Штиль

"The only way out of the labyrinth of suffering is
to forgive"

8 июня.
Запах мятного мыла, немного солнца, и раздражение, въевшееся в ребра.

Несса проснулась от звука — не от крика, не от хлопка двери, а от чего-то более тонкого: щёлкнула ручка ванной комнаты, донёсся тихий плеск воды. Кто-то мыл руки, может быть, Тея.

Сначала она думала перевернуться на другой бок, но ощущение жара от подушки и душный воздух комнаты 17А не дали. Веки нылово закрывались, тело не хотело двигаться, а внутри сидело чёткое: «Нет, сегодня будет опять что-то тупое».

Рядом, на соседней кровати, лежала Лили — на спине, с чуть приоткрытым ртом, волосы растеклись по подушке, как водоросли. Эстетика даже в просонье. Эл лежала спокойно, почти статуей, с закрытыми глазами и рукой под щекой. Спала крепко. Тея уже встала, судя по шорохам из ванной.

Несса потянулась, зарылась в одеяло, но что-то внутри было неуютно — после вчерашнего. Этот идиот Каро. Эти глупые вопросы от психолога. Эта дурацкая записка от какого-то сплетника, который, кажется, наблюдает за каждым шагом. И внутреннее ощущение: будто все снова расползается.

Она медленно села на кровати, потянулась за футболкой. Простыня, мятый альбом с рисунками на столе, графитная грязь под ногтями. На секунду задержала взгляд на вчерашнем наброске — еловые лапы, ночь, недоконченный силуэт в углу. Может, сотрёт позже.

― Доброе... ― сказала Тея из ванной, обернувшись с полотенцем на голове и намёком облепихового геля, висящим в воздухе.

― Доброе, ― тихо ответила Несса.

Через час они были на завтраке. Хлопья, кофе с порошком, жёсткий хлеб. За столом рядом кто-то хихикал, обсуждая чью-то новую кличку — кажется, одного из кураторов. На стенде в углу висело новое объявление:

08.06. Список назначений на помощь персоналу:
17А — зона уборки у медпункта, 14:00
18B — сервировка в столовой
19C — сбор мусора у северной тропы

— Что за?.. — буркнула Тея, уткнувшись в список. — Почему мы опять?

— Может, потому что Эл кинула вчера пластиковый стакан не в ту урну, — фыркнула Лили.

— Я не кидала! — буркнула Эл. — Это вообще была не я.

Несса молча смотрела на список. Мысль в голове: почему именно они? Почему каждый день — ощущение, что тебя ткнули носом, хотя ты не сделала ничего ужасного?
   
После завтрака — короткая перекличка и новое занятие на сегодня: прогулка по природной тропе с куратором и «наблюдение за деталями».

― Это что, типа биология? ― бурчал кто-то сзади.

― Нет, это типа психотерапия на ногах, ― ехидно отозвался Луис.

Карл стоял рядом, слушая, не вмешиваясь. Сигарет, конечно, нельзя, но у него в кармане явно было что-то. Несса почувствовала взгляд — как будто кто-то проверяет: всё ли в порядке. Но нет, никто не смотрел. Всё в порядке. И всё равно что-то дрожало внутри.

На этой тропе пахло сыростью, ветки хлестали по ногам. Иногда куратор останавливался и говорил:
— Смотрите, клён. Какие листья? Какой цвет?

Некоторые записывали. Кто-то просто шёл молча, глядя на землю. Эл шла немного позади, Тея где-то впереди с Лили. Несса шла в середине, всё чаще отставала. Не хотелось разговаривать. Не хотелось отвечать. Хотелось быть прозрачной.
   
Позже, после прогулки, им велели выполнить указание. Уборка возле медпункта. Все прошло нудно, скучно, и, впрочем просто обычная уборка.

Закончив им разрешили побыть в корпусах. Несса сразу пошла к себе. Села на кровать. Ощущение сырости от утренней травы осталось на штанах. Она достала альбом, но не рисовала. Просто держала его. Смотрела в окно. Тени деревьев двигались на солнце.

Мысли плавали: Как там Харпер?
Писем нет, связь запрещена. Телефона не хватает почти физически.
Хочется просто — увидеть себя через её глаза. Почувствовать, что она не исчезла, что их мир всё ещё существует. А здесь — будто новая версия реальности, но ты в ней — сломанная.

― Эй, ― тихо сказала Лили, заглянув в комнату. — После тихого часа спускаемся в столовую — Тея и я попались на вчерашнем курении. Будем её драить.

Несса подняла взгляд.
— Серьёзно?

— Ага. Там один вечно злой куратор видел, как мы сигарету гасили у столба. Прилетело. Опять.

— Надо быть осторожней, — сказала Эл, не поднимая головы от книги.

— Ага, — отозвалась Тея. — Но ты же не куришь, тебе легко говорить.

— Я, кстати, — вдруг подала голос Лили, — потом встретила Луиса. Он опять просил сигареты.

Несса приподняла бровь.
— Просил? Опять?

— Ну... как повод заговорить. Был милый, кстати. Такой немного спокойный, странноватый, но не давит.

— Луис... Это тот, что живёт с Карлом? — спросила Эл.

— Ага, — кивнула Лили. — Но, знаешь, он вообще другой. Тот Карл — просто... раздражающий. А Луис — будто специально не торопится быть как все.

