Мармарис

Ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом. АП

У этой ночи нет конца, эту темноту не рассеет даже взрыв солнца, потому что личное солнце Хенджина уже погасло. От этого холода не спастись, хоть десяток костров разведи — не согреться, потому что тепло Хенджин чувствовал в глазах, которые все еще закрыты. Хенджин будто бы навеки заточен в непроницаемый ледяной кокон, изнутри окрашенный в цвет, который знаменует самое страшное, и боится вылезти, потому что снаружи его может ждать новость, после которой он не оправится.

Хенджин опирается ладонью о дверь, медленно опускается на скамью, все пытается понять, бьется ли его колотившееся рядом с омегой как бешеное сердце. Часть этого сердца уже умерла, окаменела в момент, когда он только прибыл сюда, услышал то, чего никому не пожелает. Он сидит на скамейке в коридоре, в котором хотя бы раз в жизни сидит каждый человек, в нос бьет резкий запах лекарств, в горле засуха, в глазах океан застывших слез, который никогда не выйдет за берега, а то, что топит хозяина изнутри — никто не узнает. Хенджин поднимает глаза и видит, что стена перед ним белоснежная, как и потолок, как и вымытый хлоркой пол, как и волосы того, кто за одной из этих стен. Хенджин, который никогда ничего и никого не признавал, ничему не верит, не знает, кому именно молиться, но губами шевелит, одно и то же имя повторяет. Он просит не трогать омегу, вернуть его жизнь, если надо забрать альфу, потому что Хенджин успел пожить, все увидел, даже любовь попробовал. Потому что он готов отдать Феликсу все свое оставшееся время, лишь бы и тот вкусил, лишь бы наконец-то начал по-настоящему жизнь чувствовать. И пусть омега научил его бояться, Хенджин ему это прощает, ведь он боится всего лишь пару месяцев, а Феликс боялся всю жизнь. Хенджин и до омеги жил, не боялся закатов, которые ознаменовывали бы встречу с его личным кошмаром, не молил небеса о вечном покое. Хенджин не знает, каково это, когда собственный дом не является безопасным местом, когда самый родной — чудовищнее врагов, когда там, где другие находят тепло и отдушину, у Феликса одно отчаяние и стена непонимания. Феликс еще ничего хорошего не видел, и Хенджин не хочет смиряться с тем, что она всегда забирает тех, кто не успел. Пусть она спутает свое расписание, пусть оглохнет и не внемлет просьбам Феликса умереть, забудет о нем, потому что мольбы омеги не подлежат рассмотрению. Потому что Феликс не знал истинного вкуса жизни, чтобы быть объективным и от всей души хотеть умереть. Если бы Феликс попробовал настоящую жизнь, если бы вкусил радость, он бы никогда не молил о смерти. Судьба должна дать шанс Хенджину показать Феликсу такую жизнь, в которой он не допустит и мысли об уходе. Хенджин научит его радоваться рассветам, ведь они будут означать новый день, полный улыбок, открытий и тепла. Он научит его наслаждаться едой, доверять людям, подарит ему свое сердце, которое уже и так перевязал ленточками и готовился вложить в его ладони. У Хенджина не было шанса, ему не дали показать Феликсу смысл, и он с этим не смирится. Он обхватывает руками голову и, уткнувшись взглядом в пол, продолжает молиться. У него в кармане коробочка с уже готовым кольцом, которое он мечтал сам надеть на палец омеги, и альфе хочется выплюнуть свое сердце. Зачем ему оно, если тот, кому он его отдал, возвращаться к нему не хочет? Хенджин достает коробочку, открывает и смотрит на переливающийся под искусственным светом камень. Самые красивые бриллианты мира не затмят блеск его глаз, и Хван Хенджин отдал бы свою жизнь, чтобы эти глаза снова заблестели.

— Он сильный пацан, он справится, — опускается рядом Минхо, который только успокоил Мию и отправил ее на воздух.

— Сколько еще ему нужно быть сильным? — Хенджин свой голос не узнает и с трудом сглатывает мешающий ему говорить комок. — Сколько он должен доказывать свою силу? — убирает обратно в карман коробочку альфа. — Он устал, Минхо, и я боюсь, я чертовски сильно боюсь, что он сдастся, что решит, что ему не за что бороться, что я так и не дал ему повода зацепиться за меня. <i>Хотя бы за меня.</i>

Минхо молчит, прислоняется затылком к стене позади и только подрагивающий кадык выдает то, что альфа борется с собой. Минхо понимает друга, ему просто стоило прикрыть глаза и представить, что там, в палате за стеной лежит его любимый человек, с которым он, решив, что бессмертный, так долго тянул время. Минхо никогда не видел Морского волка таким разбитым и тоже молится: пусть Хенджин не потеряет того, кто пробудил в нем любовь.

