Мармарис

Приехав в особняк после прогулки на корабле, Феликс сразу идет к себе и, громко хлопнув дверью, дает знать, что хочет остаться один. Хенджин спорить и не собирается, он тяжело опускается в кресло в гостиной и, продолжая массировать лоб, уходит в думы. Хенджин Феликсу о звонке Криса не сказал, более того, и не собирается. У него в голове каша из мыслей, ему нужно срочно все обдумать, подготовиться к конфликту и в то же время попробовать всяческими путями от него уйти. Слова Криса о Феликсе сейчас не то, на чем стоило бы концентрироваться, но что самое удивительное в этой ситуации — это то, что Хенджин не злится. Да, он расстроен, но не из-за того, что у них с Феликсом не будет ребенка, хотя это означает, что у него вообще не будет своих детей, а из-за того, что омега ему ничего не рассказал. Альфа понимает, что изначально искренность между ними не предполагалась, но сейчас, спустя столько времени, проведенного вместе, Феликс по-прежнему молчит. А ведь у него был повод рассказать правду на корабле до звонка Кристофера. Неужели Феликс молчит, потому что и правда им пользуется? С другой стороны, если это все-таки правда, то такое долго скрывать не получится, в конце концов, они постоянно занимаются сексом, не предохраняясь, и это логично, что у альфы могут возникнуть вопросы. Что-то здесь не так, и Хенджин это прекрасно понимает, но в то же время он впервые так остро чувствует обиду, что, в свою очередь, прекрасно показывает, что Феликс ему не безразличен. Хенджин стаскивает с себя рубашку, снова идет к бару, наливает коньяк, вкуса которого не чувствует, и опускается на диван. Впереди целая ночь, чтобы дать сомнениям изгрызть себя, а также дать шанс этому новому чувству, зародившемуся в нем, защитить от них Феликса.

Феликс плохо спит, постоянно ворочается и не может прогнать мысли, не дающие ему нормально уснуть. За какие-то пару минут на корабле он успел почувствовать и абсолютное счастье, и горькое разочарование. Так бы хотелось, чтобы Хенджин на этом и остановился, чтобы дальше предложения не продолжал, и дал бы Феликсу еще немного порадоваться, потому что это новое чувство наполнило омегу невероятной силой, которую сразу же высосала истинная цель альфы. Хотя, может, это и к лучшему, что все сложилось именно так, может, жизнь сама защищает Феликса от грядущей боли, а он ведь в ней утонет. Хенджину нельзя его любить, потому что Феликс разобьет ему сердце, потому что альфа рано или поздно узнает, насколько он омерзительный, и даже смотреть на него не сможет. Хенджину нельзя любить Феликса, потому что с его нелюбовью омеге легче смириться, он с этим чувством породнился, считает своим, ведь что он знает о любви, если к нему ее никогда не было.

Утром Феликс удивляется, застав на кухне за столом наспех завтракающего альфу, коротко здоровается с ним и идет к кофе машине. Хенджин в другом костюме, пиджак висит на спинке стула, рукава серой рубашки закатаны, волосы все еще влажные. Он вроде недавно из душа, пахнет свежестью, но лицо у него помятое, а в глазах вековая усталость. Феликс с трудом давит острое чувство подойти, причесать его волосы пальцами, оставить легкий поцелуй на его щеке и просто обнять.

— Когда ты был у врача? — внезапно спрашивает Хенджин, пока омега достает чашку, и у омеги желание подарить ласку сменяется желанием метнуть в него чашку.

— Я больше не ходил, — прокашливается Феликс. — Раз уж мы спим, то есть спали вместе, я подумал, что все будет естественным путем и...

— Позвони и сходи сегодня же, — отрезает Хенджин и, поднявшись на ноги, тянется за пиджаком.

— Боишься, что я бесплоден? — сам не понимает, как метко бьет Феликс.

— Просто сходи, — грубо отвечает Хенджин, а Феликс, передумав пить кофе, хлопнув дверью, идет в сад.

Хенджин сам собой недоволен, он не хотел вымещать злость из-за политической ситуации и вообще из-за слов Кристофера на омеге. Хенджин, может, и верит Крису, но ему плевать, даже если так, то его отношение к Феликсу не меняется, и это главная причина, из-за которой он бежит от омеги. До того, как он окончательно не разберется в чувствах, им лучше не видеться, потому что альфе так сложно. Пока Феликс копошился на кухне, Хенджин раза четыре останавливал себя от того, чтобы подойти к нему, обнять его за талию, достать эту чертову чашку, до которой тот пытался допрыгнуть, и просто зарыться носом в его лохматые волосы. Хенджин идет к автомобилю, по пути наказывает управляющему следить за питанием парня и прощается с Азуром, который словно чувствует настроение хозяина и жалобно скулит.

Феликс злится на Хенджина, на его непонятное поведение, точное на то, что обижаться и злиться после того странного предложения должен омега, но точно не альфа. Он все-таки едет в больницу, сдает опять анализы, а по дороге в особняк заезжает в книжный и, набрав книги, в том числе и сборники сказок, решает завезти их детям в приют. Домой Феликс приезжает к пяти, уставший, но довольный. У Пузыря есть поразительная способность поднимать его настроение, которое улетучивается сразу же, стоит увидеть Порше Ариэля во дворе. Гелендевагена Хенджина нет и, значит, можно выдохнуть и не бояться, что сердце разойдется по швам из-за их взаимоотношений. Ариэль сидит в беседке с Мией за кофе и о чем-то мило общается с девушкой. Мия выглядит шикарно в белом брючном костюме, Феликс засматривается на выглядывающие острые каблуки ее лодочек и думает, что такими точно можно проткнуть глаза. Ариэль ей не уступает: он в черных брюках высокой посадки и заправленной в них бирюзовой рубашке. Феликс ненавидит его жеманность и манерность, злится, что сам он как гопник из пригорода Кале, что сколько бы денег он не тратил и какие бы бренды не носил, так выглядеть не сможет. Жаль, что Феликс, как и большинство молодых людей его возраста, не может посмотреть на себя со стороны и увидеть, насколько он красивый, и как хорошо на нем смотрится даже растянутая футболка. Еще больше жаль, что он не может посмотреть на себя глазами Хенджина, который убежден, что Феликс — это принц из сказки.

— Как дела? — спрашивает подошедший Феликс и тянется за печенькой в вазе. Он бы не подошел, но не поздороваться с Мией себе дороже, она ему весь мозг потом вынесет, а тут еще и каблуки как оружие.

— Было замечательно, пока ты не явился, — не скрывает свое недовольство Ариэль.

— Как ты, милый? — спрашивает Феликса Мия.

— Не устал скакать на члене моего альфы? — выпаливает Ариэль, и Мия, кажется, поперхнулась кофе. — Думаешь, я слепой? — продолжает омега.

— Я и не скрывал ничего, — принимает удар достойно Феликс, хотя это все с виду, на самом деле ему очень неприятна ситуация, и он не знает как все замять. Как бы то ни было, по мнению Феликса, виновный здесь именно он, ведь по сути это он спит с чужим альфой. Ну, еще виноват, конечно, Хенджин, но он пусть сам разбирается со своим омегой.

— Ты ведь понимаешь, что секс ничего не значит? Но так даже лучше, больше шансов, что ты родишь нам ребенка, — лицо Ариэля непроницательно, но в глазах столько злобы и отвращения, что Феликс ежится.

— Ты странный, — честно говорит Феликс, который отчетливо представляет, как бы разорвал на куски своего альфу, а потом просто выбросил бы его из своей жизни за измену, и плевать на цели.

— Зато я не изображаю из себя жертву и не трахаюсь с чужими альфами ради денег и имени, — хмыкает Ариэль.

— Сбавь обороты, — решает вмешаться Мия, понимая, что скоро омеги перейдут к кулакам. — Ты, конечно, мне ближе, но обижать его не позволю.

— И тебя он, значит, своей вечно ноющей и недовольной рожей привлек, — зло выпаливает Ариэль.

