Штиль

Как нам выбраться из этого лабиринта страданий? – А. Я.

Утро.

Карл

Он проснулся до будильника — что-то внутреннее подняло его со дна сна, как будто выдернуло за шиворот. Свет ещё не заливал комнату, но сквозь жалюзи лезли холодные полосы. Воздух в комнате стоял — запах пота, табака и чего-то ржавого, как будто старое железо плавилось в углу.

Тайлер спал, стиснув зубы, лицо у него было будто в драке — напряжённое, сморщенное. Луис лежал на спине, ровно, как будто в гробу, и только тонкая жилка дергалась на шее. Райдер перевернулся и что-то пробормотал, но не проснулся.

Карл сел на кровати. На секунду просто смотрел в пол.
Протянул руку к блокноту, всегда лежавшему под подушкой. Открыл на пустой странице и нацарапал:
«Все какое-то неправдоподобное.
Кто-то должен сорваться первым. Надеюсь, не я.
В воздухе как будто железо – перед бурей.»

Захлопнул. Потянулся. Голову будто стягивало бинтом. Он знал — сегодняшний день будет другим. Хотелось закурить. Или врезать кому-нибудь. Что угодно, только не сидеть и ждать.

Несса

Будильник не прозвенел, но она уже лежала с открытыми глазами. Тени на потолке двигались так, будто плыли по воде. Эл шуршала где-то в ванной — ровно, как часовой механизм. Всё остальное — тишина.

Несса смотрела в стену. Чувствовала, что внутри — как в аквариуме с мутной водой. Вроде всё привычно — простыни, шкаф, блокнот у подушки. Но будто кто-то поменял всё местами, и теперь мир кривой.

Села. Взяла блокнот. На последней странице были нарисованы лилии — почти живые, тонкой линией. Она провела пальцем по лепестку. Всё внутри ныло.

«Сегодня я не я.
Сегодня я никто.»

Её не трясло и не злило — просто было пусто. А пустота, как она знала, самая страшная. Потому что в ней — всё.

Снаружи Тея что-то буркнула сквозь сон, Лоу перевернулась и уткнулась лицом в подушку. Эл тихо вышла из ванной, запах зелёного чая потянулся следом. Несса встала, медленно, как будто боялась, что земля под ногами — это лёд.

Соревнования по футболу среди мальчиков

Стадион, шум, жара, толпа.

Лагерный стадион дрожал от голосов. На трибунах — подростки, кураторы, несколько медиков. Парни в спортивной форме разбились на команды — сегодня шёл один из первых серьёзных турниров.

Карл вышел на поле в зелёной футболке. Косички убраны назад, на лице — выражение резкое, отстранённое. Он не разговаривал с командой — просто смотрел на мяч, как на единственное, что сейчас имело смысл.

Против него играли старшие ребята, в том числе Дэвид из 20B, массивный, с быстрыми ногами. С первых минут — стычки, рывки, толчки. Карл не щадил себя. Он шёл в подкат, он рвался к воротам, будто от этого зависела его жизнь. И в какой-то момент — забил. Чисто, в ближний угол.

Толпа взорвалась криками. Он не улыбнулся. Просто развернулся и пошёл на центр.

На скамейках — девочки. Несса сидела, обняв колени. Лоу рядом, с прищуром, будто изучала не игру, а лица игроков. Эл чуть поодаль, в тени, тихая, почти прозрачная. Тея — на краю, подалась вперёд, ругалась вслух:

— Он что, ослеп? Это ж чистая подножка была!

Лоу фыркнула:
— Ты бы сама туда вышла?

— Ага, и надрала бы задницу этому перекачанному из 20B, — рыкнула Тея.

Несса ничего не сказала. Её взгляд был прикован к Карлу. Она не думала о нём — просто пыталась понять, что её так раздражает. Возможно, то, как он не выглядел побеждённым. Ни в чём.

Шум усиливался. Парни гоняли мяч, вспотевшие, злые, живые. На время это походило на свободу.

Но Несса знала — это всё иллюзия. После поля все снова вернутся в клетки.

