Запретная поэзия

Сара — уникальный представитель человека, прожившего большую часть своей жизни с изуродованными лицами мертвецов, но никогда не бывавшего на кладбище. У неё просто не было необходимости их посещать — из близких никто не умирал, да и в целом небезразличных ей людей было не слишком-то много. Магии её учили в пределах всё той же Сушумны, где аура смерти сильнее, чем от любой могилы, и хождение по земле усопших казалось совершенно бесполезным занятием — чем её тут можно удивить?

Однако после ночных чтений книги про ведьм её мнение изменилось. Сара решила, что имеет смысл поискать призраков.

Если верить художественным произведениям, то не упокоенные духи любят показывать своё лицо после двенадцати часов. И уже следующей ночью Сара шла по мокрой грязи, переступая через видавшие многое ограды, стараясь не запутаться в бесконечных сорняках и искренне надеясь, что все змеи впали в спячку — в тёплое время года их здесь явно немало, как и кровососущих насекомых.

Красивых памятников здесь не было, портретов тоже, почти на всех могилах стояли простые камни, на которых нацарапывалось имя, годы жизни и какие-нибудь прощальные слова. Мягкий свет от фонарика падал на гранит, а бесчисленные звёзды возвышались над кладбищем — и где-то среди них можно было разглядеть созвездия, чудным образом так по-особенному влияющие на магию.

Ночь была холодной, и Сара сильнее куталась в пропахший её собственными духами шарф.

Она поймала себя на мысли, что сейчас, когда половина студентов и почти весь преподавательский состав покинули Академию на время каникул, кладбище не сильно отличалось от её коридоров: холодно, молчаливо и не можешь предположить, чего ждать.

Рядом неспешно шагала сонная Джая, в этот раз даже не носясь вокруг. Говорят, животные чувствуют приведений и напрягаются, но она выглядела совершенно обычно. Впрочем, это ещё не значило, что никаких душ тут нет. Джая сама по себе фактически мёртвая и с щенячьества находилась с хозяйкой, её попросту сложно удивить мертвецом.

На время празднования Академию красиво украшали декоративные элементы разных культур, что несомненно выглядело крайне необычно и интересно, но вся эта торжественная обстановка... Сара её просто не понимала.

Нельзя однозначно сказать, что ей не нравилось, но суета, как что-то за рамками привычного, пугала.

Зато морозный воздух и покрытые имеем памятники дарили умиротворение. Спокойная тишина, нарушаемая одним лишь ветром, заставляющим колыхаться высохшую и замёрзшую траву и лысые ветви. Земля ещё хранила энергию смерти, но она была слабой — захоронениям в этой части кладбища, ближайшим к учебным корпусам, лет двести, не меньше.

«Кладбище шепчет, тайны храня,

Ветер играет с мраком, как с другом,

Найду я себя в ночи глухой,

Тайную ведьму познаю бездной...»

На морозе изо рта шёл пар. Никудышные строки сами собой складывались в голове и слетали с дрожащих от холода губ. Сара бы никогда не назвала себя поэтом — она просто зачитывала то, что придумывала на ходу, и даже никогда не записывала.

«Смерть и жизнь — две стороны,

В этом мире, где тени ходят,

Судьбу я приму, как проклятие чар,

Ведь в сердце моем — магия бродит.»

Бесстыдно сев на один из могильных камней, Сара подняла голову к небу. На мгновение ей самой показалось, что она хочет о чём-то спросить, только вот кого?

Ровный голос, леденящей щекоткой проскользнувший вдоль позвоночника, заставил её отвлечься:

— Приятная поэзия. Хотя такие, как мы, в ней ничего не понимаем.

Прямо рядом с ней, на этом же камне, сидел юноша. В темноте не удавалось разглядеть цвет его волос или глаз... Если этот цвет вообще был. Фигура парня напоминала плавающую дымку, что растворится с утренним туманом — вероятно, так оно и случится.

Сара и бровью не повела, не вздрогнула. Втянула знакомый воздух с привкусом металла и опадающего жасмина — пусть это и не было точным описанием энергии смерти, но ей оно казалось самым красивым.

Губы парня дрогнули в блаженной улыбке. Он тоже поднял голову:

— Не убегаешь. Ты своя...

— Я живая.

— Знаю. Я завидую тебе. Твоя душа очень тёплая.

