Мой хранитель земных душ

"Это лучшая награда", — заключаетон, улыбнувшись. Вновь той самой теплой улыбкой, которая согревает самоехолодное сердце.

Алекс

Я иду на встречу с противным ощущением пустоты внутри тела, словно там поселилась голодная рыба, жрущая стенки моего желудка. Но на деле я всего лишь решил позавтракать в кафе, где меня ждет Брюс. У этого тела часто изжога — и за столько лет я не привык к этому, столкнувшись с подобной проблемой впервые. Иногда кажется, что лучше вообще не есть, но, как ни странно, от этого всегда только хуже. Комично: с виду такое грозное, сильное и мужественное тело, а внутри такое чувствительное!

А еще внутри есть странное ощущение страха, которое так часто в последнее время посещает не только мое тело, но и самого меня. За все время своей хранительской жизни я научился чувствовать. И сейчас чувство того, что скоро на меня обрушится что-то страшное, — не дает мне чертового покоя. Я не умею паниковать, но кажется, теперь делаю эту каждую секунду. Но как мне говорили, без паники нет и проблем. Без паники нет и проблем! Просто без паники!

Но похоже, мои тщетные попытки победить ее замечают даже прохожие, которые странно косятся на меня, словно я иду в костюме клоуна, что, кстати, не так и странно для безбашенного Сиэтла. Я умею не обращать внимание на прохожих, которые так любят резать людей с проблемами своими осуждающими взглядами. Осуждение в их человеческих, но бесчеловечных глазах не может не нервировать. Они что, не понимают, что их видно за милю? Или же они хотят, чтобы их увидели? Другое дело хранители, которые проходят мимо, даже не взглянув — потому что им все равно, они видят одни и те же души сотни раз, знают все тонкости психологии и любят людей, у которых и без их помощи есть комплексы.

Когда я почти подхожу ко входу кафе, останавливаюсь, словно врезаюсь в прозрачную стену. Начинаю тяжело дышать, чувствую, как легкие вот-вот сожмутся внутри и тело просто выплюнет их. Думаю, может, это астма, про которую я читал недавно и так забеспокоился? Не хватало еще мне ходить постоянно с баллончиком, который я наверняка забуду где-нибудь!

Но потом я понимаю, что это паника сыграла со мной в злую шутку. Это она проникла в это тело, посеяв себя и расплодив до невероятного количества, заставив меня хворать. Заставив в один миг чувствовать внутри все болезни мира и проблемы. Вот как это происходит... Маленькая паника порождает большую. Поэтому люди так паникуют, когда что-то происходит или что-то должно произойти.

Победив внутри эту злосчастную стерву, я захожу в кафе, в котором мы раз в неделю встречаемся с Брюсом. Только сейчас в голову ударяет мысль, что я знаком с ним тысячу лет, если не больше. Как-то странно, что Венера и его душа, Эмили, перерождаются относительно недалеко. Я об этом не говорил — и вряд ли буду — но эти две девушки почти в каждой жизни вместе: то сестры, то подруги, то самые лучшие враги. В одной жизни они даже убили друг друга (хотя только потом я узнал, что их отравили совсем другие люди). Именно после того случая в конвейере произошел сбой и жизней семь они больше не встречались, как и я с Брюсом. Мне даже думалось, что он отказался от своей души. Но вот следующая жизнь — и я снова узнал его пошлую улыбку и зеленые глаза среди толпы. Они сами нашли нас — и конвейер вновь запущен. Хотя черт его знает, когда и как он изначально запустился. Но кажется, нас это не особо волнует, если честно.

Брюс сидит, попивая кофе и флиртуя с какой-то девушкой за соседним столиком. Сегодня он даже уложил свои темные волосы, которые совсем недавно собирался к чертям сбривать. Я сажусь напротив него, и тот даже не замечает, ведь увлечен блондинкой, которая мило щебечет ему что-то на ушко. Замечаю ее зеленющие глаза. Боже, он пристал к хранителю!

— Брюс, — негромко говорю я, чтобы привлечь хоть какое-то внимание этого незрелого мужчины.

Друг, даже не посмотрев на меня, прощается с девушкой, обязательно взяв ее номер телефона. Вот же мастак!

— Что, опять симпатичная хранительница? — спрашиваю я, заказав себе кофе, о котором мечтаю все утро.

Брюс попивает какао, в которое всегда добавляет зефир. Никогда не делал так, но обязательно попробую любимый напиток друга, который так нахваливает его. Но не люблю я изменения, даже такие незначительные.

— Ой, да брось, не все же к Эмили ходить, — подмигивает он. — Кстати, представляешь, пошла сегодня на свидание с каким-то Генри, — скалится он.

— Что, ревнуешь? — ухмыляюсь я.

Брюс хмурится, словно я сказал какую-то чепуху. Но я знаю этого хранителя так долго, что могу анализировать того не хуже, чем Венеру. Ревность в его душе — неотъемлемая часть. Он может ревновать кого угодно, но Эмили — почти само собой разумеющееся.

— Да просто... Просто она так отчаянно ищет любовь, что забывает о самом важном. Ведь ее миссия совсем не в этом... Боюсь, такими темпами она в этой жизни надолго, или же уйдет из нее, так и не выполнив то, что должна, — уже расстроенно говорит Брюс.

