ГЛАВА V
СПАСЕНИЕ
°°°Морра°°°
— Госпожа, к вам гость, — сообщил Адриан, слегка поклонившись, словно извиняясь за беспокойство.
Я недоуменно уставилась на него.
— Гость? В такую-то рань? Я никого не жду, — махнула ему рукой, пускай, мол, исчезнет с глаз долой и более не беспокоит. Мне нужно было о многом подумать. Ведь только вчера я погубила человека, и, похоже, меня мучает совесть, если она вообще есть. Необходимо было побыть одной.
— Это Михаил Воскресенский. Смею заметить, настроен он весьма решительно и, полагаю, никуда не уйдёт. Но если вы пожелаете, мы натравим на него Люцифера.
Я слегка улыбнулась, представив это зрелище.
— Не стоит, пусть войдёт. Это даже к лучшему, что он пришёл.
Долго ждать не пришлось, Воскресенский практически влетел в комнату, резко захлопнув дверь прямо перед носом Адриана.
И без того бледное лицо стало ещё белее, под покрасневшими глазами залегли темные круги, волосы всклокочены и такой потерянный взгляд ребёнка. М-да, вид, надо сказать, у него потрёпанный. Явно не спал ночь. И одежда на нём вчерашняя, и те самые лакированные туфли, всё такие же блестящие, но уже покрытые тонким слоем пыли.
Он сел в кресло напротив, оглядел мое закутанное в халат тело и пристально уставился в моё спокойное лицо.
— И как это понимать?
— Что именно? — не поняла вопроса.
— Знаешь, пока ты тихо-мирно спала, мои люди работали всю ночь — и я вместе с ними, надо заметить — но ничего толком не нашли. С неба ты что ли свалилась? Тень, как будто и не было никогда, только имя да банковские счета.
Я улыбнулась.
— Ну что сказать, так и есть — я появилась относительно недавно.
— Гм, недавно... — протянул он. — Бизнес, непонятно как существовавший, непонятно кем управляемый, обзавелся непонятно откуда взявшейся владелицей. Нет абсолютно никакой информации: родители, образование, друзья — ничего не известно.
— Так это не удивительно: нет ни родителей, ни образования, ни друзей, — не стала лгать.
Он посмотрел на меня, словно на умственно отсталую. Я знаю, что сейчас в его голове: наверняка думает, что так не бывает, и я сейчас вру, стараясь скрыть прошлое.
— Допустим, но странности на этом не кончаются. Как так вышло, что за это время, что мы были совсем рядом, я ни разу о тебе не слышал и не видел? Столько раз мы были буквально в считанных метрах друг от друга, а так и не встретились до вчерашнего дня? Мы находились на одних и тех же мероприятиях, вечеринках, а я тебя не замечал... — он устало потёр лицо большими руками. — И тогда, семнадцать лет назад, как ты выжила?.. у меня столько вопросов, столько догадок...
Я смотрела на него, такого усталого, сонного и помятого, что в пору было жалеть его.
— Что я могу для тебя сделать? Ты хочешь, чтобы я ответила на все эти вопросы?
Он убрал руки и встряхнул головой.
— Ты... Сейчас ты можешь только не исчезать никуда, как сделала это уже не раз. Изначально я сюда пришёл по другой причине, — он достал из внутреннего кармана пиджака смартфон, несколькими движениями что-то включил и повернул экран в мою сторону.
На экране была я, точнее то, что я сделала вчера с Костиным. Я спокойно посмотрела отрывок, убедившись, что на камере моё превращение было весьма размытым, я спокойно вздохнула. Ничего не разобрать.
— Попрошу тебя заметить одну весьма любопытную вещь, — он недовольно стукнул пальцем по экрану, прямо на то место, где находилась моё изображение, — это очень хорошие камеры, цветные, с высоким качеством картинки. Я сам заказывал. Но странным образом они начали глючить в самый неподходящий для этого момент. Но даже это не помешало увидеть... — Он тяжело вздохнул и сделал долгую паузу, слишком долгую, после чего продолжил: — всё, что там произошло. Скажи честно, он хотел тебя изнасиловать? — он дёрнулся от собственных слов и вперился блестящими от слёз глазами.
Это было настолько неожиданно, что я даже испугалась. Он действительно собирается плакать?! Ведь ничего же не случилось, значит, и плакать незачем.
