Штиль

«И ты возлюбишь своего ущербного ближнего ущербным сердцем своим»

Комната 17А встретила Нессу тяжёлым, будто наэлектризованным воздухом. Свет не горел — только блики закатного солнца, прорываясь сквозь жалюзи, резали стены полосами. Лоу сидела на полу, спиной к кровати, курила, несмотря на закрытое окно. Тея шагала туда-сюда, резко оборачиваясь каждый раз, как будто слышала за спиной голоса. Эл — у зеркала, сосредоточенно закручивая тёмные волосы в узел.

— Ну, как прогулка? — спросила Лоу, не глядя.

Несса бросила кеды под кровать и села рядом с ней.
— Случайно пересеклись. Он в курилке. Я — мимо. Не трогайте меня, ладно?

— Всё уже потрогано, — мрачно отозвалась Тея. — Нам пиздец.

— Что случилось?

Лоу кивнула на листок, приклеенный к двери. Ровный чёрный маркер:
«17А знают, как добыть сигареты. И кое-что покрепче.
Интересно, кто слил?»

— Сплетник, — прошептала Эл. — Он знает. Не просто слухи. Он пишет как будто... он был здесь.

— Или она, — поправила Лоу. — У нас уже воровство, секс с куратором и сиги. Что дальше? Героин? Жертвоприношения?

— Не смешно, — процедила Тея. — Это уже не шутки. Я слышала, как Скарлетт шепталась с Клэр за ужином. «Пускай теперь дёрнутся». Это она.

— Но как? — Несса пыталась справиться с ощущением, будто стены комнаты сдвигаются. — Никто из нас не... ну, мы же...

— Анонимки, — Эл посмотрела в зеркало, не мигая. — Они всё собрали из анкет. Завтра их зачитывают, а сегодня они подогрели интерес.

— Скарлетт и Сплетник — не одно и то же, — возразила Лоу.

— Нет, — Эл покачала головой. — Но Скарлетт могла сделать вброс. Или подставить. А Сплетник — просто любит шоу.

На мгновение повисла тишина. Где-то в коридоре хлопнула дверь, и все вздрогнули.

— Мы должны что-то сделать, — голос Теи дрожал. — Мы не можем просто сидеть.

— И что ты предлагаешь? — Лоу со злостью ткнула окурок в банку из-под варенья. — Ворваться в 18С с топором? Публичный протест в столовой?

— Ответку, — отрезала Тея. — Я знаю, как.

Она вытащила из-под своей подушки плотный блокнот. Несса узнала: у Теи он был с начала смены. Обычно она что-то рисовала в нём, иногда — стирала, рвала страницы. Теперь она раскрыла его и показала несколько листов с аккуратными, но язвительными шаржами. Карикатуры — на Скарлетт, Дженну, Клэр и Мел. Мел с надписью "Плачет от собственной драмы". Дженна — со шприцем в шее. Скарлетт — с короной, где вместо драгоценностей — пустые коробки от противозачаточных. Всё подписано: "Профилактика начинается с лица".

— Жёстко, — хмыкнула Эл. — Тебя точно на психологии потом вызовут.

— Я сделаю копии. Мы развесим их ночью по блоку. Пусть почувствуют.

— Они поймут, от кого это, — спокойно заметила Лоу.

— Пусть, — зарычала Тея. — Пусть знают, что не мы здесь жертвы.

Несса, пока девочки спорили, встала. Достала из-под кровати свою сумку, порылась — достала чёрный лайнер и маркер.

— Я помогу. У меня тоже есть кое-что на них. Мы добавим надписи. И цитаты из анкет. Помнишь, Эл, ты говорила, что Скарлетт сама себе противоречит?

— «Я не играю с людьми, но хочу быть актрисой», — отозвалась Эл. — Типичная.

— Запишем. Лоу?

— У меня есть их старые фотки. Я утащила у Мел ещё в первую неделю. Можем обклеить их личной жизнью.

Они работали почти два часа. Комната наполнилась звуками рвущейся бумаги, шорохом фломастеров и тихими смешками. Девочки будто слились в одном потоке — раздражения, обиды, но и чего-то большего. Сплочения.

Когда на часах было почти 22:00, Эл выпрямилась и посмотрела на дверь.

— Сейчас отбой. Через двадцать минут патруль. Потом можно идти.

— Встречаемся у прачечной, — скомандовала Тея. — Я возьму скотч.

— А я — фотографии, — добавила Лоу.

— Тогда я — тексты, — сказала Несса.

И вдруг они засмеялись — коротко, нервно, но искренне.