Феликс, в отличие от Хенджина, не сидит в черном коконе, сотканном им самим, ни с кем не торгуется, ни на что не надеется. Он лежит на полу на спине и, раскинув руки, смотрит вдаль, туда, где во сгустившемся мраке видит мерцание. Феликс и не думает ползти к свету, он и шевелиться не будет, ему здесь хорошо, спокойно, не страшно. Феликс часто представлял, как на улице на него упадет сорвавшаяся со строящегося здания плита, как автомобиль вылетит на тротуар, оставит его отпечатки на ближайшей стене, как однажды, уснув, он никогда не проснется, и ни разу не боялся. Феликс даже думал, что умрет с улыбкой, что до вечной темноты успеет сказать самое искреннее спасибо своему убийце. Потому что Феликс устал. Он устал от жизни, страданий, боли, но больше всего от себя. Он больше не хочет, давайте следующую, новую, да хоть вечную темноту, но прекращайте этот фарс. Люди не должны появляться на свет, чтобы страдать, таким воздух надо сразу же перекрывать, не обрекать на годы мучений, чтобы в итоге они и так наложили на себя руки. Феликс не дожил до двадцати, а дополз, и сейчас заслуженно отдыхает. Он на свет больше не поведется, это глупое мерцание видеть не будет, он отсюда не вылезет, к нему не поползет. Зачем свет, если он только слепит, если кормит пустой надеждой, что все будет хорошо, а как до него добираешься, снова и снова мясорубка и попытки убедить себя, что в этот раз будет по-другому. По-другому и бывает — меняются декорации, меняется доза боли, но то, что внутри не исчезает, не уходит вместе с прошедшим днем, не затирается на задворках сознания. Феликс не хочет себя, и это его самая страшная пытка. Ему не поможет переезд на новое место, новые друзья, новая жизнь, потому что жить в ней будет он старый. И это доказало его пребывание в Мармарис. Он встретил здесь прекрасных людей, даже любовь, но все это его ползущие по земле ободранные крылья не залечило, не помогло отрастить взамен новые, потому что стоило Феликсу наложить очередную заплатку, то прошлое всплывало, и вместо заплатки зияла новая дыра. Феликс не только сам не воскрес, он еще умудрился тащить на дно и всех, кто приближался. Он грязный, вдоль и поперек испачканный болью, а люди, окружающие его, не должны пачкаться, не должны даже чувствовать ее смрадный запах, ведь это отягащает их жизнь. Феликс обречен таскать эти руины себя везде, куда бы ни пошел, и показывать их всем, кто захочет стать ближе, чем стоило бы, пора это уже принять. Он больше не хочет возвращаться в жизнь с заминированным мозгом, когда как каждая мина взрывается в течении дня, а за ночь в нем новые закапывают. Это не меняется и не лечится, а Хенджина он слишком любит, чтобы обременять его собой. Он поворачивается на бок, улыбается темноте. Темнота всегда была другом, окутывала его в те страшные ночи, когда после ухода Криса он зарывался под одеяло и мечтал, что она станет вечной. Зачем ему скрываться от той, кто его не пугает? Но это чертово мерцание все ярче и уже доставляет глазам режущую боль. Хенджину будет хорошо без него, он вернется к обязанностям, к обычной жизни и забудет его. Таков закон жизни — забывают всех, на месте сорванного цветка вырастает новый намного красивее, и это время Феликса уходить. И если он все-таки умирает, то пусть все его не прожитое счастливое время перейдет Хенджину. Стоит даже про себя произнести имя альфы, как он улыбается. Пусть Хенджин будет счастливым за них обоих, пусть не знает бед и радуется каждому дню, потому что это, наверное, и есть любовь, когда на пороге смерти вместо того, чтобы молить о спасении, человек молит о счастье тому, кому отдал свое сердце. Феликсу и правда не страшно, он уже выбрал остаться, мысленно попрощался с тем, чье одно присутствие делало его прибывание на земле терпимым, но теперь этот чертов свет мигает, вспыхивает в голове, и каждый прошлый осколок дробится еще на несколько. Феликс снова начинает поддаваться, фантазирует, представляет. Он совершает одну и ту же ошибку в который раз, снова позволяет себе расслабиться, на миг представить, что у него все еще есть шанс. Он ведь и раньше это делал, он представлял, говорил себе «а вдруг» и обжигался. Но картинки того, что никогда не будет — никуда не уходят, дурманят разум, заставляют смотреть на них, и он закрывает ладонями лицо. Не помогает, потому что Феликс впервые не представляет, а вспоминает совсем свежее прошлое. Он вспоминает то единственное утро, когда Хенджин встал не раньше его, когда спал рядом, а омега, открыв глаза, любовался им. Он вспоминает тех, так и не сдохших бабочек в животе, которые пускались в бешеный пляс, когда альфа обнимал его, когда во время прогулки касался его руки, нарезал для него мясо, накрывал пиджаком. Как он при любой опасности выступал вперед и прятал омегу за собой. Он вспоминает и сам не замечает как улыбается. Он не поплавал с ним, не полетел смотреть дальние страны, не заплел его волосы, не вышел с ним на ринг, не родил ему ребенка...

Свет в его голове взрывается, Феликс вздрагивает из-за обрушившегося на него осознания, приподнимается на локтях и начинает ползти. Ему еще, оказывается, столько надо сделать, столько рассказать, узнать, а главное взять на руки их малыша и показать ему куда лучший мир, чем видел он сам.

Феликс открывает глаза в комнате с белым потолком, сразу ищет Хенджина, но вокруг только люди в белых халатах. Феликс не знает почему, но белый сейчас пугает его куда больше черного, из которого он еле выбрался.

— С возвращением, — улыбается растерянному омеге полный мужчина лет пятидесяти, но улыбка у него слишком фальшивая.

— Я хочу... — с трудом разлепляет губы Феликс. — Как ребенок?

Доктору и отвечать не надо, потому что Феликс видит все в его глазах и убеждается в своих подозрениях, когда мужчина берет его за руку, когда ищет слова, повторяет сценарий всех, кто вынужден объявить плохую новость. Напрасно Феликс выкарабкался, напрасно не взял ее протянутую руку, не поверил ей, хотя она пыталась спасти его от чудовищной новости.<i> «Мне не сделать больнее, после такого больше никогда»,</i> — Феликс отворачивается к стене, лицо уродует гримаса боли. Надежда не успела даже толком вспыхнуть, как сразу же погасла, обрекла износившуюся душу на вечную темноту. Только теперь в этой темноте, которая всегда была его спасением, Феликсу больше не обрести покоя, потому что там с ним отныне так и не появившаяся на свет душа. Феликс его никогда больше не подержит, не познакомит с отцом, который так сильно его ждал, даже гардероб уже собрал. Он зарывается лицом в подушку, приглушено воет. Хенджин ведь и комнату для малыша начал готовить, а Феликс должен был придумать ему имя и придумал, но называть им ему больше некого. Если бы родился мальчик, то Феликс назвал бы его Арес, а если бы девочка — Ассоль. Хенджину бы имена понравились, он ведь сам доверил омеге этот вопрос, а теперь Феликс должен будет сказать ему, что ребенка нет. Что ни Арес, ни Ассоль не родятся. Феликс не просто лишился надежды, он лишил и Хенджина ее.

— Я позову господина Хвана, — вырывает омегу из топящих его в болоте отчаяния мыслей голос врача.

— Не надо, — Феликс срывается вперед, хватает его за руку и смотрит с мольбой. — Прошу вас, не зовите его, я не хочу его видеть.

Только не Хенджин. Феликс самое большое разочарование для себя, а в его глазах этого не выдержит. Феликс медленно поднимает руку, прикладывает ее к животу и снова всхлипывает. Он внезапно чувствует себя совершенно пустым и горько усмехается своим мыслям — он так мало успел побыть кому-то домом и вернулся туда, откуда и вышел — в пустоту. Феликс всегда стоял на краю обрыва и был готов спрыгнуть в любой момент, но их с Хенджином ребенок мог бы стать тем, кого бы он приводил себе как причину остаться, каждый раз готовясь сделать шаг. Сама жизнь не хочет оставить его на этой стороне, так как Феликсу остаться? Наверное, это правда. Наверное, в мире и правда есть люди, которым счастье не положено. Такие люди бесцельно слоняются по земле, накапливая боль, но надеятся, поэтому до определенного возраста все-таки доживают и, более того, от основной массы почти не отличаются. Потом, с годами не реализованных надежд, они теряют способность верить в хорошее, и тогда они начинают сразу бросаться в глаза и получают новые имена: психопат, самоубийца, слабак. Феликс счастья не заслужил, но и новое имя себе еще не выбрал.

