Глава 3. Встреча с гоблинами-гурманами.
Рон и Лаванда брели по Запретному Лесу уже который час. Деревья смыкались над ними все плотнее, сплетая ветви в мрачный, почти непроницаемый для солнца полог. Воздух стал влажным и пронизывающе холодным, словно в подземелье. Последние птицы, видимо, решили, что вечернее караоке здесь отменяется, и замолчали. Вместо них в тишине завывал ветер, скрипели стволы, а из темноты кустов периодически доносилось негромкое, но от этого не менее жуткое шуршание.
— Может, все же… вернемся? — спросила Лаванда, потирая замерзшие руки. Ее розовая мантия казалась неуместно ярким пятном в серо-зеленом сумраке.
— Нет-нет! — бодро ответил Рон, стараясь звучать так, будто они просто гуляют по парку. Хотя внутри у него все сжалось в холодный комок. — Это же приключение! Настоящее! Как ты хотела!
— Да, но я имела в виду приключения с теплым камином, горячим какао и… э-э… без вот этих множественных пар глаз, которые следят за нами из-за папоротников, — вздохнула она, кивнув в сторону особенно густых зарослей.
И тут прямо перед ними, будто материализовавшись из самого мрака и запаха прелой листвы, возникли три фигуры. Они сидели на аккуратных пеньках вокруг импровизированного стола из плоского камня, застеленного большим листом лопуха. На коленях у них были завязаны… салфетки? Да, это были салфетки, хоть и выглядящие как куски старой мешковины.
Гоблины.
Маленькие, кожистые, зеленовато-серые, с длинными острыми носами и ушами, торчащими как локаторы. Их острые зубы сверкали в полумраке, когда они ухмыльнулись практически синхронно.
— Ого-го! — воскликнул тот, что побольше, потирая руки с видом радушного хозяина. — Нежданные гости! Какое приятное дополнение к ланчу! Или уже к раннему ужину? Время в Лесу течет так… гибко.
— И с корзинкой! — завизжал второй, тощий гоблин, тут же заглянув под крышку корзины Рона. Его длинный нос затрепетал от волнения. — Пахнет… пахнет надеждой!
— Не бойтесь, мы не кусаемся… во время трапезы, — заверил их третий, самый круглый, с салфеткой, завязанной в виде бантика. — Мы просто… энтузиасты кулинарного искусства. Зовут нас Квак, Хлюп и Грымза. А вы?
Рон, инстинктивно прикрывая корзину, попятился, наступив Лаванде на ногу.
— Привет… э-э… мы… мы просто случайно забрели… — начал он.
— Идеально! — воскликнул Квак ,тот, что побольше. — Значит, вы разделите с нами наш скромный обеденный перерыв! Садитесь, садитесь! Места хватит! Хлюп, подвинься!
Не успел Рон вставить слово, как его и Лаванду мягко, но неумолимо усадили на два свободных пенька. Перед ними с торжественным видом поставили странное блюдо, выдолбленное прямо из коряги и украшенное… ну, Рон надеялся, что это просто узоры из грязи и лишайника, но некоторые детали подозрительно напоминали засушенных паучков и скорпионьи хвосты.
— Это… что это? — спросила Лаванда вежливо, но с неподдельным интересом, склонившись над блюдом. Рон просто побледнел.
— Ах, наш шедевр! — с гордостью представил Квак, словно шеф-повар мишленовского ресторана. — Салат «Заблудший Путник»! Свежайший мох «Слеза Феи», нежнейший лишайник «Борода Лешего» с нотками древесной коры, и… фирменный ингредиент! — он таинственно понизил голос, — …один настоящий потерянный носок путешественника! Очень питательно, придает хруст и ностальгический аромат дальних дорог!
Рон покосился на явно человеческий, серый в полоску, носок, торчащий из зелени, и решительно отодвинул блюдо от себя так далеко, как только мог.
— Знаете, это очень любезно, но мы… э-э… сами принесли кое-что перекусить! — поспешно сказал он, хватая свою корзину.
— АГА! — радостно завопил Хлюп, подпрыгнув на пеньке. — У вас есть десерт?! Настоящий?! Сладкий?! Мы сто лет не пробовали ничего слаще древесной смолы!
— Есть… пирожки, — осторожно ответил Рон, приоткрывая крышку. — С мясом. Мамины.
— МЯСО?! — ахнули все три гоблина разом, как по команде. Их глаза округлились до размероа кнатов. — НАСТОЯЩЕЕ?! ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ?! НЕ ИЗ ГРИБОВ ИЛИ КОРЫ?!
Они буквально выхватили три пирожка из корзины ,Рон едва успел вцепиться в оставшиеся, и поднесли к своим острым ноздрям, обнюхивая с благоговением заправских сомелье.
— Аромат… глубокий, землистый, с оттенком… домашнего очага и… лука? — произнес Квак, зажмурившись от наслаждения.
— Текстура… плотная, сочная, чуть жирновата, но в лучшем смысле слова! — добавил Хлюп, аккуратно сжимая пирожок пальцем.