Можно подумать, что у хранителей нет страхов. Наверняка люди бы думали, что мы неуязвимы и похожи на супергероев. Но у хранителей единственный страх — отпустить душу, которая так и не выполнила свою миссию. Мы так переживаем за нее, что забываем кормить свое тело! Так волнуемся из-за душевных ран земных, что готовы постоянно быть с ними и направлять их, словно мамочки. Ведь эти души такие хрупкие, словно хрусталь. И мы живем с этим.

— Ну так ты ведь хранитель. Ты должен помочь, — говорю я с такой простотой в голосе, словно это так легко. Но я знаю, как это сложно. Супер сложно.

Мне приносят кофе, и я сходу делаю первые глотки, которые для меня прямо-таки живительные. Чувствую жизнь внутри, которая просит еды. Делаю второй заказ.

— Опять не ешь? — замечает Брюс, пригубив стаканчик.

Я киваю, не произнеся ни слова. Он тоже знает меня лучше всех. Но не лучше меня самого, это никому не изменить.

— Лучше расскажи, что ты узнал. — Этот вопрос мучает меня все время. И я задал его, приложив столько сил внутри, словно разучился разговаривать. Даже не думал, что говорить бывает так трудно. Словно у меня онемел язык. Но на деле же это просто страх — парализует лучше всех.

Вижу, как Брюс опускает голову. Атмосфера вокруг становится такой тесной, что мне хочется толкнуть воздух. Не люблю это чувство, которое заставляет ощущать себя так неловко, словно после самого неудачного свидания. Я сильно волнуюсь — даже не отрицаю этого, но еще больше меня пугает то, что Брюс волнуется не меньше. От этого сгущаются тучи, которых на небе совсем нет.

— Брюс, выкладывай, — грозно говорю я, а сам чуть в штаны не накладываю от нервов.

Но я хочу обмануть тело. Если не боится душа, значит не боится и тело. Но руки, как на зло, трясутся все больше.

— Слушай, Алекс, это очень серьезно. То, что я узнал, в голове не укладывается... Но это правда. Мастер Кертон имеет правдивые источники. И эта информация стоила мне немало. Но ради тебя, друг...

— Так выкладывай же! — уже выдаю себя дрожащим голосом.

Конечно, Брюс давно понял, как мне страшно.

— Алекс, обещай, что ты не выйдешь отсюда, когда услышишь то, что я скажу тебе. Обещай принять это и жить с этим. И вскоре просто разобраться, ладно?

Меня уже начинает раздражать Брюс, но я себя знаю — скорее всего, я так и сделаю, потому что уже мечтаю сбежать из этого тесного кафе, в котором так много свободных столиков.

— Брюс! — еще настойчивей сквозь зубы говорю я, сделав глоток кофе, который даже не успокаивает меня. Лишь напрягает.

— Дело в том, что Венера...

Нет. Не может быть. Так вот в чем дело. Вот почему все это ТАК.

***

Венера

Я иду, не оглядываясь назад, словно там не горят самые прекрасные огни города. На ногах каблуки, которые надеваю не так часто, словно сегодняшняя встреча особенная, хотя — это же просто Алекс, который в очередной раз будет вещать мне о тайнах. Кажется, они неисчерпаемы! Но чтобы докопаться до правды, нужно немного терпения.

Алекс отправил мне адрес, где находится кинотеатр, куда он меня пригласил. Странно, я думала, мы будем начинать операцию под громким названием «Марс», а не смотреть фильмы и развлекаться. Или же у Алекса другие планы?

Я почти подхожу к назначенному месту в назначенное время. Эми сказала, что иду по делам бутика — неважно, поверила она мне или нет. Как хорошо, что та с головой окунулась в Генри и у нее нет времени на мою личную жизнь.

Уже закат и Сиэтл приобретает новые краски — живые, чувственные и неповторимые. Я бы стояла так час, пока солнце не спрячется за горизонт, наблюдая за ним, как городская сумасшедшая — с чувством, слезами и любовью. Даже если в этот момент на меня посмотрели бы как на ненормальную, я бы просто отвернулась, вновь заглянув в оранжевые краски, ощутив внутри самое светлое чувство, которому человечество даже не дало название. Я больше никому не позволю заставить меня вновь невзлюбить этот мир, перед которым я так виновата, — даже себе. Ни за что не вернусь туда, откуда пахнет гнилью. Не вернусь в то время, когда мир любил меня больше всех, а я ненавидела его, словно он убивал меня — когда это делала я сама.

Кивнув самой себе, ускоряю шаг, поняв, что опаздываю уже на десять минут. Но Алексу ждать не впервой, ведь так? Так что подождет, не сломится. В противном случае на его похоронах всем расскажу, что он никогда не готовил яичницу. До одного дня.

Повернув за угол, перед глазами сразу возникает кричащая вывеска с подсветкой, которую невозможно не увидеть. Разноцветные огоньки обволакивают своим светом мимо проходящих людей — особенно силуэт мужчины, который стоит, просто смотря куда-то вперед, словно ничего не ждет. Я сразу узнаю эти крепкие плечи и темную шевелюру, в которую так и хочется пустить пятерню, почувствовав мягкий шелк — или же они не такие приятные, как я думаю?