В ту ночь блок "Восточный" проснулся от хруста скотча, шепота и чужих шагов. По стенам, зеркалам, дверям, даже по полу в некоторых местах появились странные изображения — жестокие, смешные, абсурдные. Подписи на них были точными, будто кто-то знал всё о каждой из девочек из 18С. Сплетник не публиковал новостей той ночью, но надписи вроде «Клэр врёт лучше, чем дышит» и «Скарлетт не курит — только нюхает» стали вирусными в масштабах лагеря.

***

На следующее утро в столовой царила редкая тишина. Сидели группами, но говорили мало. Девочки из 18С зашли последними. У Скарлетт под глазами были синяки — то ли от недосыпа, то ли от злости. Она оглядела зал, нашла глазами Тею — и усмехнулась, как будто признавала ход достойным.

— Кураторы собирают всех в актовом, — пробормотал Райдер, подсаживаясь к Карлу и Луису. — Пять минут.

— Будет шоу, — сказал Луис. — Кто-то включил перформанс.

— А кто-то — теперь на сцене, — хмыкнул Карл.

Он бросил взгляд через зал. Несса сидела между Эл и Лоу, жевала тост, не отрывая глаз от стакана. Он думал, что ей станет страшно, когда увидит, до чего всё дошло. Но, кажется, наоборот — она ожила. Ни тени той отстранённой от мира девочки с первого дня. Теперь — участница. Не просто наблюдатель.

Актовый зал заполнился быстро. Сначала — обычные дисциплинарные речи. Потом — он.
Директор Хокинс вышел на сцену. Холодный, собранный, с фиолетовой папкой.

— Сегодня, как вы знаете, мы будем зачитывать некоторые из ваших анкет. Мы обещали конфиденциальность. Но мы также обещали, что будем учить вас открытости. Искренности. И способности принимать правду о себе.

Он открыл папку.

— Все зачитываемые анкеты — анонимны. Но вы можете узнать себя. И — друг друга. Это часть процесса.

Тея стиснула руку Эл. Та — не отдернула.

— Анкета 1.
«Я делаю вид, что у меня всё под контролем, но я каждый вечер реву в ванной. Мне стыдно от того, что боюсь быть слабой. Я хочу, чтобы кто-то просто обнял меня и не отпустил. Но я никому не доверяю. Я смеюсь, потому что иначе — сойду с ума».

Кто-то вздохнул. Несса заметила, как у Лоу дрогнули ресницы.

— Анкета 2.
«Я ненавижу свою мать, но боюсь, что стану такой же. Иногда я чувствую, что во мне живёт что-то плохое. Что я всё порчу. Я боюсь, что никому не нужна. Что я — ошибка».

Эл напряглась. Губы — плотно сжаты. Несса осторожно положила руку ей на бедро. Та не отодвинулась.

— Анкета 3.
«Я флиртую со всеми, потому что это единственный способ почувствовать себя нужной. Если меня не хотят — я как будто не существую. Я это знаю. Но не могу остановиться».

Кто-то всхлипнул. Возможно, это была Клэр.

— Анкета 4.
«Я хочу быть хорошей. Но хороших здесь сжирают. Так что я научилась драться. Словами, ногами, взглядом. И не отпускаю — пока не победю. Да, я знаю, что это некрасиво. Зато — не больно».

На мгновение повисла тишина.

— Спасибо, — сказал Хокинс. — Завтра — продолжим.

Зал начал гудеть. Кто-то — в оцепенении. Кто-то — смеялся сквозь панику.

Когда все вышли, Несса стояла в коридоре, смотрела в окно. К ней подошёл Карл.

— Ты знала, что твою зачитают? — спросил он.

— А ты — что свою?

Он не ответил. Только закурил.

— Стало легче? — спросил.

— Нет, — честно сказала она. — Но стало понятно.

И они стояли так, не касаясь, не глядя в глаза. Просто — рядом.

***

Над лагерем медленно сгущались сумерки. Комната 17А светилась тёплым жёлтым изнутри, но девочки сидели в молчании. Даже Тея не ругалась. Эл вернулась молча, присела на свою кровать и зажгла лампу над дневником. Несса рисовала — неосознанно, просто штриховала лилию на краю листа. Лоу тихо крутила кристалл на шее, будто это был амулет от всего случившегося.

И в этот момент под дверь что-то просунули. Бумажный лист. Почерк неровный, но чёткий. Тея сорвалась первой, схватила, прочитала — и резко замолчала. Передала остальным.

На листке было всего три строки:
«Сплетник Хиллстоуна просит прощения.
Но игры только начались.»

Ни смайликов. Ни подписи. Только это.