После матча лагерь будто выдохнул. Парни расходились кто в душ, кто — растянутой толпой в сторону корпуса, пинающие остатки эмоций ногами. Девочки спустились с трибун почти без слов — жаркое солнце давило на плечи, воздух дрожал, как перед грозой, хотя ни одного облака на небе не было.

В мастерской пахло гуашью и чуть-чуть — ацетоном. Несса терпеть не могла этот запах, но всё равно села за один из дальних столов. Взяла лист, даже не глядя на тему, и начала водить карандашом. Рука сама выбирала линии — какие-то тонкие, кривые, похожие на стекло, разбитое по диагонали. За соседним столом Эл расставляла кисточки — аккуратно, методично, словно собирала что-то по частям. У неё выходило странное: дерево без листьев, но с огнями между ветвей.

Лоу взяла пастель и что-то рисовала с ухмылкой — потом Тея наклонилась и фыркнула:

— Это же Дженна, да? Только с рожками.

— Может быть, — сказала Лоу, приподняв бровь. — Не важно.

— Покажи ей потом, — буркнула Тея. — Пусть подавится.

Несса ничего не сказала. Её лист уже почти полностью заполнили рваные дуги и куски черноты. Она чуть отодвинула его, как будто испугалась, что это вышло изнутри. Лилии, которые раньше выводила с нежностью, сейчас казались невозможными.

На перерыве они сдали работы — Эл последней, молча отдав свою — и направились в столовую.

Обед шёл, как всегда, с этим лагерным фоновым гулом — металлические приборы, голос за микрофоном, запах рыбы и макарон. Девочки сели за один из столов у окна, рядом с ними — несколько других групп. Воздух будто дрожал, и никто не знал почему.

— Я просто говорю, — донёсся знакомый голос с соседнего стола, — что некоторые вечно лезут в конфликты, а потом делают вид, будто их провоцируют.

Это была Дженна. Она смотрела в телефон, вертя в руках запрещённую штуку, как будто ради принципа. Кураторы за дальним столом не видели.

Тея резко повернулась:
— Ты чё, сейчас это мне?

Дженна вскинула брови:
— А тебе есть, что узнать в этом?

— Могу устроить тебе персональный мастер-класс, если хочешь, — процедила Тея, встав чуть из-за стола.

— Тей... — Лоу коснулась её плеча. — Серьёзно?

Эл не двигалась, но наблюдала. Глаза её были прикованы к Дженне, как к шахматной доске. Несса ела медленно, почти машинально. У неё был тот взгляд, когда всё происходит будто сквозь стекло: она здесь, но не здесь.

— Прекрати, — сказала Лоу. Голос её был твёрдый, срывался, но она держалась. — Мы просто пообедаем и уйдём. Ладно?

Дженна усмехнулась и отвернулась, демонстративно вцепившись в вилку.

Тея села обратно, тряхнув плечами. Несса краем глаза увидела, как та сжала ладони под столом, будто хотела сломать себе пальцы.

Никто больше не говорил. Только вилки, только шаги. Как будто мир задержал дыхание.

Лагерь жил своей жизнью — кто-то шёл на уборку территории, кто-то — в спортзал, кто-то валялся на траве. Но в самом воздухе было что-то, что нельзя было назвать. Не буря. Не страх.

Ожидание.
Оно пряталось за каждым углом, в каждом взгляде, в каждом вздохе.

Вечер.

— У тебя всё лицо в гуаши, — лениво сказала Лоу, указывая на щёку Нессы, пока та ковырялась в тюбике крема.

— А у тебя вечно мнение есть, — отозвалась Несса, но без злости. Просто по инерции.

— Это талант. — Лоу зевнула, подтягивая волосы в нетугой хвост. — Я бы сейчас умерла за мороженое. Или за ванну. Или за мороженое в ванне.

Несса хмыкнула, оторвалась от зеркала. Лоу уже натягивала чёрную кофту, уставшая, как и все. На лице — ни стрелок, ни фокуса. Привычная, будничная Лоу. Та, с кем можно молчать.

— Пойдём? — спросила она, отворяя дверь.

— Ага.