— Я бы попросила тебя уйти, — прочистив горло, отвечает девушка. — Ты портишь мне настроение, а у меня вообще-то выходной.

— Это не твой дом, — огрызается Ариэль.

— Но и не твой, — постукивает по столу длинными ногтями, покрытыми темно-красным лаком, Мия. Феликс бы ее не злил, но Ариэль, кажется, самоубийца.

— Это дом моего альфы, а ты всего лишь его работница, — у омеги цвет лица от злости пунцовый.

— Вот поэтому никогда ты мне не нравился, — закатывает глаза Мия, — или поднимешь свою тощую задницу, или тебе Азур поможет.

— Радуйтесь пока, но завтра никого из вас здесь не будет, а твой ребенок, — встав, шипит Ариэль в лицо Феликсу, — я уж постараюсь, чтобы он не стал таким, как его блядующий папочка.

— Ты моего ребенка не получишь, — внезапно вскипает Феликс и толкает омегу в грудь.

— Ты его продал, идиот, — наступает Ариэль, — ты обменял его на богатую свободную жизнь, подписал контракт, так что и не пикнешь...

В этот раз Феликс толкает изо всей силы, Ариэль, не удержав равновесие, падает на пол и, потирая свою задницу, кричит:

— Из-за тебя будет война, дешевка, лучше бы ты никогда не появлялся!

— Что ты несешь? — идет на него Феликс, но Мия перехватывает парня и вжимает в арку. Ариэль, не прекращая ругаться, идет во двор.

— Что он сказал? — провожает взглядом удаляющегося омегу Феликс.

— Не реагируй, его тоже можно понять...

— Я и понимаю, но причем здесь война? — пристально смотрит на нее Феликс, но Мия утверждает, что это все из-за злости, и идет покурить.

<center>***</center>

Феликс решает лечь пораньше, вряд ли Хенджин придет, и даже если придет, то диалог у них не получится. Как бы омега не скучал, сейчас им лучше не видеться. Феликс все еще обижен на предложение, сделанное для защиты, и уверен, что если увидит альфу, они опять начнут ругаться. Он долго не может уснуть, думая о словах Ариэля о войне, и, вспомнив, что не распаковал доставку, которую привезли еще вчера, решает заняться этим. Феликс заканчивает собирать пустые пакеты и коробки в углу, чтобы потом самому спустить их вниз, как слышит шум со двора. Приехал. В этот раз Феликс не бежит навстречу, более того, надеется, что он к нему не зайдет: грызться с альфой совсем не хочется. Он собирается вынести мусор из комнаты, когда замечает еще одну коробочку и наспех ее открывает. Феликс думает — это очередной его заказ, не обращает внимание на то, что на коробке нет логотипа, и, только открыв, понимает, что это не его заказ, а посылка. Он поднимает со дна пустой коробки сложенную надвое бумагу и, развернув, пробегается глазами.

<i>«Будь хорошим мальчиком, возвращайся домой. Я скучаю».</i>

И словно не было этих нескольких месяцев вдали от собственного чудовища, словно время ничего не подлечило, не укрепило его броню. Оказалось, страх никуда не уходил, он просто затаился, ждал нужного момента, чтобы, пробудившись, заставить его мечтать о вечном сне. <i>«Будь хорошим мальчиком»</i> — он словно слышит эти слова его голосом и, рухнув на пол, заваливается на бок. Феликс открывает и закрывает рот, пытаясь вдохнуть спасительного кислорода, но легкие захлопнулись, и как бы он не пытался дышать, надышаться не может. Перед глазами начинает темнеть, Феликс раздирает футболку, которая прямо сейчас будто бы весит как гранитная плита, прижатая к груди, вонзается ногтями в лицо, удерживает себя на границе между вечной темнотой и слабым светом, разливающимся по комнате из одной оставленной включенной лампочки. Феликс умирает, и он бы может быть сдался, смирился, что наконец-то обретет долгожданный покой от терзающих его мыслей, но он слишком много раз умирал, чтобы знать, что вновь не воскреснет. Темнота становится гуще, заливается в глаза мазутом, но он не сдается, он ползет к двери в надежде, что сможет ее толкнуть, что кто-то его заметит и вытащит из пучины собственных кошмаров, которые, как оказалось, не просто были реальностью, а все еще ими являются. Доползти до двери кажется чем-то нереальным, он ложится на лопатки и хрипит, с каждой секундой замедляясь. Наверное, в этот раз выкарабкаться не получится. Наверное, так даже лучше. Он видит ее тень, нагнувшуюся над ним, она поглаживает его волосы цвета платины, и под ее когтями они сперва тускнеют, а потом осыпаются на пол серым пеплом. Веки наконец-то опускаются, и вся картина мира приобретает для Феликса так сильно не любимый, но так подходящий его душе черный цвет. И все заканчивается. Нет страха, нет боли, нет этого разрастающегося ядовитого плюща, посаженного в его груди когда-то родным человеком и не дающего о нем забыть. Вся картина мира стирается, остается на задворках памяти, которая прямо сейчас разрушается, оставляя прошлое в мире живых, не дает ни за что ухватиться, даже за того, кто бы вытащил, обрубил ее тянущиеся к нему кривые когти и оставил бы рядом. Феликсу не хорошо, ему никак, что уже лучше, чем плохо, он наверное, здесь и останется, сольется в одно с темнотой, получит долгожданное освобождение и заберет с собой только имя того, кто дал ему попробовать жизнь. Когда Феликс приходит в себя, он лежит на постели, бумага так и скомкана в ладони, жжет кожу.

— У тебя была паническая атака. Кажется, — заметив, что парень открыл глаза, садится рядом до этого не находящий себе места Хенджин.

— Я это понял, — севшим голосом отвечает Феликс и оглядывается. На полу лежат мокрые полотенца, рядом поднос с бурой жидкостью в стакане. — У меня она уже бывала, но раньше я не отключался.

— Ты отключился, потому что чуть не задохнулся. Что там написано? — кивает на бумагу альфа, и Феликс разжимает пальцы, молча давая ему разрешение самому посмотреть.

Хенджин берет записку и пробегается по ней глазами. Он и думать не хочет, чтобы было бы, если бы его первым желанием по приезду в особняк не было желание увидеть Феликса. Когда он нашел Феликса на полу, он решил, что опоздал, и пока омега снова не задышал, Хенджин тоже вдох не сделал.

— Как это попало сюда я выясню, ты отдыхай, когда наберешься сил, мы поговорим, — нагнувшись, целует его в лоб альфа.

— Не о чем, — отворачивается к окну омега. Феликс настолько бледный, что сливается с подушкой. У него измученное лицо, <i>будто бы он прошел несколько войн, сталкивался с леденящим душу ужасом, будто бы на одной из них даже умер. Хотя почему будто бы, Феликс даже сам себя хоронил.</i>

— Ты сильно напуган, настолько, что чуть не задохнулся от страха, и я не знаю, как тебе помочь, — массирует свои виски Хенджин. — Моя беспомощность меня убивает.

— Мне не помочь, — кусает дрожащие губы готовящийся разрыдаться из-за пережитого ужаса омега. Пусть Феликс никогда и не просил о жалости, но прямо сейчас ему очень хочется уткнуться Хенджину в грудь и горько порыдать, чтобы он поглаживал его по голове, чтобы повторял, что все будет хорошо, даже если не будет. Феликс устал.

— Неправда, помочь можно всем, — говорит альфа, — просто ты все держишь в себе.

— Потому что мне стыдно, — всхлипывает Феликс.

— Почему? — накрывает ладонью его руку Хенджин, показывает, что он рядом, что искренне хочет помочь, — не ты ведь чудовище, ты жертва, а чего я не знаю.

— Жертва сопротивляется и, проиграв бой, становится жертвой, а я... — умолкает омега и прячет лицо в локте.