Несса слушала, но внутри всё уже начинало клокотать. Имя Карла — как раздражитель. Слишком рано для очередной вспышки.

Он раздражает. Бесит. В его взгляде что-то пренебрежительное, будто ты для него — пустота. А потом — хлёсткий диалог, напряжённость в темноте. Это должно было уйти, но не уходит.

– Заебал, – проносится в голове, как ветер.

Несса резко поднимается на ноги и уходит в ванную, под настороженный взгляд Элинор.

Холодной водой умывает лицо. Повторяет это несколько раз, затем опирается руками об раковину и смотрит в отражение в зеркале.
Маленькие коротки пряди налипли на лицо, капли стекают по шее, ресницы склеились из-за воды.

Она выключает кран, слыша голос за дверью:

– Несса, все нормально? Я сказала что-то не то? – Лили.

– Нет, Лоу, все в порядке. Просто, просто в сон клонит, решила умыться. – Выходя из ванной объясняется брюнетка. – Извините.

– У нас щас рисование, идешь? – с волнением оглядывая подругу, спрашивает Лили.

– Да, да, – отвечает, стараясь не смотреть в зелёные глаза с пристальным взглядом.

Открывает шкаф, стягивает футболку, хватает что-то чёрное, наугад. Натягивает на себя быстро. Смотрится в зеркало.

– Пойдёт. Подкраситься бы чуток, – думает про себя. – Чё там по времени? Успеваем?

Лили кидает взгляд на настенные часы.

– Да. У тебя есть десять минут.

Ванесса кратко кивает. Берёт расчёску и начиная с кончиков прочёсывает волосы. Аккуратно.
После чего убирает пряди за уши, чтобы не лезли в лицо. Берёт тёмно-синие заколки и закалывает их прямо над ушами. По две штуки с каждой стороны.
Чёрным карандашом подводит слизистую глаза, рисует небольшие стрелки, подкрашивает ресницы тушью, немного обветренные губы смазывает гигиеничкой с малиной.

Рядом вертится Тея. Собирает волосы в две косички, закидывая их на плечи. На талии затягивает тонкий чёрный ремень. Надевает серьги-кольца. И параллельно болтает с Лоу.

Эл всё так же продолжает сидеть неподвижно и читать какую-то книгу. В разговор особо не вникает. Только лишь один раз легонько улыбается, когда Тея и Лили заливаются смехом.
Кто знает, может она просто делает вид, что не слушает.

– Идём? – спрашивает Брукс, пробегаясь взглядом по девочкам.

– Идём, – кивает Лили и двигается к двери. Остальные следуют за ней.

На улице духота, дышать практически невозможно. Ванесса терпеть не может солнце и жару — не по душе ей это. Ей нравится лежать под вентилятором, мерзнуть в поздние апрельские вечера, пить холодный чай, принимать прохладный душ, но не терпеть невыносимую жару.

В здание она чуть ли не заползает. Наконец, оказавшись в теньке, выдыхает. В помещении немного прохладно.
Они идут до своего кабинета и вскоре принимаются за работу.

На парте — лист плотной бумаги, акварель, банка с водой, кисти. Ванесса берёт карандаш.

Сначала — простая линия горизонта. Потом — одиночное дерево. Тонкий, изогнутый ствол, словно дерево однажды пытались сломать, но оно выжило. Ветки — как руки, тонкие, вытянутые в разные стороны.

На одной — птица. Силуэт. Ни деталей, ни анатомии. Только настроение.

Небо она делает размытым — акварель стекает вниз, переходя из бледно-голубого в серый. По краям остаются разводы от воды — и она специально не стирает их. Пусть будет немного неряшливо. Так — живее.

В глубине листа — намёк на дорогу. Едва заметная, уходящая вправо, за край.

Цвета — почти все холодные. Дерево — коричнево-серое. Птица — чёрная.
Только небо чуть-чуть синее, чем положено.
Слишком синее, чтобы быть настоящим.

Она подписывает угол листа — не своим именем, просто: V.

– Ого, – говорит вдруг Тея, глядя через плечо. – Мрачно, но круто. Это типа ты?

– Это дерево, – кратко отвечает Ванесса, не оборачиваясь.

– Ага. Просто у него такое лицо, будто оно тебя знает, – усмехается Тея и идёт к своему месту.

Спустя несколько минут мимо проходит преподаватель. Останавливается. Долго смотрит.

– Интересно. Очень выразительно. Это птица улетает... или остаётся?

Ванесса не отвечает сразу. Поворачивается, бросает взгляд в окно.

– Она пока думает, – говорит тихо.

Преподаватель кивает.
– У тебя есть чувство формы. И настроение передано сильно. Я бы... повесила его на доску. Можно?

Несса чуть замирает. Сжимает пальцы. Потом медленно кивает.

– Можно.

Она уносит рисунок. Бумага ещё влажная.
Сквозь лёгкую волну внутри проступает ощущение, что впервые за всё время в лагере кто-то не просто посмотрел — а увидел.

***

После обеда в столовой — рыба, сухой рис и невнятная морковь — кураторы объявляют:

— Внимание! Сейчас все участники отрядов с 10 по 20 идут в зал «Тропа», — кричит женщина с короткой стрижкой и папкой под мышкой. — Психологическое занятие. Без лишних вещей, только ручка. Да-да, вы тоже, 17А.