В столовой пахло тушёнкой и чаем. Лето начало спадать — не температура, но ощущение: солнце стало мягче, углы длиннее. Вокруг были голоса, скрип стульев, звон тарелок. Они прошли вдоль окон, сели к краю.

Карл уже сидел — через три стола, боком. Разговаривал с Райдером. Лёгкая усмешка, пол-оборота, жестикуляция — весь в движении. Несса даже не сразу поняла, что он смотрит.

Почувствовала, а не увидела.

Она подняла глаза. Карл не отвёл. Просто смотрел — как будто что-то хотел сказать. Или спросить. Или прочитать.
Лицо у него было нечитаемое. Ни усмешки, ни злости. Ни того «всего», что всегда между ними. Просто взгляд — прямой и странно тихий.

Несса моргнула.

И Карл отвёл глаза.

Но через несколько минут — вернул. Всё так же будто без слов.
На этот раз она не посмотрела. Не решилась. Сделала вид, что увлечена чаем. Но внутри... внутри стало неуютно, будто кто-то включил лампу в заброшенной комнате. И теперь всё видно.

— Ты чего? — тихо спросила Лоу, наклоняясь.

— Ничего, — ответила Несса. Соврала.

И всё же казалось — тревога уходит. На секунду. Словно день затухает, как и должен. Усталость, ужин, вечер, обычная скука.

Но не прошло и пятнадцати минут, как всё изменилось.

— Все отряды! К главному корпусу! Немедленно!

Голос куратора раздался резко. Не как напоминание. Как команда.
Кто-то даже уронил ложку. Шум в столовой стих. Стулья заскрипели, подростки начали вставать, переглядываясь. Несколько человек фыркнули — мол, опять какая-то ерунда.

— Что-то случилось? — спросил кто-то у прохода.

— Вам сказали — к корпусу! Быстро!

Вечер резко стал другим. Воздух будто схлопнулся, затянулся в узел.

Они вышли на улицу — столпившись, сбиваясь в группы. Кто-то гадал:

— Может, кто-то сбежал?

— Или дерутся где-то.

— Нет, может, награды за футбол?

— Или наказание, — бросил кто-то.
— За что?
— За то, что ты орёшь, может.

Ставки пошли одна за другой. Версии — абсурдные, обыденные, тревожные. Никто даже близко не подумал об анкетах.
Про них забыли. Они были где-то тогда, а теперь — просто вечер. Просто неожиданное построение.

Несса шла среди своих, рядом Эл и Тея. Лоу чуть позади, с кем-то переговариваясь. Сердце у Нессы било ровно — но пальцы сжались сами. Как будто тело знало то, чего разум ещё не понял.

Она подняла глаза и увидела, как Тайлер наклоняется к Карлу. Что-то говорит — шёпотом, на ухо. Карл чуть отстраняется, качает головой, потом снова смотрит вперёд.

Несса не слышит слов. Но по лицу Тайлера — по этой мимолетной узмылке — ясно: он знает. Или думает, что знает.
Карл не улыбается. Только взгляд — острый, как стекло.

Они все подходят к корпусу. Директор уже ждёт. Позади — кураторы.
Становится ясно: это не шутка. Не тренировка. И не награда.

В воздухе уже нет ни одной пылинки. Ни звука. Только ожидание.

И холод.

Актовый зал.

Зал был огромным, с высокими потолками, в которых гасли жёлтые лампы. Стулья стояли ровными рядами, гудели, скрипели — как ульи, полные подростков. Кто-то зевал, кто-то шептался, кто-то посматривал на часы — в воздухе всё ещё витало ощущение загадки, как будто сейчас объявят какое-то дурацкое состязание или выставят самых послушных на сцену.

Карл сидел ближе к краю — в четвёртом ряду, нога закинута на ногу, пальцы сжимали ручку, которую он зачем-то принёс с собой. Несса оказалась почти прямо за ним — на втором сидении пятого ряда. Она не выбирала место, просто так вышло. Или не просто.

Он обернулся дважды — мельком. В глазах было что-то, чего она не могла расшифровать. Не злость. Не вызов. Что-то другое. Беспокойство? Сомнение? Они не обменялись ни словом.