— Кто тебе сказал такой бред? Расскажи, прошу тебя, освободи душу, — не сдается Хенджин. — Нужно уметь просить помощь, а ты повесил на себя ярлык, что с тобой все кончено, и даже не пытаешься. Я не буду тебя осуждать, обещаю, да и кто я такой, чтобы это делать?

— Я не боюсь твоего осуждения, — пытается улыбнуться Феликс, но из-за спазмов вместо улыбки выходит нечто уродливое. — Я боюсь отвращения, — слезы брызгают из глаз, Хенджин сразу же прижимает его лицом к груди и успокаивает. Как бы сильно ему ни хотелось узнать то, что гложет омегу, и разделить с ним эту боль, он понимает, что, давя на него, сделает только хуже.

— Ладно, не буду бередить твои раны, я дождусь, когда ты будешь готов, и выслушаю, — поднимается на ноги Хенджин и идет к двери. — Отдохни пока, а я пойду попрошу, чтобы тебе сделали свежий чай.

— Он говорил, что любит меня.

Хенджин замирает у двери, передумывает уходить.

— Мне было пять лет, когда он впервые сказал, что любит. И пусть я был ребенком, но я еще тогда понял, что его «люблю» отличается от того, что говорили мне родители.

Хенджин так сильно сжимает пальцами ручку двери, что когда он ее отпускает, на ладони остаются отпечатки. Альфа идет обратно, но опускается в кресло — не подходит, не хочет, чтобы пока еще на миллиметр открывшаяся створка захлопнулась.

— А потом он меня поцеловал, — прочищает горло Феликс, и Хенджин уже сомневается, что он в состоянии слушать продолжение. Он представляет, как порвет старшему Ли пасть голыми руками за то, что тот посмел коснуться своим грязным ртом ребенка.

— Он сказал, что все братья так целуются, и это нормально, — Феликс сидит на кровати, опустив голову, голос насквозь пропитан отчаянием. Хенджину приходится поднапрячь слух, чтобы слышать все, что говорит омега, и с каждым следующим словом ему хочется оглохнуть.

— Он целовал меня утром до школы и вечером после. Я был ребенком и не понимал, почему при родителях он этого не делал, и, когда один раз я сам подошел поцеловать его, он грубо оттолкнул меня, — кусает дрожащие губы омега. — Тем вечером он долго целовал меня у себя в комнате и объяснил мне, что делать это перед родителями нельзя, потому что они ревнуют, потому что у них нет такой любви, и им будет плохо. Потом он уехал в военную школу, но присылал мне подарки, приезжал на каникулах и исполнял мои желания. Он разрешал мне все, даже когда родители запрещали, — начинает тараторить омега, будто бы боится, что не успеет, что передумает, что в итоге не выпустит всю эту тьму, на протяжении долгих лет разъедающую его одного. — Отец его еще тогда побаивался, я это потом понял. Если они меня обижали или что-то запрещали, я шел к Кристоферу и всегда получал свое. Он был братом мечты, и я любил его до безумия сильно. Весь мой мир вился вокруг Кристофера, он был центром вселенной для меня. Мы по-прежнему подолгу целовались, я позволял... — осекается Феликс и шумно сглатывает. Ему приходится пару раз проморгаться, потому что картинка перед глазами плывет, потому что каждое слово-признание высасывает из него жизненные силы, которые и так на пределе. — Да что там, я сам просил, — нервно усмехается и прижимает ладони к лицу. — Не смотри на меня, пожалуйста, не смотри. Не запоминай меня таким отвратительным.

Хенджин бы и рад его послушаться, но не может. Он уверен, что Феликсу дальше и говорить не надо, он уже сложил всю картину, он знает заранее, какое слово следующим вылетит с его губ, и сгорает в пламени ненависти к себе. Да, они не были знакомы, он понятие не имел о его существовании, но Хенджин не может принять это за оправдание, не может простить себе, что на земле, которую населяют несколько миллиардов человек, кто-то один может творить такое, а кто-то второй это все переживать и не получать помощи. Хенджин впервые так искренне ненавидит себя за то, чего не сделал.

— Я позволял ему трогать меня, он все время повторял, что любит меня и что это и есть любовь, что все братья, которые по-настоящему любят друг друга, так делают. Мы переспали, когда мне было тринадцать, — теперь на лице Феликса нет никаких эмоций, он словно смотрит воспоминания, которые пересматривал миллион раз, и уже ничего к ним не испытывает. Только Хенджин как он не может, его выдержка трещит по швам, клубящаяся в нем ярость грозится выбить грудную клетку и вырваться на свободу, и, скорее всего, так и будет. Невозможно слышать такое и ничего не чувствовать, и Хенджин задыхается в своем желании испить чужой крови.

— Я сам этого хотел. Можешь себе представить? — Феликс поднимает покрытые пеленой слез глаза на него и громко смеется. От этого фальшивого смеха в Хенджине ярость горечью заливается. — Я сам его целовал, спал с ним, признавался в любви. Когда мы ссорились, я думал покончить с собой, обещал ему так и сделать, если мы когда-нибудь расстанемся. Я был его маленьким принцем, он ходил на родительские собрания, кормил и одевал меня. Он был для меня всем. Я подсознательно еще тогда что-то понимал, чувствовал, что что-то не правильно, но сам же прогонял эти мысли, ведь Кристофер никогда не ошибается. Я рос в коконе созданном Кристофером и верил только одному богу — ему. А потом в школьном туалете я... — омега снова берет паузу, пару секунд смотрит в окно. Пустота в его глазах мертвая. — В то утро меня распирало от счастья из-за предстоящего вечера, ведь Крис обещал взять меня в кино, а потом мы бы долго сидели в его машине и делали бы все то... Я не выдержал, мне хотелось поделиться своим счастьем, хотя главным правилом в наших отношениях с братом было то, что я никому никогда не должен был о них говорить. Это бы расстроило Кристофера, а я готов был тогда даже умереть, лишь бы его не расстраивать. Так вот в туалете я начал рассказывать о нас с ним близкому другу. Я понял, что что-то не так, когда друг начал просить подробности поцелуя, мол, точно ли в губы. Я вовремя остановился, но нечто опасное и нечто очень грязное, проскользнувшее в его взгляде тогда, пробудило мое любопытство. Я же вроде не делал ничего плохого, но то, как посмотрел на меня тогда друг, вселило в меня сомнения. Вот так вот я и узнал, что брат брата не трахает, что братская любовь не предполагает такого контакта. Я словно всю свою жизнь прожил в вакууме, созданном им, в изоляции, и это потом, анализируя прошлое, я понял, как он на самом деле лишал меня любой невыгодной ему информации. В тот же день я пошел к маме, — Феликс тянет одеяло на себя, кутается, и Хенджин очень хочет верить, что это не попытка защититься от него, потому что все, чего хочет альфа, — это защитить этого потерянного и ошибочно считающего себя виноватым ребенка.

