Школьные коробки [ЗАМОРОЖЕН]

«Свобода — это ответственность»

Физика сидела у них в глотке костью, вызывая оскомину. Безжизненные формулы, туманные законы, учитель, чье лицо скривилось в вечном недовольстве, словно от зубной боли, и угрожающе покачивающаяся указка – все это рождало лишь всепоглощающую зевоту и зудящее желание раствориться вдали. Джисон, склонившись над партой, увлеченно расцвечивал тетрадные листы карикатурными рожицами, в то время как Феликс, с дьявольским блеском в глазах, готовил коварную ловушку – кнопку на стул Чанбина, который, как завороженный, внимал словам учителя. Минхо, борясь с накатывающей дремотой, отбивал тихий, но настойчивый ритм ручкой по дереву парты, создавая свою личную симфонию протеста. Хенджин же, казалось, был поглощен исключительно созерцанием собственного отражения в оконном стекле, периодически бросая мимолетные взгляды и безупречно выправляя непокорную прядь волос.

Внезапно, словно молния, пронзившая облака скуки, в голове Минхо родилась дерзкая идея. Из глубин кармана он извлек маленькую, но многообещающую петарду – эхо давно отгремевших новогодних праздников – и лукаво подмигнул Джисону. Тот, мгновенно разгадав замысел друга, с энтузиазмом кивнул, предвкушая грядущий хаос. Дальнейшее развернулось с кинематографической быстротой. Минхо, чиркнув спичкой, поджег фитиль и незаметным движением забросил петарду под стол учителя. Громыхнувший взрыв разорвал тишину кабинета, заставив вздрогнуть даже самые невозмутимые сердца. Учитель, подскочив, словно ужаленный, выронил указку, и в его глазах отразился первобытный ужас перед неведомым бедствием.

Класс наполнился какофонией звуков – испуганные визги, безудержный хохот и отчаянные попытки спрятаться под партами. Чанбин, в порыве воинственного духа, вызванного внезапным переполохом, схватил ближайший учебник и с криком бросил его в сторону окна, разбив стекло вдребезги. Но кульминация безумия была еще впереди. От шальной искры, вылетевшей из-под стола, вспыхнул старый, покрытый пылью плакат с формулами, висевший на стене. Огонь, словно голодный зверь, жадно пожирал бумагу, и в воздухе отчетливо запахло гарью.

Паника достигла апогея. Осознавая катастрофические масштабы содеянного, парни бросились к двери, отчаянно пытаясь вырваться из охваченного пламенем кабинета. Феликс, запнувшись в суматохе, повалил на пол Хенджина, который, в свою очередь, неловким движением задел колбу с каким-то зловеще поблескивающим химическим реагентом. Колба с глухим звоном разбилась, и выплеснувшаяся на пол жидкость мгновенно вспыхнула ярким, зловещим пламенем. Теперь в кабинете полыхал настоящий, неконтролируемый пожар.

В кабинете директора повисла гнетущая тишина, прерываемая лишь нервным постукиванием ручки по столу. Директор, с лицом багровым от гнева, сверлил провинившихся взглядом, словно рентгеном.

***

— Вы хоть понимаете, что натворили?! – прогремел его голос, заставив парней вжаться в стулья. Запах гари преследовал их даже здесь, напоминая о масштабах бедствия. Лица у парней были черными от сажи, как у трубочистов. Смущенные взгляды метались по сторонам, избегая встречи с разгневанным директором. За дверью слышались приглушенные голоса пожарных, обсуждавших причины возгорания и оценивавших ущерб.

Внезапно дверь распахнулась, и в кабинет, словно вихрь, ворвались родители. Обеспокоенные лица, взъерошенные волосы, гнев в глазах – каждый из них излучал ауру надвигающейся бури. Но самым апокалиптичным было появление опекунов Джисона. Дядя Гук, высокий и широкоплечий, с суровым выражением лица, и тетя Ён, миниатюрная, но с не менее грозным взглядом, излучали ауру неминуемого возмездия. Джисон, увидев их, почувствовал, как внутри все похолодело.

— Джисон, что ты натворил?! – прошипела тетя Ён, а дядя Гук лишь молча сжал кулаки, отчего костяшки побелели.

Пожарные, закончив осмотр, тоже решили заглянуть в кабинет директора. Они рассказывали о выгоревшем кабинете физики, о разбитых окнах, об испорченном оборудовании. Каждая фраза, словно гвоздь, вбивалась в крышку гроба надежд парней на снисхождение. Родители, услышав масштабы разрушений, лишь сильнее нахмурились, предвкушая долгий и нудный разговор о возмещении ущерба.