Вдоль стен стояли кураторы. Холодные, напряжённые. Рядом с ними — психолог лагеря, Агата, с лицом будто высеченным из камня. На сцене — микрофон, колонка, папка. И пустота. Пока что.

Потом вышел он.

Директор - Майлз Хокинс.

Плечи прямые, шаг медленный. Встал в центр, перед микрофоном. Смотрел в зал, как будто сверял список — не по именам, а по лицам.

Заговорил. Голос — низкий, ровный. Без театра, без лишнего. Как металл о стекло.

— Две недели назад, — сказал он, — вы писали анонимные анкеты. Вопросы касались ваших чувств, мыслей, страхов. Мы сказали, что это — упражнение.

Пауза.

— Сегодня мы читаем их вслух. Только теперь — без анонимности.

Тишина.

Как если бы кто-то резко выключил звук у всего лагеря.

Некоторые подростки переглянулись. Кто-то застыл, челюсть приоткрыта. Несколько человек начали смеяться — нервно, глупо, не веря.

— Что? — прошептала девочка впереди.

— Это шутка?

— Нет... чёрт... нет.

Хокинс отступил в сторону. К микрофону подошёл один из кураторов. Папка в руках.

И началось.

Голоса сменяли друг друга. Один читает, другой продолжает.
Вопрос — ответ. Имя.

– Джексон Ривер.
Вопрос: чего ты боишься?
Ответ: что мои родители больше не приедут. Что я останусь здесь. Навсегда.

Смех в зале резко стих.

– Элиза Мур.
Вопрос: что ты скрываешь?
Ответ: я режу себя в душе. Только там нет камер.

Глухой шум прокатился по рядам. Кто-то всхлипнул. Кто-то отвернулся. Кто-то попытался уйти — куратор загородил проход.

Дальше — ещё. И ещё.

Признания. Боль. Злость. Стыд.

– Сэм Уиллард: "Я хочу сломать челюсть одному из кураторов. Он похож на моего отчима."

– Кира Лоуэлл: "Я больше не чувствую себя человеком. Только объектом наблюдения."

Имена. Голоса. Взрывы.

Кто-то плакал. Кто-то смеялся — истерически, в отчаянии. Кто-то вскочил и выбежал, и за ним устремился куратор.
У Нессы звенело в ушах. Пальцы вцепились в подлокотники. Эл сидела каменно. Лоу — как будто сжалась. Весь зал — как натянутая струна, и струна трещала.

И вдруг — голос стал другим.

Читавший куратор замолчал на полсекунды дольше, чем надо.
Затем прочёл:

— Тея Брукс.

Рядом с Нессой воздух стал другим. Лоу резко повела плечом. Эл сжалась. Несса не дышала.

Голос читает дальше.

– Что ты скрываешь?
Ответ: мне плевать на них. На «новых подруг», на правила, на этих кураторов с лицами как у рыб. Я притворяюсь, чтобы не быть одной.

– За что тебе стыдно?
Ответ: за то, что мне приятно видеть, как другие лажают. За то, что я умею манипулировать и делаю это.

Кто-то хихикнул — нервно. Кто-то вскрикнул:
— Охренеть, это она?!

– О ком ты думаешь?
Ответ: О ней. Потому что она наивна. Потому что смотрит на меня, как будто я хорошая. Это раздражает и льстит.

Тут кто-то резко повернулся. Несколько лиц — на Тею. Кто-то прошептал:
— Она про Нессу?

Ванесса оцепенела. Остальные пункты и анкеты были шумом в ушах. Она не слушала. Она пыталась переварить услышанное.

Тея сидела неподвижно.

Но на неё смотрели — все. Сомнение, шок, злобное восхищение. Стук сердец и сплетение взглядов.
Несса ощущала, как будто всё внутри упало в холод. Как будто ледяной ком медленно скользит по спине.
Она говорила про меня.

Лоу чуть отодвинулась. Почти незаметно. Но почти — это уже достаточно.

Эл смотрела в пол. Ни одного движения. Только лёгкое покачивание ноги — будто чтобы не исчезнуть.

Карл не двигался. Даже не обернулся. Но она знала — он слышал всё. И, возможно, понял больше, чем хотелось бы.