Сара и сама не ожидала, что может увидеть приведение — она винила во всём своё разыгравшееся после десятка книжек воображение и глупое желание поиграть в искательницу приключений. Но отчего-то совсем не удивилась, когда её безумная фантазия оказалась действительностью — это казалось до абсурда нормальным.

Волосы парня слегка развевались, а тонкая крестьянская одежда совсем не подходила для поздней осени. Однако, если он и мёрз, то точно не из-за погоды.

— В последнее время я редко просыпаюсь. А раньше часто... Я ходил к озеру. Просил Богиню сжалиться, отвести меня туда, где остальные. Она ни разу не ответила.

Легенда про «Озеро разбитых сердец». Если предположить, что это правда, а парень — один из утопленников, то кто же «остальные»? Другие погрузившиеся на дно влюблённые?

Однако, даже если людей действительно топили в ходе ритуала, то можно рассмотреть это как раз с точки зрения образованного и хоть сколько-то магически грамотного человека. Те жертвоприношения совершались несуществующей богине, если её не видели даже умершие. Зато душу человека подобные практики отравляют очень сильно, из-за чего они впоследствии не могут пройти через грань.

— Мне так холодно, миледи, — слабым, печальным голосом говорил парень.

Сара не отвечала. Дело ли было в том, что её и правда в данный момент мало заботило происходящее вокруг Академии, или в том, что призрак и не ждал от неё никакого диалога, но он не замолкал. Хотел, чтобы его выслушали, поняли.

— Я любил родителей. И собаку. Помню, у меня была собака... Не помню только, как её звали. И как звали меня не помню. В последнее время я только сплю, сплю... и не вижу совсем никаких снов.

Его рука невольно тянулась к фонарику. Вспомнились мотыльки, летящие на свет.

— Ты помнишь, как умер? — Сара и сама не заметила, как её собственный голос сравнялся с мертвецом, стал таким же отстранённым, сливающимся с ветром.

Он замолчал. Своим пустым взглядом посмотрел куда-то сквозь неё.

— Помню. Такое не забывается. Я спасал свою сестру. Её звали Белль. Я не знаю, как давно это было. С тех пор мне больно и холодно. И хочется пить. Я наклоняюсь к озеру, касаюсь губами воды, хочу сделать глоток, но у меня не получается.

— Это были захватчики? Они угоняли вас в рабство?

— Это были чудовища. Они убивали непокорных. Забирали у нас самое дорогое.

Вдруг его рука ухватилась за запястье Сары. И даже через перчатку чувствовался этот пронизывающий мороз, от которого не спрятаться.

— Ты хочешь утянуть меня за собой?

Человек перед ней стал приобретать более различимые черты лица, перестал расплываться. Он всё ещё напоминал дымку, в ночи не разобрать деталей, но он точно был здесь. И касание тоже было настоящим.

В груди зашевелилась собственная магия. Она тянулась к тому, что ей близко — принимала мертвеца. И для Сары это не отзывалось болью, ей совсем не хотелось вырвать руку, убежать.

Его голос показался ей живее, чем раньше:

— Меня зовут Малек. И я был достойным человеком.

Сара заглянула в глубину его прозрачных глаз и невольно вскинула брови. Она видела... словно наяву, точно видела, как этот парень катает на своей шее девчонку лет одиннадцати, как бегает за собакой — моменты его жизни проносились один за другим, быстро сменяясь в круговороте событий.

Виски сдавило от такого количества информации, но она продолжала смотреть. Мирная деревня исчезла, и теперь уже виделся горящий дом, окровавленные тела немолодых людей, слышались проклятия на разных языках, детский плачь, ржание лошадей. С каждой секундой зрелище становилось всё более невыносимым.

То самое воспоминание. Девчонку, которую так нежно любил Малек, тащили двое вооружённых до зубов воина. Они схватили её за руки, как вещь, а она билась, подобно рыбе без воды, и умоляла родителей её спасти. Но они не могли. Меч отнимал одну жизнь, другую...

Брат побежал её спасти. Он размахивал лопатой, отбиваясь от воинов. На его лице застыла гримаса ярости и отчаяния. В голосе сквозила боль и презрение к захватчикам. Но человеческие чувства всегда слабее металла — его поразил кинжал. И последнее, что навсегда застыло в памяти Малека даже после смерти, — это его сестра, которую увезли в рабство. Которую он не смог спасти.