— Что ещё за «Тропа»? — бурчит Тея, скрестив руки на груди. — Звучит как секта.

— Уверена, нас не будут сжигать, — флегматично отзывается Эл, поднимаясь с лавки. — Хотя в этом лагере уже ничему не удивлюсь.

Они идут через жару и пыль, мимо белого корпуса администрации, пока не доходят до невзрачного здания с деревянным фасадом. Внутри прохладно. Запах — как в библиотеке и медицинском кабинете одновременно. На стенах плакаты: "Ты не обязан быть идеальным, чтобы быть настоящим", "Смотри вглубь — и увидишь выход".

Их усаживают в круг. На табуретах — аккуратно разложенные анкеты и ручки. За столом стоит та же Агата, та самая психолог.

— Добрый день, — говорит она мягко. — Сегодня задание простое. Мы не будем делиться вслух. Просто напишем. Только для себя. Точнее — для нас. Анкета анонимная. Никто не узнает, кто что написал.

Пауза.

— Пишите честно. Нас интересует, как вы на самом деле себя чувствуете. Не как "нужно" чувствовать, не как "удобно" для других. Всё, что пишете — останется между вами и бумагой.

Некоторые кивают. Несса берёт ручку, глядит на лист. Вот он:
АНКЕТА: «КТО Я ВНУТРИ»
    1.    Как ты себя чувствуешь в лагере сейчас?
    2.    Как думаешь, как тебя воспринимают окружающие?
    3.    Назови одну вещь, которую ты скрываешь от других.
    4.    Что бы ты хотел(а) изменить в себе?
    5.    Назови что-то, за что ты себя стыдишься.
    6.    О ком ты думаешь чаще всего? Почему?
    7.    Что ты больше всего боишься услышать о себе?
    8.    Если бы кто-то раскрыл твой секрет, что бы это было?
    9.    Как ты думаешь, кто в лагере самый настоящий?
    10.    Что бы ты сказала себе — честно, если бы никто не слышал?

Несса уставилась в лист. Ручка в руке была чуть скользкой от напряжения.

Первые строки дались просто. Она писала автоматически: «Ощущаю тревогу. Иногда — одиночество. Не до конца понимаю, зачем я здесь.»

Но к третьему пункту замерла.

«Назови одну вещь, которую ты скрываешь от других.»

Нервный смешок сзади. Кто-то, по голосу — Карл, цокнул:
— Тупо. Всё равно никто это не будет читать.

Луис тихо сказал:
— Ну да, но всё равно палишься по почерку.

— Если я напишу "я люблю убивать собак", — пробормотал кто-то, — они что, психушку вызовут?

Кураторы не реагировали. Записывали что-то в своих папках, не глядя.

Несса склонилась над бумагой и медленно начала писать:

«Я делаю вид, что мне не страшно. Но на самом деле мне страшно почти всё время. Я не понимаю, какая я. Я не хочу быть здесь. Я злюсь, завидую, чувствую себя пустой. И мне неловко за это.»

Она писала пункт за пунктом. Что-то пропускала. Что-то зачеркивала. В одном месте рука дрогнула, и чернила разошлись.

Лили писала быстро, почерк у неё был округлый, будто школьный. Тея разрисовала поля сердечками, прежде чем начать. Эл писала чётко, ровно, будто не первый раз сталкивалась с такими заданиями.

В какой-то момент Несса подняла глаза. Луис сидел в развалку, держа ручку кверху, как нож, ухмыляясь. Карл, опустив голову, что-то строчил, будто сосредоточенно, но мимика оставалась скучающей.

Когда все закончили, кураторы собрали листы. Один за другим. Не читая. Сложили в папку.

— Спасибо, — сказала Агата. — Это было важно. Вы можете идти.

— И что это даст? — бросила Тея, не злобно, но с вызовом.

Агата посмотрела на неё, на секунду прищурившись:

– Иногда то, что ты говоришь в пустоту, возвращается к тебе в неожиданной форме.

Тея сопроводила ее подозрительным взглядом, немного скривив губы. Лили лишь пожала плечами, а Несса напряглась от ее слов.

– И так! Ребята, а теперь поднимаемся и идем дальше, принимаемся за свою работу. Никто не сидит без дела, а если кто-то допустит подобное... Боюсь, вам лучше не знать, но вы и сами все прекрасно понимаете. Кураторы! Жду ваши отсчеты в конце дня. – Строгим голосом проговорил, словно приговор перед смертью, директор Майлз Хокинс.

Мурашки прокатились по спине. Не очень.

Уже на выходе Несса резко подняла голову. До этого она смотря под ноги, боясь, что бы никто не наступил. И вдруг, сново он. Его пронизывающий взгляд серо-голубых глаз. Он стоял совсем рядом. В сантиметрах двадцати. Как сканер осматривал брюнетку. Несса удивилась и даже немного дрогнула от неожиданности, но не показала этого. Взгляд отвела первая, сглотнув. Догнала в толпе Лили и спросила шёпотом, дабы отвлечься.

— Всё-таки прочитают?

— Не знаю, — пожала плечами Лили. — Думаю, они просто хотят понять, кто тут на грани.

— А если кто-то написал что-то реально стрёмное?

Тея хмыкнула:
— Так интересней. Хотя всё равно забудется.

Они шли к корпусу под уже вечерним светом. В воздухе витал запах сырости и сухой травы. Бумаги остались позади.