Репутация комнаты 17А треснула. Нет — рухнула. С грохотом, как стеклянная стена.

В зале повисло дыхание, общая остановка пульса.
Тея осталась сидеть. Ни слова. Ни взгляда. Как будто всё это — просто ветер.

Но все уже знали.

И никто больше не смотрел на них так же, как раньше. Хотя, привыкли уже.

Когда зачитали последнюю строчку анкеты Теи, зал замер.

Не было аплодисментов, не было звуков. Только сдавленные дыхания, судорожный кашель в конце шестого ряда и шелест ткани — кто-то прижался к спинке стула, как к стене. Кто-то — наоборот, напрягся, готовый встать.

Тея не пошевелилась.

Несса — тоже. Но внутри всё колотилось так громко, будто сердце пыталось вырваться через кожу. Не от страха. Даже не от предательства. А от того, что кто-то вслух произнёс те вещи, которые обычно не выносят на свет. Как если бы кто-то вывернул чужой позвоночник — и положил посреди сцены.

В зале всё ещё висел запах пыли, пота, дешёвой бумаги и правды. Отвратительной, липкой, грязной.

Хокинс снова вышел к микрофону.

— Это всё на сегодня, — сказал он. — Ваши слова имеют последствия. С этого момента — никаких "анонимных" упражнений. Вы здесь — вместе.

— И если вам есть что сказать — лучше говорите сразу. И честно. – Дополнила Агата.

Хокинс ушёл первым. Кураторы — за ним. Психолог задержалась на сцене на долю секунды, будто собирала на себе взгляды. Потом тоже исчезла за кулисами.

Огромный актовый зал начал просыпаться от ступора.

Кто-то зашептался. Кто-то вскочил и побежал к выходу. Кто-то — сел ниже, пряча лицо. Ссоры начали разгораться между рядами.

— Ты это слышал?

— Это про неё было, сто процентов.

— Я знал, что Тея — стерва. Но чтоб настолько?..

— Она говорила про Нессу, я тебе отвечаю...

Несса осталась сидеть. На секунду. На две. Глотая воздух, как рыба. Молча. Не зная — чем теперь дышать.

Карл поднялся, но не сразу пошёл. Он стоял немного сбоку, будто ждал. И посмотрел через плечо. Прямо на неё.

Никаких ухмылок. Никаких фраз. Просто — взгляд. В лоб. Чёткий, будто нож. В нём не было осуждения. Или сочувствия. Он будто хотел понять. Спросить. Или проверить: не рухнула ли она?

Несса отвела глаза. Поздно. Он уже увидел всё. Как и весь зал.

Хиллстоун – это не про веселье. Здесь нет анонимности, здесь не весело и не радужно. Здесь есть жестокость. Здесь наказания. Тут все делятся по статусам, у каждого своя репутация, свой образ.
Здесь тебя могут унизить, избить, оклеветать и никто не будет мил. Никто не сжалится над тобой.
Ты сам за себя.
Уважение - минимальное.
Слухи как яд.
Это место будет проверять тебя на прочность. Будет душить. Будет топить. Будет кидать в яму, из которой ты будешь вылезать сам.
Попробуй выжить.

Ну, а с первого взгляда – спокойный, чистый, порядочный лагерь. Ухоженные корпуса, расписание, кружки, наставники, "доброжелательные" психологи.

«Социальная адаптация», «Поддержка подростков в переходный момент», «Вторая попытка».

И все это будет мило до того момента, пока ты сам не окажешься внутри. Не прочувствуешь это, не переночуешь здесь, не прочувствуешь это в своей шкуре.
И никто тебе не поверит.

***

Коридоры лагеря были непривычно тихими. Только шаги. Только запах выдохшегося пота, ужина и какого-то общего раздражения, будто после грозы, которую никто не предсказывал.

Лоу шла чуть впереди. Спина жёсткая, плечи зажаты. Эл молчала, не отставала, но и не приближалась. Тея — последняя. Ни слова. Ни попытки объяснить.

Потому что объяснять уже нечего.

— Они, блядь, читали это вслух, — прошептала Лоу, почти себе под нос. — Всерьёз.