— Вкус… — прошептал Грымза, откусив крошечный кусочек и закатив глаза. На его щеке блеснула слеза. — …Как… как возвращение домой. В место, где тепло и пахнет… добротой. И мясом. В основном мясом.
Лаванда повернулась к Рону, ее глаза сияли:
— Рон, они же настоящие кулинарные критики! Как в журнале «Волшебный Гурман»!
— Похоже на то, — прошептал он в ответ, глядя, как гоблины с благоговением разбирают его пирожки на молекулы. — Только критики обычно не едят носки и не плачут от маминых пирожков.
Тут Квак, проглотив последний кусочек и тщательно вытерев салфеткой рот и усы, обратился к ним с важным видом:
— Друзья! За этот дар… за этот кусочек рая… мы просто обязаны отблагодарить вас! Угостить вас нашим самым изысканным, самым аутентичным блюдом! Нашим фирменным хитом!
— Каким? — не удержался Рон, хотя внутренний голос кричал: «НЕТ!»
— «Паучье Удовольствие»! — торжественно провозгласил Квак. — Нежные лапки лесного паука-ткача, томленные в собственном соку с травами Запретного Леса, подаются под соусом из выдержанной болотной плесени «Черная Жемчужина» с хрустящими червячками-гарниром!
Рон почувствовал, как земля уплывает из-под ног. Он представил лапки… томленные… соус… и побледнел так, что даже гоблины заметили.
— Я… я, пожалуй, вежливо откажусь, — выдавил он. — Я… на диете. От… от паучьих лапок. Аллергия. Ужасная.
— Ох, жаль, — искренне вздохнул Квак. — Это блюдо не только насыщает тело, но и… пробуждает душу! Оно может даровать музыкальный талант на целых два дня! Представь – ты начинаешь петь! Даже под душем! Или в полной тишине!
— Правда?! — оживилась Лаванда, ее глаза загорелись азартом исследователя. — Музыкальный талант? Настоящий?
— Гарантируем! — хором кивнули гоблины. — Если повезет, и соус был особенно удачным в этом сезоне.
— Тогда я попробую! — решительно заявила Лаванда, протягивая руку к блюду, которое тут же поднес Хлюп.
Рон смотрел на это с немым ужасом, будто видел, как его девушка добровольно берет в руки бомбу замедленного действия, украшенную паучками. Он наблюдал, как Лаванда аккуратно отламывает вилкой, которую ей любезно подал Грымза, кусочек чего-то темного и блестящего, покрытого зеленовато-черным соусом, и подносит ко рту. Звук хрупа был оглушительно громким в лесной тишине.
— Ну? — спросил Рон через минуту, когда Лаванда наконец проглотила, слегка поморщившись. — Жива? Поется?
— Вкус… весьма специфический, — сказала Лаванда, задумчиво жуя. — Как будто бабушка перепутала сахар с солью… и добавила еще немного старого ковра. И резиновых сапог. — Она сделала глоток воздуха. — Но петь… пока не хочется. Зато… — ее глаза вдруг затуманились, голос стал мечтательным, — …зато мне очень хочется прочитать стихи! О природе! И о вкусе!
И, не дожидаясь ответа, Лаванда встала на пенек, приняла торжественную позу и задекламировала:
«Мы в лесу, где тень густа,
Ели странные места.
Гоблины – чудной народ,
Нам подали… э-э… хлод!»
— ХЛОД?! — вскричал Квак, вскочив со своего пенька так резко, что чуть не опрокинул стол из камня. Его глаза горели восторгом. — Она сказала «ХЛОД»!
— Что? Что это значит?! — испуганно прошептал Рон, готовясь защищать Лаванду от неожиданной реакции.
— Это… это высшая похвала в нашем гурманском сообществе! — прошептал Квак с благоговением. — Это значит… «несравненная глубина вкуса, заставляющая трепетать душу и неметь язык от восторга»! Дословно… ну, примерно. — Он повернулся к Лаванде и поклонился так низко, что его длинный нос коснулся мха. — Мадемуазель! Вы приняты в наше Братство Истинных Ценителей Необычных Вкусов! Отныне вы можете разделить с нами любое наше блюдо! В любое время! Даже «Слизь Молчаливого Тролля»!
Рон посмотрел на Лаванду, стоящую на пеньке с вдохновенным лицом и готовящуюся, судя по всему, к новому стихотворному порыву. Он посмотрел на гоблинов, смотревших на нее с обожанием, как на нового мессию кулинарного авангарда. Он посмотрел на свою полупустую корзину и на блюдо с «Паучьим Удовольствием», где один червячок еще слабо шевелился.
И в этот момент, сквозь остатки паники и абсурда, к нему пришла ясная, как удар бладжером, мысль:
Он, безусловно, любил Лаванду Браун. Любил ее безумный оптимизм, ее способность видеть романтику в паучьих лапках и ее стихи, рифмующие «народ» с «хлод».
Но сегодня, сегодня определенно, катастрофически, безоговорочно был НЕ его день.