Он существовал с этим так долго. Мучился... И, вероятно, не смог пройти через границу этого мира, потому что некоторые воины славились особой жестокостью — они использовали в бою ритуальные клинки, а не обычные, заставляя проигравших им страдать даже после смерти. Разве можно использовать оккультизм в таких целях?!

— Малек, я освобожу тебя. Тебе больше не будет холодно.

Магия, заполонившая её полностью, нашла выход. Распространилась вокруг, заклубилась над сырой землёй. Сила смерти дана Саре не просто так. И пусть она ещё совсем неопытна, не верит в себя и боится пользоваться силой даже на уроках, это нельзя так оставлять.

Ноябрьское кладбище встрепенулось. Закружился воздух, образуя настоящую воронку, портал. Пусть это были не «её» мертвецы, через Сушумну они смогут найти покой. И в будущем переродиться.

Над могилами стали подниматься ещё и ещё призраки. От обилия силуэтов и голосов закружилась голова. Чтобы довести заклинание до конца, Сара принялась зачитывать тантру:

«Мёртвое забираю, живое оставляю. Служу я усопшим, лишь им помогаю...»

Она уже не слышала и не видела, что происходило вокруг. Тело не принадлежало ей, это была чистая энергия смерти, овладевшая разумом, близкая к той самой грани, которая всегда так пугала.

Но в этот раз магия просто сделала свою работу и отступила.

Днём все только и говорили о ночных посиделках при свечах. Накануне Ночи ритуалов было принято собираться в круг и рассказывать страшные истории, а после окончания каждой задувать один из огоньков. Обычно это была одной из любимых частей праздника, но Сара не особо горела желанием идти — в свете последних событий её будет очень непросто напугать или хотя бы немножко удивить. Она бегала от троллей, видела приведений и читает книги про ведьминский шабаш! Всё это из захватывающей сказки превратилось в обыденность.

Однако у Авена уже были на неё планы. Он назначил место встречи у ворот Академии, намеревался пойти погулять в город. На этот раз уверял, что всё будет культурно: без притонов, петушиных боёв и наказаний. Хотя это даже слегка расстроило Сару — та ночь её крайне впечатлила (на удивление, в хорошем смысле).

Декабрь подкрадывался всё ближе, и утро началось с первых снежинок. Выйдя из общежития, Сара ещё долго стояла, как вкопанная, заворожённо чувствуя морозное покалывание, когда они падали на лицо. Снег путался в волосах, оставался на тёмно-сером пальто и бордовом шарфе. Снежинки падали довольно крупные — их оказалось несложно рассмотреть, каждый узор — произведение искусства.

Авен подкрался со спины и закрыл её глаза руками, смеясь:

— Угадай кто. Я уже успел тебя потерять и нафантазировать, где ты опять пропала. Думал на поиски отправляться, а ты тут стоишь, замёрзшей водой с неба восхищаешься!

Обернувшись через плечо, когда он убрал руки, Сара чмокнула его в щёку.

Как, оказывается, мало нужно для счастья.

— Я впервые вижу зиму. Знаешь, Авен, в моей домашней коллекции было несколько сборников вельскардисской поэзии и один роман. Когда читала описания снега, я именно так его себе и представляла. Он просто удивителен! Жаль, что Ады здесь нет.

Авен обхватил её талию руками и положил голову на плечо. Близость между ними уже не казалась неловкой, она была чем-то само собой разумеющимся и приятным. Хотя с той самой карточной игры поцелуев в губы у них не было. И иногда хотелось бы поторопить события, но чем дольше ждёшь — тем желаннее подарок, верно?

— Я, кажется, тоже когда-то знакомился с вельскардисскими стихами, но даже не вспомню ни одного автора. Давай не задерживаться, а то опять опоздаем, объяснительные ещё писать. Сегодня — не верю, что говорю это, — но мы проведём время нормально.

— Нормально! А разве такое бывает? Может, нам лучше на всякий случай не отмечаться на пропускном пункте? Пролезем через забор или пойдём в обход через лес?

— Ты запачкаешь свой шарф, давай без изобретательств.