Хенджин, услышав, что омега пришел в себя, сразу срывается к двери в его палату, но сталкивается с вросшим в пол доктором.

— Господин Хван, он не готов принимать посетителей, — мнется мужчина, который прекрасно осознает, кому именно он преградил путь.

— Что за бред? — отодвигает в сторону доктора Хенджин и, несмотря на попытки Минхо его остановить, влетает в палату. Феликс, еще услышав его голос, собрался в комок и начал содрогаться от рыданий, а сейчас смотрит на него сквозь пелену слез и одними губами просит уйти. Феликс истощен у него даже нет сил на то, чтобы хотя бы попробовать притворяться, достать свою маску, а не распадаться на загнивающие ошметки плоти, которую больше никакими нитями не залатать.

— Я не хочу уходить, — не решается подойти ближе альфа из-за сломанного вида омеги. — Прошу, Феликс, мы пройдем через это вместе, мы справимся...

— Уходи, — вырывается из Феликса с громким плачем. — Пожалуйста, уходи, — крики становятся все громче, Хенджин не отступает, вместо шага назад делает шаг вперед и замирает, обхваченный поперек Минхо.

— Почему ты не слышишь, что я люблю тебя? — срывается с губ альфы, но на стене боли между ними ни единой трещины.

— Пойдем, — настаивает удерживающий его в железных тисках друг, но не эта причина, почему альфа сдается. Феликс смотрит на него со страхом, почти с таким же, с каким рассказывал ему о Кристофере, и Хенджин сдается. Он пятится назад к двери, не сводит взгляда с парня и только после того, как дверь перед ним захлопывается, его лицо искажает гримаса боли.

— Потом ты обязательно с ним поговоришь, он только пережил нападение, потерял ребенка, пожалуйста, пойми его, — просит Минхо, усаживая его на скамью.

— Мы потеряли ребенка, — смотрит на него Хенджин, у которого от напряжения дрожит челюсть. Там, за этой стеной, лежит весь его смысл, который не хочет его видеть, и боль Хенджина теперь умножена на два. — Это был наш ребенок, и я хочу быть с ним, хочу, чтобы и он был со мной, потому что мне тоже тяжело.

«Тяжело» — одно слово из шести букв, которое должно уместить в себе и передать весь спектр чувств, которые испытал отец, потерявший ребенка. Хенджин знает, что его боль рядом с болью Феликса ничтожна, но омега кажется сильнее, ведь он все эти годы держится, а альфа через каждый шаг на землю лечь хочет. Он продолжает сидеть, уткнувшись взглядом в свои руки, которые их ни в чем не виноватого, но заплатившего жизнью малыша не возьмут, и думает, почему он сам себе их не отрубил. Хенджин говорит «мне тоже тяжело», но вкладывает в это «я умираю, но никак не умру» и не знает, что участь лучшего друга читать по глазам, и Минхо умирает с ним.

— Я виноват, — проглатывает раздирающий горло ком Хван. — Я должен был сразу же убить этого подонка.

— Ты поступил правильно, как бы сейчас это ужасно ни звучало, — тихо говорит Минхо. — Ты мудрый правитель, Хенджин. Ты думал о жертвах, ты знал, что много людей погибнет, пока ты получишь его голову. Именно поэтому я с тобой, поэтому восхищаюсь. Ты сделал все верно.

— Мое правильное решение забрало как жертву моего ребенка и омегу, который после такого может и не оправиться, — с горечью отвечает Хенджин.

— Хенджин, — остановившаяся в стороне Мия, наконец-то, подходит, — не вини себя за то, чего нельзя было допустить.

— Я думал, что потерял его, — прикрывает веки альфа. — Я скорблю о нашем ребенке, я очень сильно скорблю, у меня еще даже не было времени его оплакивать, но Феликс мне важнее, — он поднимается, снова подходит к двери прислоняется к ней лбом, обхватывает ручку, но не крутит. — Я боюсь, что он решит, что это не так. Он все время повторял, что нужен мне из-за ребенка, и я сам виноват, я сам довел до этого. Но это не так, — поворачивается к друзьям. — Когда-то было так. Я хочу быть с ним.

— Ему нужно время, — кладет руку на его плечо Мия. — Не дави на него, и он сам тебя позовет.

— Я на это надеюсь, — разбито улыбается Хенджин. — А пока, — он внимательно смотрит на друзей, и взгляд его меняется на режущий, — я пойду за головой этого подонка. Я вернусь к моему омеге, выполнив обещание. Я заставлю Кристофера Ли ответить за все, а ты, — смотрит он на Мию, — следи за Феликсом, он должен быть в безопасности.

<center><b>***</b></center>

— Почему ты не хочешь его видеть? — Мия подходит к койке, на которой лежит уставившийся стеклянным взглядом в окно Феликс.

— Я выдерживаю твою жалость, я выдержу жалость всего населения планеты, но его не выдержу, я не справлюсь, — поворачивается на спину омега, голова которого болит из-за раны. — Я больше не могу.

— Ты же понимаешь, что вас давно связывает не ребенок, — кладет руку на его бледную ладонь девушка.

— Я понимаю, что из меня человек больше не получится, а тащить и его за собой в этот мрак я отказываюсь, — Феликс сам поражается, что голос ни разу не дрогнул. — Он не заслужил, Мия. Он хороший человек, кто бы и что бы про него не говорил. Он заслуживает только хорошее, а я — ошибка системы, расходный материал, пиявка, присосавшаяся к жизни, но ни его кровь, ни вашу я больше сосать не буду.

— Ты здесь, ты любим, мы твои друзья, и мы справимся, — гладит его руку девушка, в глазах которой стоят слезы. — Ты должен понимать, что ты не один, Феликс. Мы вместе.

— Почему? — смотрит на нее омега. — Почему вы со мной? Зачем ты слушаешь мое нытье? Зачем Хенджину омега, который с самого появления в Мармарисе несет ему только беды?

— Потому что мы любим тебя, — тихо говорит Мия.

— К черту такую любовь, когда из-за одного человека страдают столькие. Я только и делаю, что приношу горе и не только себе, а всем окружающим, — утирает слезы парень, но щеки снова мокрые. — Мармарис на грани войны из-за меня. Из-за меня в той аварии погиб человек. Я не уберег ребенка. Какие еще причины тебе нужны, чтобы понять, насколько сильно я ненавижу себя? Умоляю, пусть он не приходит, прошу тебя, не дай мне пройти через это. Я не выдержу.

— У тебя было сотрясения, порезы уже заживают, скоро тебя выпишут, и вы все равно столкнетесь, — непонимающе смотрит на него девушка.

— Этого не будет, — прячет глаза омега.