Директор, откашлявшись, объявил о решении: временное отстранение от занятий, исправительные работы и, конечно же, возмещение ущерба. Парни, опустив головы, молча приняли приговор. Они знали, что это лишь начало, и дома их ждет еще более серьезный разговор. Особенно Джисона, которому предстояло выдержать гнев дяди Гука и тети Ён, а это, как он понимал, будет гораздо страшнее любого пожара.

Временное отстранение от занятий казалось спасением, глотком свежего воздуха после удушающей атмосферы директорского кабинета. Но эта иллюзия быстро развеялась, стоило только Джисону переступить порог дома. Тетя Ён, обычно приветливая и заботливая, встретила его ледяным взглядом. Дядя Гук молчал, но его молчание было гораздо страшнее любых слов. Джисон не любил их и не мог любить, хоть они и взяли его маленького под опеку, когда его приемные родители, являвшиеся родными для тети и дяди, трагично скончались. Вечные упрёки, не нужные советы, наставления о том, что парень никак не может любить другого парня и что Джисон из-за своей симпатии к парням их позор во веки веков. Хаын только ухудшал всю ситуацию —стебался, издевался, насмехался, подкалывал. Видимо, Минхо поколотил его слишком мало, ведь урока с того случая со сценкой он так и не усвоил.

Исправительные работы оказались адом на земле. Джисону и его друзьям пришлось драить школьные коридоры, отмывать стены от копоти и восстанавливать выгоревшую лабораторию физики. Каждый взмах шваброй, каждое касание тряпкой к обгорелой стене напоминало о содеянном. Но самым тяжелым было видеть разочарование в глазах учителей и презрение одноклассников.

В один из тех серых, выматывающих дней, когда они в который раз с остервенением натирали коридорные полы, Феликс не выдержал. С глухим стуком швырнув швабру на линолеум, он взорвался криком, полным клокочущего возмущения и отчаянной решимости:

— К черту все! Сбежим отсюда! Дайте вдохнуть свободы! Не могу больше!

Его голос, сорвавшийся почти в истеричный визг, эхом отразился от стен, встреченный ошеломленными взглядами товарищей по несчастью.

Кто в здравом уме согласится на такую безумную авантюру? Сбежать с исправительных работ, заслуженных потом и кровью мелких пакостей? Но разве это не единственный шанс хоть на йоту подняться в глазах одноклассников и учителей, чьи презрительные взгляды обжигали хуже крапивы? Эти унизительные работы были для них единственным стимулом не повторять ошибок прошлого, образумиться, взяться за ум, зубрить учебники перед надвигающимися экзаменами и, в конце концов, воспитать в себе человека, а не неуправляемую обезьяну. Да, это было невыносимо – каждый день, когда все нормальные люди разбегались по домам, им приходилось оставаться и три часа драить школу до блеска, красить облупившиеся стены, с остервенением выкорчевывать из клумб сорняки, словно намертво прибитые к земле, иногда помогать на кухне, перетаскивая пыльные коробки, набитые никому не нужными кассетами и ветхими газетами, а после, полуживыми, тащиться домой. Но лишь так они могли искупить свою вину и однажды стать честными, добросердечными, справедливыми людьми с незапятнанной совестью.

— Я в деле! — рявкнул Хенджин, с остервенением отбрасывая швабру в сторону и с размаху пнув ведро, расплескав грязную воду по полу. — К черту этот ад! Хочу жить!

Совесть? Это слово было чуждо их компании.

Чанбин и Минхо обменялись долгими, многозначительными взглядами. Джисон мялся в углу, не в силах принять решение. Сбежать хотя бы на один день и почувствовать себя тем самым "крутым парнем", или же остаться здесь, прилежно искупая вину, превратившись в "булочку с корицей, добродушного бельчонка"? Натура Джисона никогда не склонялась ни к одному из этих полюсов. Он всегда балансировал между ними, сохраняя хрупкое равновесие. Но монотонность этого баланса начинала угнетать. Его бунтарская душа жаждала свободы, жаждала вырваться на волю и дать простор своим словам и поступкам.

Минхо первым нарушил тишину. Скрестив руки на груди, он надменно произнес:

— И что ты предлагаешь, гений? Куда побежим? В соседний парк прятаться под кустом? Нас найдут через пять минут.

Феликс, чья импульсивность обычно быстро угасала, на этот раз был полон решимости.

— У меня есть план! — выпалил он, сверкнув глазами. — Мой дядя работает водителем грузовика. Он завтра уезжает в другой город. Мы можем спрятаться в кузове и уехать вместе с ним.