Сара не хотела рассказывать о том, что произошло с ней ночью. Она и сама до конца не понимала. Как будто её телом действительно что-то завладело и выдавало указания, а она просто им следовала. Но после того, как ей удалось забрать в свой мир пару десятков не упокоенных... что-то изменилось и в ней самой. Это были почти неразличимые изменения, но произошедшие на самом глубоком уровне души.

И она не сомневалась, что Авен выслушает, поймёт и даже похвалит её. Может, и сам захочет посетить кладбище ночью — эдакое свидание в стиле гробовщиков. Но точно не сегодня.

Атмосфера праздника окутывала Тенебрис. Сегодня был официальный выходной, и люди, в независимости от социального статуса одетые в свои лучшие наряды, шустро бегали по улочкам. В пекарни и кондитерские выстроились длинные очереди ещё с улицы. Прохожие беседовали друг с другом и желали «Счастливых ритуалов и крепких связок» — классическое поздравление. Возле магазинов и фонарных столбов лежали тыковки и пустые бутылки из-под вина — это были главные атрибуты Ночи ритуалов в Тенебрисе и ближайших странах. Кто-то нёс в руках огромную стопку с подарками, следуя за знатной дамой, дети ловили языком снежинки и скользили по замёрзшим лужам (кто-то из них забавно падал, привлекая внимание людей).

Сара чувствовала себя непривычно, даже неуютно, жалась к Авену, словно вся эта суета могла унести её куда-то, где она непременно потеряется и никогда уже на найдёт дорогу обратно. Однако ей было интересно. Она разглядывала витрины бутиков, где на деревянных манекенах представлялись лучшие праздничные платья — такое могли себе позволить только самые дорогие магазины.

— Авен, а Арахиян выглядит так же накануне Ночи ритуалов?

Он улыбнулся:

— Я бы сказал, что Арахиян выглядит так всегда. Шум бульваров его не отпускает в любое время суток и года. Ну, ночью чуточку спокойнее, но и это не всегда.

— Поместье моей семьи находится в Каргутте. Но... Странно, наверное, прозвучит, но я никогда не была в самом городе.

— Совсем не странно. К тому же, у тебя сейчас есть прекрасная возможность наверстать упущенное. Может, зайдём в ресторан? Я угощаю.

— Решил тратить на меня свою стипендию? Или деньги родителей?

— Да не беспокойся ты об этом. И нет, я сам заработал. У меня парочку украшений купили. И сейчас одно делаю. Я, вообще-то, уже самостоятельный.

Она улыбнулась:

— Прости. Тогда у меня нет причин отказываться. Давай зайдём.

Рестораны не считались элитным заведением, ровно наоборот. Женщины туда не ходили, а для мужчин означало позор: считалось, что либо он слишком беден и не может себе позволить ни жену, ни кухарку, либо его жена совсем безрукая, что тоже то ещё клеймо на репутации. А потому ресторан в Тенебрисе был всего один, в одном из более-менее сносных переулков.

Одна единственная официантка обслуживала нескольких гостей, разнося в основном алкогольные напитки и выглядящее довольно аппетитно мясо. Ремонт был скудненьким: на потёртых старых каменных стенах висели пожелтевшие плакаты и поддельные картины известных эльфирийских художников, пожилой мужчина играл что-то незаурядное на расстроенном пианино, а стулья скрипели так, будто прямо сейчас под посетителем и развалятся.

Сара подумалось, что еда здесь вряд ли будет лучшего качества, чем общая обстановка, и ограничилась чашкой какао, которое, на удивление, подавалось в столь гиблом месте — достать порошок не так-то просто и далеко не дёшево.

Авена же интерьер и бьющая по ушам музыка совсем не смущала. Он попросил принести ему мяса и чай. И пусть в ресторане подавался кофе, пил он принципиально только сваренный дома, обычно кем-то из родственниц.

— Знаешь, Авен... А ведь я раньше ела только то, что готовила сама. И очень к этому привыкла. Я и сейчас не ем в столовой отчасти из-за простой привычки. А когда я была маленькой и готовила совсем плохо, начинала злиться. Это было невкусно. И тогда я призывала к себе одного из своих мертвецов, заставляла его есть свою стряпню и хвалить. Хотя они вообще-то не слишком разговорчивые.

— Я тоже учился готовить сам. Мать, хоть и уделяла мне много времени, абсолютно «никакая» в плане ведения хозяйства. И уже в десятилетнем возрасте скинула поддержание порядка и готовку на меня. Прислугу в дом пускать она не хотела.