— Мама испугалась, но не того, что ее старший растлил ее младшего, а за мою психику, ведь я так ярко все нафантазировал, — снова этот истеричный смех, из-за которого Хенджину хочется прикрыть уши. Никогда ранее альфа не слышал смеха отчаяния, хотя со слезами сталкивался. — Она рассказала отцу. Крис тогда был на учениях в академии, и меня потащили к психологу. На второй сеанс я не пошел. У меня сломалась психика, я не мог остановиться читать про это, Крис ведь говорил, что любой альфа для любого омеги, что не важно, что кровь одна, а все остальные твердили об обратном. Он убедил меня, что это любовь, и она абсолютно нормальная, а, фактически, являлся педофилом извращенцем. Я не вышел, когда он приехал с учебы, более того, я закатил истерику и просидел взаперти до утра, пока родители и Кристофер решали внизу, к какому врачу меня лучше направить. Ни единому моему слову они не поверили. Они меня не слушали. Я даже гуглил, «что должен сделать ребенок, чтобы родители его выслушали». Ничего не помогло. Я не сдался, решил идти в полицию, но отец перехватил меня со словами, что семью опозоришь, выставив себя душевнобольным. Ты ведь понимаешь, что наша фамилия у всех на устах, что как такое возможно, что в семье Ли творился такой беспредел. Тогда я добыл доказательства, я снял на скрытую камеру наш диалог с Кристофером, где я в истерике сказал ему, что все кончено и что он больной, а он пытался снова меня убедить. Видео до полиции не дошло, но он тогда оставил ожоги, которые ты видел. Он поклялся, что если родители или кто-то узнает правду, он убьет их, и он может, — в мертвой пустыне, раскинувшейся в его взгляде, поднимают головы так хорошо знакомые альфе черные цветы страха. — Он ненормальный, притом у него есть диагноз, родители знают, что он болен, только я не знал, но все это скрывают, а я свидетель и жертва его безумия. А знаешь, как страшно, когда у безумца есть власть, деньги, а главное полная уверенность в собственной безнаказанности? — смотрит внимательно на Хенджина парень, и альфа шумно сглатывает. — Он издевался надо мной, называл куклой, я должен был весить не больше пятидесяти килограммов, мой максимальный вес за всю мою жизнь был сорок девять. Если вес поднимался, он лишал меня приема пищи, потому что ему нравилось, когда у меня выпирали кости. Я все равно верил в помощь родителей, но потом Кристофер подробно рассказал мне, как именно он убьет их, расписал все в подробностях, и я сломался. Тогда я впервые не просто подумал, а решился покончить с собой, — глухо договаривает и прижимает колени к груди. — Я понял, что мне никто не поможет, а еще понял, что я не изменюсь, что я все это не забуду и жить с такой памятью не смогу. Я не умер. Меня откачали, но после той попытки я больше умирать не хотел. Я испугался смерти в шаге от нее, испугался, что никогда больше не увижу рассвет, — прикрывает ладонями лицо Феликс и громко плачет. Хенджин очень хочет подойти, но боится его реакции.

— Видишь, какой я трус? — с болью спрашивает омега. — У меня не хватило сил даже на то, чтобы убить себя. Я вновь вернулся в свой ад. Он повторял, что любит меня и только меня, перед всеми любящий брат был наедине со мной извергом. Я его ненавижу, меня тошнило от его прикосновений, но я терпел, когда он меня трахал, а после шел трахаться с другими, чтобы забыться, чтобы не чувствовать его запах. Он не мог устраивать сцены ревности в обществе и мстил мне по другому. За пару дней до выстрела, он вытащил меня из-под альфы, чье имя я даже не помню, и избил его до полусмерти. Меня он запер у себя, привязанного к ножке кровати, и заставил есть собачий корм, потому что это, по его словам, поможет ему дрессировать меня. Я понял, что мне не выбраться, и начал планировать его убийство. Потом на нас напал Ким, и я воспользовался подвернувшимся шансом. План провалился, меня поймали, и отец выстрелил в меня, а я себя убить не смог. Вот и все.

Тяжелое густое молчание виснет в комнате на пару минут. Феликс не верит, что рассказал, Хенджин не верит, что услышал такое. Хенджин подозревал нечто подобное, вроде даже подготовился, что рано или поздно все услышит, но прямо сейчас понимает, что вовсе не готов. Он не может переварить сказанное омегой, не может смириться, что это прошлое и его не изменить, что родной брат может так поступить.

— И где ты виноват? — прочистив горло, наконец-то спрашивает Хенджин. Все время, пока Феликс говорил, альфа, сам того не замечая, сжимал в руке клочок бумажки, которая, стоило расслабить пальцы, осыпалась под ноги.

— Я добровольно все это начал, сам с ним спал, я любил его...

— Ты думал, что это нормально, ты был ребенком! — ненависть к Кристоферу отходит на задний план, потому что Хенджин злится на Феликса. На Феликса, которого прямо сейчас засасывает в черную дыру, открывшую пасть в нем самом, и альфа понимает, что надо притормозить, надо не обвинять, а, наоборот, попробовать залатать оставленные другим раны. Шрамы от них останутся навсегда, но они хотя бы не будут вскрываться и пачкать простыни его постели алой кровью того, ради которого он бы убил.

— Это не оправдание, и Крис это знает, он этим и давит, — всхлипывает омега. — Я был влюблен в собственного брата, я добровольно был в этих отношениях на протяжении стольких лет. Ты ведь ненавидишь меня? — ползет к изножью кровати Феликс. — Скажи, не бойся, ты не обидишь меня, я и не человек вовсе, я привык. Скажи, как тебя выворачивает от мыслей обо мне.

Хенджин подходит к кровати, опускается рядом и, обхватив ладонями его лицо, внимательно смотрит. Ему и говорить не надо, нет в его глазах и намека на ненависть, одна только переливающаяся за края боль за чужую израненную душу.

— А теперь я думаю, что и война, может, и правда будет, потому что мой брат болен. Почему я не вижу в твоих глазах отвращение? — трется щекой о его ладонь омега.

— Я ведь и правда испытываю отвращение, — тихо говорит Хенджин, и Феликс в его руках деревенеет, — но не к тебе.

Хенджин обнимает его, молча лежит с ним полчаса, пока обессиленный парень засыпает, и, убедившись, что тот точно спит, выходит из спальни.

Хенджин идет на террасу, облокачивается о перила, все не может унять бушующий в нем гнев. Альфу разрывает от желания прямо сейчас плюнуть на все, вылететь в Кале и порубить Кристофера Ли на куски. Демоны в нем устраивают пляску, готовятся к кровавому пиру, и Хенджину стоит огромных усилий утихомирить их на время, объяснить себе, что смерть одного не стоит смерти сотен. Хенджин отвечает за целый город и ненавидит себя за это. Он достает из кармана телефон, нажимает на номер и подносит к уху:

— Решил все-таки? — лениво тянет Кристофер, Хенджину приходится прикрыть веки и медленно выдыхать, потому что один его голос заставляет демонов точить зубы.

— Я убью тебя, — цедит сквозь зубы альфа.

— Не сходи с ума.

— Имей в виду: ни суда, ни трибунала — ничего не будет. Я убью тебя.

<center><b>***</b></center>

Феликсу стыдно, что он рассказал все Хенджину, но в то же время он, кажется, впервые чувствует пусть и небольшое, но облегчение. Он осмелился рассказать кому-то то, что думал унести с собой могилу, и как бы он ни пытался, не нашел в глазах Хенджина ни капли осуждения. Поразительно, он ведь прекрасно помнит полное презрения выражение лица матери, когда открылся ей, помнит этот полный жалости взгляд отца, но абсолютно чужой по крови человек не только не заставил его пожалеть о признании, но и дал ему сил бороться дальше. Феликс даже кофе с утра попросил в свою комнату, потому что пусть никто правду кроме Хенджина не знает, омеге стыдно выходить на люди. От самоистязаний парня отвлекает звонок из больницы, и его просят приехать. Феликс даже рад, лишь бы занять голову чем-то, перестать вспоминать прошлую ночь, отчаянно пытаясь найти в словах и поведении Хенджина хотя бы намек на ненависть.

— Вы уверены? — Феликс растерянно смотрит на своего врача, сидящего напротив, и все никак не может поверить в реальность происходящего.

— Абсолютно! Думаю, вы сами ему скажете такую радостную новость, — улыбается счастливый доктор, который точно получит собственную клинику в подарок от Морского волка.

— Да, я сам, — прокашливается омега и идет на выход.

Феликс не видит, как он доходит до автомобиля и как вообще доезжает до особняка. Приехав, он просит воды и сразу идет в сад. Он опускается на скамейку, нервно теребит подол своей футболки, все никак не может поверить в услышанную от доктора новость. Феликс ждет ребенка. То, из-за чего он находится в Мармарисе, все-таки сбылось, и омега не понимает, что именно он чувствует. Хенджин будет определенно счастлив, но счастлив ли Феликс? Это странно, но, кажется, да. Он не знаком с чувством счастья и вполне возможно прямо сейчас его путает, но радость отрицать он не может. Феликс никогда не думал о детях, но сейчас ему кажется, что он только этого момента и ждал. У него будет малыш. У него и Хенджина будет малыш. Феликс кладет руку на плоский живот и легонько поглаживает:

— Твой отец умрет от счастья, — улыбается омега.