— О чем ты?

— Хотя я и был против, но мне дали шанс на жизнь, и в этот раз я ошибок совершать не буду, — серьезно говорит парень. — Я хочу наконец-то зажить по-настоящему, без всего этого. Хочу обрести свободу и жизнь, о которой мечтаю. Хочу оставить все в прошлом.

— И даже нас? — удивленно смотрит на него Мия.

— Иначе у меня не получится, — протягивает ей руку Феликс, и та садится на койку рядом. — Я должен навсегда закрыть дверь в прошлое. Может, когда-нибудь я буду готов вернуться в него, но сейчас мне нужно остаться одному. Если я встречусь с ним, я сломаюсь. Я не выдержу, Мия. Мармарис должен стать моим прошлым как и Кале.

— Ты ведь можешь начать эту жизнь и здесь? — приподнявшись, смотрит на него девушка. — Ты можешь съехать от него, я помогу с работой, ты начнешь...

— Не могу, тут как и в Кале слишком много моего прошлого, — перебивает ее Феликс. — Неужели я мало страдал? Неужели дорогие мне люди мало страдали? — внимательно смотрит на нее. — Ты должна мне помочь, потому что все, о чем я думаю — это самоубийство. Я придумал идею сойти с радаров, только чтобы не убить себя, я так пытаюсь выжить. Может, я погибну, только оказавшись за границей, а может я наконец-то заживу. Но ты мой друг, какого у меня никогда не было, поэтому прошу, помоги мне.

— А как же он? Думаешь, ты его так быстро забудешь? Думаешь, это возможно? — горько улыбается Мия. — В любое новое место вы переезжаете вместе, он просто сидит внутри.

— Я и не думаю, что смогу его забыть, но я знаю, что так будет лучше, — прикрывает веки омега. — Знаю, что и ему тоже. Я хочу встать на ноги, хочу собрать себя, а потом, возможно, я смогу смотреть ему в глаза, не чувствуя себя жалким. Сейчас я не готов даже находиться в одной комнате с ним.

<center><b>***</b></center>
Хенджин не успевает ничего предпринять, потому что утром понедельника Кале нарушает статус кво, нападает на Мармарис и одновременно атакует и с суши, и с моря. Чонин объявляет срочную мобилизацию, а Хенджин отправляется к своим людям, чтобы лично руководить отражением атак и обороной. Бои в основном идут на море, Хенджин на Иос и не целится, но Кристофер берет на прицел именно город. Хенджин запрещает Чонину обращаться к медиаторам и объявляет, что это будет последняя война.

— Медиаторы будут сотрясать воздух, тянуть неделями и месяцами свой никому не нужный переговорный процесс, а мой народ и мои люди будут гибнуть. Все наши силы должны быть направлены на оборону и защиту населения. Чем тратить ресурсы и время на толстосумов, сидящих у себя в безопасности и разглагольствующих о недопустимости нарушения международного права, я все это направлю на то, чтобы уничтожить чудовище, которое жаждет нашей крови. А ты будешь защищать народ, — объявил Чонину Хенджин до того, как отправился в море. В тот же день с первым разрушенным в Мармарисе зданием Хенджин сам лично позвонил Уену.

— Мои люди еще не начали воевать, но клянусь тебе, я на грани того, чтобы потерять все человеческое, и если ты не остановишь своего безумца сына я уничтожу Иос, — твердо говорит Хван. — Я вырою братскую могилу всем его жителям вне зависимости от пола и возраста, потому что я оправдал себя в своих глазах, потому что не я агрессор, и не я пришел в ваши дома с пулеметными очередями. Или ты сдашь мне Кристофера Ли, или готовься оплакивать свой народ, потому что тебя я не убью, я заставлю тебя жить с руками в крови тех, кто ляжет за эту войну.

— Я не хотел войны, не такой, — отвечает явно подавленный происходящим Исом, — ты должен был сдаться перед нашей объединенной мощью, никакого бы кровопролития не было бы, но он поторопился, а у меня нет над ним контроля, он сорвался с цепи. Прошу, дай мне время, пойми, что нет в мире никого страшнее ослепленного властью безумца, который верит только в свою правду. Я не справлюсь с ним так быстро.

— Каждая следующая минута уносит жизни, — рычит Хенджин. — У тебя двадцать четыре часа, после которых я перейду с защиты на нападение, — объявляет альфа и вешает трубку.

<center><b>***</b></center>

Кристофер узнал, что Феликс выжил к утру того же дня. Он поднялся с колен, отдал пару приказов своим людям на море и, поехав в офис, объявил о начале военных действий. Кристофер представил все народу, как месть за десять часов назад потопленный круизный лайнер «Сандер», а несогласных с ним и смелых, чтобы об этом заговорить генералов, которые не видят смысла начала боевых действий, он поместил за решетку, объявив их предателями родины. Уен знает про то, что корабль потопил сын, а вовсе не силы Мармариса, но молчит, потому что уверен, что отправится за решетку следующим. Кристофер прекрасно знаком с психологией масс, умело управляет ослепленным жаждой мести народом и показывает ему только свою правду.

— Сегодня великий день, сегодня мы избавимся от проблемы, которой половина века, отомстим за кровь наших братьев и сестер и вернем Мармарис, — вещает с экранов всех телевизоров страны одетый в форму Верховного Главнокомандующего Кристофер. — Я обещаю, что мы победим, и вероломный враг пожалеет, что посмел напасть на наших граждан и так жестоко с ними расправиться. Мы никогда не нападали на мирное население, не ставили под угрозу жизнь гражданских, но Мармарис пересек черту. Они снова это сделали. На «Сандер» не было ни оружия, ни солдат, на нем были наши братья и сестры, которые вышли в море отдохнуть. Я не прощу себе, если оставлю их кровь неотомщенной. Вы себе этого не простите.