Алекс, конечно же, чувствует мое присутствие, поэтому переводит зеленоглазый взгляд на меня — так целенаправленно и твердо, что это может показаться странным. Но зная, что рядом стоит твой личный хранитель земных душ, все кажется странным. А значит, вполне естественным.

— Почти не опоздала, — пожимает плечами тот, широко улыбнувшись.

Его улыбка — просто олицетворение света и чего-то доброго, приятного. Интересно, я улыбаюсь так же красиво или мой прикус все же желает лучшего?

— Я старалась. Но знаешь, эти малышки сильней меня, — говорю я, показав на красные каблуки, которые, кажется, уже натерли мне мозоли. Черт, забыла про пластыри!

Алекс как-то сомнительно смотрит на мою обувь, что меня немного задевает, но следом сразу же предлагает свой локоть как истинный джентльмен. Я улыбаюсь и принимаю жест, вновь почувствовав тепло его тела и приятный материал костюма. Мне кажется, или я не видела его в неформальной одежде? Ах да, первый день нашего знакомства: кажется, он был в домашних штанах и неопрятной футболке. Как жаль, что тот день я помню размыто, ведь, казалось, это был бред сивой кобылы.

— Я думала, у нас деловая встреча, а ты ведешь меня в кино, — чуть недовольно говорю я, когда Алекс открывает мне дверь. Это он в восемнадцатом веке научился такой галантности?

Кажется, хранителя совсем не смущает мое замечание, словно все идет по плану. Но по какому плану? Может, у него свой?

— Это часть операции... Как там ее...

— Марс!

— Точно. Мы идем на фильм, на протяжении которого главная героиня страдает, ищет себя, мыслит и драматизирует. Ну, если кратко, — пожимает он плечами.

Я смотрю на афишу и понимаю, о каком фильме он говорит. Боже, как я на него не хотела!

— Что? А ты не хотел меня спросить сначала? — возмущаюсь я, отдернув Алекса. Замечаю, что он направляется в зал — значит, билеты уже куплены. — Ты не подумал о том, что я не хочу?

— Я знаю об этом, но...

— Алекс! — перебиваю его я. — Ты же знаешь, как я ненавижу такие депрессивные фильмы. Ты что, не мог придумать что-нибудь повеселей?

Хранитель стоит в ожидании моей руки, которой я больше не касаюсь его, разгоряченная своим недовольством. Его лицо такое непринужденное, будто он совсем не подвластен форс-мажорам и прочим раздражителям.

— Венера, Венера, притормози, — успокаивает меня Алекс, спрятав мои руки, которыми я активно жестикулирую, в свои ладони. Он сжимает их, снова заглядывая в мою душу, заставляя успокоиться. — Давай ты сначала посмотришь фильм — без истерик, недовольства и своего характера, м? Я потом скажу, зачем заставил тебя посмотреть это.

Я надуваю губы как маленький ребенок, думая, тратить ли свои два часа жизни на какой-то фильм, который я должна посмотреть по наставлению своего хранителя. Кажется, он настойчив и очень хочет, чтобы я сделала это. Похоже, это важно.

— Только ради тебя, — делаю я одолжение, вновь взяв того за руку и ускорив шаг.

Слышу усмешку.

— Вообще-то ты, конечно, делаешь это для себя, но ладно — так тоже сойдет. Нам в четвертый зал.

Я иду за Алексом, который движется такой уверенной походкой, будто думал над этим событием ни один день. Хотя, может, это его характер? У хранителей ведь он тоже есть, правда? Алекс уверенный, самостоятельный, умный и все такое. Идеальный мужчина — Эми бы оценила.

— Кстати, Эмили о тебе знает, — шепчу я Алексу, пока мы сидим в зале на красных креслах и ждем начала фильма.

В зале, кстати, людей мало. Видимо, не я одна считаю этот фильм даже по трейлеру никудышным. И что Алекс нашел в нем?

— Как это? — Его зеленые глаза забегали. Видимо, это в его планы не входило.

— Ну, в тот день, когда ты меня проводил, Эмили, оказывается, видела нас. А что мне пришлось делать? Так что ты владеешь соседним магазином от бутика, — пожимаю плечами я.

— Черт, минуту назад я владел компанией, а сейчас всего лишь магазинчиком в торговом центре, — разочарованно произносит он.

Я давлюсь кока-колой, заметив, как Алекс удобно устроился на кресле. Хотя знает же, что сейчас полетит шквал вопросов.

— Ты что? Чем? — поражаюсь я, пытаясь контролировать голос.

Но тут его фигура растворяется в темноте, в которой почти ничего не видно, кроме главного экрана, где крутят рекламу.

— Фильм, Венера, начался, тише! — удерживаясь от смеха, грозит мне Алекс, рукой немного прижав меня к креслу, которое оказывается очень мягким. Я поддаюсь ему и устремляю все свое внимание на фильм, надеясь, что он будет лучше, чем мне кажется, и что я не утону в депрессии после просмотра. Хотя где мне тонуть, когда рядом такой спаситель?