Феликс не хочет думать о контракте, о последствиях, о скорой разлуке. Он хочет подольше остаться в этом дне, где разум заблокирован, а в крови сладкой патокой разливается такое чудесное и новое чувство. Он места не находит, все ждет Хвана, даже порывается самому поехать к нему, но одергивает себя. Хенджин напряжен эти дни и сильно занят, лучше Феликс расскажет ему все дома, сделает ему незабываемый сюрприз. Наконец-то, спустя долгие часы ожидания ворота открываются, и гелендеваген Хенджина въезжает во двор.

— Я ждал тебя, — бежит к нему омега, не дав альфе даже припарковаться.

— Кале напал на наше судно, — прерывает его вышедший из автомобиля Хенджин. — Это провокация, они хотят, чтобы мы первыми нарушили перемирие и территориальную целостность, поэтому меня не будет какое-то время на суше, — целует его в лоб альфа.

— Но как так, — отшатывается назад Феликс, от былого настроения ничего не остается.

— Из дома не выходи, я заехал увидеть тебя, потому что не знаю, когда вернусь, — не отпускает его Хенджин, и Феликс понимает, что он даже в дом не зайдет, оставит разрывающегося из-за страха войны и счастья омегу одного и снова уедет.

— Нет, нет, этого не может быть... — отвечает на его хаотичные поцелуи парень.

— Ты, главное, береги себя, я вернусь, и мы со всем разберемся, я не пойду у него на поводу, и войны он не дождется, обещаю, — прислоняется лбом к его лбу альфа. — Его гнилая кровь не стоит крови граждан Мармариса и Кале.

— Война из-за меня же...

— Нет, война из-за желания Кале присоединить Мармарис к себе, но я не отдам ему ни Мармарис, ни тебя. Твой отец готовил это нападение последние два года, но твой безумный брат его реализовал. Ты не при чем, Феликс. Запомни уже, — хмурится Хенджин.

— Ты ведь вернешься? Обещаешь? Не пойдешь на конфликт, — цепляется за его руки омега. — Даже про контракт забудь, не нужно его убивать, не нужно ничего, что будет риском для твоей жизни, — молит его парень.

— Вернусь, — улыбается Хенджин, которого затапливает теплотой из-за заботы в его голосе.

— Ты должен, — опускает глаза омега и долго мнется, — потому что я жду ребенка.

— Что? — Хенджин уверен, что он не расслышал.

— Я узнал сегодня, у нас будет малыш, — легонько улыбается омега, а Хенджин так и стоит с непроницаемым лицом, пару секунд ничего не говорит. Феликс решает, что у него просто шок от радостной новости, но с каждой следующей секундой тишины огоньки в его глазах гаснут.

— Это замечательно, — наконец-то тускло отвечает альфа.

— Не такой реакции я ожидал, — делает шаг назад окончательно расстроившийся Феликс. — Ты не рад?

— Рад, конечно, — Хенджин пытается улыбнуться, но не особо получается. Он ведь узнал всю правду от Феликса, убедился, что ни одно слово Кристофера Ли не стоит внимания, но он настолько сильно поверил в бесплодность Феликса, чтобы потом не расстраиваться, что не может проглотить эту новость.

— Странно ты выражаешь радость, будто бы не веришь мне, — обиженно заявляет Феликс. — Я не собираюсь растить его один, так что будь добр, вернись и занимайся тем, на что подписался, — омега, развернувшись, идет в дом. Феликс не успевает поставить ногу на ступеньку, как чувствует невесомость. Хенджин поднимает его на руки и крепко прижимает к себе.

— Я не рад, я счастлив, — целует его альфа, — я никогда не был так счастлив. Прости, что чуть не позволил сомнениям разрушить лучший момент моей жизни.

— Прощаю, — улыбается Феликс. — Только вернись.

— Я вернусь, а ты береги вас, — долго целует его на прощание убивший последних демонов сомнения альфа.

<center><b>***</b></center>

Хенджин верит Феликсу и только ему. Ему начинает казаться, что если Феликс скажет, что после весны идет зима, он и в это поверит, и в его голове никак не укладывается, как можно так безоговорочно быть на стороне того, против кого все остальные. Возможно, это и есть любовь, и в Хенджине нет больше и толики желания ее отрицать. В конце концов, она пришла и принесла ему только хорошее. Да, у них все еще все очень сложно, запутанно, но даже несмотря на это, ему с ним хорошо и настолько, что больше точно ни с кем не будет. Хенджину нравится в нем все, и даже то, что в любом другом его бы раздражало. Куда бы альфа не пошел, чем бы не занимался — Феликс всегда с ним. Он прочно засел в его мыслях, а теперь еще разделяет правление с крошечной жизнью, только зародившейся в нем. У Хенджина вроде бы давно определившиеся и четкие цели, он знает, чего хочет, уверенно идет к этому, но с появления в его жизни Феликса все начало меняться. Власть и желание обладать новыми трофеями сменились на желание радовать омегу, огромный особняк, который построен и обставлен по вкусу альфы, внезапно ему не нравится, ведь его нужно срочно переделать в безопасную зону для малыша, часы на ринге хочется посвящать омеге, который живет у него дома. Феликс пришел и все поменял, а самое замечательное, что Хенджин не расстраивается и не пугается, напротив, он рад переменам. И рад тому, что все его цели обрели человеческое лицо. Хенджин безумно скучает по Феликсу, он приказал выдать ему телефон, каждое утро и вечером звонит, спрашивает про его дела, слушает голос и успокаивается.

Альфа сокращает свои встречи, часть работы перекидывает на Минхо, встречи в пределах региона поручает все Мии и возвращается в Мармарис раньше, чем изначально планировал. Приехав на родину, он давит желание помчаться в особняк и первым делом заезжает к Ариэлю. Хенджин решает, что порвет с омегой, и пусть даже Феликс его как своего альфу не примет, Хван физически не хочет ни с кем быть кроме Феликса, и это неправильно по отношению к Ариэлю. Ариэль реагирует, как Хенджин и ожидал — спокойно. Или же не показывает. Сказав о цели визита, Хенджин уже собирается уходить, но Ариэль становится на пути и просит задержаться.

— Это ведь из-за него? — голос у омеги теперь дрожит, маска непроницаемости дает первую трещину.

— Мы провели вместе прекрасное время, и я за это благодарен, но я тебя уважаю, поэтому и сказал тебе открыто, что у нас ничего не получится. Не важно из-за кого или из-за чего, я не хочу тебе лгать, — спокойно отвечает альфа.

— Ты ведь понимаешь, что это не любовь, это все из-за ребенка, — омега узнал о ребенке от прислуги, которой периодически отдает что-то устаревшее из своего гардероба. — В тебе какой-то отцовский инстинкт включился, и ты решил, что раз уж он забеременел, то ты его любишь, — не пропускает мужчину Ариэль, который знает, что позволяет себе слишком многое, что альфа перед ним Хван Хенджин и лучше не нарываться. Хенджин его никогда не обижал, но Ариэлю хватит даже его коронного взгляда, которым он смотрит на неприятных ему людей, чтобы рассыпаться. Вот только отпускать его не хочется. У Ариэля нет конкурентов в Мармарисе, он тот, кому завидуют все омеги города, и не важно его внешности или его успехам. То же самое с Хенджином, Ариэль не может понизить планку после Морского волка, но второго человека, обладающего такой же властью и силой, в Мармарисе нет.

— У меня были к нему чувства с момента, как я встретил его в Кале, я просто их не признавал, а ребенок не при чем, — голос Хенджина приобретает стальные оттенки.

— Этого не может быть, ты не можешь любить его, — хватает его за руку омега, смотрит с мольбой. — Ты забыл, кто он? Забыл, какой он? Хенджин, прошу, одумайся, мы ведь идеальная пара. Он нужен тебе только из-за ребенка!