Но никто из них не знал, что...

Но пока — был только тёплый вечер, дорога к корпусу и лёгкое, обманчивое чувство: «всё под контролем».

– Ну что? Куда сейчас? – Спрашивает Тея. – Без дела мы остаться не можем, к сожалению.

– Может пойдем на волейбол? – Предложила Эл, идя чуть позади.

Все трое обернулись в ее сторону, а она лишь пожала плечами.

– Ну, нам не дали конкретного задания. Значит мы должны решить сами. Они либо забыли, либо проверяют нашу ответственность и желание не сойти с ума, – Она усмехнулась уголком губ. – Пошлите, или хотите проблем?

– Прозвучало как угроза, – Нервно фыркнула Несса.

– Ладно, вариков больше нет, значит идем. – Говорит Лили, разводя руками.

Спортзал лагеря Хиллстоун был огромным, выкрашенным в тусклый серо-зелёный цвет. Потолочные вентиляторы лениво крутились под высоким потолком, не спасая от духоты. Воздух дрожал, пахло резиной, пылью и потом. На деревянных лавках вдоль стены сидели девчонки из разных комнат, некоторые пили воду из фляг, кто-то жевал жвачку, кто-то просто злился на жару.

Войдя во внутрь девочки сразу заметили куратора. Подойдя ближе Ванесса смогла разглядеть на ее бейджике имя «Зоуи Блэйк».
Кудрявая женщина махнула рукой куда-то в зал и обратилась к только пришедшим.

– Играете? – Чтобы убедиться, спрашивает Зоуи, поправляя свисток на своей шее.

– Да.

– Отлично. Номер комнаты?

– 17А. – Отвечает Лили, сложив руки на груди.

– Ага, – Пишет что-то в своей тетрадке, – Ну все, проходите, готовьтесь. Играть будете с ними, но они сильные, учтите. – Она указала на группу девочек разминающихся в зале. – Ах, да, найдите себе еще двух девчонок, которые будут играть за вас.

Четверо переглянулись между собой, затем обернулись назад. Сзади, непонятно откуда, возникло две девушки. Одна из них широко улыбалась, явно слыша указание Зоуи.

– Мы готовы играть за вас, нам все равно нечего делать. – Улыбнулась девушка с темными глазами, протягивая руку. – Я - Виола.

– Приятно, Лили, – Пожав в ответ руку представилась Лоу. – Это - Несса, Тея и Элинор.

Виола пожала руку всем трем. Затем подтянула за локоть свою подругу, которая была стеснительный ее.

– Я Марта. – Тихо представилась девушка довольно низкого роста, неловко заправив выбившуюся прядь волос за ухо.

– Отлично, мы готовы! – Крикнула Тея в сторону Зоуи, та лишь одобрительно кивнула.

Комната 17А — Несса, Лили, Тея и Эл — вышли на площадку. Против них — сборная солянка из других девчонок, среди которых были старшие по возрасту и тем более громкие.

— Так, — крикнула куратора Зоуи, свистнув в пластиковый свисток. — Играем три партии. До пятнадцати. Никакого нытья, никакой жалости. Волейбол — не детская площадка. Хиллстоун не балует.

Мяч шмякнулся об пол. Несса глотнула слюну, Лили подтянула на запястья старые чёрные напульсники, Тея закрутила одну из косичек в тугой пучок.

— Я на задней, — буркнула Эл. — С блоками у меня плохо, зато ловлю нормально.

Несса кивнула. Она встала по центру — передняя линия. Там можно двигаться, реагировать, стараться контролировать мяч — и отводить злость. Злость ей сейчас была нужна.

Первую подачу делает противница — девчонка в выцветшей майке с надписью «UNAPOLOGETIC». Резкий взмах руки — и мяч летит низко, с хрустом ударяясь о пол рядом с Теей.

— Один — ноль, — с ленивым торжеством отмечает кто-то из судящих.

Тея зло мотает головой.
— Зараза. Щас догоню.

Следующие розыгрыши идут почти вровень. Несса увлечённо следует за мячом. Она не спортивная — совсем нет — но этот хаос, шум, скорость... в нём что-то искупительное. Как будто с каждой подачей можно выбить из себя всё лишнее: тревогу, напряжение, тень утреннего разговора, злость на родителей.

Лили действует мягко, но точно: ловко ставит блок, чуть отскакивает назад, отдает мяч Эл. Эл молчит, подаёт точно, почти без эмоций. Подача Эл — резкая, точная, заставляет соперниц прыгать и визжать.

— Пять — пять, — снова озвучивают.

Становится жарко. У кого-то соскальзывает резинка с запястья. Мяч вылетает за пределы, и Несса, разгорячённая, бежит за ним, ловит, возвращает. Внутри — странное чувство азарта, почти дикого. Она ловит взгляд какой-то девчонки с противоположной команды — дерзкий, как вызов. Несса улыбается в ответ. Холодно.

Во второй партии игра становится жёстче. Кто-то намеренно бьёт по пальцам Лили — девчонка падает, мяч уходит. Та же дерзкая девка смеётся. Несса сжимает зубы.
— Осторожнее, — резко бросает она.

— Это волейбол, не чаепитие, — отвечает та.
— Значит, не обижайся, если я тебе в рожу попаду, — спокойно отвечает Несса.