На протяжении всего фильма я почти не разговариваю с Алексом, погрузившись в довольно мрачную и депрессивную обстановку фильма, пытаясь иногда отвлекаться от нее, боясь ощутить те ужасные чувства, которые испытывает героиня. Кажется, я никогда не смотрела настолько мрачные фильмы, где события начинаются со смерти близкого человека девушки, страдающей какой-то маниакальной любовью к депрессиям. Самое страшное, что она даже не пытается побороть свое состояние. Она лишь начинает ненавидеть мир и все вокруг, словно ничего больше не имеет значения. Девушка ненавидит даже себя, свою прекрасную внешность — так и хочется дать ей пощечину, чтобы она опомнилась. Но внутри лишь сожаление и желание просто обнять героиню с большого экрана. Особенно когда она отталкивает друзей и близких, решив, что они ей не нужны. Она нуждалась в них, но предпочла одиночество, будто думала, что это спасет ее. Но, к сожалению, лишь погубило. Моих слез было не остановить, когда героиня кончает жизнь самоубийством, не думая ни о ком — ни о родных, друзья. А самое главное — она не думает о себе. Ведь жизнь всегда идет вперед. Видимо, она не верила это.

Когда в зале включают свет, я вижу заинтересованные глаза Алекса, который смотрит на меня, чего-то ожидая — будто сейчас я расскажу ему анекдот! А я лишь вытираю горячие слезы с щек, думая о том, в каком состоянии мой макияж. Надеюсь, панда отменяется, а то я забыла даже взять тушь для ресниц, не ожидая, что фильм заставит меня плакать.

— Даже не слезинки, — фыркаю я, увидев сухое лицо Алекса. Хотя вряд ли его это трогает. В конце концов, сколько он пережил моих истерик! Но я убираю с лица непонимающий взгляд, увидев в его лице сожаление — значит, он не такой и бесчувственный.

Мы выходим из кинотеатра почти без слов. Я пытаюсь переварить фильм и его смысл, но кажется, кроме боли, этот фильм ничего мне не принес. Или же я слишком узко мыслю?

— И что ты думаешь? — спрашивает Алекс, все еще не убирая интерес с лица. Ему и вправду что-то нужно от меня.

Я задумываюсь и подхожу к зеркалу, чтобы поправить макияж. К счастью, все не так плохо — немного подтерла тушь под глазами и подкрасила губы. Единственная проблема это красные глаза, но и это скоро уйдет.

— Тебе подробный отзыв или можно в двух словах? — спрашиваю я, последовав за Алексом, который идет к выходу из кинотеатра — на темную улицу, освещенную фонарями, под которыми я так часто гуляю.

— Не поясничай, — нахмурившись, отвечает Алекс. — Это важно — что ты скажешь?

Я снова задумываюсь, словно впервые даю отзыв на фильм. Кажется, он впечатлил меня, ведь слезы может вызывать не каждое кино. Но с другой стороны, я не поняла смысла и к чему были все эти страдания героини, если в конце она бессмысленно умерла, так и не обретя себя? Может, режиссер хотел показать, к чему ведет такая депрессия? Или хотел передать значимость таких ситуаций?

— Ну, гонец грустный. Слишком грустный и, по мне, бессмысленный.

— Правда? — удивленно говорит Алекс, будто это было не очевидно.

— А что, ты считаешь, что в этом был смысл? Она весь фильм тянула себя на дно, не принимала никакую помощь и сдалась — просто сдалась, так и не излечив свою душу. Мне казалось, фильмы должны учить чему-то, но точно не этому.

Алекс согласно кивает, хотя выражает явное несогласие, противореча самому себе. Я думала, только в самом начале нашего знакомства Алекс имеет множество тайн, а сейчас, кажется, их стало еще больше. И даже не знаю, может, и нет смысла их раскрывать?..

— И что ты чувствовала, когда видела героиню такой? — вновь задает хранитель странный вопрос.

Я задумываюсь — конечно же, боль.

— Ну, знаешь, даже несмотря на то, что я не особо прониклась ею — мне было ее жаль. Сердце обливалось кровью, видя, как она страдает, не в силах помочь себе и принять помощь. Еще меня убивало то, что она... Она ведь совсем еще не поняла того, чего понимают люди через десятки лет! Она такая молодая, а уже разочаровалась в мире! Было даже обидно, что она не попыталась. Она ведь не попыталась... — грустно заключаю я и в ожидании смотрю в зеленые глаза хранителя, который запускает пятерню в темные волосы. Он открывает мне дверь кинотеатра, и я выхожу на улицу.

В нос ударяет свежий запах весны — ведь она совсем скоро. Темнота хоть и пытается скрыть ясное небо и танцующие деревья, но я чувствую эту атмосферу весны, которая предвещает яркое утреннее солнце, обжигающее своими бодрым лучами. Неужели оно еще больше будет слепить меня по утрам, пока я спешу на работу? Кажется, сейчас это даже радует.

Я улыбаюсь наступающей весне, глубоко вдохнув свежий воздух, который отрезвляет даже ясный ум. Алекс останавливается напротив меня. Я замечаю, как он скользит по мне взглядом, словно разглядывая — хотя вряд ли за все это время во мне что-то поменялось.

— Ну так что? И зачем же ты повел меня именно на этот фильм? — спрашиваю я, спрятав руки в карманы пальто. Уже вечер, поэтому температура немного ниже и руки начинают замерзать.

Хранитель делает небольшой шаг ко мне, словно боится, что нас услышат.