— При всем моем уважении, Ариэль, не заставляй меня грубить тебе, отойди, — буравит его недобрым взглядом альфа.

— Он не омега достойный Морского волка! — восклицает Ариэль, но шаг назад предусмотрительно делает.

— Это я никогда не был его достоин и все еще сомневаюсь, что достоин, — обходит его Хенджин и выходит за дверь.

После неприятного разговора с Ариэлем Хенджин сразу же едет в особняк. На часах десять утра, альфа нервными шагами меряет комнату, ждет, когда проснется Феликс. Будить омегу он не стал, решил дать ему поспать и поехать на прием к врачу с ним. Феликс из-за последних новостей сам просыпается раньше полудня, он спускается вниз, почесывая спутавшиеся из-за беспокойного сна волосы, и, увидев альфу, замирает на лестнице.

— Ты же должен был задержаться... — искрятся от счастья глаза омеги.

— Я решил, что ты важнее, — идет к нему Хенджин.

— Или ребенок, — уходит от объятий и проходит мимо на кухню надувший губы парень.

— Да ты сам как ребенок, — следует за ним альфа и, поймав в коридоре, крепко обнимает. — Мы поедем к врачу, который будет наблюдать тебя всю беременность, а потом, может, по магазинам сходим.

— Не смеши меня, весь город будет в шоке, если ты будешь выбирать со мной ползунки, — включает кофе машину омега и, задумавшись, выключает. Хенджин достает ему стакан и наливает воды. Он задерживается, с шумом вдыхает запах сирени, не хочет отходить.

— Сперва ты позавтракаешь. А насчет города, мне не важно, что кто подумает, я хочу выбирать своему ребенку одежду.

— Я не хочу есть, — бурчит омега, которого все утро тошнило.

— Мы поедим вместе, втроем, устроим пир, — открыв холодильник, задумчиво смотрит на его содержимое Хенджин.

— Тоже мне счастливый отец, — фыркает Феликс. — Я не хочу есть, потому что меня тошнит.

— Я очень счастлив, — искренне говорит Хенджин. — Не знаю, почему: от того, что ты носишь малыша, или от того, что могу видеть тебя по утрам в моем доме.

— В тот день ты не выглядел счастливым, — не упускает шанса напомнить ему Феликс.

— Я же раз сто попросил прощения, — достав арахисовое масло и джем, ставит чайник альфа.

— Можно по дороге в булочную зайдем? Хочу даниш с абрикосами, — недовольно смотрит на масло омега.

— Куплю тебе все виды, — торжественно заявляет альфа и пропускает его на выход первым.

Врач осматривает омегу в присутствии Хенджина, говорит, что все замечательно, и назначает следующую встречу. Хенджин изводит врача вопросами, просит почаще навещать Феликса, и омега с трудом вытаскивает его из кабинета заметно нервничающего в присутствии главного человека страны мужчины.

— Я теперь всегда буду разъезжать с таким количеством охраны? — недовольно спрашивает Феликс, пока они едут в кондитерскую. Последний раз Феликс ездил в окружении стольких автомобилей, когда его везли в место временного содержания в ту злополучную ночь в Кале.

— Всегда, — безапелляционно заявляет Хенджин. — Один будет сидеть в твоей машине, остальные следом. Я должен беречь вас. И, кстати, сам назовешь ребенка, — внезапно заявляет альфа.

— С чего такая честь? — удивленно спрашивает омега.

— Потому что я уверен, что ты дашь ему красивое имя. Мало ли как я назову, и в школе потом над ним издеваться будут, — улыбается Хенджин. — Если малышу в будущем имя не понравится, то потом он будет с тобой ругаться, я останусь лучшим отцом.

— Хенджин, — запинается омега.

— Знаю, ты про контракт, — зачесывает волосы назад Хенджин. — Но, Феликс, я хочу быть с тобой и позволь продолжить, не перебивай. Не из-за ребенка. А из-за тебя. Тебя такого поломанного, но такого прекрасного, тебя такого сильного и слабого...

— Не продолжай, не говори, умоляю, не давай мне надежду, — все-таки не дает ему договорить омега. — Больно делают не монстры, а те, кто дает надежду и разбивает ее.

— Это не надежда, это то, что у меня внутри, — отвечает альфа. — Мы еще вернемся к этому разговору. Я думаю, ты будешь прекрасным папой. Я не могу лишить малыша тебя.

— Ты забыл, что я творил в Кале? — выгибает бровь омега. — Что я делал здесь с твоими людьми? Как по-свински я себя вел. Кого я воспитаю?

— Ты признаешь, что это было по-свински, значит, все хорошо, — усмехается Хенджин. — Так ты правда требовал какого-то пацана вылизать твои ботинки? И то, что было с Илаем тоже правда?

— Все правда, — прячет глаза омега. — Я не мог отомстить главному обидчику и срывался на других, хулиганил, нарушал правила и даже закон. Я хотел, чтобы люди ненавидели меня также сильно, как я сам себя ненавидел. Тогда не пришлось бы оправдывать их надежд. Прислуга в доме в Кале знала о том, что между мной и Кристофером. Они знали это годами, даже пару раз застукивали, но молчали. Боялись за свою работу, получали деньги от Кристофера, и упорно молчали.

— Так я и думал, потому что как бы ты не маскировался, твоя истинная сущность периодически проскальзывала.

— А правда, что ты тогда убил из-за ребенка или это все-таки был несчастный случай? — спрашивает Феликс. — В Кале говорили, что ты забрал сердце того мужчины.

— Правда, но я этим не горжусь, — мрачнеет Хенджин. — Он умер не в автокатастрофе. Он умер, потому что отказался разрешить пересадку сердца ребенку. Я был так зол из-за смерти ребенка, что решил, что раз он не получил сердце, то и Юнгу оно не нужно. После того случая я и взял на попечительство приюты. Сегодня все вопросы касающиеся детей Мармариса решаются только через меня.

— Тогда они в хороших руках, — кладет голову на его плечо омега.

К удивлению Феликса Хенджин не только терпеливо ходит с ним по детским магазинам, так он еще и сам выбирает нужные малышу в первые месяцы предметы необходимости. Но что удивляет Феликса еще больше, это то, как альфа ведет его в магазин детской одежды и просит набрать одежду и детям в приюте.

— Знаешь, почему я все еще сомневаюсь в тебе как в отце? — рассматривает выбранные для детей костюмчики Феликс. — Ты никогда особо не возился с Пузырем и остальными.

— Я тебе уже говорил, что я проявлял любовь тем, что контролировал, чтобы у них было все необходимое.

— Этого мало, — бурчит омега.

— Они знают, что я люблю их, — хмурится Хенджин.

— Иногда об этом надо говорить, — не сдается Феликс. — Люди не знают, что у тебя в голове, если ты не говоришь, и придумывают сотни сценариев, в которых ты их не любишь, — тихо добавляет.

— Речь точно о детях? — становится ближе альфа, и омега кивает. — Хорошо, поедем к ним, и я это скажу.

— Ты не отмажешься, — хихикает Феликс.

В приюте сегодня день пиццы. Хенджин с Феликсом сидят за столом с детьми, поедают очень вкусную пиццу, а потом следят за тем, как они радуются обновкам и игрушкам, которые альфа докупил.

— Эйден, — подзывает альфа размахивающего пластмассовым мечом Пузыря, и тот сразу бежит к нему.

— Я похож на пирата? — спрашивает запыхавшийся ребенок.

— Еще как, — треплет его по голове Феликс.

— Эйден, — опускается на корточки перед ним Хенджин и забирает все его внимание. — Я тебя очень сильно люблю.

— Я знаю, — бурчит покрасневший ребенок.

— Видишь? — щурит глаза Хенджин, смотря на Феликса.

— Он тебе уже говорил, что любит тебя? — Феликс тоже опускается на корточки.

— Нет, но он семья, — еле слышно бурчит Пузырь, не поднимая глаз от своих ботинок. — В семье все друг друга любят.