— Это что, прикол? — прошептала Лоу. — Он что, раскаялся?

— Нет, — сказала Эл, — он заявился.

Несса медленно подняла глаза.

— Это было предупреждение.

— Или вызов, — добавила Тея. — Как будто он понял, что мы не просто жертвы.

Лоу повертела лист в пальцах, потом уронила его на стол.

— Кто-то в этом лагере играет с нами. И знает нас лучше, чем мы хотели бы.

Эл не подняла головы, продолжая писать в дневник, но сказала негромко:

— Или думает, что знает.

В коридоре кто-то крикнул — чей-то сорванный голос, потом смех и шаги. Жизнь лагеря продолжалась, но в 17А уже никто не был прежним.

Из сплетен — стали персонажами. Из анонимных — реальными. Из слабых — настороженными.

И в этом странном, почти военном затишье, стало ясно: завтра они начнут искать. Не просто Сплетника. Но и тех, кто дал ему пищу. Кто дал Кэссиди анкеты. Кто хотел выставить их напоказ.

Потому что теперь 17А играла не в чувства.
Теперь 17А играла в выживание.

И на кону — не просто репутация.
А право остаться собой.

В тот вечер в столовой кто-то снова нашёл записку. На этот раз — аккуратно вложенную в вилку. Бумага была свёрнута, как лилия. Подписано: Сплетник Хиллстоуна. Почерк — всё тот же, вытянутый, с нажимом.

«Говорят, 17А уже не держится на зубах – а на когтях. Девочки загнаны в угол, и когти у них острые. Кто первая вцепится?
А еще...
Кажется, одна из них встречается с куратором.
Ставки на имя: Лили? Элинор? Или та, что пишет о поцелуях в кустах?

Подождём - узнаем.
Ваш S.H.»

На этот раз реакция была не моментальной. Но к ужину весь лагерь уже знал. Слухи просочились — как вода сквозь трещину в бетонной стене.

Тея чуть не разбила поднос, уронив его на стол. Лоу уставилась в свою тарелку, как будто та заговорила. Эл сжала руку на ложке до побелевших костяшек. Несса не дрогнула, но внутри — было как будто стекло пошло трещинами.

— Это уже не случайные догадки, — хрипло сказала она. — Это план.

— Он хочет, чтобы мы начали грызть друг друга, — тихо отозвалась Эл. — Чтобы мы сами себя подожгли.

Лоу кивнула.
— Или чтобы мы кого-то сдали. Ради спасения. Ради тишины.

Но никто ничего не сказал. Ни про себя. Ни про других.

В этот вечер 17А не стали расходиться сразу после ужина. Они вернулись в комнату и молчали. Кто-то листал блокнот. Кто-то включил крошечный плеер с радиоприёмником, пронесённый контрабандой. Плохо ловило — только шипение и редкие обрывки песен.

И где-то на фоне — тонкая мелодия, почти незаметная, которая будто бы знала, что всё ещё только начинается.

***

Хиллстоун. Библиотека. 15 июня. Между дневным отбоем и прогулкой.

Элинор сказала, что пойдёт искать книгу по истории лагеря — так проще всего было уйти одной. В комнате было душно. Девчонки спорили с Теей, а Лоу тихо спала с кофтой на голове. Эл хотелось тишины. Она шла медленно, с блокнотом, но не собиралась в него писать — он был для прикрытия. Иногда, когда тебе нужен воздух, лучше выглядеть занятой.

В библиотеке, как всегда, пахло пылью и чем-то древесным. Листы шуршали вдалеке — кто-то листал журнал на мягких диванах. Эл выбрала дальний ряд, у стены, где стояли старые справочники и изуродованные папки с надписями типа «Свод правил – 2017» или «История Хиллстоуна: 30 лет перевоспитания».

Там она села на корточки и стала привычным жестом водить пальцами по обложкам — бессмысленно, но успокаивающе. Пока рука не наткнулась на нечто чужеродное.

Между двумя папками, так глубоко, будто это пытались спрятать, лежал тонкий коричневый свёрток из плотной бумаги. Эл вытащила его медленно. Сначала подумала, что это чей-то забытый проект. Но когда развязала шнурок, внутри оказались...

Обрезки. Сотни вырезанных фраз из писем, страниц и — анонимок. Несколько листков — в том же шрифтованном стиле, что и «записки Сплетника», только с пометками на полях: «слишком лично», «сохрани на потом», «нужна деталь». И ещё — карандашные схемы: кто с кем в лагере, кто кого боится, кто за кем ходит.