— Первое правило миссии «Марс», Венера, — начинает он, — которое я не могу обойти — побывать в шкуре хранителя, — ухмыляется тот, а я не понимаю о чем он. — Для не особо понимающих, смотря этот фильм, ты была на месте хранителя. Была в моей шкуре. Ты переживала те же эмоции, которые испытывает любой хранитель земных душ, опекая свою душу.

Я смотрю на него выпученным глазами, пытаясь понять, как это работает. Ведь если подумать, все логично, и вправду..

— Пойдем хотя бы прогуляемся, — говорит Алекс и тянет меня за локоть куда-то в темноту, а я поддаюсь ему, до сих пор пребывая в раздумьях. — В общем, ты просто должна понять, каково это — быть хранителем. Каково постоянно переживать за душу, словно это плод твоего труда. Каково чувствовать его и понимать, словно себя. В конце концов, как это — переживать за душу как за себя, потом, потеряв ее, не сумев помочь. Просто пойми меня, чтобы понять других хранителей и продолжить операцию, которую ты сама придумала.

Боже, это часть безумного плана Алекса — я уже поняла, что они у нас разные. Даже не знаю, как реагировать на это, потому что это, черт возьми, тяжело. Если бы я была хранителем, не за что бы не смогла сидеть в стороне и наблюдать за душой, пока та ест себя изнутри. Пока та сама себя убивает. Это же нереально — постоянно наблюдать за душой, не имея возможности даже спросить, как дела... Хотя нет — после этого просто почистить память, но разве это лучше? Наверное, даже больней, ведь понимание того, что душа тебя никогда не вспомнит — убивает. Просто убивает.

— И ты смотрел этот фильм? — спрашиваю я, наконец обретя голос. — Ведь изначально непонятно, что будет с героиней.

— Открою секрет, Венера, что режиссер — сам хранитель. Поэтому это так реалистично — наверняка он показал одну реинкарнацию той души. И я знал, что только такой фильм заставит тебя поверить, вспомнить, почувствовать...

Мы обходим дерево, которое стоит непростительно неправильно — прямо посередине пути, словно у Бога дернулась рука, когда зеленой кистью он проводил по этому месту. Я чувствую руку Алекса сокрушительно близко — и это никому не мешает. Кажется, чем больше я чувствую его, тем больше понимаю. Хотя вряд ли смогу понять его жизнь.

— Почему именно такой депрессивный? Почему не на какой-нибудь более веселый, а? Тогда бы я ощутила приятные и светлые чувства хранителя.

Алекс цокает, словно то, что я сказала, невозможно.

— Негативные ощущения чувствуются острее, ближе — только они могут заставить плакать так, как ты не заплачешь от счастья. Только такие чувства могут вызывать самые искренние эмоции. Прости, что я заставил тебя плакать, но зато теперь ты понимаешь, как я себя чувствую. Как чувствуют себя хранители — они очень зависимы от своей души, как это и правильно.

Значит, Алекс хочет, чтобы мы были «на одной волне»? Браво, у него получилось, и, кажется, я даже не нуждаюсь в его извинениях, ведь мне нравится то, что мы становимся ближе. А мы однозначно становимся ближе.

В моей голове всплывает вопрос, который я боюсь задать все это время. Я боюсь, что заплачу. Что не сдержусь и издам отчаянный крик при воспоминании того времени. Но кажется, и Алекс не хочет говорить об этом. Хотя я уже знаю, что тот помнит те времена так же четко, как я. Но мы должны. Ведь это самый тяжелый, но и самый важный период моей биографии. Если бы не разрушенная в хлам Венера — не было бы навсегда влюбленной в мир Венеры Эстер.

— То есть ты... Ты так же ощущал себя, когда я плакала каждый вечер в убитой квартире с моей маленькой комнатой? — спрашиваю я, преодолев боль в сердце и горле, отчего я делаю большой глоток напитка, который не допила в кинотеатре.

Вижу, как Алекс становится немного поникшим. Его плечи опускаются, как и взгляд, который минуту назад вожделенно бегал по мне. Отгадала. Он так же не хочет вспоминать то время. Интересно, он помнит, как сильно у меня сушилась кожа на щеках от постоянных слез?

— Даже хуже, Венера, — говорит он, заглянув мне в глаза, отчего я почти застываю, по привычке перебирая ногами вслед за хранителем. Он так смотрит на меня — с ушедшей болью, огромной любовью и нежностью, которую испытываешь к самым родным. Кажется, на меня не смотрела так даже мама, которая любит меня всем сердцем. — Тогда я был готов умереть вместе с тобой, потому что даже не мог помочь тебе. Не мог, потому что это был твой путь, который нужно было просто пройти — я знал это, но все равно не мог смотреть на тебя... На твои полные боли слезы — это было испытанием и для меня. Но теперь ты здесь и все хорошо. Это лучшая награда, — заключает он, улыбнувшись. Вновь той самой теплой улыбкой, которая согревает самое холодное сердце.

Я пытаюсь сдержать слезы. Слезы, которые так редко пускаю! Особенно от простых фраз, которые в устах Алекса становятся трогательной речью. Если бы я тогда знала, что за мной наблюдает мой Алекс, плакала бы еще сильней, чтобы он пришел. Сдался и пришел.

— И как ты только держался?.. Я бы на твоем месте забрала бы душу к себе.