Хенджин незаметно берет за руку загрустившего Феликса. Эти же три слова Хенджин повторяет всем остальным, и все дети отвечают тем, что знают. Феликс замечает, что Хена стесняется Хенджина, все не подходит, когда альфа ее зовет, и уже собирается вмешаться, когда Хенджин сам идет к сидящей на скамейке в углу девочке.

— Тебе не понравилось платье, которое я тебе подарил? — спрашивает присевший рядом альфа.

— Нет, — отвечает девочка, поглаживая свои колени.

— Ну прости, — теряется Хенджин, — давай тогда сходим вместе, и ты сама выберешь.

— Нет.

— Ты обижаешься на меня? — тихо спрашивает Хенджин.

— Я хочу платье, как у тети Мии, — кусает губы девочка.

— Тогда попросим тетю Мию пойти с тобой.

— Правда? — загораются глаза Хены.

— Уверен, она с удовольствием походит с тобой по магазинам, — берет ее за руку Хенджин.

— И Феликс тоже пойдет?

— Спроси его сама, — улыбается альфа, а подслушивающий их диалог омега кивает.

— Ну ладно, ты был прав, — зевает Феликс на заднем сидении автомобиля, который уносит их домой. — Любят они тебя и знают, что ты их любишь. Зеус, он как взрослый уже, даже говорит как взрослые, Пузырь в тебе души не чает, а с Хеной контакт наладится понемногу. Я заметил, что она тебя стесняется, тебе нужно с детьми быть попроще.

— Я ее обожаю вообще-то, но чаще вожусь в Пузырем, потому что он самый мелкий, — усмехается альфа. — Зеусу пришлось рано повзрослеть, он отвечает за них. Я уважаю этого мальчугана. Я жду нашего малыша, но он не заберет мою любовь к ним. В приюте никто не задерживается, сегодня уже были пара новеньких, завтра их уже не будет. Очень многие хотят детей, но эти трое всегда там, и из-за того, что их нельзя разлучать, я думаю, что они так и останутся...

— Ничейными, — под веками Феликса внезапно жжется.

— Моими.

Феликс больше ничего не говорит, прислоняется к его плечу и оставшийся путь дремлет.
Хенджин планирует в следующее воскресенье отменить все дела. Он уже решил, что весь день проведет с Феликсом, а вечером во время ужина на борту Ареса сделает ему предложение. Не такое, как прошлое, а самое искреннее, скажет ему все, что давно хочет. А пока, в перерывах на работе, он лично ездит выбирать кольцо и, не найдя достойное его омеги, заказывает.

<center><b>***</b></center>

Вечером четверга Феликс, которого подташнивает, лежит на боку, подложив под лицо ладошки, и чувствует, как кровать прогибается. Хенджин ложится рядом, притягивает его к себе и крепко обнимает. Они лежат молча, Хенджин согревает дыханием его шею, Феликс поглаживает ладонь на своем животе, и оба чувствуют ни с чем не сравнимые покой и умиротворение. Альфа его обнимает, и даже тошнота отошла. В его руках настолько хорошо, что уже сейчас Феликс чувствует, как пустота и одиночество, оставшиеся после Хенджина, сожрут его. Как он будет искать эти руки и, не находя, разбиваться о пустую сторону кровати. Он ведь знает, что это не навсегда, знает, что всегда приходится прощаться, и все равно посмел надеяться. Утром Феликс просыпается от шума и, спустившись, видит ругающихся Минхо и Мию. На полу гостиной собраны несколько коробок, перевязанных разноцветными лентами.

— Что за ор ни свет ни заря? — подходит к ним недовольный омега.

— Кое-кто купил одежду для мальчика, — скрестив руки на груди, смотрит на Минхо девушка.

— У них родится мальчик, я это чувствую, — опускается на диван Минхо.

— С чего ты взял, мужлан неотесанный, — топает ногой Мия, и Феликс боится, что она плеснет воду из стакана в руке на альфу.

— Пожалуйста, прекратите ругаться или меня на вас стошнит, — опускается в кресло Феликс и просит себе мятного чая.

— У нас скоро будет волчонок, это торжественное событие надо отметить, — цокает языком Минхо и массирует шею. Даже Феликс, все мысли которого занимает один конкретный альфа, задерживает внимание на обтянутых плотной тканью бедрах, на красивых кистях, покрытых татуировками, и на плечах, на которых вот-вот разойдется рубашка. Феликс искренне сочувствует Мие, но все равно убежден, что Минхо такую девушку не заслуживает. Мию никто не заслуживает, она для Феликса кумир. Он когда-нибудь научится выглядеть так же безупречно, как она, и так же четко очерчивать свои границы, заставляя даже самых сильных альф города при себе опускать взгляд и подчиняться.

— Почему не рысь, ну или человеческое дитя? — закатывает глаза Мия.

— В любом случае, сейчас не лучшее время для вечеринок, все на нервах, — вздыхает Феликс.

— Значит, сделаем в узком кругу, давайте прямо сегодня! — подскакивает на ноги Минхо. — Я все организую, закрою наш ресторан, приглашу звезд.

— Сегодня не могу, — бурчит Мия, и альфа сразу поворачивается к ней.

— Интересно, почему? На свидание пойдешь? — подходит он к ней и, изогнув бровь, пристально смотрит.

Мия молчит. Она делает еще один глоток из стакана и, хмыкнув, обходит альфу, чтобы подойти к стойке за льдом.

— Серьезно? Свидание? — идет за ней Минхо, а Феликс решает удалиться, хотя и боится, что они друг другу горло перегрызут. — И с кем же? Кто он?

— Тебе что? — пожимает плечами Мия, опуская в стакан кубики льда.

— Мало ли, вдруг какой-то больной извращенец, — кривит рот альфа. — Я должен знать.

— Я сама кого хочешь обижу, не переживай за меня, — очаровательно улыбается ему Мия и, идет на террасу покурить.

— Ты знаешь, кто он? — пристально смотрит на Феликса Минхо.

— Ты ревнуешь, что ли? — усмехается омега.

— Ты и не беременным был занозой в заднице, — отмахивается Минхо и, схватив ключи со столика, идет на выход.

— Попробуй только испортить ей свидание, — выкрикивает ему в спину Феликс. — Ты как собака на сене!

— Его не будет, — альфа, громко хлопнув дверью, уходит.

— Странно это все, — задумывается Феликс и благодарит прислугу за чай.

<center><b>***</b></center>

Феликс допивает матча в любимой кофейне, следит за охраной за соседним столиком, когда звонит телефон, подаренный Хенджином. Омега, обрадовавшись, поднимает телефон и сразу выпаливает «привет».

— Ликси.

Сердце Феликса пропускает удар, трубка будто намертво приклеилась к щеке — он ни отодрать ее, ни выключить не может.

— Умоляю, не сбрасывай звонок, Ликси, — продолжает Кристофер. — Ты меня наказал, я это понял, но я люблю тебя, мой мальчик, я безумно тебя люблю и молю тебя, вернись ко мне. Все будет по-другому, Ликси, обещаю.

— Я тебя больше не боюсь, — с трудом отлепляет язык от нёба омега. Он молодец, он все еще удерживает непроницаемую маску на лице, не дает телохранителям ничего заподозрить.

— Тебе и не нужно меня бояться, — опять этим вкрадчивым голосом, из-за которого весь завтрак просится наружу. — Я за тебя на все готов, никто не посмеет и слова сказать. Вернись, я обеспечу твою защиту, сделаю все, что только ты захочешь. Прошу, заканчивай меня наказывать, ты и так обрек меня на муки ада за эти месяцы.

— Защищать меня надо только от тебя, — Феликс сам не понимает, почему он продолжает разговаривать, почему вообще его слушает, но чувствует, как тот дикий панический ужас, который наводило одно только имя альфы, понемногу отступает. Феликс не просто вырос за время в Мармарисе, но он еще и осмелел. Хенджин и правда вселил в него веру в его защищенность и безопасность, и омега понемногу учится не бояться. Больше никаких панических атак с угрозой для жизни ребенка — Феликс себя не любит и не защищает, но из-за ребенка даже главному страху в глаза посмотрит.