Эл почувствовала, как сердце сжалось. Слишком системно. Это был не просто ребёнок, который любит слухи. Это был наблюдатель, почти как она — но с другим мотивом. Она перелистнула листки. И в одном углу — каракули. Полуразборчиво, наискось:
"17А – самая перспективная. Холл поддается. Карл - нестабилен. Следить."

Словно кто-то вёл досье.

Зашуршали шаги, и Эл резко свернула свёрток, прижала к груди и спрятала за поясом джинсов, под рубашкой. Появилась кураторка — скучающе кивнула:
— Что-то ищешь, Сойер?

— Нет. Уже нашла, — тихо ответила Эл и, не дожидаясь, пока та уйдёт, направилась к выходу.

Вечер. Комната 17А.

Никто не обращал на неё внимания, пока она, сев на кровать, не достала свёрток. Тея что-то рассказывала Лоу про подставу от 18С, но Эл не выдержала и глухо сказала:
— Это может быть он. Или она.

Несса подняла глаза.
— Что?

Эл протянула ей свёрток. Несса открывала его медленно, и по мере чтения брови сдвигались.

— Это... Скарлетт? Или кто-то из кураторов?

— Не знаю. Но это был не случайный слив. Этот человек копит информацию.

— Почему ты мне это показала? — шёпотом спросила Несса.

— Ты единственная, кто не притворяется. И если что-то случится — ты справишься.

Несса замолчала. В свёртке на полях она заметила почерк — нечто знакомое. Что-то будто царапнуло в памяти. Но сказать вслух она не решилась.

Вечер. Хиллстоун.

День выдался наэлектризованным с самого утра, как перед грозой: будто в воздухе кто-то натянул проволоку, и теперь она вибрирует при каждом движении. Все шепчутся. Кто-то смеётся слишком громко. Кто-то специально говорит тише. Лагерь будто впал в предвкушение — не весёлое, а липкое, как сырой бетон на коже.

Девчонки из 18С ходили сегодня по территории с выражением лиц, как у победителей. Скарлетт — с накрашенными губами, Мел и Клэр — по бокам, Дженна — чуть сзади. Пакетик у Дженны в руках был замятый, с каким-то довольным изгибом на уголке. Тею аж трясло: она сказала, что готова свернуть Дженне челюсть, если та ещё раз посмотрит на неё снисходительно. Эл промолчала, но пальцы её сжимались в кулак, а Лоу всё чаще смотрела на небо, как будто там был ответ.

17А сломали ручку в душе. На самом деле — не они. Но теперь они — «те, у кого в комнате сломана сантехника». Сплетник назвал их крысами с ванильными масками, добавив: «Они думают, что воняют малиной, но за ними тянется гниль. Особенно за одной».

Особенно за одной.

Нессу перекосило, когда она прочитала это утром на клочке, аккуратно подложенном в левой кроссовке. Слова были выведены тем же почерком, что и раньше — чётким, слегка скошенным вправо, с такими «т», будто автор рисовал крестики. Она почти слышала этот голос: спокойный, язвительный, как у профессионального диктора новостей с манией величия.

Карл сегодня почти не появлялся. После обеда кто-то видел его у озера с блокнотом, кто-то говорил, что он «валяется в комнате», а Луис отпустил в сторону Теи шутку:
— Ваш парень опять пошёл думать о бренности бытия. На этот раз в кустах.

Тея выругалась, Несса ничего не ответила.

Но после полдника, когда кураторша мисс Эйвери объявила, что завтра в актовом зале зачитают отрывки из анонимных анкет, написанных неделю назад, тишина на территории стала звенящей. Все знали: это не просто развлекательный момент. Это — публичный рентген.

Эти анкеты писали слишком честно. Слишком рано. Слишком беззащитно. И теперь их прочтут вслух. Может быть — их имена. Может — догадки. Может — кто-то узнает свою фразу. Или про кого-то.

Или про них.

Потому что Сплетник сегодня утром выдал ещё один абзац:
«Некоторые не только "близки", они буквально дышат друг другом. Он с косичками. Она с глазами наводчицы.
У них общее – злость на весь мир и странная тяга быть замеченными. Только вот, пока один из них водит кураторов за нос, другая рисует себе будущее, в котором ей не больно. Пока что у нее получается хуже.»

Несса перечитала этот отрывок трижды. Подчёркнутое «вместе», «кураторы», «ей не больно» — всё кричало. Про неё. Про Карла. И в каком-то извивающемся слое внутри — обида: как будто кто-то влез в её голову и грязными руками копался в её мыслях, выкладывая наружу то, что даже она себе не признавала.