Лили поднимается, отряхивает коленки, бросает на Нессу взгляд — смесь благодарности и беспокойства.

Во второй половине партии их команда неожиданно вырывается вперёд — благодаря резкому блоку Эл и мощной подаче Теи. Все кричат, мяч в воздухе, как сердце, бьётся, падает, снова подлетает.

— Пятнадцать — тринадцать, победа за 17А! — выкрикивает Зоуи.

Старшие девочки злые, но аплодируют. Несса дышит тяжело, счищает с лица пот. Лили смеётся, приобнимает её за плечи. Тея в восторге — вскидывает руки, как будто это финал Олимпиады. Эл молча кивает, будто это просто... удовлетворение.

Но в этом матче есть что-то большее, чем просто победа. Это — сцепка. Первый раз, когда 17А играет как команда, почти на инстинктах. Когда злость и тревога перерастают в что-то полезное. Даже если ненадолго.

После — вода, тяжёлое дыхание, севшие голоса. Кто-то из других девочек подходит к ним, поздравляет. Но среди этих улыбок — и зависть, и раздражение.
Победили слишком дерзко.

— Давай завтра снова выйдем, — говорит Лили. — Только мяч мой будет.

Несса хмыкает.
— Только если по мне не бьют.

Эл тянет губы в тонкую усмешку:
— Не обещаю. Но ловить буду.

А в зале всё ещё дрожит воздух. И ощущение чего-то важного — пусть и маленького — но впервые настоящего.

***

В столовой пахло тушёной капустой, хлебом и пересоленным соусом. Шум стоял плотный, как пар от кастрюль — голоса сливались в гул, ложки брякали по подносам, кто-то выругался вполголоса, кто-то хохотнул слишком громко. Свет тусклый, потолочные лампы будто намеренно щадили глаза — но не спасали от усталости.

Несса стояла в очереди, с подносом, уже привычно прижимая его к животу. Перед ней Тея вполголоса спорила с Лоу о чём-то несущественном — та упрямо мотала головой, волосы прилипли к вискам, она нервно дёрнула напульсник. Жара в столовке стояла будто душ: окна не открывались, вентиляторы крутились лениво.

— Рагу или рагу, — усмехнулась женщина на раздаче, поставив на поднос Нессы пластиковую миску с подозрительного цвета содержимым и кусок белого хлеба. — Приятного аппетита, детка.

Несса ничего не ответила, просто пошла вдоль столов. За спиной кто-то обронил "фу", кто-то переспросил, будет ли сладкое. Кому-то попался компот, кто-то выменял его на яблоко. У заднего ряда у стены уже сидел Карл — она уловила его профиль, быстрый взгляд, прежде чем опустила глаза.

Они сели вместе с Лоу, Теей и Рэйвен, у которой было лицо, как у статуи. Она осторожно перемешивала еду, будто искала в ней яд.

— Угадай, что сегодня в меню, — пробормотала Лоу, утыкаясь в хлеб, как в подушку.

— Надеюсь, не белка, — откликнулась Тея, размазывая соус по краю тарелки. — У неё хотя бы вкус был бы.

Несса не отвечала. В ложке рагу плавал кусок моркови, в который впилась её собственная тень. Шум столовой гудел в ушах — как будто лагерь прожевывал день, чтобы выплюнуть остатки перед отбоем.

Смех где-то позади. Кто-то кинул хлебом. Кто-то с грохотом отодвинул табурет.

— Надо прятать яблоки, — вдруг сказала Рэйвен. — Или куратор Джо их опять отберёт "в целях гигиены".

Лоу кивнула.
Тея закатила глаза.
Несса посмотрела в окно — за мутным стеклом вечер уже окутал лес, и где-то в его густой синеве начиналась тишина, которая в лагере почти не случалась.

Они доели молча. Даже Тея на удивление замолчала — то ли устав, то ли поймав настроение. Только стук ложек, тихие вздохи, да как будто более плотный, липкий воздух, в котором вечер медленно застывал.

Когда Лоу встала, её табурет скрипнул так резко, что Несса вздрогнула.

— Пошли, — сказала она, закинув чёрный капюшон на голову. — Тут тухло.

Тея кивнула, бросив последний взгляд на Рэйвен, та молча поднялась следом. Несса подхватила поднос и пошла за ними, стараясь не смотреть по сторонам. Где-то у дальнего выхода снова мелькнул Карл — или кто-то с таким же силуэтом и походкой. Она не стала уточнять.

На выходе их резко обдало прохладой — уже почти настоящей, вечерней. Воздух пах еловыми ветками, распаренными после дневной жары, и влажной землёй, которой не видно, но чувствуешь ногами сквозь подошвы. Они шли по тропинке вдоль корпуса.

— Серьёзно, это было мясо? — пробормотала Тея, с отвращением тряхнув косой. — Или соя, которая хочет быть мясом?

— Это было преступление, — отозвалась Лоу. — Пищевое и моральное.

Несса ничего не сказала. У неё внутри всё было липким и тугим — от жары, от раздражения, от недостатка сигарет и избыточного контроля. Тошно от распорядка, от одинаковых лиц, от того, как все здесь будто бы делают вид, что можно существовать в этой искусственной коробке.

Когда они сворачивали к корпусу, кто-то резко вывернул из-за угла. Столкновение — почти лоб в лоб — было настолько внезапным, что Несса отшатнулась.

