лаванда, отламывая кусочек кекса, и тут же отбивая ритм пальцами по столу - тик-тик-дзинь!, — это было... ну, крайне необычно. Немного страшно. И очень грязно. Но... — она посмотрела на Рона, и в ее глазах зажглись знакомые звездочки, — ...но безумно РОМАНТИЧНО! Настоящее приключение! С опасностями, стихами, священными псами и...
— ...и танцем перед гоблинами, — мрачно добавил Рон, отодвигая тарелку с тыквенным пирогом. Сама мысль о еде после "Паучьего Удовольствия" вызывала спазмы. — Я чуть не исполнил чечетку перед Армагеддоном и хором гоблинов! Ради корзины, которую они так и не вернули!
— Но ты это сделал ради меня! — настаивала Лаванда, положив руку ему на руку. Ее прикосновение было теплым, но Рону почудилось, что и оно отбивает какой-то ритм. — Ты был героем! Пусть немного... спотыкающимся героем.
Рон посмотрел в ее сияющие глаза, на доверчивую улыбку. Честность взяла верх.
— Лаванда... я это сделал в основном ради еды, — признался он. — И чтобы эта лохматая туша перестала за мной следить. И... ну, может, чуть-чуть, чтобы ты не попробовала еще чего-нибудь вроде "Слизи Молчаливого Тролля".
Лаванда рассмеялась, ее смех звенел, как колокольчики, и почему-то напоминал мелодию из рекламы зубной пасты.
— И это тоже романтично! — заявила она. — Практичный романтизм! Как у настоящих искателей приключений! Ты добывал пропитание и отгонял чудовищ! Пусть одним танцем!
Где-то в глубине Запретного Леса, у костра, сложенного из сухих веток и чьих-то потерянных носков, собрались три знакомых гоблина-гурмана. Квак, Хлюп и Грымза, облизывая пальцы после ужина, тухлый скорпион в соусе из болотных ягод, слушали захватывающий рассказ ритуальных собратьев.
— Какие... колоритные гости! — восхищенно произнес Квак, доедая что-то хрустящее. — Особенно тот рыжий! Его танец... это был шедевр спонтанного искусства! Экспрессия! Энергия! Полное отсутствие стыда!
— А его спутница! — добавил Хлюп, смачно чавкая. — Ее Ода Сыру! Это же гимн поколению! Гимн вкусу! Гимн... ну, сыру! Она сказала "СЫР" с такой страстью!
— Предлагаю увековечить! — торжественно поднял кубок Грымза. — Объявить "Песню о Сыре" официальным гимном Братства Истинных Ценителей Необычных Вкусов! Пусть ее мелодия гремит на всех наших пиршествах!
— Поддерживаю! — хором прогудели гоблины, стуча кубками. — Слава Сыру! Слава Танцующему Рыжему! Ура!
В Большом зале Хогвартса, Рон наблюдал, как Лаванда доедает кекс, все еще слегка покачиваясь в такт своей внутренней симфонии. Он посмотрел на Гарри, который уныло ковырялся в еде. На Гермиону, которая теперь что-то яростно чертила на схеме Запретного Леса, помечая крестиками "зона потенциальной сырной угрозы". Он вспомнил поющего гриба, гоблинов-гурманов, Армагеддона и этот чертов мурлыкающий фрукт.
Глубокий, проникновенный вздох, достойный трагического героя, вырвался из его груди. Он повернулся к Лаванде и произнес слова, которые клятвенно зарекался хранить в своем сердце до скончания веков:
— Лаванда... клянусь моей последней шляпой, потерянной в этом проклятом лесу... Больше. Никогда. Я не буду планировать свидания. Сам. Никогда. Это выше моих сил. Моих нервов. И моей способности танцевать под аккомпанемент собственного позора.
Лаванда улыбнулась, ее глаза сияли теплом и легкой ноткой безумия, оставшейся после Фрукта Сыра. Она наклонилась и нежно поцеловала его в щеку. Ее губы были теплыми, а поцелуй пах тыквенным пирогом... и отдаленно, очень отдаленно, дорогим голубым сыром с плесенью.
— Ты, Рон Уизли, — прошептала она, — лучший герой моего самого невероятного дня. Даже если ты немного... э-э... своеобразный. И твой танец... — она засмеялась, — ...он был уникален! Как вымирающий вид! Я его запомню навсегда.
Рон покраснел, но в уголке его рта дрогнуло подобие улыбки. Может быть, не все было так ужасно? Может, один день безумия того стоил? Пока он размышлял об этом, из кухни выкатился огромный сырный торт для десерта. Лаванда радостно ахнула. Гарри с тоской закрыл лицо руками. Гермиона резко подчеркнула что-то в своем докладе. А в глубине души Рона зазвучал первый такт новой, тревожной мелодии. Похоже, Фрукт Сыра начал свою работу. "Дзинь-бум-сыр", — отстучало его сердце в унисон. Конца этому кошмару не было видно.