Она пришла в комнату раньше всех. Под подушкой — тетрадь. В тетради — все записки от Сплетника. Почерк. Каждая буква. Она вытащила из тумбочки блокнот Карла — украдкой, сегодня утром. Не украла — «заняла», сказала себе. Он всё равно не заметит. Или заметит. Всё равно.

Развернула страницу. Начала сравнивать.
Его «е» — почти такие же. Его «т» — похожи. Его «р» — с тем же странным крючком.
И самое главное: он всегда использует два дефиса вместо тире.
Как и сплетник.

Нессу охватила тошнотворная смесь страха и облегчения.
Если это правда — она знает. Это значит, не безликий враг. Это значит, она может... что? Кричать? Бросить в него его же блокнот? Заставить объяснить?

— Ты че, ебнулась что-ли?

Голос — за спиной. Окно приоткрыто. Но дверь — нет. Он стоит в дверях.
Карл.
Футболка наизнанку. Косички растрепаны. Он смотрит на неё с перекошенной бровью, и в глазах — не злость, нет.
Что-то хуже.

— Ты в моей тумбочке рылась?

Несса медленно закрывает блокнот. Медленно поднимается.

— А ты писал это?

— Что — это?

Она протягивает ему его же почерк на клочке. Он берёт. Смотрит.
Молчит.
Секунда. Другая. Его губы дрогнули — как будто он усмехнулся, но не до конца.

— Ты сравнивала почерк, Несса? – Её имя он произнёс мягко, почти насмешливо. — Ты что, детектив теперь? С блокнотиком?

— А ты кто? — резко. — Чувак, который играет в журналиста на успокоительных?

— Я, по крайней мере, не лезу в чужие вещи. – Он подошёл ближе. — Че внатуре думаешь, это я?

— Думаю, ты всё время в курсе того, чего никто не знает. Думаю, ты слишком хорошо наблюдаешь. Думаю, ты хочешь, чтобы все думали, что ты просто молчаливый, но на самом деле тебе нравится держать нас всех на крючке.

— Ага. И, по-твоему, я трачу вечера на то, чтобы печатать пасквили, потому что у меня нет других дел?

— Ты же не печатаешь. Ты пишешь от руки. Почерк же совпадает.

Карл закатывает глаза.
— Совпадает? Боже, Несса, ты серьёзно?

— Ты же даже не отрицаешь.

— Потому что это настолько тупо, что даже отрицать лень. Ты хочешь, чтобы я сказал: «нет, это не я», и ты такая: «ага, значит — ты»? – Он наклоняется ближе, чуть хрипло,
— Или ты хочешь, чтобы это был я?

Она отступает.
— Иди к чёрту, Карл.

— Я уже там. У тебя в комнате.

Она сжимает кулаки.
— Это ты написал про меня? Что я рисую будущее, в котором мне не больно? Что мне не получается?

Он замолкает. На мгновение в его лице — что-то настоящее. Оголённое. Почти жаль.

— Ты сама это про себя думаешь.

— Не смей. – В голосе — хрип, потому что если она сейчас не закричит, она расплачется. — Не смей притворяться, будто ты меня читаешь. Ты не психотерапевт. Не бог. Ты просто очередной сломанный парень, который притворяется наблюдателем, потому что боится быть замеченным.

— Лучше быть наблюдателем, чем кричать на всех, чтобы заметили.

— Лучше молчать, чем притворяться, что ты выше.

Она бросает ему блокнот в грудь. Он ловит. Смотрит на неё. Не отходит.

— Ты мне доверяешь? — вдруг спрашивает он. Спокойно.

— Ты брал мою тетрадь?

— Нет.

— Значит, не доверяю.

— Жаль.

— Почему?

— Потому что я тебе доверял.

Он уходит.
Не громко, но так, что воздух в комнате проваливается за ним.

***

Позже, в коридоре, Тея возвращается с синяком под локтем.

— Дженна пыталась меня толкнуть. Я уронила её в траву. Прости, если это снова обернётся подставой. – Объясняет.

Лоу держит новую записку Сплетника в руках. На ней — фраза:
«17А - под наблюдением. Даже когда они думают, что одни, кто-то видит. У некоторых слишком много секретов. Особенно у тех, кто пишет ночью.

Эл бледнеет. Несса смотрит на неё, но та отводит глаза.

Никто не спит до отбоя. Завтра еще день чтения анкет.
Завтра всё может разлететься.

Но хуже всего — не завтра.
Хуже всего — сегодня.
Потому что Карл ушёл, не обернувшись.
А в её голове до сих пор звучит:
«Ты хочешь, чтобы это был я?»