— Я бы тоже так сделал, но прожив столько лет, изучая тебя — я знал, что если помешал бы тогда, то не было бы того, что есть у тебя сейчас. Нужно было просто время, которого у нас предостаточно.

— А казалось-то, что дальше — лишь пустота, — говорю я, натянув искреннюю улыбку освобождения и посмотрев наверх — прямо в небо, которому я молилась.

— Да, но чем хуже — тем лучше, — говорит тот, резко притянув меня к себе, когда рядом проезжает велосипедист. — Ну, потому что любая неудача ведет к нечто большему — к великому в твоей жизни. После черной полосы всегда белая. Но кто сказал, что без черной была бы белая? — улыбается он. И вправду. Может, если бы не все плохое — не было бы ничего хорошего? Не зря ведь говорят — все к лучшему. — Так что в следующий раз не расстраивайся так, Венера, знай, что все еще будет.

Я улыбаюсь. И вправду — если бы не та чернющая полоса в моей жизни, я бы никогда не была тем человеком, кем являюсь сейчас. Только через ненависть я пришла к любви — к миру, себе и ко всему остальному. Без тех слез вряд ли бы я поняла значимость боли, которую необходимо проживать, а не прятать в себе. Да, я не люблю прошлую Венеру, но принимаю ее. В параллельной реальности я сейчас сижу на подоконнике, плачу, вытирая горячие слезы, и смотрю в темноту, совсем не подозревая, что где-то там плачет Алекс — я знаю, и его слезы были за окном. Но это уже неважно, потому что я здесь — в своих мечтах.

— Хорошо, я усвоила урок, мастер, — пытаюсь я разрядить обстановку. — И кажется, очень хорошо. Теперь я понимаю, как тебе тяжело — даже тяжелей, чем мне, когда я пытаюсь устоять перед пирогом Эмили.

Алекс прыскает от смеха — похоже, обстановка разряжена и теперь можно велить слезам больше не пытаться выпасть из моих блестящих глаз.

— Кстати, что это за компания такая? Ты что, миллионер? — спрашиваю я и вспоминаю, в какой шикарной квартире я однажды проснулась. Ах да, наверняка у него есть и шикарная машина, которой он почему-то даже хвастаться не хочет.

Хранитель поджимает губы и словно насильно выдает:

— Так как моя главная задача не в том, чтобы обеспечить себя в этой жизни, я прихожу почти на все готовое.

— Как это? — удивляюсь я.

— Ну, понимаешь, наша задача это защищать душу, в моем случае твою. И если я буду пытаться устроить свою жизнь, то как я буду следить за тобой? Ни времени ни сил — а физическое тело, как на зло, часто устает — хоть вампиром становись! — разводит тот руками, мимолетно посмотрев на меня, наверное, проверить мою неоднозначную реакцию. — Поэтому мы приходим на планету в готовое физическое тело, которое жило до нас, но по каким-то причинам не имеет своего хранителя.

Получается, он никогда не был ребенком? Никогда не рос вместе с ровесниками? И даже никогда не влюблялся?.. Становится жутко от понимания того, что это тело жило до души Алекса. Чисто гипотетически, я могла встретить старого обладателя тела, даже не подозревая, что скоро в нем будет мой хранитель.

— И что становится с душой? — спрашиваю я. Мне становится даже жаль того мужчину, который был в теле Алекса до него... Он что, просто исчез, будто его никогда и не было?

— Ну, она как телепорт — переходит в другую жизнь, в которой ее найдет свой хранитель. А тело забирает другой хранитель, чтобы помогать своей земной душе, — поясняет тот, словно это облегчит мне задачу воспринять информацию из его уст.

Но как же? Разве не каждая душа ценна?

— А как же родные, близкие?.. Они же не забудут своего сына, брата или друга!

Хранитель вздыхает, согрев воздух вокруг своим горячим дыханием. Он дотрагивается до моей руки ладонью, которая ощущается словно лед. Так странно — от него исходит тепло, но руки будто онемели.

— Когда я перешел в это тело, у него было очень много родных и близких. Бедная душа, которая лишилась хранителя, подумал я... Я просто со всеми попрощался и пришел туда, где была ты. Всем близким этого... Тела — я сказал, что навсегда улетел. Хотя иногда мне все равно приходится общаться с матушкой и некоторыми родственниками... Так что знай, если человек резко все бросил и переехал на другой конец света — это уже не он, — поясняет Алекс. — Приехав сюда, я первым делом нашел тебя, а потом все остальное. Конечно, не без помощи.

— Боже, это... — Не могу поверить, что все так просто. Просто взял — и исчез. Кажется, никто не достоин такой участи.

— Венера, успокойся! Да, я понимаю, что звучит жутко, но душа без хранителя — как без рук. Рано или поздно он бы все равно покинул этот бренный мир. Зато у хранителей есть тела.

— И почему же тогда у душ пропадают хранители?

Похоже, этот вопрос оказывается сложней, чем все предыдущие, потому что Алекс задумывается, рукой направив меня в какой-то парк, где горят гирлянды, будто сейчас Рождество, и прогуливаются люди — кто-то смеется, кто-то пытается скрыть слезы, а кто-то просто любит. Здесь столько душ и каждая из них прекрасна — почему-то только сейчас я начинаю ценить это. От понимания того, что любая земная душа может просто взять и исчезнуть из-за отсутствия какого-то там хранителя, становится жутко. И никто не поймет этого, не вспомнит и даже не подумает о подобном.