— Гляди, куда прёшь, — резко бросила она, поднимая глаза.

Карл. Конечно, чёрт возьми.

Он шагнул назад, глаза серо-голубые, напряжённые. В уголках губ тень усмешки — не настоящей, скорее вызов. Он смотрел на неё не сверху вниз, хотя и был чуть выше, а прямо, слишком прямо.

— Может, ты глядела бы сама, — спокойно, почти лениво бросил он. — А не шла, как будто тут одна.

— Не обязана смотреть под ноги перед каждым встречным, — отрезала Несса.

Она не моргнула. Он тоже. Несколько секунд между ними звенели тишиной, а Тея чуть шагнула вперёд, будто готовая вмешаться, но Лоу задержала её рукой.

— Всё, успокойтесь, — коротко сказала она, хотя интонация у неё была не раздражённой, а скорее уставшей. — Не хватало сцен перед корпусом.

Карл хмыкнул, глаза скользнули по Нессиной футболке — слишком чёрной для жары — и потом вверх, в лицо, будто он что-то вычитал там, что-то неважное, но примечательное.

— Если интересно, — сказал он, уже чуть громче, чтобы их все трое услышали, — на поляне у спортивной, у кленов, кое-кто раздаёт письма. Типа от родителей. Или кто там кому пишет.

— Письма? — переспросила Тея.

— Ну. Бумага, конверты. Такое. Для динозавров, — он ухмыльнулся. — Кто-то из кураторов прикрылся "доброй волей", но по факту — неофициально. Ночью, ясно, никто это разрешать бы не стал.

Он уже отвернулся, но Несса, не удержавшись, бросила:

— Что, твои родители вспомнили, что ты существуешь?

Он обернулся. В лице ничего не дрогнуло, только голос стал тише и холоднее:

— Нет, но кое-кому есть, что сказать. Не всё — про кровь.

На мгновение повисла тишина. Карл ушёл, не оборачиваясь, волосы рассыпались по плечам, девять косичек чуть подрагивали на ходу. Несса смотрела ему вслед с напряжением — не гневным даже, а таким, от которого внутри скребло. В нём было что-то такое... что хотелось расцарапать.

— Он такой мудак, — прошипела она.

— Ну, — протянула Лоу, — ты тоже ему не даришь мятные конфетки. У вас прям идеальная химия, если бы химия была на основе серной кислоты.

— А я-то думала, лагерь — это про перезагрузку, — буркнула Тея. — А выходит, тут всё, как в жизни. Только хуже пахнет.

— И хуже готовят, — добавила Лоу. — Пошли, посмотрим, что там за письма. Может, нам тоже что-то есть. А может, просто весело — смотреть, как народ получает инструкции по поведению от мамочек с маникюром.

Несса не ответила, но пошла за ними. Внутри что-то занывало — не из-за писем, нет. Из-за этого тупого взгляда. Из-за того, что он смотрит так, будто знает её — а она не хочет быть известной.

Несса засунула руки в карманы и шла чуть сзади, глядя на спины Лоу и Теи. Обе говорили о чём-то своём, полушёпотом, фразы терялись в гулком воздухе. Несса почти не слушала. В голове крутились обрывки: Карлов взгляд, эти его слова — "не всё про кровь", как будто он знал что-то, чего не должен.

Поляну видно было не сразу — кусты расступались, как занавес, и вот: между деревьями стояло человек пять кураторов, включая Зоуи. Она держала в руках стопку конвертов, другие — мешки, из которых торчали исписанные листы, маленькие пакеты с тиснением на бумаге, конверты с детскими рисунками.

— В очередь, — отрывисто сказала Зоуи, не глядя ни на кого в лицо. — Никакой толкучки. Спокойно. Не нашли письма — не начинайте скандал. Это добровольная инициатива, а не пункт выживания.

Рядом с ней стоял невысокий мужчина с квадратным подбородком — куратор Дэвис, кажется. Он перекладывал письма по алфавиту, выкрикивая фамилии.

— Брукс, — громко. — Янг. Холл.

Тея уже шагнула вперёд, с нетерпением, как будто действительно ждала чего-то. Лоу — спокойнее, в своём темпе. Несса замерла. Её сердце почему-то заколотилось. Она не думала, что кто-то напишет. Родители? Нет. Это не в их стиле. Харпер? Может быть. Если сестра и правда написала, то...

— Холл, — повторил Дэвис, глядя прямо в её сторону. — Есть Ванесса Холл?

Несса шагнула вперёд. Под ногой треснула ветка. Протянула руку.

Конверт был простой, кремовый. На нём — аккуратный, ровный почерк. Почерк Харпер.

Она взяла письмо, сжала так, что хрустнула бумага. Сердце будто перескочило удар.

— Не открывать здесь, — напомнила Зоуи. — Уходим — по одному. Не обсуждаем содержание. Это личное.

— Ха, — хмыкнул кто-то сзади, голос знакомый. Карл. — Впервые слышу, чтоб в Хиллстоуне что-то признавали "личным".

Несса не обернулась. Просто пошла обратно, сжимая письмо так, будто оно могло распасться от воздуха.

Лоу и Тея догнали её у поворота. Тея разворачивала свой конверт на ходу, не слушая запрет.

— Мама. Пять абзацев про то, как я должна быть "чистой и сосредоточенной". И пожелание найти Бога, — буркнула она. — Какая прелесть.