Её голос был как битое стекло в горле.

Несса не ответила. Она всё ещё слышала строки, как эхо в ушах. О ней. О подруге. О наивной. О раздражающей. Она не знала, что болит больше: то, что сказано, или то, что — правдиво.

Когда они дошли до корпуса, вокруг уже шли другие комнаты. Молча. Кто-то смотрел на них. Кто-то — отвернулся.
Шёпот шёл за спиной, как тень.
Семнадцатая. Это они. Это их анкеты.
Тея. Стерва. Манипуляторка. А та, наивная - это кто? Несса?
Она про нее писала стопудово.

И снова — как будто всё переехало в новый режим. Новый лагерь. Новые статусы. Новые маски. Старые — сожжены.

У двери в корпус Несса почувствовала: кто-то ещё смотрит. Сбоку. Снизу.

Карл.

Он стоял с Луисом и Тайлером. Что-то говорил им, не громко. Но глаза снова нашли её.

В этот раз — иначе. Не как в зале. Не как раньше. Ни с вызовом, ни с насмешкой. Почти спокойно. И всё же... остро. Как будто он спрашивал:
"А ты тоже врешь? Или нет?"

И Несса, поймав его взгляд, не отвела глаза. Ровно одну секунду. Потом вошла внутрь.

Тея осталась снаружи — чуть дольше. В её позе было что-то вызывающе-прямое. Но руки дрожали.

Дверь в комнату захлопнулась слишком резко. Звук отдался в висках. В пространстве, где раньше был только запах лосьона, мятных сигарет и мыла, теперь пахло чем-то другим.
Гневом. Болью. Распадом.

Ни одна из девочек не села. Ни одна — не пошла переодеваться. Молчание повисло между ними, будто невидимая стена, и в следующую секунду эта стена треснула.

— Ты это серьёзно писала?! — взорвалась Несса, голос не её, чужой, будто сорванный. — Это... всё про нас? Про меня?!

Тея стояла в середине комнаты, плечи квадратные, но глаза... глаза не выдерживали. Смотрели мимо.

— Ты понимаешь, что нас теперь по лагерю обсуждать будут, как прокажённых?! — вцепилась в неё Лоу. — Ты вообще подумала, что ты сделала?

— А вы чего ожидали? — выплюнула Тея. — Что всё будет как в кино? Что анкеты сдадим — и пообнимаемся под дождём? Я написала правду. Всё. Правда, не нравится? Не читайте, блядь.

— Ты называла нас фальшивыми! Куклами! Говном в коробке! — Несса шла к ней, медленно, будто проверяя, на каком моменте провалится. — Ты писала, что тебе плевать! Что ты нами манипулируешь!

— Я не думала, что это прочтут! — выкрикнула Тея, резко, срываясь на отчаяние. — Это была, мать вашу, терапия! А не сцена, не цирк!

— Ага, очень удобно, — Эл подалась вперёд, голос её был тихим, но резал. — Только вот ты написала, что нас ненавидишь. Что хочешь быть одна.
Теперь, может, и будешь.

Слова летели как ножи. Резкие. Ледяные. Слишком честные.

— Я просто не хотела... чувствовать, — выдохнула Тея, уже не крича. — Это мешает. Всегда мешает.

— А нам не мешает, ты так думаешь? — спросила Несса с жёсткой усмешкой. — Мы что, тут по заказу стоим? Для декора? Ты меня называла наивной, Тея. А знаешь, что я думаю? Ты — не злая. Ты просто сломана, и ломаешь всех вокруг, чтобы не быть одна.

— НЕ ГОВОРИ СО МНОЙ ТАК, — взвыла Тея. — Ты ничего обо мне не знаешь!

— А ты знаешь обо мне?! — Несса дернулась вперёд, глаза горели. — Ты писала обо мне в этой грёбаной анкете, как будто я — это твоя тень.
Так вот, Тея. Я не твоя тень. Я человек. И ты мне больше не подруга.

— Да заткнитесь вы все! — взорвалась Лоу, шагнув между ними. — Вы сейчас делаете то, чего они и добивались! Посмотрите, что с нами стало!

