Глава 4. Грибы с характером.
После душевной и слегка односторонней в плане угощений встречи с гоблинами-гурманами, Рон и Лаванда побрели дальше вглубь Запретного Леса. Корзина Рона отяжелела лишь от воспоминаний о пирожках и пустоты. Тем не менее, искра надежды на романтику или хотя бы на банальную безопасностьеще тлела в груди Рона.
— Ну что, — начал он, пытаясь вдохнуть в голос бодрость, которой не чувствовал, — теперь мы точно движемся в правильном направлении! Еще пару поворотов – и вуаля! Идиллическая полянка, солнышко, тишина… ну, кроме нашего с тобой нежного шепота, конечно. Идеальный пикник!
— Конечно, дорогой! — улыбнулась Лаванда, легко переступая через корень, похожий на спящего удава. — Хотя эти гоблины… они были такими милыми! Такие энтузиасты! И Квак просто очаровашка с его салфеткой!
— Милые?! — ахнул Рон, чуть не споткнувшись о собственные ноги. — Лаванда, они чуть не съели мои пирожки вместе с плетением корзины! И локтями! Они обнюхивали их как… как голодные гиппогрифы у витрины мясной лавки!
— Но зато теперь ты — Почетный Поставщик Братства Истинных Ценителей Необычных Вкусов! — воскликнула Лаванда с гордостью. — Это же статус, Рон! В Запретном Лесу! Мало кто может этим похвастаться!
Рон уже открыл рот, чтобы возразить, что статус «поставщика» обычно предполагает поставки, а не разорение собственной корзины, как вдруг лесная чаща неожиданно расступилась, открыв взору… странную поляну.
Она была не похожа на обычные лесные лужайки. Земля была покрыта не травой, а бархатистым, изумрудно-синим мхом, мерцавшим в полумраке. И посреди этого мшистого ковра росли грибы. Но не скромные сыроежки или подберезовики. Это были высокие, горделивые, ярко-пёстрые создания. Один сиял холодным синим светом, как лампа подводной лодки. Другой переливался всеми цветами радуги, будучи полупрозрачным, как хрусталь. Третий, самый высокий, пылал мягким алым заревом, словно миниатюрный вулкан. Воздух над поляной дрожал от сладковато-пряного аромата, напоминающего смесь ладана, перезрелой дыни и чего-то электрического.
— Что за чертовски странный лес… — пробормотал Рон, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. — Здесь как в лавке сумасшедшего алхимика.
— Ой, как красиво! — восхитилась Лаванда, забыв про статусы и гоблинов. Она присела, чтобы рассмотреть ближайший синий гриб поближе, протянув руку к его бархатистой шляпке. — Посмотри, какие узоры…
И гриб заговорил. Голос был низким, бархатистым, с легкой дрожью, словно струны виолончели:
«Кто пришёл в мой тихий дом, кто нарушил вещий сон?
Чьи шаги коснулись мха, пробудив от забытья?»
Рон подскочил так резко, что его последняя, чуть помятая шляпа едва удержалась на голове.
— Он… он ГОВОРИТ! — прошипел он, хватая Лаванду за рукав. — Говорящий гриб! Я же говорил, что это место проклято! Бежим!
— Да не бойся ты! — отмахнулась Лаванда, ее глаза сияли любопытством. — Привет, гриб! Меня зовут Лаванда. А это Рон. Мы просто… гуляем.
Синий гриб, его шляпка мерцала чуть ярче медленно покачнулся:
«Я — Боримир, Хранитель Мха, Поэт Закатных Теней и Владыка Тишины.
И ты, дитя лучей, прекрасна в простоте своей…
Твой взор — как утро в мае, чище горных родников…»
— Ой-ой-ой! — взвизгнула Лаванда от восторга, хлопая в ладоши. — Он сочиняет стихи! Настоящие, романтичные стихи! Мне!
— Я не понимаю, — пробурчал Рон, ревниво поглядывая на гриб, — почему он сочиняет их именно тебе? И почему «Владыка Тишины» так громко декламирует? И что он вообще знает про горные родники? Он же гриб!
Тем временем пробудились и другие грибы. Радужный замигал всеми цветами, полупрозрачный задрожал, как желе, а алый вспыхнул ярче. Их коллективный взгляд (если можно так выразиться) упал на скромную плетеную корзину в руках Рона. И поляна огласилась хором странных голосов:
«О, что там в плетёнке той? Неужто яства райские?» - просквозило радужным шепотом.
