Школьные коробки [ЗАМОРОЖЕН]

«Они — дети. Свободные, живые, смелые»

Дети. Все мы дети. Говорят, что пока наши родители живы, все остаёмся глубоко внутри себя детьми. Но а как же те, кто не имеет родителей? Получается, что они уже не дети? Они больше не дети, их внутренний ребёнок умер вместе с родителями. Это не страшно, когда человек уже взрослый и зрелый. У него уже у самого бывают дети, либо же он обретает счастье, свободу, ему легче пережить утраты благодаря мудрости опыта жизни. Но страшно бывает тогда, когда маленький ребёнок или подросток теряет родителей. Он — ребёнок, внутри которого сожжён до тла. Тянущая боль, словно крепкий морской узел под грудью, выдавливает слезы из уголков глаз. Сердце трепещет, словно предупреждение, что ещё чуть-чуть и оно остановится. Он пытается жить, пытается идти дальше, но ем тяжело, невыносимо тяжело, словно он тащит за собой грузовик. Такие дети выделяются отт всех других, это заметно каждому. Таких ребят нельзя оставлять одних, ибо их же мысли погубят их самих. Джисон в раннем, самом беззаботном и прекрасном возрасте потерял самых близких ему людей на всём белом свете — маму и папу. Хан бы давно покончил со своей жизнью где-то у реки, вскрыв вены острым осколком шифера, без жалости и сострадания к себе, если бы не Феликс, этот упёртый Ли Феликс, который преследует его с самого детского дома. Словно сама судьба связали этих двух братьев по несчастью. В детдоме Феликс оказался по причине того, что его родители не были в состоянии обеспечить маленького малыша, и сдали его в приют. Глупые и безрассудные родители, которые заводят детей, нн понимая, какая это ответственность, от которой они потом отрекаются. Феликс, конечно, грустил по этому поводу, но по большей части злился. Ещё будучи маленьким он был очень импульсивным и эмоциональным человеком. С Джисоном он сдружился сам:сам подошёл, спросил, заставил поговорить и поиграть, а дальше всё само пошло поехало. Конечно, Джисон был орехом не простым, его было не раскусить, да и общаться с таким замкнутым ребёнком никто из детей не хотел. Но Феликс есть Феликс, он увидел в Хане что-то особенное, что-то, что невозможно игнорировать и не восхищаться. Поэтому он уцепился за Джисона по крепче и уже двенадцать лет связывает жизни в крепкой, непоколебимой ссорам, дружбой.

— Вы осознаете серьезность своего поступка? Побег! Это же преступление! Вы подвели своих родителей, учителей, школу! — кричал разгневанный голос директора, от которого, кажется, множно оглохнуть

Родители, как по команде, зарыдали громче, кто-то театрально заламывал руки, кто-то стыдливо прятал лицо в платок. Джисон украдкой взглянул на своих опекунов. На их лицах не было ни слез, ни истерики. Лишь усталость и разочарование. Это ранило куда сильнее.

Минхо, как всегда, сохранял невозмутимое выражение лица, Чанбин исподлобья бросал злые взгляды на директора, Хенджин, казалось, искренне раскаивался, Феликс виновато опустил голову. Джисон чувствовал себя маленькой песчинкой под тяжестью всеобщего осуждения. Побег казался глупой, детской затеей, лишенной всякого смысла.

После бесконечной лекции их по очереди стали вызывать на личные беседы с директором и психологом. Джисону казалось, что его душу выворачивают наизнанку, пытаясь найти причину, толкнувшую его на такой безрассудный поступок. Он молчал, не желая делиться своими переживаниями, своей болью. Он просто хотел, чтобы все это поскорее закончилось.

Вечером, уставшие и подавленные, они собрались в комнате у Феликса. Царила тягостная тишина.

"Ну и что дальше?" – тихо спросил Хенджин, нарушая молчание. Никто не ответил. Они снова вернулись в свою привычную жизнь, полную унылой рутины и мелких пакостей. Но что-то изменилось. В глубине души каждого из них остался маленький уголек надежды, напоминающий о вкусе свободы и жажде перемен.

Джисон сидел на кровати, невидящим взглядом уставившись в стену. В голове гудели обрывки фраз, сказанных директором и психологом. Он не мог понять, чего от него хотят. Объяснений? Покаяния? Но как объяснить то, что сам не понимаешь? Как рассказать о душной атмосфере, давящей на плечи, о серости будней, от которой хотелось убежать куда угодно?

Феликс несмело предложил заказать пиццу, но никто не поддержал его. Аппетита не было ни у кого. Чувство вины и стыда тяжелым грузом давило на плечи. Минхо, словно почувствовав общее настроение, встал и включил тихую музыку. Мелодия разлилась по комнате, немного разряжая напряжённую обстановку.