Его лицо находилось примерно в метре от меня; неосознанно, словно на инстинктах, потянулась к плачущему мужчине через стеклянный журнальный столик и пальцем стёрла слезинки в уголках глаз. Вознесенский ошарашенно моргнул пару раз, а потом, словно опомнившись, схватил за запястье и резко, потянув к себе, прижал мою холодную ладонь к пылающей щеке. Она была слегка колючая и влажная от слёз, но одновременно с тем тёплая и мягкая.
Расплакался как малое дитя, ей богу.
С трудом оторвала свою же руку — вцепился в неё, как в любимую игрушку — и приняла прежнюю позу.
— Тебе было так страшно... — и крупная слеза скатилась по щеке, на мгновение зависла на подбородке и капнула на рубашку.
— Не плачь! — гневно прикрикнула. — Мне вовсе не было страшно, более того — он жертва, а не я. Почему ты его не жалеешь?
— Его жалеть, когда он попытался сделать с тобой такое? — казалось, его удивлению не было границ. — Я всегда инстинктивно чувствовал — что-то с ним не так. Улыбался он странно, только губами, а глаза до противного спокойные.
Я усмехнулась.
— Ну теперь-то его глаза никогда не будут спокойными.
Воскресенский в удивлении приподнял белесые брови, а потом, наоборот, опустил их к самым ресницам. Его глаза вмиг потемнели.
— Что тебе об этом известно? — серьёзно спросил, стерев ладонью одинокую слезинку у уголка губ. Он больше не похож на ребёнка.
— Много чего.
— Это ты с ним сделала... вот только непонятно как...
— Как я это сделала не важно, важно почему я это сделала. Рассказывать долго, да и не поверишь ты, поэтому лучше сам взгляни.
— На что?
— Не на что, а на кого. У него дома в подвале, слева, за винными полками найдешь дверь. Советую взять с собой кого-то, желательно из органов.
У Воскресенского чуть было челюсть не отвалилась. Он, как человек умный, сразу догадался о чём речь идёт. Не стал спрашивать откуда столь любопытная информация, сразу подскочил с места и, коротко попрощавшись, стрелой вылетел из комнаты. Мой более острый слух, чем у человека, позволил мне отчётливо услышать как быстро стучало сердце в широкой груди, словно грозясь проломить ребра. Его прерывистое дыхание я слышала даже тогда, когда он выскочил на улицу. А потом скрип шин и всё, нет его больше.
И вот, теперь снова одна. Ан нет, не совсем, вон как блестят белые волосы и прищуренный глаз в щели приоткрытой двери.
Адриан весьма внимательно наблюдал за мной. Беспокоится видимо.
— Можешь войти, — разрешила ему.
Он сразу же бросился мне в ноги, положил тяжёлую голову на мои колени и руками прижал мои ноги к широкой груди. От такого весьма непривычного для него поведения я в удивлении приоткрыла рот.
Что это с ним сегодня?
— Вы к нему прикоснулись, — обиженно выдавил он, — а ко мне вы редко прикоснетесь… так…
Я легко рассмеялась.
— Вот оно что! Ты ревнуешь. А говорят, что у таких как ты нет чувств. Ну, по крайней мере теперь можно спокойно утверждать, что вам свойственны чувства преданности, презрения и к тому же ещё и ревности.
— Да, ревности... — задумчиво подтвердил он.
Растрепала мягкие волосы Адриана и нежно погладила по голове. Он по-кошачьи потёрся о мою ладонь. Белые полупрозрачные волоски цеплялись за массивное кольцо на пальце, я с поспешностью убрала руку. Адриан как-то разочаровано выдохнул, недовольный тем, что больше никто не гладит по голове.
Потянулась к столику и взяла первую попавшуюся книгу. Это оказался «Голем» Густава Майринка. Открыла на первой странице и начала читать. Адриан не скоро покинул комнату, он ещё долго так полулежал, прижавшись к моим ногам, пристально глядя на сосредоточенное на книге лицо хозяйки.
И вправду, он на удивление чувствителен, что, без сомнения, можно причислить к слабости.
Где-то на середине книги меня в мир реальности призвал взволнованный голос Адриана. До этого он куда-то отлучился, а сейчас вернулся обратно, держа в руке телефон.