«Пахнет… пахнет… не пойму… но хочется!» - задрожало полупрозрачное.
«Пища ль там? Любовь ль? Дай мне часть, хоть крошку, хоть чуть-чуть!» - басисто провозгласил алый.
— Вы… вы ВСЕ можете говорить?! — поразился Рон, чувствуя себя зрителем в самом странном театре на свете.
«Говорим, поем, слагаем оды! Знаем толк в ароматах и природе!» — ответили ему хором, качнувшись в такт.
И тут Боримир, Синий Хранитель Мха, заметил корзину. Его шляпка замерла, потом медленно повернулась в сторону Рона. В воздухе повисло напряженное молчание. Потом Боримир заговорил снова, но его голос стал глубже, страстнее, полным неземной тоски:
«О, Корзиночка! Ты — Судьбы Моей Избранница!
Ты явилась сквозь терновник и туман лесной!
Твой плетеный стан — услада взора!
Твой аромат ,пусть едва уловимый — слаще всех нектаров!
Ты — Альфа и Омега, Начало и Конец моего Грибного Бытия!
Без тебя — лишь тлен и мрак!»
Рон остолбенел, крепче сжимая ручку корзины.
— Он… он что, влюбился в МОЮ КОРЗИНУ?! — прошептал он, не веря своим ушам, которые, впрочем, уже видели многое.
— Похоже на то, — кивнула Лаванда, утирая сентиментальную слезинку. — Это же так трогательно! Искренне! Поэтично! Посмотри, он весь дрожит от чувств!
— Это СТРАШНО! — возразил Рон. — Он гриб! А она — корзина! Это… это противоестественно! И где он вообще видел альфы и омеги?!
Но Боримир, видимо, услышал сомнения Рона. Его синее сияние сменилось на грозное, багровое зарево. Он выпрямился во весь свой немалый рост ,около полуметра, и громогласно провозгласил, сотрясая поляну:
«Не отдам Её! Она — Моя Святыня! Моя Муза! Моя Плетёная Любовь!
Кто посмеет коснуться Её — познает ГНЕВ БОРИМИРА!
Познает… КАРТОФЕЛЬНУЮ МЕСТЬ!»
— Картофельную месть?! — повторил Рон, чувствуя, как абсурдность ситуации достигает новых вершин. — Что это вообще… месть картофелем? Или месть за картофель?!
— Не знаю, — прошептала Лаванда, наконец-то выглядевшая слегка озадаченной. — Но звучит… очень серьезно. И немного сытно.
Вокруг них грибы начали мерцать тревожными, агрессивными цветами. Радужный засверкал предупреждающе-красным, полупрозрачный стал мутным и угрожающим, алый пылал яростью. Мох под ногами Рона и Лаванды как будто напрягся. В воздухе запахло не ладаном и дыней, а грозой и… подгоревшей картошкой фри.
Рон инстинктивно понял, что пришло время для тактического отступления. Он решительно схватил Лаванду за руку.
—Бежим! Сейчас же! — прошипел он.
— Но… но корзина! — запротестовала Лаванда, указывая на предмет страсти Боримира. — Мы не можем оставить ее! Она же его Муза! Его Плетёная Любовь!
— МЫ НЕ МОЖЕМ! — рявкнул Рон с неожиданной для себя твердостью. — И МЫ НЕ ОСТАВИМ! Даже если это спасет нас от… от Картофельной Мести и вечного проклятия говорящих грибов! Беги!
Они рванули прочь с поляны, продираясь сквозь внезапно ставшие очень цепкими кусты. За спиной им неслось горестное, но все еще пафосное славословие отвергнутого влюбленного:
«Прощай, Корзиночка моя! Любимая! Невозвратная!
Ты уходишь с чужаками… ах, как больно и темно!
Любила ли ты меня? Хоть чуть-чуть? Хоть капельку?
Иль сердце твое плетеное холодно ко всем грибам?..»
Рон, таща за собой оглядывающуюся Лаванду, мчался сквозь лес, думая лишь о двух вещах: во-первых, он теперь ненавидит все грибы без исключения, а во-вторых… где же найти нормальную, немую, непишущую-стихов-и-не-влюбляющуюся-в-корзины полянку в этом сумасшедшем лесу? Или хотя бы выход?