Постепенно разговоры возобновились. Сначала робкие и неуверенные, потом все более оживленные. Они обсуждали произошедшее, пытаясь понять мотивы друг друга. Выяснилось, что каждый из них чувствовал нечто подобное: тоску по настоящему, желание вырваться из замкнутого круга. Побег был лишь отчаянной попыткой глотнуть свежего воздуха.

Ночь прошла в разговорах и полусонном бреду. К утру усталость взяла свое, и все заснули, кто где: на кроватях, на полу, в креслах. Утром, проснувшись, они почувствовали себя немного лучше. Словно выговорились, поделились своей болью. Уголек надежды, тлевший в глубине души, вспыхнул чуть ярче.

Солнце робко заглядывало в окно, освещая спящие лица. Джисон проснулся первым. Голова раскалывалась, во рту пересохло, а в теле чувствовалась приятная усталость. Он оглядел комнату: Феликс свернулся калачиком на кровати, Чанбин растянулся на полу, Хенджин скрючился в кресле. И только Минхо не было видно. Джисон тихонько поднялся, стараясь не разбудить остальных, и вышел из комнаты.

На кухне его ждал Минхо. Он стоял у окна, держа в руках чашку кофе. В полумраке кухни его силуэт казался особенно изящным и загадочным. Джисон замер, не решаясь нарушить тишину. Минхо обернулся, и на его лице появилась легкая улыбка.

— Не спится? — тихо спросил он, протягивая Джисону вторую чашку кофе. Джисон молча взял чашку и присел за стол. Некоторое время они сидели в тишине, наслаждаясь теплом кофе и утренней прохладой.

— Спасибо, — наконец сказал Джисон. Минхо лишь пожал плечами. — За все. За то, что ты рядом.

Минхо подошёл к Джисону и присел рядом. Он взял его руку в свою.

— Мы же команда, — прошептал он, глядя Джисону прямо в глаза. В этот момент Джисон почувствовал, как между ними пробежала искра.

Сердце Джисона пропустило удар. Он покраснел, словно маков цветок, и поспешно отвернулся, стараясь скрыть смущение. Искра, промелькнувшая между ними, обожгла его изнутри, заставив забыть обо всем на свете. Он никогда раньше не задумывался о Минхо в таком ключе, но сейчас, глядя в его глаза, он понял, что всё это временно рядом с ним были наполнены чем-то большим, чем просто дружба.

Но их уединение длилось недолго. В кухню ворвались заспанные Чанбин, Феликс и Хенджин, галдя наперебой. Атмосфера романтики мгновенно испарилась, сменившись привычным хаосом и шумом.

— О, голубки, а вы тут чем занимаетесь? — ехидно поинтересовался Чанбин, подмигивая. Феликс толкнул его в бок и захихикал.

Джисон густо покраснел, а Минхо лишь закатил глаза. Он встал и, налив себе еще кофе, отошёл к окну.

— Ничем особенным, просто кофе пьем, — небрежно ответил Минхо, стараясь скрыть смущение. — А вы чего такие сонные?

— Да всю ночь кошмары снились, — пожаловался Хенджин, зевая во весь рот. — То директор снится, то психолог, то родители ругаются. Ужас какой-то.

— Это все из-за вчерашнего побега, — вздохнул Феликс. — Надо было дома сидеть и не выпендриваться.

— Да ладно вам, — усмехнулся Чанбин. — Зато было весело. И потом, разве мы зря убегали? Мы же хотели свободы, глотнуть свежего воздуха. Разве нет?

В воздухе повисла тишина. Каждый задумался над словами Чанбина. Действительно, зачем они тогда бежали? Ради чего рисковали, подвергая себя и своих опекунов такому стрессу?

— Мы хотели почувствовать себя живыми, - тихо произнес Джисон, словно отвечая на вопрос, который мучил их всех. — Здесь, в этих стенах, мы задыхаемся. Нам не хватает свободы, красок, эмоций.

Минхо кивнул, соглашаясь с Джисоном.

— Мы хотели доказать себе, что способны на что-то большее, чем просто подчиняться правилам. Что мы можем сами принимать решения и нести за них ответственность.

Феликс, Чанбин и Хенджин согласно закивали, осознавая, что Джисон и Минхо озвучили их собственные мысли и чувства. Побег был не просто глупой выходкой, а криком души, отчаянной попыткой вырваться из серой рутины и найти свое место в этом мире.

И хотя побег закончился провалом, он все же дал им что-то важное: осознание того, что они не одиноки в своих стремлениях. Что они - команда, готовая поддержать друг друга в любой ситуации. И что вместе они смогут преодолеть любые трудности и добиться своей мечты.

— Ладно, не будем унывать! Это ещё не конец! Впереди нас ждут много приключений! — радостно залепетал Феликс, с сияющей улыбкой, которая, кажется, могла ослепить любое сердце.