— Мне прислали фотографию кота, — сказала Лоу. — Никакого текста. Только подпись: "Может, он тебя выслушает". Я не уверена, это сарказм или забота.

Несса не ответила. Она засунула письмо в карман и почувствовала, как внутри поднимается что-то похожее на страх. Она знала, что в письме будет правда. Не приукрашенная, не "держись, малыш". А, скорее всего, отчёт. Или сухой крик. Или — то, чего она не готова читать под взглядами и вонью лагерной пыли.

Позади снова послышались шаги. Карл прошёл мимо, тоже с письмом в руке. Его взгляд скользнул по ней, на секунду задержался — и исчез. Ни усмешки. Ни колкости. Ни приветствия.

Просто взгляд. И бумага в пальцах.

Как будто всё — на грани чего-то большого.

Несса выдохнула. Письмо в кармане будто давило, и она знала — читать его сегодня будет сложно. Но не читать — хуже.

Когда Эл легла и выключила свет, Тея уснула почти сразу, а Лоу осталась в наушниках — хотя они и запрещены, — Несса вытащила письмо.
Тишина в комнате будто звенела. На улице за окном кто-то смеялся — глухо, далеко, не про неё.
Она села на кровать, подогнула ноги, включила ночник. Тот отбрасывал слабое янтарное пятно на белёсые простыни.

Пальцы чуть дрожали, когда она разорвала край конверта. Запах бумаги — чужой, родной, злой.
Внутри — два листа, исписанные плотным, чуть наклонным почерком Харпер. Не шариковой ручкой — перьевой. Это было на неё похоже. Даже в этом.

"Несса.
Я не уверена, увидишь ты это письмо или нет, или оно улетит в костер за корпусом. Если честно - мне все равно. Я просто не выдерживаю тишины."

Несса сжала бумагу пальцами. Первая строчка резанула как бритва. В горле встал ком.

"Я не верю маме, мне кажется она врет когда говорит, что все хорошо. Папа вообще молчит. Ева спрашивает, почему ты не звонишь. Кайл сказал, что если ты не вернешься, он спалит твою кровать, а Крис больше не прикроет. Это даже было бы смешно, если бы он не пытался уже."

Губы Нессы дрогнули. Она медленно повела глазами по строкам.

"Знаешь, я злюсь. На тебя, на себя, на родителей, на всех. Я скучаю. Мне не хватает тебя. Но я не могу. Не могу.
Но я и злюсь. За Еву, за себя.
За то, что ты делаешь вид, что не нужна."

Тонкий сдавленный вдох. Несса вдруг поняла, что у неё слезятся глаза — не от слёз, от того, что дыхание сбилось, как будто ударили в солнечное сплетение.
Она дочитывала письмо, замирая на каждом слове.

"Ты сильнее, чем хочешь признать. Я знаю.
И если тебе хоть раз показалось, что мне плевать – то это ложь. Ты не одна. Даже если пытаешься быть ею.
Черт, Несса, пожалуйста, вернись, вернись целой."

Последняя строчка была выведена жирнее. Почерк чуть сбился.
Несса аккуратно свернула письмо. Прижала его к груди. Минуту. Две.
Потом выключила ночник и легла, отвернувшись к стене.
Глаза не закрывались.

И впервые за долгое время внутри появилось чувство, что кто-то всё ещё держит за руку, даже если её нет рядом.

Комната мальчиков. Поздняя ночь.
Письмо Карла.

Карл сидел на подоконнике, засунув ноги под себя. Из форточки тянуло табаком — Луис курил во дворе, хотя им нельзя.
Рядом валялся его конверт. Мятый, открытый сразу же, как только он зашёл в комнату.
Там был лист от Фионы и две записки — от Липа и Иэна.
Он держал лист, уткнувшись в него лбом, будто письмо — живая штука, которую можно укусить или обнять.

Фиона писала коротко:

"Карл: Надеюсь, ты там не убил никого. Или хотя бы не попался.
Тут все идет как обычно: у Лиама температура, Лип опять сорвался с работой, Йен приходит и уходит. Я держусь.
Ты не обязан быть там, я знаю, но если ты поймешь, что это что-то дает - оставайся. Если нет - дергайся.
Главное – будь жив. И не делай фигни ради фигни.
Мы с тобой.
Ф."

Карл усмехнулся.
Типичная Фиона. Без слёз, без соплей. Всё по делу.

Лип:

"Если там есть люди с мозгами, держись рядом. Если нет - читай книги. Или делай вид.
Ты же не тупой, просто делаешь вид, что тебе пофиг. Я в курсе.
Не возвращайся тем же, кем уехал.
P.S и если сможешь, найди себе ту, что скажет тебе правду в глаза. Даже если эта правда херовая."
Он зажал письмо в кулак. Слишком много было между строк.
Он знал, что Лип прав. Как всегда. И это бесило.

Записка от Йена была на обрывке тетради:

"Ты не один, Карл.
Даже если там все чужое. Просто знай.
P.S попробуй не сгореть. Это как игра. Только на выживание."

Карл откинулся к стене и закрыл глаза.
Письма жгли. Не как рана, а как напоминание — ты нужен. Где-то. Кому-то.
И если ты тут — то только потому, что тебя ещё не вычеркнули.

Он тихо сказал вслух:

— Спасибо, Фи. Спасибо, Йен. Лип... пошёл ты, но тоже спасибо.