— Вас к телефону, — сообщил он, протягивая смартфон.
Я удивлено посмотрела на него секунду, не часто мне звонят, но после решила принять звонок.
— Я вас слушаю. Кто это?
— Мы её нашли, — раздалось в ответ.
— Кого нашли? — я всё ещё не отошла от книги.
— Девочку, она была в подвале, как ты и говорила...— только теперь узнала голос Воскресенского. Говорил он как-то взволновано и торопливо.
— Ну, это хорошо. Позаботься о ней.
На этом я хотела закончить разговор, но Воскресенский продолжил:
— Она хочет поговорить с тобой.
— Зря ты ей рассказал обо мне, — возмутилась я, мне ещё проблем не хватало.
— Я ей ничего не говорил. Она ждала нас.. точнее тебя, а не нас. Когда мы её нашли, она спросила: «Где ангел?». Я сначала не понял о чём речь, но после она описала своего бледного ангела с чёрным волосами и холодным лицом. Я сразу понял, что это она о тебе.
— Дай ей телефон, пожалуйста, — попросила его.
Через несколько секунд услышала взволнованное дыхание ребёнка. И вправду, казалось, я уже и забыла что она ребёнок.
— Это вы? — спросила девочка своим тонким голоском. — Это вы? Мой ангел?
— Это я, но не ангел.
Девчонка недовольно засопела.
— Нет, это вы! —Крикнула она. — Я узнала ваш голос!
— Ты не могла его узнать.
— Нет могла! — не унималась она. — Я видела и слышала вас во сне, каждый раз... Для этого я спала даже днём. Я просила вас о помощи и вы откликнулись. Я видела ваше лицо, когда вы меня услышали впервые! Вы тогда как раз разговаривали с говорящим котом, я его иногда видела рядом с вами. А ещё я видела, что вы сделали с ним... вы меня спасли! — прозвучало как-то излишне восторженно. — Я всё знаю и знаю во что вы превратились, чтобы одолеть... — девочка никак не могла произнести имя отца-монстра, оно и не удивительно. — Вы тогда были совсем не страшная...
Я удивлённо слушала её прерывистый монолог и удивлялась невероятному дару девчонки. Иногда встречаются такие люди, как она, которые имеют потрясающие, ничем не объяснимые способности. Так вот, её сила каким-то непонятным образом связана со мной, что весьма удивительно.
— Я верю тебе, вот только лучше другим про это не рассказывай. Кто сейчас с тобой рядом?
— Никого, только дядя Миша, но он хороший. Я знаю.
— Ладно, он тебе поможет, а мне...
— Нет! — крикнула девочка. — Я знаю, что вы хотите от меня избавиться, но так нельзя делать!
— Можно, — уверила её. — Я тебе помогла, сколько смогла, больше я не обязана о тебе беспокоится.
— Но... — девочка попыталась ещё что-то сказать, но я уже не слушала.
Вернула телефон обратно Адриану. Послышался детский плачь, однако я его проигнорировала. Продолжила чтение.
Может быть я была груба и даже жестока, но для неё же лучше, если она будет держаться от меня подальше. А с её снами я разберусь чуть позже — не вечно же ей наблюдать за мной.
Человеческая память такая слабая, пройдёт немного времени и она забудет обо всём, а если и нет, то чувства её уж точно остынут. Я-то уж знаю. Сколько раз я видела как люди неимоверно страдали, но как только всё налаживалось, они тут же начинали забывать о прошлых горестях, утратах и прощаниях. Лишь глупцы оставались верны своему горю. Они не понимали, что жить надо для счастья. Страдание, каким бы оно ни было, — бессмысленно. Но люди всё равно из века в век навязывали себе глупые суждения, наподобие того, что страданием можно чего-то добиться, или что-либо доказать.
Я и не заметила, углублённая в мысли, что уже несколько раз перечитываю одну и ту же строчку. Отложила книгу и потянулась. Только когда встала с кресла заметила, что я сидела на небольшой горстке конфет, которые сейчас растаяли и некрасивыми темными пятнами расползлись по халату.
Переодеваться было лень, поэтому так отправилась на прогулку в сад.
Мне ещё предстояло о многом подумать. Подумать о том, что раньше игнорировала.