— Ты говорил, она слишком душила тебя.

— Не то слово. Настолько, что я видеть её не могу. За всё время в Академии она мне написала писем пятнадцать, и я ни на одно не ответил. Не хочу. И летом в Арахиян возвращаться не хочу. Если честно, меня воротит от этой одной мысли.

— И ты даже не скучаешь по своим друзьям?

Он махнул рукой:

— Да какие там друзья? Мальчишки, для которых я был богатеньким дружком, который иногда может притащить из дома сладости? Наверное, из-за этого они меня с собой и таскали. Поначалу пытались задирать...

— Но у тебя вспыхнула магия?

— Да. Им всем тогда досталось. А мне дома, потому что как раз отец был в Арахияне и мигом меня обнаружил. Они с матерью прочитали мне дли-и-инную лекцию о том, что я веду себя неподобающим образом, позорю семью, подвергаю опасности окружающих. И наказали. А меня это только больше раззадорило. Когда отец уехал, я сбегал уже не через окно, а через чердак, выход на который был в кладовке в соседней комнате от моей.

— А как мальчики приняли тебя после того, как ты их всех чуть по стенке не размазал?

Авен рассмеялся:

— С большим уважением.

— Твои приключения звучат так... так захватывающе. Даже нереально. Моим единственным другом стала собака, а потом лошадь, дядя иногда приходил. Когда стала постарше, в число людей, с которыми я общалась, добавилась Морена. Она потрясающая.

— Учила тебя магии, насколько я помню?

— Не только. Она обучала меня принятому в Тенебрисе этикету, соларису... и да, магии. Она хорошо понимает смерть.

— И тебя никогда не смущало то, что она натворила? Убийство целой кучи чиновников — это не шутки.

— Да, я понимаю, но со мной она добрая. Рассказывала мне про здешние правила и готовила к тому, как предстоит себя вести, чтобы произвести впечатление истинной леди. В первые дни в Академии я старалась следовать её инструкциям: быть приветливой, ни с кем не ругаться, не спешить заводить близких знакомств с парнями.

— С последним у тебя не получилось.

— Да. Мать перед отъездом говорила со мной по этому поводу, и ей явно не нравится то, сколько времени мы проводим вместе. Ты кажешься ей хорошей кандидатурой на роль моего жениха, но...

— Дело в Монро?

— Отчасти и в нём тоже, но не только. Она очень хочет воплотить в жизнь союз Романовых и Агнихотри. Ей это кажется выгодным, хотя я не очень понимаю, почему. У Караниша куда более тесные отношения с Арахияном, нежели Вельскардией.

— А ещё ты его не любишь.

— К сожалению, — вздохнула Сара, — любовь вообще редко кого-то волнует, когда речь идёт о помолвках детей правящих семей.

Это просто не укладывалось в голове. Почему вообще какие-то посторонние люди решают, с кем им делить свою постель и жизнь?! Что за идиотские правила и почему им непременно нужно подчиняться?!

— А если ты её ослушаешься?

— Полагаю, меня выгонят из семьи.

— В смысле? Как это — выгонят? Ты же её дочь. Неужели она отвернётся от тебя, если ты сама выберешь, с кем тебе строить семью?

— Да, Авен. У неё планы на меня расписаны лет на сорок вперёд. Она уже всё себе придумала. И если я не захочу следовать её идеалам, то стану просто не нужна. Жестокий мир политики. Здесь не существует любви и чувств, только холодный расчёт. И ровно по этой же причине она не простит мне вольностей, даже если захочет — мягкость показывать нельзя даже по отношению к детям.

— А что насчёт отца?

— А что с отцом? Да я про его существование не особо-то помню. Он просто есть где-то там, далеко. У него помимо меня детей много, я даже не знакома со всеми. К тому же, он сейчас в семье даже не на вторых позициях.

Авен поджал губы и нехотя сказал:

— Я приму любое твоё решение. И буду рядом, когда потребуется.

Сара кивнула и отвела взгляд в сторону. Начала рассматривать череп оленя, висящий над входом в ресторан. Озвучивать всё то, что она только что сказала, было непросто. Ей не хотелось жить так, как придумала мама, не имея никакой свободы выбора. Нельзя было сделать ни шага в сторону, иначе потеряет всё. Но нужно ли ей это «всё»?