Она дышала тяжело, грудь ходила ходуном. Эл стояла в стороне, руки скрещены, но лицо... на нём было что-то пугающее. Тонкая тень усталости и чего-то старого, из детства, что поднималось только при угрозе.

— Я не хотела... — снова попыталась Тея, голос дрожал. — Я не думала, что...

— Тебя никто уже не слушает, — глухо сказала Эл.

В этот момент — звук в коридоре. Лёгкий шорох. Затем — тихий смешок.

Лоу резко повернулась, метнулась к двери. Рванула её с яростью.

— Вы чё, ахуели?! — заорала она в лицо двум девочкам снаружи. Из 18С. — Прочь отсюда, мрази! Это шоу для вас не ставили!

Скарлетт стояла чуть в стороне, с приподнятой бровью. Клэр — рядом. У обеих было выражение лиц, будто они уже знали: это будет легенда.

— Просто проверили, всё ли у вас нормально, — язвительно бросила Клэр.

— Идите на хрен, — отрезала Лоу, захлопнув дверь с силой, от которой дрожали стёкла.

На секунду наступила тишина. Густая, безысходная.

Несса села на кровать. Руки лежали на коленях, будто не знала, куда их деть. Она не плакала. Но взгляд — стеклянный. Как будто всё, что можно было чувствовать, вытекло.

Тея отвернулась к окну. Эл села на кровать, не разуваясь. Лоу стояла, сжав кулаки, будто хотела ударить кого-то. Или что-то. Но ничего не говорила.

У каждого на лице — провал. Шок. Испуг.
Ночь наступала не как отдых — как приговор.

Ночь. Сплетник.

Комната 17А будто заморожена. Свет погашен, но ни одна из них не спит. Воздух густой, как перед грозой.
Прошло полчаса с возвращения в корпус, как кто-то — может быть, Луис, может, Скарлетт — приклеивает листок на дверь столовой. Бумага дрожит от ночного ветерка.

Первый замечает Райдер — и читает вслух. Потом — передаёт Тайлеру. От него доходит до девочек из 18С, а затем, почти шёпотом, доходит и до 17А. Эл открывает дверь, берет бумажку, читает молча, и лишь сжимает губы. Бросает взгляд на остальных — и прикрепляет листок к стене, как напоминание.

"Завтра все станет ясно.
Сегодня только прелюдия.
А 17А, похоже, поплыли.
Карл и Несса: совпадение или у нас новый сюжет?"

Слухи, как яд, растекаются. Никто не смеется. Даже 18С — молчат, как перед судом.

Но никто не идёт никуда. Несса не ищет Карла. Карл не стучит в окна.
Он, может, сидит где-то в курилке, в тени деревьев. А может, лежит лицом в потолок, как и она.

Несса просто лежит. На спине, на холодной простыне. Руки вдоль тела. Глаза открыты.
Лили ворочается, потом медленно сползает с кровати, подходит к ней, касается плеча.

— Пойдём.

На кухонной полке у Лоу — припрятанная жестянка. Внутри — сигареты. Слишком сладкие, с запахом клубники и чего-то чуть едкого. Может, гвоздика. Может, злость.
Они садятся на пол, подальше от окна. Тея не двигается. Эл лежит, но слышит всё.
Лили прикуривает. Протягивает Несс. Та долго смотрит на огонёк. Потом втягивает дым.

— Думаешь, Сплетник в нашей комнате? — хрипло спрашивает Несса.

Лоу пожимает плечами.

— Думаю, это вообще кто-то левый. Или, может... директор сам.

Несса усмехается, но без смеха.

— Какой извращённый социальный эксперимент.

Затяжка. Дым клубится в полутьме.

— Слушай, — Лили наклоняется ближе. — Я с тобой. Ты — не она. И ты не виновата.
Несса не отвечает.

Где-то за окном кричит ночная птица. В коридоре хлопает дверь.
В комнате — снова тишина.
На губах дым. В голове — гул.
В груди — ощущение, что всё катится к чертям. Но не быстро. Медленно. Как ледяная вода.

Никто не плачет. Никто не говорит.
Но всё, что было в лагере до этого — сгорело.

И больше не вернётся.