В этот раз Кристофер вернет Феликса, и плевать, если ради этого придется уничтожить не только Мармарис, но и Кале. Кристофер убежден, что цель оправдывает средства, а его цель стоит того, чтобы принести в жертву всех, кто стоит между ним и его братом. Кристофер любит Феликса с самого его рождения. Еще впервые увидев малыша, маленький альфа понял, что встретил того, с кем хотел бы провести всю жизнь. Кристофер даже себе тогда не мог объяснить эти странные чувства, но четко понимал, что с появления в его жизни Феликса, все остальное его интересовать перестало. Годы шли, чувства Кристофера к омеге становились все сильнее, и Феликс даже начал отвечать взаимностью. После первого «я тебя люблю» от Феликса Кристофер не спал двое суток. Он боялся, что если уснет, то когда проснется, это окажется сном. Кристофер, конечно же, четко понимал, что жениться на братьях нельзя, но даже это бы его не остановило, учитывая, что по крови они разные. И именно это — то, чего Кристофер никогда не поймет и не простит омеге. Почему Феликс его не принял, почему оттолкнул, узнав, что братья не могут быть вместе, если по сути они не братья? Феликс разбил ему сердце тогда. Кристофер во время их первого скандала поймал себя на мысли, что если все не исправится, если Феликс и правда от него уйдет, то он убьет и себя, и его. Для Кристофера нет жизни, в которой у него нет этого омеги. Феликс даже мысли не допускал, что у них что-то получится, но Кристофер слишком влюблен и продолжает оправдывать свою одержимость. В этот раз он даже готов посадить его на цепь до конца жизни. Он бросит к его ногам и Кале, и Мармарис, принесет в жертву население обоих государств, лишь бы Феликс был с ним, пусть омега этого и не ценит. Что еще больше убивает альфу в этом вопросе — это то, Феликс не уходит от Хенджина и забеременел от него. Кристофер и на это готов закрыть глаза, пусть только Феликс вернется к нему. Альфа искренне не понимает, что такого ужасного в его любви, тем более она все еще взаимна. Феликс точно любит его, он просто попал под влияние общества, начитался книжек, а тут еще встретил Хенджина и окончательно запутался. Кристофер ему все простит, забудет о прошлом и построит с ним новое будущее. Так ведь поступают любящие? Да, Кристофер вспыльчивый, он применял насилие, угрожал, он доставлял ему боль, но каждая отметина на его теле — это рана и на альфе, ведь, мучая его, он убивал и себя. Кристофер не мог по-другому, потому что боялся, потому что страх потерять омегу вышибал из него не только разум, но и все человеческое. Жаль, что Феликс так и не понял, что это все делалось ради них, ради их будущего. Феликс глупый ребенок, он пока многого не понимает, но Кристофер его воспитает, больше не расслабится, ведь он не доглядел, и омегу забрали из-под его носа. Это ведь тот же Феликс, который клялся быть всегда рядом и даже был готов умереть за него. Пусть сейчас Феликс зовет их отношения омерзительными, этим он ничего не меняет, только заставляет Кристофера причинять ему боль. Именно он в этом виноват. Кристофер бы пылинки с него сдувал, от всех защищал, но Феликс доводит до срывов и не успокаивается, пока альфа не пускает ему кровь, пока не заставляет сидеть в углу, захлебываясь слезами, из-за которых после того, как злость отпускала, Кристофер себя ненавидел. Для Кристофера Феликс не просто идеальный омега, с которым он хотел бы построить семью и провести остаток жизни. Феликс его огонь. Когда Кристофер уставал, он черпал силы, только находясь с ним рядом. Когда Кристоферу было больно, только прикосновения Феликса снимали эту боль. Когда дальше идти не хотелось, а жизнь начинала напоминать один сплошной фарс, Кристофер думал о нем и сразу понимал за что борется, ради чего держится. Никто в мире никогда не полюбит Феликса так, как любит его Кристофер. Это не обсуждается.

Уен с начала боевых действий мечется между офисом сына и своим кабинетом. Все попытки поговорить с Кристофером заканчиваются угрозами, а с последнего разговора альфу выводили телохранители сына. Уен даже через других на него повлиять не может, потому что у Кристофера преданная команда, все телеканалы и интернет контролируются его людьми, в свет выходит только выгодная ему информация. Народ, щедро скармливаемый лозунгами о возвращении территорий и свержении оккупантов, воодушевлен и всячески поддерживает обезумевшего правителя, слепо веря в правое дело.

<center><b>***</b></center>
Мармарис в отличие от Кале не марширует под военные песни, не проводит акции в поддержку военных сил и тем более не требует крови. Мармарис притих и в ожидании смотрит на своих правителей. Хенджин, оставив Чонина заниматься обороной, сам готовится к контратаке. Хенджин не может покинуть штаб и бросить своих людей даже на полчаса, но все его мысли рядом с Феликсом. Альфа очень хочет быть рядом с омегой, держать его за руку, помогать ему справляться с горем. Он успокаивает себя тем, что сделает все возможное и вернется к Феликсу победителем и с головой Кристофера, и так даже лучше. Иначе Хенджину лучше не подходить к омеге, даже не пытаться заговорить, потому что что бы не говорили другие, Хенджин все еще убежден, что виноват во всем он. Он должен был убить генерала Ли еще на той встрече, там же надо было выпустить в него весь магазин и развязать войну, ведь она и так началась. Если бы не Кристофер, не было бы войны, Феликс не прожил бы в аду, не попал бы в аварию, не потерял бы ребенка и не оттолкнул бы того, чье все нутро тянется только к нему. Но поздно уже думать обо всех «если» и «почему», сейчас Хенджину надо остановить войну, убить генерала и вернуться домой. Они построят с Феликсом новую жизнь, кирпичик за кирпичиком соберут свою крепость, через стены которой больше ни одно зло не просочится.

Хенджин слово держит, первый удар по Иосу происходит в полдень на второй день войны: ракета разрушает часть главного собора, начинается паника среди населения, которое лично вкушает «прелести» войны и, следовательно, боевой дух начинает улетучиваться. Жители Иоса прячутся в подвалах и бункерах, а самые смелые выходят на улицу и требуют начать переговорный процесс. Кристофер даже не задумывается об эвакуации населения, перекладывает все на своих помощников. Его интересует только Хенджин, а также он ищет лазейку для своих людей, чтобы они добрались до Феликса. Уен берет на себя эвакуацию, протрезвевшие от эйфории первых побед министры обращаются к Кристоферу с просьбой сесть за стол переговоров, а тот в ответ приказывает авиации Кале уничтожить два корабля противника. Хенджин слетает с катушек. Чонин пытается договориться с Кристофером, но тот перестает отвечать на запросы о переговорах. Хенджин в свою очередь запрещает соединять его с пытающимся дорваться до него Уеном, и уже на восьмой день войны половина Кале находится в руинах. Уен не может смотреть на разрушение родины и уже четко понимает, что Кале проиграл, но Кристофер словно ничего не видит, он все пытается прорваться в «белый» город и добраться до Феликса.

— Пора заканчивать, Кристофер, — подходит к раздающему приказы альфе Уен, которого еле впустили к сыну.

— Не начинай, старик, — отмахивается Кристофер. — Ты столько времени был у руля, но так ничего и не добился. Позволил этой шавке почувствовать себя кем-то значимым, но ничего, я переломаю его ноги и заставлю его молить о пощаде. Я верну наши земли, отомщу за наших братьев и сестер! — окружившие его солдаты громко поддерживают своего лидера.