Имеет ли смысл оставить позади жизнь юной госпожи Агнихотри?

Вопросов стало ещё больше.

Она погрузилась в свои размышления, всерьёз обдумывая, что будет, если Кали принесёт ей документ о заключённой помолвке. Сара точно не станет падать в ноги и умолять — гордость не позволит, да и к тому же абсолютно бессмысленно. Прочтёт, положит на полку и сделает по-своему? Тайно проведёт брачный ритуал с выбранным ею, а не мамой, женихом? Авен на такое в жизни не подпишется — сам последствий не оберётся, если поддержит «побег госпожи».

Помотав головой, она сделала резкий выдох. Поток мыслей окончательно прервала официантка, принёсшая заказ. К счастью, ушла она так же быстро, как и появилась.

— Ты её так боишься, Сара? Она тебя била?

— Нет. Никогда. Я вообще не знаю физических наказаний... Если мама хотела меня заставить подумать над своим поведением, то просто дней на пять оставляла одну или... — она быстро оборвала мысль и заговорила о другом: — Когда я была совсем ребёнком, это было обидно.

Она поджала губы, прежде чем продолжить, и вздохнула:

— А ещё я знаю, как она издевается над другими людьми. У нас в шахтах в тележки запрягают женщин и детей, потому что ослов не хватает. И они на четвереньках тащат за собой руду, ползя по узеньким коридорам.

— Последнее меня ни капли не удивляет. Но эти умники Агнихотри не боялись, что тебя мертвецы сожрут? Или переломаешься как-нибудь? Дети умеют убиваться на ровном месте, они как лошади: стоя у себя в деннике могут свернуть шею.

— Мир мёртвых — самое безопасное место для своего правителя. Он, буквально, оберегает его. И мертвецы тоже не могут причинить вреда. Они служат своему господину, даже если ему семь лет. Конечно, не так охотно, как взрослому, но всё-таки...

Авен понятия не имел, как это работает. Он в Дуате бывал не очень-то часто, Осирис его туда не брал — Исида была против после того трагичного инцидента с Гором.

— И как быстро ты научилась уверенно ими повелевать?

— Бояться я их перестала недели через две. И примерно в то же время стала приказывать. Они, в целом, слушались.

— И ты с семи лет получаешь почти всё образование самостоятельно?

— Нет, конечно. Раз в несколько дней со мной занимался дядя. Он привил мне бесконечную любовь к литературе. Обучал математике, письму. Читать научил ещё до моего переселения в Сушумну. Как ты понимаешь, это случилось, когда моя магия начала потихоньку взрываться и кого-то чуть не покалечила. Даже не помню кого... вообще, это и ради моего благополучия в том числе. Из-за того, что мертвецы тянули меня к себе, я очень много болела, видела галлюцинации.

— Они могли бы не оставлять тебя одну. Или поселить хотя бы какую-то нянечку. Да даже дядя! Почему он не жил с тобой?

— У него есть своя семья. А другие силой смерти не обладают, ни один нормальный человек по своей воле в мир мёртвых не пойдёт, даже за огромные деньги. Это для меня мертвецы безопасны, а вот простых людей они могут сожрать.

— Ты покажешь мне Сушумну? Для меня это должно быть не опасно, полагаю? Я видел её вскользь, и мне понравилось. Красиво.

Сара вскинула брови и тут же оживилась. Над губой у неё остались «усы» от какао, которые она тут же слизнула и встала из-за стола.

— Конечно, покажу! Меня удивляет, что ты заинтересовался, но... Я с радостью.

То, как она воодушевилась, само собой вызывало улыбку. Очевидно, Сара не считала свой мир тюрьмой, как могло показаться на первый взгляд. Это был её дом. Настоящий. Не Караниш, а Сушумна.

Быстро закончив с обедом, Авен оплатил счёт. Вышло совсем недорого, он рассчитывал на большую сумму. По всей видимости, Сара специально не хотела его финансово нагружать. Хорошо, что хотя бы сама заплатить не вызвалась — Авен бы воспринял это как личное оскорбление и мог не на шутку обидеться. Он воспитан иначе.

Врата в свой мир Сара открывала без особого труда откуда угодно, но всё же, чтобы облегчить переход (и точно не опоздать обратно), они вернулись в Академию.