И замолчал.
Снаружи снова хрустнула ветка. Кто-то прошёл мимо окна.
Он не обернулся.

Ему сейчас хватало и слов.

Несса

Несса выскочила за дверь, как только стало можно. Тело гудело, как после удара током — не от злости, даже не от боли, а от этой странной вязкой смеси, когда всё внутри будто слиплось. Она не дочитала письмо. Не могла. Рука дрожала. Голос матери, выбитый чёрными чернилами, всё ещё отдавался эхом в голове.
"Мы надеемся, ты наконец возьмешься за ум."
Как будто всё, что было до этого — не жизнь, а ошибка.

На крыльце курилки пахло табаком и чем-то влажным — будто пепел намок. Несса вытащила сигарету, щёлкнула зажигалкой. Первый вдох — резкий. Как пощёчина.

— Не рановато для трагедии? — голос Карла раздался сбоку, чуть приглушённый.

Он сидел на перилах, в тени. Ноги свисали, сигарета светилась в пальцах. На лице — привычная отстранённость. Как будто он везде, но не здесь.

— Заткнись, — выплюнула она.

Он пожал плечами.

— Окей. Просто мило наблюдать, как все в один день внезапно становятся тонкокожими.

Пауза.

— Что, письмо не понравилось?

— Не твоё дело. – Несса стиснула зубы.

— Вообще-то, мы тут все по одному делу. По чужим ожиданиям. — Он бросил взгляд на неё. — Кто-то за наркотики, кто-то за драки, кто-то просто за то, что не вписывается в картинку.

— Не лезь, Карл.

— Я и не лезу. Просто удивляюсь, как быстро у тебя сносит крышу. Одно письмо, а уже истерика.

Она шагнула ближе, дёрнулась — резко, будто хотела влепить ему пощёчину, но остановилась.

— Думаешь, если ты вечно в позе "мне пофиг", то это работает? — голос дрожал. — Это не защита. Это — просто страх.

— От тебя-то слышать. — Он усмехнулся, но без злости. — Ты же вся такая "не трогайте меня, я порежу", а на самом деле — глаза в пол и руки трясутся.

— Ты, блядь, вообще не знаешь, через что я прошла.

— И ты не знаешь, через что я. И, честно, мне плевать.

— Отлично, значит, мы квиты.

Молчание.

Он щёлкнул зажигалкой, прикрыл ладонью пламя. Затянулся — и, выдыхая дым, глянул на неё в упор.

— Чего ты приперлась? — спросил с привычной, ленивой злостью. — Курилка не резиновая.

— А ты тут главный, да? — Несса прижала спичку к фильтру и затянулась. — "Курильный король Хиллстоуна".

Он усмехнулся, сухо и без смеха.

— Просто не люблю, когда сюда прутся с лицом "пожалейте меня".

— Тогда тебе сюда тоже нельзя, — бросила она, — Ты в нём родился.

Молчание. Звук щелчка ногтями по зажигалке. Несса отвернулась — она курила резко, как будто дралась с сигаретой. Дым резал горло, но хоть немного приглушал дрожь в груди.

— Опять ныть хотела? — продолжил он, выдохнув дым ей в бок. — Или просто поныть негде больше?

— Знаешь, ты заебал. — Голос сорвался. — Постоянно лезешь, как будто тебя кто-то просил.

— Я тебя вообще не трогаю, — фыркнул Карл. — Это ты вечно с таким видом, будто весь мир тебе должен.

— А ты с таким, будто он тебе лично плюнул в рожу.

— Может, и плюнул, — пожал он плечами. — А может, просто заебался слушать, как все ходят тут с надутыми лицами и делают вид, что они особенные.

Несса замерла. В горле кололо. В груди — будто пустота, полная стекла.

— Я не делаю вид, — прошептала она, хрипло. — Мне просто правда херово. Но ты же не поверишь, правильно?

— Мне всё равно, — бросил он. — Я тебе не психотерапевт.

Она встала, резко, сигарета едва не вылетела из пальцев. Глаза блестели, но не от злости.

— Вот и отлично.

Развернулась и пошла прочь. Но он окликнул её — не громко, но так, что в голосе дрогнуло что-то живое:

— Холл.

Она остановилась. Осталась стоять спиной, одна рука чуть дрожала — всё ещё с зажатой сигаретой.

— Что? — тихо. Осторожно.

Он сделал паузу, потом бросил, почти зло:

— У тебя весь мир виноват, да?

Она развернулась, медленно, и посмотрела на него — глаза мокрые, но не слабо. Как нож наточенный.

— А у тебя никто, кроме тебя, вообще не существует.

Он снова затянулся. Глубоко. И выдохнул ей в сторону.

Она больше ничего не сказала. Просто отвернулась. Но осталась стоять — будто ждала, пока он уйдёт первым. Или пока скажет что-то ещё.

Он не ушёл. Только бросил на землю окурок, наступил на него, не глядя.

— Если хочешь порваться с кем-то — не тащи на себе весь лагерь. Никто не просил. Никто не герой.

Она повернулась, уже окончательно. Голос был хриплым.

— Я не герой.

— Ага.

На этом всё и зависло. Ни «прощай», ни «пошла к чёрту». Только этот воздух между ними — густой от дыма, от обиды, от чего-то, что не договорили.

«Единственный путь из лабиринта страданий – прощение.»