После размышлений Алекс говорит, подняв левую бровь:

— Ну, бывают всякие ситуации, но чаще всего просто сам хранитель соблазняется земной жизнью и снова хочет стать человеком. Или же кто-то хочет могущества и перестает, так сказать, опекать душу. Кто-то просто отказывается, хотя я не понимаю, как это можно сделать, — отвечает тот, посмотрев на меня с такой теплотой — с той самой, которая раздается внутри уютным костром во время вечерних посиделок. Кажется, только его зеленые глаза, помнящие и понимающие всю мою боль и самые прекрасные моменты моей жизни, могут так влиять на мое сердце, которое когда-то перестанет биться.

Я киваю, стараясь запомнить эту информацию. Прямо-таки чувствую, как окунаюсь с головой в мир Алекса, который решил основательно меня подготовить к... К чему? К нашей операции, которая на самом деле нечто больше, чем просто операция? Может, только для меня это игра, правила которой я не особо знаю? Кажется, все не так просто, как и ожидалось, но я понимаю, что не время докапываться с подобными вопросами к Алексу. Не время и не место. Или же мне этого пока знать не следует. Пока...

Мы проходим по небольшой аллее, сопровождающей голыми деревьями, на которые прикреплены мигающие желтым цветом гирлянды. Почему-то именно вечером, когда темнота забирает последние остатки света, город преображается, словно девушка, собравшаяся на самую крутую вечеринку или нарядившаяся на свидание с самым важным человеком в ее жизни. Сиэтл надевает черное платье, которое облегает самые красивые места, и высокие золотые каблуки, заставляющие всех смотреть только на них. Светлые гирлянды могли бы ослепить, если бы этот город не надел солнцезащитные очки. И, наверное, блеск на губах — финальная черта, заставляющая город блестеть. Сиять. И все это только один Сиэтл.

— Как же красиво... — шепотом произношу я, посмотрев наверх.

И над макушкой переливаются гирлянды, словно моя корона поднялась в небо. Хоть и прохладно, но мне так тепло от этой атмосферы, которую замечаешь не каждый день. Царит завораживающая темнота, которая забрала небо, сдерживающее слезы. Я всегда была сентиментальной — какое-то время мне не нравилось это, но только сейчас понимаю, что именно эта черта позволяет восхищаться обычными вещами так, как никто другой. И это прекрасно.

Наверное, на протяжении минуты я забываю о рядом идущем Алексе, который, уверена, восхищается этим парком так же, как я — если не сильней. Слушая его, понимаю, как сильно он любит Землю, благословляет все земные души и наслаждается временем, проведенным в этом теле. Наверное, это совсем другие ощущения.

— Почему ты никогда не хотел стать снова человеком? — спрашиваю я, когда мы выходим из парка и просто идем вперед, словно там нас что-то ждет. Но мы просто идем — в неизвестность, которая интригует нас обоих. — Просто все бросить и подумать о себе?

— Конечно, я так могу, но кто я после этого? Как мне с этим жить? — обреченно говорит Алекс, по-прежнему не позволяя мне убрать руку, которая обнимает его предплечье. А я даже не замечаю этого, рассматривая темноту сквозь хмурые лица.

— Но ведь ты не будешь этого помнить...

— Верно, Венера, но я не могу бросить тебя. Наверное, я смогу уйти только тогда, когда тебе не будет нужна моя помощь. — Снова тот теплый взгляд, от которого я таю, словно снеговик в суровой России весной.

Я усмехаюсь:

— Держу пари, это будет не скоро.

— Это будет тогда, когда придет время.

После мы просто разговариваем, вспоминая все на свете — от моего детства до привычек Алекса. Он наконец-то рассказывает о себе, будто барьер, ограничивающий его, рассыпался — и теперь передо мной не загадочный хранитель, а весельчак Алекс. Он рассказывает о себе так непринужденно и забавно, что я совсем забываю о том, кто этот человек на самом деле. Забываю, что у нас есть особая и нерушимая связь, которая пугала меня. Кажется, это обычный парень, с которым я сходила на самое лучшее свидание — без пошлостей, излишней романтики и неловкости. Все идеально, как не бывает на первых свиданиях.

И мне бы так не хотелось вспоминать о том, что этот человек, рассказывающий о своих неловких и до жути смешных ситуациях, мой хранитель, который знает, как заинтересовать меня. Знает, что для меня смешно и что нет. И я не хочу думать об этом. Я просто растворяюсь в сегодняшнем вечере, наслаждаясь присутствием Алекса, каждый взгляд которого возрождает внутри что-то очень приятное.

Я просто обнимаю человека, который становится для меня чем-то большим, чем просто незнакомец. Наслаждаюсь прохладой и кислородом, ведь безудержный смех буквально заставляет хватать его ртом, словно последний глоток чистого воздуха. Мне нравится эта человеческая непосредственность, когда ты просто общаешься с человеком, даже не думая о том, кто он, каков его статус и какое у него мышление. Тебе просто хорошо с ним. И больше ничего не нужно, ведь больше — только ты. И надеюсь, это не последний такой вечер, когда я могу просто расслабиться. Когда я могу забыть о том, что у меня есть хранитель. Когда я хоть на миг возвращаюсь в то время до Алекса — но вместе с ним.