Чанбин хмыкнул, но в его глазах мелькнул интерес. Идея была безумной, но в этом и заключалась ее привлекательность. Сбежать не просто из школы, а из города! Это был вызов, брошенный самой судьбе.

Джисон, наблюдая за разгорающимся спором, почувствовал, как его внутренний баланс нарушается. Булочка с корицей уступала место озорному бельчонку. Он устал быть хорошим мальчиком. Он хотел приключений, риска, адреналина!

— Я с вами, — твердо заявил он, выпрямляясь и глядя в глаза своим товарищам. — К черту последствия! Мы молоды, мы должны жить!

Минхо скривился, но в его взгляде промелькнуло сомнение. Он всегда был голосом разума, исключая Чанбина, но даже его упрямство начинало давать трещину под напором всеобщего энтузиазма. В глубине души он тоже жаждал перемен, устал от рутины и предсказуемости.

— Ладно, — неохотно согласился он. — Но детали плана нужно обсудить. Где стоит грузовик? Когда он уезжает? И что мы будем делать, когда приедем в другой город? У нас нет ни денег, ни связей.

Феликс радостно подскочил, предвкушая обсуждение. Он уже успел продумать несколько вариантов развития событий.

— Грузовик стоит на стоянке возле автомастерской, в двух кварталах отсюда. Уезжает завтра в шесть утра. А насчет остального… разберемся на месте! Главное — вырваться отсюда!

Чанбин кивнул, соглашаясь с Феликсом. Он уже представлял себя героем захватывающего романа, беглецом, бросающим вызов системе. Эта мысль грела его душу и заставляла сердце биться быстрее.

— Тогда решено, — провозгласил он. — Завтра в пять утра встречаемся у автомастерской. И пусть удача будет на нашей стороне!

Ночь тянулась мучительно долго. Джисон ворочался в постели, не в силах сомкнуть глаз. В голове роились мысли о предстоящей авантюре. С одной стороны, он боялся последствий, наказания, разочарования опекунов, которые вроде ему безразличны, а вроде и нет. С другой – предвкушал свободу, приключения, возможность доказать себе и другим, что он не просто "добродушный бельчонок".

В пять утра, крадучись, они собрались у автомастерской. Холодный предутренний воздух пронизывал до костей, заставляя ежиться. Сердце бешено колотилось в груди, отбивая чечетку страха и возбуждения. Грузовик, огромный и неуклюжий, возвышался над ними, словно символ свободы и надежды.

Феликс быстро огляделся и махнул рукой в сторону щели между контейнерами. Там они и прождали до шести утра, пока не услышали гул мотора. Дядя Феликса, ворча что-то себе под нос, забрался в кабину и тронулся с места. Ребята, переглянувшись, один за другим юркнули под грузовик и, уцепившись за раму, поползли наверх, в темный и пыльный кузов.

Дорога была долгой и утомительной. Их трясло и подбрасывало на каждой кочке. Пыль забивалась в нос и рот, вызывая кашель. Но никто не жаловался. Они были свободны! Они бежали навстречу неизвестности, навстречу своей мечте. И в этот момент, несмотря на все неудобства и страх, они чувствовали себя самыми счастливыми людьми на свете.

Солнце уже вовсю заливало горизонт, когда грузовик остановился. Дверь кузова распахнулась, и внутрь хлынул поток ослепительного света. Ребята зажмурились, не привыкшие к такой яркости после долгих часов в полумраке. Феликс спрыгнул первым, протягивая руку остальным.

Они оказались на окраине небольшого приморского городка. Запах соли и свежей рыбы щекотал ноздри. Чайки с криками носились над головой. Все вокруг было новым и неизведанным. Джисон огляделся, сглотнув подступивший к горлу комок. Вот она, свобода. Но что с ней делать дальше?

В животе предательски заурчало. Феликс, словно прочитав его мысли, подмигнул и указал на небольшую забегаловку на берегу. Там, за столиком под навесом, они смогли немного перекусить, деля на троих скромный пирог и чашку чая. Голод немного отступил, и ребята почувствовали прилив сил.

Впереди их ждала неопределенность. Поиск работы, ночлега, да и просто – понимание, как жить дальше. Но в глазах каждого горел огонек надежды. Они были вместе, и это давало им силы двигаться вперед, навстречу своей мечте, навстречу новой жизни. Пусть даже и начавшейся с побега, который закончится тем, что рано или поздно их найдут и вернут. Ведь они ещё дети.