— Прошу, сынок, одумайся, столько людей погибло. Мы не выиграем эту войну. Мармарис тоже не выиграет. Мы просто губим своих людей, — не сдается Уен, но Кристофер машет рукой, и мужчину выводят из полигона.

Уена увозят под конвоем в особняк, где альфа, сидя в гостиной, опустошает половину бутылки коньяка. Он не слушает, пытающуюся его успокоить супругу, которая сидит в слезах рядом, не смотрит телевизор, транслирующий последние события с передовой. Уен, скрестив пальцы под подбородком, полностью уходит в свои мысли, а когда поднимается на ноги, идет прямиком в свой кабинет. Он находит запись с приказом Кристофера уничтожить круизный лайнер и, прикрепив ее к письму, отправляет в оппозиционное издательство. Потом альфа возвращается в гостиную, целует супругу в лоб и, прихватив бутылку с остатками коньяка, выходит в сад. Кристофер будет сильно удивлен поступку отца, ведь он всю жизнь считал его ничтожеством и слабаком. Он прекрасно играл роль гордого сына на публике, но, оставшись наедине, не скрывал от Уена свое искреннее отношение. Кристофер убежден, что если бы альфа не был слабаком, то Мармарис давно бы был в составе Кале, «но что ожидать от того, кто даже в собственной семье не имеет права голоса», — любил повторять генерал. Уен и правда боится его, потому что есть во взглядах и действиях старшего сына нечто, что пугало альфу, даже когда Кристофер был еще подростком. С годами его страх только увеличился, ведь невозмутимость, с которой Кристофер принимал отражающиеся на судьбах десятков людей решения, поражала даже повидавшего многое на своем веку Уена. Больше Уен не боится, жаль только, что он так поздно поборол свой страх.

Не спящий из-за бомбежки Кале на рассвете замирает от переходящей из уст в уста новости, транслируемой уже всеми блогерами и мелкими СМИ. Кристоферу не удается скрыться, его арестовывают на пристани при попытке побега, но в ходе задержания он успевает ранить троих солдат. Кристофера размещают в городской тюрьме до суда, а временно исполняющий обязанности главы государства набирает главу Мармариса и объявляет о желании перейти к переговорам. Хенджин останавливает военные действия и дает добро Чонину на начало переговорного процесса. Спустя трое суток после окончания военных действий Хенджин провожает Чонина на переговоры, а сам вместе со своими парнями и Минхо выходит в море и ступает на сушу только через десять дней.

<center><b>***</b></center>

С Уена взяли подписку о невыезде, и в данный момент альфа сотрудничает со следствием. Сегодня утром экс глава Кале собирается впервые посетить находящегося под арестом сына. Супруга ехать с ним в тюрьму отказалась. По словам женщины, у нее больше нет сына по имени Кристофер. Сюзи, которая толком после побега Феликса не оправилась, снова слегла теперь уже из-за старшего, и Уен серьезно переживает, что она может так и не встать.

В тюрьме Уена провожают в комнату для переговоров, где за прозрачной перегородкой его уже ждет сын. Альфа поднимает трубку устройства для ведения переговоров и ждет, когда Кристофер сделает то же самое.

— Как ты мог, отец? — смотрит прямо в глаза Кристофер, и Уену хочется отвернуться. Лицо Кристофера осунулось, у него недельная щетина, как сказали Уену, он уже третий день как отказывается от пищи.

— Ты не оставил мне выбора, сынок, — Уен и сам резко постарел за эти дни, и если бы не таблетки, которыми его пичкает доктор, то, может, давно бы уже ушел на покой.

— Они забрали Ликси, — взгляд Кристофера тускнеет. — Они забрали его, и никто из вас даже не попытался его вернуть. Неужели Феликс не стоил того, чтобы за него бороться? Неужели я должен был оставить его в логове врага?

— Сынок, он сам выбрал эту жизнь, он сам захотел быть там и предал родину...

— Нет, отец, нет, — качает головой Кристофер. — Он ничего не предавал, он был заложником.

— О чем ты говоришь? — нахмурившись смотрит на него альфа. — Феликс был в сговоре с Морским волком и предал нас.

— Этот подонок похитил его, потому что хотел наследника, он держал его в плену, накачал наркотиками, поверь, иначе Ликси бы там и минуты не провел, — уверенно говорит Кристофер.

— Ты ошибаешься, сынок, Феликс дал четко понять на той встрече, что не хочет иметь с нами ничего общего, что он там добровольно, — отвечает отец.

— С вами он и не хотел! — бьет по перегородке Кристофер, и Уен просит подошедшую охрану не реагировать. — Он хотел вернуться ко мне. Меня он любил, но не вас, — убеждает себя альфа.

— Прошу, не надо об этом, мы еле оправились, все еще пытаемся забыть тот ад, через который пришлось пройти вам обоим, но не можем, — дрогнувшим голосом просит Уен. — Это наше с твоей мамой наказание, ведь если бы мы вовремя занялись тобой, то ничего бы не случилось. Я должен был тебя лечить, а не ждать, что твое поведение само исправится, и в итоге я породил чудовище. Это я погубил стольких людей, а главное собственного ребенка, который выбрал быть с врагом, чем со своей семьей.

— Ты не понимаешь, отец, — рычит Кристофер, — я люблю его. Я всегда его любил, никто никогда не полюбит моего Ликси, как я. Он был моим всем, а Хван Хенджин меня его лишил. Он забрал мое счастье. Я убью его. И я заберу Ликси обратно.

— Ликси сам ушел! — теперь очередь Уена срываться. — Он сбежал от тебя. Смирись уже!

— Неправда, — кричит Кристофер на отца и подскакивает, но руки пристегнуты к столу, и он вновь опускается на стул. — Ликси тоже меня любил. Любит. Ему просто промыли мозги, я это точно знаю.

— Он никогда тебя не любил, он тебя боялся, как и мы все, — с горечью улыбается Уен. — Прости сынок, но тебя нельзя любить. Ты уничтожил жизнь собственного брата, из-за тебя погибло столько людей, а я трус и слепец. Я отказывался верить в это до последнего, только война открыла мне глаза. Ты чуть не погубил свой народ из-за своей одержимости, а я сомневался, что ты можешь поступить так с одним человеком. Он стрелял в тебя не просто так. Он, оказывается, и правда желал твоей смерти. Мой бедный Ликси, — прикрывает ладонью дрожащую челюсть альфа. — Но все кончено, ты останешься за решеткой, а я обречен на мучения при жизни, и мне эту ношу нести.

— Это жестоко, отец, слишком жестоко, — взгляд Кристофера бегает по лицу мужчины. — Я не хотел, я ничего плохого бы не сделал, мне просто нужно... — осекается, мысленно переносится куда-то в другое место. — Я просто хотел быть с ним. Вы не дали нам быть вместе. Я не жалею о войне, я бы сам уничтожил этот город, потому что они надоумили Феликса, они назвали наши отношения омерзительными, а он же доверчивый, он сразу это принял.