На месте двери в ванную комнату открылся портал, и Сара хотела было (шутки ради) джентльменским жестом пригласить Авена войти, но он нахмурился, прожигая её взглядом, и желание забавляться тут же отпало.

Сушумна очень отличалась от мира живых. Трава в ней была никак не зелёной, скорее с каким-то отливом цвета морской волны. Никакого неба и просторов — это огромная пещера, наверху которой источником света служат свисающие голубые и фиолетовые кристаллы. Прямо как сила Сары. Это место идеально ей подходило.

В саду с цветущими кустами и многочисленными плодоносящими деревьями были аккуратно выложены каменные дорожки, ведущие к дому, похожему на дворец, но намного меньше.

Авен сорвал крупную сливу и намеревался откусить, но прежде спросил:

— Это ведь съедобно?

Сара рассмеялась:

— Ещё бы! Я немного увлекаюсь селекцией. И алхимией. Так что весь этот сад — моя работа. Когда у тебя уйма свободного времени и никто не капает на мозг, только и остаётся, что вкладываться в какой-нибудь свой проект, верно? Мне нравятся растения. Они будто... привносят сюда жизнь, понимаешь? Всё такое мёртвое, искалеченные души периодически ходят, но кустики цветут и пахнут. На самом деле, это просто поразительно, как смерть может превратиться в жизнь! Такая тонкая грань.

Авен откусил от сливы и удивлённо вскинул брови. Фрукта слаще и сочнее он в своей жизни не ел. И тут внезапно спросил:

— Твой дядя смог даровать физическую оболочку Джае и Лалит. Значит ли это, что он и человека может воскресить?

— Нет. Душа человека и животного очень отличается. У них она намного проще, чем у нас. Поэтому после смерти невозможно встретиться со своими питомцами — они сразу перерождаются. Им не нужно переосмысливать какие-то свои деяния или исцеляться.

Дом впечатлял не меньше, чем сад. Расшитые ковры, статуи львов возле главного входа, дорогие диваны и столы, множество комнатных растений и широкая мраморная лестница в самом углу гостиной — по всей видимости, ведущая на второй этаж, где может находиться спальня. Кухня, как и всё остальное, была небольшой и отделялась полупрозрачной шторкой от главного зала, двум крупным людям там было бы непросто развернуться.

На книжных полках стояло целое состояние: маленькие фигурки из драгоценных металлов и старые книги в кожаных переплётах.

Сара пошла наверх по лестнице, жестом зовя Авена за собой. Он даже не успел до конца всё осознать — настолько впечатляло это богатство. Сам дворец Эхнатонов, хоть и был в разы больше, но обставлен куда скромнее. Видимо, так и выглядит настоящий Караниш, и никакие «лотосы из ткани» не смогут этого передать лучше, чем настоящий дом госпожи.

Спальня оказалась самой просторной комнатой в доме, свободного места в ней оказалось предостаточно. Посередине стояла кровать с балдахинами, а в самом углу — рабочий стол с подтёкшей свечой, будто хозяйка только что отошла.

— Дух захватывает. Если ты так легко можешь войти в это великолепие, зачем делишь комнатёнку с Адой? Тем более с её огромной «любовью» к порядку. У тебя даже в таком доме всё чисто и аккуратно.

Она села на край кровати и, помедлив, ответила:

— Потому что за все годы я устала быть одна, Авен. Да, я очень люблю Сушумну, обустраивала здесь всё сама, этот дом очень близок моему сердцу, но всё же я бы не смогла остаться здесь на ночь ещё хотя бы раз. Мне сразу становится страшно. За эти месяцы в Академии я поняла, что больше всего боюсь не гнева матери, не собственной силы и энергии смерти. А одиночества.

Авен прикрыл глаза, переваривая услышанное. Это было наибольшим откровением, которым Сара могла с кем-либо поделиться, пусть и очевидным. Он сел рядом и легонько, но на этот раз уверенно взял её за подбородок, достаточно настойчиво посмотрел в глаза.

— Этот страх не станет реальностью. Ты больше не останешься одна. Я сделаю для этого всё возможное.

Она один раз моргнула, смахивая нахлынувшие чувства и, не дожидаясь действий со стороны Авена, накрыла его губы поцелуем — таким желанным, нескромным, долгим и до горечи сладким.