— Феликс прав...— прошептал Хенджин и, по какой то причине, налился пунцовой краской

Чанбин, усмехнувшись, потрепал Хенджина по плечу:

— Да не переживай ты так, Хенджин-а. Мы что-нибудь придумаем. В конце концов, у нас еще вся жизнь впереди.

Солнце поднялось выше, заливая кухню ярким светом. Друзья расселись за столом, обсуждая планы на будущее. Феликс предложил создать музыкальную группу и выступать на улицах. Чанбин мечтал о путешествиях и приключениях. Хенджин хотел стать художником и рисовать картины. Джисон молча слушал их, чувствуя, как в его сердце зарождается надежда.

Минхо, наблюдая за друзьями, почувствовал прилив нежности. Он понял, что эти ребята - его семья, его опора и поддержка. Он готов был на все, чтобы защитить их и помочь им осуществить свои мечты.

На следующий день ребята вернулись школу, вернулись к занятиям. Всё шло своим руслом, но кое что было не так. На них часто косились одноклассники, тыкали пальцами и зло шептались друг с другом, словно насмехаясь над парнями. Хенджин и Чанбин не обращали на это внимание, Минхо пытался делать вид,что ему без разницы на новое слухи,которые пустили о них, Феликс нарывался чуть ли не на драки, стоило кому то как то не так на него и его друзей посмотреть. А Джисон молча угнитался в своих мыслях под натиском чужих осуждающих взглядов. Кажется, что этот инцидент сугубо их дело, их проблема, но кто запретит людям обсуждать и осуждать? Никто. И они это свободно делали. Один говорил другому, приукрашивая всё до абсурда, а другой передавал другим, выдумывая в рассказе ещё более клевещущие слова. И так до бесконечности, пока в глазах одноклассников эта безумная пятёрка не стала настоящим мусором, отбросами, и просто бессовестными людьми, так ещё и геями.

Хаын, главная сука, был инициатором всего этого. В него начались все слухи и травли. В один из дней Хан подловил Джисона в коридоре и затолкал его в пустой актовый зал, в котором когда то царила безудержная жизнь и стремления к самодеятельности, самовыражении.

В зале царил полумрак, пыль витала в воздухе, создавая гнетущую атмосферу. Джисон попытался вырваться, но Хаын был сильнее. Его лицо исказилось в злобной ухмылке.

— Ну что, крысеныш, думал, убежал от наказания? — прошипел Хаын, приближаясь к Джисону. — Вы думали, вам все сойдет с рук? Что можно вот так просто плевать на правила? Вы ошибаетесь. Я вам покажу, где раки зимуют.

Он толкнул Джисона на сцену, заставив его споткнуться и упасть. Хаын навис над ним, словно хищник над добычей.

— Ты, наверное, думаешь, что ты особенный, да? Что ты лучше других? Но ты всего лишь жалкий неудачник. И все твои друзья такие же. Геи проклятые. Вам не место в нашем мире.

Джисон съёжился под градом оскорблений, но в глубине души закипала ярость. Он поднял голову и посмотрел Хаыну прямо в глаза.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — твердо сказал Джисон. — И ты не имеешь права судить меня и моих друзей. Мы не сделали ничего плохого. Мы просто хотели быть свободными.

Хаын разразился презрительным хохотом, его глаза потемнели от ненависти, буравя Джисона.

— Свободными? Ты просто жалкий беглец, трусливо прячущийся от последствий! Вы, вся ваша шайка – позор школы. Вас нужно изолировать, чтобы не отравляли своим разложением нормальных людей.

Что-то хрустнуло внутри Джисона, сломалось с треском. Давно похороненные обиды, страхи, унижения – всё это ядовитым потоком хлынуло наружу. С дикой яростью вскочив на ноги, он обрушил на лицо Хаына удар, от которого тот пошатнулся, словно подкошенный. В глазах Хаына вспыхнула звериная злоба, и он с рыком набросился на Джисона.

Сцена превратилась в поле боя. Джисон, уступая Хаыну в росте и силе, сражался с отчаянием загнанного в угол зверя. Он извивался, словно змея, уклоняясь от ударов, царапался, кусался, не давая Хаыну подавить себя. Ярость бурлила в его венах, даря обманчивую силу. Он больше не был тем тихим, робким Джисоном, которого все знали. Сейчас он боролся за себя, за своих друзей, за крошечный осколок свободы, который они так отчаянно пытались удержать.

Внезапно Джисону удалось сбить Хаына с ног. Он навис над поверженным врагом, готовый обрушить последний, сокрушительный удар, но в этот момент дверь распахнулась, и в зал ворвались Минхо, Чанбин, Феликс и Хенджин. Увидев побоище, они бросились к дерущимся, пытаясь растащить их в стороны. В зале воцарился хаос: крики, проклятия, хриплые звуки борьбы слились в оглушительную какофонию ярости и отчаяния.