— Ты болен, сынок, — устало говорит мужчина. — Самое страшное, что ты этого не осознаешь и настолько сильно убежден в своей правоте, что тебя не переубедить. Пора тебе уже принять, что твои больные чувства не взаимны. Ты разрушаешь все, к чему прикасаешься.

— Неправда. Себя разрушить я не могу, — опускает глаза альфа. — А мама? Она придет? — с надеждой спрашивает Кристофер.

— Думаешь, она тебя спасет? Что, как и всегда, поддастся твоим сладким речам? К тебе больше никто не придет, — встает на ноги Уен и несмотря, на мольбы Кристофера вернуться, даже не оборачивается.

Кристофер Ли повесился тем же вечером у себя в камере, обмотав вокруг шеи порванную на лоскутки простынь. После неудачной попытки самоубийства его поместили в местную психиатрическую клинику.

Сердце матери после новости о попытке самоубийства все-таки не выдержало, и Сюзи, убедив мужа, что ей уже лучше, поехала увидеться со старшим сыном. Сюзи решила начать с него, а потом увидеться с Феликсом и попробовать вымолить у него прощение за то, что так и не смогла стать ему хорошей матерью. Уен с Хенджином пока так и не смог связаться, но очень надеется поговорить с альфой о возможности увидеть Феликса, которому родители как минимум должны извинения. Сюзи не удается поговорить с Кристофером, потому что альфа все время молчит, будто бы даже не узнает мать. Женщина в слезах покидает его палату, решив попробовать прийти снова через пару дней. Как бы Кристофер не был виноват и чего бы не натворил, ей очень тяжело смотреть на сына, в глазах которого нет никакой осознанности. Наблюдающий его врач уже говорил Уену, что у Кристофера серьезные психологические проблемы, а, значит, суд признает его невменяемым, и альфа проведет в клинике еще немало лет, если не всю жизнь.

<center><b>***</b></center>

Кристофер не знает, сколько времени он сидит в этой нагоняющей тоску серой комнате и различает время суток только по лучам солнца, пробивающимся в маленькое окошко наверху. Но Кристофер не падает духом, он ведь уверен, что все это временно, и если ему нужно немного пожертвовать своей свободой, чтобы добраться до Феликса, он это сделает. Дверь в комнату Кристофера открывается, он даже не оборачивается, знает, что санитары принесли таблетки, которые он должен выпить до приема пищи.

— Неплохо ты устроился.

Кристофер не двигается, будто бы даже не удивлен слышать голос того, кого меньше всех ждал в Кале, и продолжает изучать пустым взглядом стену. Хенджин, который одет в форму санитара, становится прямо перед ним, закрывает ему обзор, заставляет смотреть на себя.

— То, что ты психопат я всегда знал, но знаешь ли в чем загвоздка, — нагнувшись, впивается острым взглядом в его непоколебимое лицо альфа, — психопат очень редко признает себя таковым.

На миг на дне карих глаз Кристофера что-то мелькает, и снова стеклянный взгляд, смотрящий будто бы сквозь.

— Я знаю таких, как ты, — выпрямившись, продолжает Хенджин, — ты же не успокоишься пока своего не добьешься. Я и сам такой, я тоже не успокоюсь, поэтому я здесь. Феликс — мой омега, и его безопасность мой долг. Больше никто не посмеет нанести вред ему. Я не позволю, — твердо говорит альфа. — Помнишь, что я тебе обещал той ночью? Никакого трибунала. Никакой психушки, хотя признаюсь, ты это ловко придумал, — скалится. — Остальным твое поведение странным не показалось, продолжай пудрить мозги всей стране, но меня не проведешь. Ты прикинулся психом, даже подстроил сцену с самоубийством, чтобы не отправиться на виселицу, а в душе над всеми смеешься. Правда ведь? — обхватывает ладонями его лицо Хенджин, и кривая улыбка расползается на лице Кристофера.

— Нападешь на безоружного? — вкрадчиво спрашивает генерал.

— Я больше не позволю тебе причинить ему боль. Более того, твоя смерть не стоит того, чтобы Мармарис снова стоял на пороге войны, — отпускает его Хенджин. — Как сказал мой друг, я мудрый правитель, поэтому и поступлю мудро, — усмехается на прощание альфа и выходит за дверь.

Утром Уену звонят из клиники с плохими новостями. Кристофера нашли повешенным на собственной койке. Кале убежден, что тронувшийся умом бывший правитель повесился, а правду знают только сами исполнители и Хван Хенджин, который и заказал смерть генерала. Прибыв в Мармарис после тяжелого путешествия в Кале, Хенджин сразу же приказывает шоферу мчаться в особняк. Наконец-то альфа увидит того, из-за кого и боролся и к кому стремился. Наконец-то он сможет сказать Феликсу, что ему больше нечего бояться, и вновь согреется об огонь в его глазах. Хенджин влетает в особняк вместе с Минхо, бежит сперва через кухню в сад, но омеги там нет. Альфа поднимается наверх и замирает у двери в спальню. Хенджин уже знает, что омеги за ней нет, но все равно открывает ее и входит внутрь. Все так, как и было в их последнюю ночь — в комнату будто бы никто не заходил. Хенджин поднимает с кровати сложенную футболку и подносит к носу. Сирень теперь любимый цветок альфы, и он точно должен попросить садовника посадить кусты сирени. Он оставляет футболку на постели, идет обратно к двери, и замирает, заметив сложенные друг на друга коробки с подарками для малыша. Под веками нестерпимо жжется, Хенджину хочется подойти к ним, распаковать каждую коробочку, посмотреть на ползунки и маечки, которые их малыш уже никогда не оденет, но нельзя. Хенджина уважают и его силы боятся все страшные люди в этой части света, но прямо сейчас он самый слабый человек во вселенной, потому что один взгляд на эти коробки, и весь его каркас крошится. Оказывается, так мало он был по настоящему счастлив, и жаль, что прошлого уже не вернуть. Хенджин с горечью осознает, что как раньше у них с Феликсом уже не будет, ведь между ними навсегда останется память о том, кого они так рано потеряли. Он выходит за дверь, бежит от коробок, вскрывших свежие раны, и спустившись, смотрит на вошедшую в дом Мию.

— Где он? — идет к девушке альфа, и та даже отступает из-за его напора.

— Уехал, — Мия прячет взгляд.

— Куда? Зачем? — хмурится Хенджин, но не дает пока плохим мыслям оккупировать его голову.