И сейчас я забываю о его тайнах, но он со мной — простой паренек, отдавший свое сердце небу. И теперь он просто живет, наслаждаясь этим. И я учусь у него, ведь моя человеческая душа довольна изменчива и не всегда наполнена любовью к миру, чего я стараюсь избегать. Потому что чувствовать любовь — это самое прекрасное, что может быть. Когда я люблю мир, мне становится легче, ведь меня не связывают оковы депрессии и боли, как в то время, когда я презирала даже самый красивый на свете рассвет. Но сейчас давно избавилась от этого чувства – как хорошо, что я научилась жить. И кажется, самостоятельно — даже без помощи своего хранителя.

— Рано или поздно тебе придется познакомиться с Эмили, — говорю я, по-прежнему не отводя глаз от Алекса. Он устал, но мы продолжаем идти, игнорируя все скамейки по пути.

Алекс усмехается.

— Брюс будет этому недоволен.

— Интересно, я когда-нибудь его видела? — задумываюсь я. Может, он постоянно находится вокруг Эмили, а я просто не замечаю его?

— Конечно, видела. Может, ты даже вспомнила бы его, но мы стараемся быть незаметными для других, поэтому вряд ли.

Я понимающе киваю, смотря на свои ноги. Наверняка вся ступня уже в крови, потому что чувствую, как мозоль становится все больше и противней. Ощущаю эту боль, но мне плевать — никакая физическая слабость не заставит меня прервать прогулку с Алексом. Подумаешь, мозоль, заклею пластырем и дело с концом.

— Так странно понимать, что половина твоих воспоминаний стерта. Даже подумать не могла...

— Это лучше для всех. Ты же видишь, к чему приводит то, что я не могу стирать тебе память? — загадочно улыбается Алекс, а я отвечаю ему такой же улыбкой, спрятанной в темноте между фонарями.

— И все-таки, что такое произошло, что ты больше не можешь стирать мне память?

Алекс немного поникает, словно его расстраивает какая-то мысль, которой он не делится со мной.

— У тебя есть предположения? — спрашиваю я, увидев, как Алекс пытается что-то скрыть. Кажется, ему некомфортно.

— Брюс рассказал мне кое-что... — говорит Алекс, облокотившись о мостик, мимо которого мы проходим. — Эм, это, наверное, не важно... — продолжает хранитель, выпустив мои руки из своих — резко и непроизвольно. Он смотрит вниз, до сих пор прислонившись к мосту. Кажется, его дыхание учащается. Я смотрю на Алекса немного в стороне, пытаясь понять, что с ним. — Брюс... Рассказал, — почти шепотом говорит он.

Он шепчет уже какую-то несуразицу, словно засыпает.

Я подхожу к нему так близко, чтобы заглянуть в глаза, в которых за секунду испарилась та жизнь, которая расцветала в зеленых гаммах. Кажется, что-то не так и я не знаю, что делать.

— Алекс? Все нормально? — спрашиваю я, легко придерживая его за плечи, которые с каждой секундой становятся все тяжелей.

— Ты был... — последнее, что он произносит, после чего его тело твердо падает, словно труп, на асфальт.

Сердце начинает биться так быстро, словно выпрыгнет из трепетной груди. Внутри нарастает паника, когда я вижу лежачего на асфальте Алекса. Моего Алекса, который все это время защищает меня.

— Алекс! — кричу я, опустившись на колени перед, слава богу, дышащим телом.

Он кажется таким сильным и могущественным, но сейчас, кажется, он самый беззащитный человек на Земле, который нуждается в моей помощи.

Но что я могу сделать? Могу ли вызывать скорую, если внутри тела совсем не тот человек, который был при рождении? Что я могу сделать, если даже не знаю, что делают в таких случаях хранители?

Еще несколько мгновений я медлю в размышлениях, оглядываясь, слово помощь должна сама прийти по волшебству. Наверное, даже хорошо, что вокруг никого нет, потому что сейчас не время для объяснений, почему я не вызываю скорую помощь. Потому что это хранитель земных душ? Нет, потому что это Алекс, которому я не хочу создать проблем.

Голова соображает плохо даже на свежем воздухе и сквозь боль в коленях, которыми я стою на жестком асфальте. Никакой боли, будто ноги онемели. Но я чувствую рукой его бьющееся сердце. Значит, он живет — самое главное.

Я замечаю, что из его кармана выпадает телефон, словно это подсказка от Вселенной. Неосознанно хватаю его и просто туплю в экран, словно что-то должно случиться. Но чудо не случится — я сама его создам. Поэтому спустя недолгие размышления включаю телефон — прямо в контакты. Странно, что у Алекса даже нет пароля! У кого в двадцать первом веке его нет? Ах да, у человека, который почти не пользуется им...

Секунда — и я звоню.

Тяжелая пара гудков рвут мои перепонки, отчего я жмурюсь, пытаясь укротить страх. Не поддаваться панике.

Я слышу высокий голос в трубке.

— Алло, Брюс! Срочно приезжай, Алекс без сознания и ему нужна помощь!