— Он не вернулся сюда с больницы, — еле слышно говорит Мия, Хенджин жалеет, что спросил.

— Ты знаешь, где он, — наступает на девушку разъяренный альфа. У Хенджина выражение лица за мгновение поменялось, и Мие впервые так страшно рядом с тем, кого она всегда называла братом. — Скажи мне, где он! — встряхивает ее за плечи Хенджин, но между ними вырастает Минхо и заводит Мию за себя. — Она знает, где он и не говорит! — зло смотрит на друга Хван.

— Я не знаю, — всхлипывает Мия, прячась за Минхо.

— Как ты могла скрыть это от меня? Зачем ты обманывала меня? Зачем лгала, что он здесь и в безопасности? — еле сдерживает ярость альфа.

— Он и мой друг тоже! — прикрывает лицо Мия. — Я не могла удержать его насильно.

— Он не мог уйти, — уже тихо говорит Хенджин, заметив, как напугал девушку. — Ты не должна была его отпускать, ведь он может быть в беде. Может ему и есть нечего?

— Я дала ему деньги, — несмело подходит к альфе девушка. — Помогла чем могла. Дай ему время, Хенджин, пожалуйста. Он еще даст о себе знать, — девушка достает из сумочки сложенную бумагу и передает мужчине. — Он просил передать тебе в руки.

Хенджин хватает бумажку и жадно пробегается по ней глазами:

«Ты, наверное, будешь злиться на меня. Это ожидаемо. Только на Мию не злись, я бы все равно ушел. Ты думаешь, я сбежал от тебя? Ошибаешься. Я сбежал от себя рядом с тобой, Хенджин. Я говорил тебе, что люблю твое имя? Я часто произносил и произношу его, когда мне страшно, когда больно. Даже произнося его про себя, мне становится легче.

Письмо будет коротким, у меня мало времени. Мне надо исчезнуть, пока творится этот ад с беженцами, потом я не думаю, что меня выпустят из Мармариса. Я убежден, что любовь должна приносить радость и счастье, Хенджин, а я принес столько проблем, и если бы только тебе. Из-за меня погибли люди, и ты можешь сказать, что виноват мой брат, но я себя оправдывать не могу. Ты часто спрашивал у меня, почему я такой злой и грубый, почему я так сильно ненавижу людей и все время пытаюсь их уколоть. Ты бы не говорил этого, если бы знал, как сильно я ненавижу самого себя. Что моя ненависть к людям, когда главный ее объект я сам? Это не изменится, только становится хуже. Сейчас я ненавижу себя за то, что поверил в судьбу, за то, что посмел надеяться на хороший исход и навредил тому, кого люблю. Я не могу тебя подождать, не могу попробовать поговорить, и да, мне легче сбежать, потому что я не вынесу твой сломленный после всего случившегося взгляд, не вынесу твоего «мы справимся», потому что я не справлюсь. Я не смог уберечь нашего ребенка, Хенджин, и его смерть на моей совести, а не на твоей или Кристофера. Все потому, что я позволил себе думать, что заслуживаю всего того, что хотят большинство. Я почему-то решил, что и мне можно получить любовь, отношения, даже родить ребенка. Я ошибался, но больше это не повторится. Я вспомнил, что я приношу людям только боль. Иронично, что раньше я был убежден, что боль — это моя участь. Я люблю тебя, Морской волк. Люблю так, как никто никогда не любил ни на суше, ни на море, но моя любовь безопасна на расстоянии, поэтому умоляю, не ищи меня. Береги себя, пожалуйста, и прости меня. Твой Белла».

Хенджин пару минут так и сидит, уставившись в письмо, а потом убирает его в карман и, встав на ноги, идет на выход.

— Как ты могла так поступить? — спрашивает Минхо у Мии, стоит Хвану выйти за дверь.

— Он страдал, Минхо, — облизывает соленые губы девушка. — Я не хочу, чтобы он жил рядом с тем, кого любит, и с кем быть не может из-за всего того, что случилось. Он сам себе это запрещает. Он себя так наказывает.

— Лучше бы он имел возможность хотя бы видеть его, чем так. Это бы помогло ему быстрее справиться, — криво улыбается Минхо.

— Тебе не понять, каково это находиться рядом с тем, с кем быть не можешь, — уводит взгляд девушка.

— Я это лучше всех понимаю, — с грустью отвечает альфа.

Хенджин выходит на лестницу к скулящему Азуру и опускается на ступеньки. Он треплет пса за ухом, чувствует, как письмо жжет бедро. Хенджин сперва винит себя, что не доглядел, потом Мию, что отпустила, и в итоге приходит к мнению, что поздно искать виноватых. Да, он не говорил ему «люблю», но все последнее время, что они проводили вместе, он показывал это каждым жестом, доказывал взглядами. Хенджин не считает Феликса виноватым, виноват только его отец, руководство страны — все, кто знал об одержимости Кристофера и дал ему должность. Феликс просто жертва. Хенджин понимает, что он сбежал, потому что ему нужно время, потому что потерять ребенка ужасная трагедия, но пусть и Феликс поймет, что альфа не будет строить из себя обиженного и точно не будет послушным. Хенджин не собирается сидеть сложа руки. Более того, он не собирается оставлять Феликса одного в этой тяжелой борьбе с самим собой. Если первым их настигло горе, то они с ним справятся и обязательно еще ощутят и радость. Хенджин найдет своего омегу и вернет его домой. Если ради этого ему придется встать на колени — он встанет, потому что Феликс его первая и единственная любовь. Потому что его раны он готов зализывать хоть всю жизнь, лишь бы иметь возможность держать его за руку.

— Поговори с моими парнями за Мармарисом, тем более пока никто не разошелся. Пусть ищут его и на суше, и на море. Я не вернусь в этот дом, пока мой омега не будет ждать меня в нем, — поворачивается альфа к подошедшему Минхо. — И еще, распорядись, чтобы все детские вещи и игрушки вынесли. Мой главный ребенок скитается в одиночестве где-то, но он вернется в этот особняк, и я не хочу, чтобы он их видел, — Хенджин идет к гелендевагену.

Азур срывается за хозяином, и Минхо наблюдает за тем, как Хенджин, открыв дверцу, ждет, пока пес запрыгнет в автомобиль. Автомобиль скрывается за воротами, а Минхо, подозвав экономку, просит отпустить персонал на неопределенный срок. Хенджин забрал Азура, значит, он слово сдержит и сюда не вернется. Минхо достает рацию и, на ходу раздавая указания, возвращается в гостиную к Мие.

— Мы с тобой еще поговорим, — подходит альфа к придавленной к креслу тяжестью последних событий девушке. — Но сперва я отвезу тебя поесть, и ты расскажешь мне все, что помогло бы нам найти Феликса.