— Я люблю тебя, и это мое наказание, Ликси, — с горечью говорит Кристофер. — Я не могу без тебя дышать.

— Так задохнись и никогда больше не звони мне, — отключает телефон Феликс и просит себе стакан воды.

<center><b>***</b></center>

Феликс не говорит Хенджину о звонке Кристофера, но телефон якобы теряет. Хенджин в тот же день дарит ему новый, но Феликс его больше с собой не берет и, если нужно, пользуется мобильным телохранителя. Сегодня ночью Хенджин вновь его обнимает в постели, держит в замке своих рук и разгоняет ползущих с каждого угла демонов страха. Феликс только в его руках и дышит. Он поддается внезапному желанию, поворачивается к альфе, обхватывает ладонями его лицо и оставляет короткий поцелуй на губах.

— Что это было? — улыбается ему в губы Хенджин.

— Мне захотелось.

Хенджин целует его в нос, спускается вновь к губам, углубляет поцелуй. Омега сам откидывается на спину, Хенджин сразу сминает его под себя и, не прерывая поцелуй, задирает его футболку. Феликс поглаживает его спину, горячо отвечает и приподнимает бедра, чтобы альфа легко стянул с него шорты. Через пару минут на постели сплетаются два обнаженных тела, души которых нашли друг друга намного раньше. Они занимаются любовью долго и сладко, не торопятся, не прерывают момент единения, который скрывает в себе намного большее, чем секс. Феликс отдал ему свое сердце, и пусть подсознательно он все еще боится услышать, как его осколки хрустят под ногами, он не жалеет. Хенджин отдал ему свое взамен, и пусть омеге он ни разу не говорил, но себе поклялся защищать это сердце как самое дорогое.

— Что ты пытаешься услышать? Бурчание моего живота? — лениво спрашивает взмокший после секса и разморенный Феликс.

— Ты хочешь есть? — сразу поднимает голову альфа.

— Нет.

— Тогда я слушаю малыша, — вновь кладет голову на его живот Хенджин.

— Ему только пара недель, он не особо разговорчив, — хихикает Феликс, поглаживая его волосы. Он пропускает меж пальцев длинные пряди, повторяет.

— Может у него уже есть особая связь с отцом?

— Может это она? — дергает его за волосы омега.

— Тогда тем более есть связь, ведь там моя принцесса, — торжественно объявляет Хенджин, а Феликс улыбается.

— Я бы хотел, чтобы это никогда не заканчивалось, — грустнеет омега.

— Поэтому надо постараться максимально прожить и помнить о смерти, о том, что можно не успеть, — приподнявшись на локтях, смотрит на него Хенджин.

— Знаешь, я не хочу умирать впервые за последние несколько лет, — честно говорит омега. — Я не мог покончить с собой, потому что боялся смерти, но это не значит, что я не молил о ней каждую ночь.

— Ты не умрешь, ты научишь нашего ребенка силе, а сам о ней забудешь, ты свой лимит быть сильным выполнил. Поэтому готовься, тебя ждет прекрасная и долгая жизнь, и ты ей насладишься сполна, — целует его в живот Хенджин.

— Я ведь слаб, и ты это знаешь, но успокаиваешь меня, — горько улыбается омега.

— Твои травмы не твоя вина, и ты это запомнишь, — хмурится Хенджин. — Только ты и мог родить мне ребенка. Самый сильный омега двух городов-государств. Ты пришел и столько изменил, ты повлиял на каждого, с кем здесь встретился, не отрицай. Даже Минхо и Мия меньше грызутся.

— И на суше, и на море нет меня сильнее? — смеется Феликс. — Отдашь мне свой трон?

<i>— И на суше, и на море нет никого, кого бы я любил сильнее, чем тебя,</i> — думает Хенджин.

— Давно отдал, — отвечает альфа и ложиться рядом.

<center><b>***</b></center>
Кристофер Ли сидит в абсолютной темноте в своем кабинете, щелкает зажигалкой, периодически освещающей суровое лицо, и думает о том, кто с самого появления на свет забрал все его мысли. Уже завтра его единственная любовь будет с ним, и в этот раз Кристофер его не отпустит, даже если придется прибить его к себе гвоздями. Что боль от ран и нарывов рядом с той, которую он чувствует каждую минуту, не видя его? Эти пытки ни с чем не сравнимы. Феликс его единственный смысл и любовь, и он его оставил. Но ничего, Кристофер вернет брата домой, и даже если ради этого придется объявить войну всему миру. Потому что Кристофер любит. У него была надежда, что Феликс сам вернется, что Хенджин его прогонит или испугается, но если источники правы, и Феликс все-таки забеременел, эти варианты отпадают. Кристофер заберет брата, избавится от Хенджина, и, если надо, станет хорошим отцом его ребенку. Убить Хенджина вовсе нелегко, учитывая осторожность альфы, но не невозможно. Это будет вторая часть плана, сперва надо вернуть Феликса, а потом сравнять Мармарис с землей и водрузить голову врага на главный маяк. Часики тикают, терпение Кристофера на пределе. Еще немного, и он прикоснется к своей одержимости, к чуме, поразившей его одного.

<center><b>***</b></center>
Феликс выходит из приюта в пять вечера. Он просит шофера остановить у кофешопа, берет себе латте со льдом и просит отвезти его в особняк. Сегодня омега будет ужинать с Хенджином, поэтому портить аппетит не хочется. Феликс хочет немного подремать до приезда альфы, чтобы подольше с ним побыть, а не отрубиться еще в десять вечера. Малыш его сильно не беспокоит, токсикоза почти нет, но омеге все время хочется спать, а сон лишает его общения с Хенджином. Он просит у шофера телефон и набирает Хенджину сообщение с вопросом, когда он придет домой. Альфа сразу же перезванивает.

— Как ты себя чувствуешь, Белла? — всегда первый вопрос Хенджина, и Феликс закатывает глаза.

— Хорошо. Я тебе пишу, а не звоню, чтобы не отвлекать, а ты все равно перезваниваешь. Когда приедешь?

— Я очень хотел услышать твой голос, — улыбается в трубку альфа. — Постараюсь не позже десяти. Очень сильно постараюсь.

— Постарайся, я не собираюсь лишать себя сна и ждать тебя, — фыркает омега.

— Передавай привет малышу, я скучаю по вам обоим, — тихо добавляет на прощание Хенджин, и Феликс мысленно визжит.

— Можно переключить песню, я не хочу слушать Ultraviolence, — просит омега шофера, и откинувшись назад, с улыбкой думает о последнем разговоре с Хенджином.

Один голос альфы и его «скучаю» как настроение Феликса взлетает до небес. Он уже представляет как приедет домой, примет душ, потом подождет, пока вернувшийся альфа поужинает, и будет засыпать уже в его объятиях. Феликса теперь сопровождает еще один автомобиль, Хенджин не разрешает выезжать из особняка без охраны. На подъезде к автобану автомобили останавливает полиция, Феликс видит преградившую дорогу полицейскую машину и машущего им полицейского, но шофер нажимает на педаль, и автомобиль вместо того, чтобы остановиться, летит дальше по трассе.

— Почему не притормозил? — спрашивает напуганный из-за скорости омега.

— Пожалуйста, пристегнитесь, — отвечает альфа и достает рацию. — Это не полиция, полиция Мармариса машины босса не останавливает.

Феликс прислоняется к спинке, слушает, как охранник на переднем сидении разговаривает с кем-то по рации, слышит про засаду, и чувствует, как страх поднимается к горлу. Феликс неосознанно обнимает свой живот, надеется, что это просто плохой сон, и он проснется в реальности, в которой ему и ребенку ничего не угрожает. Надо срочно позвонить Хенджину, он сразу придет, успокоит непонятно от чего так резко подскочившее к горлу сердце и защитит его и малыша. Феликс только начал пробовать счастье на вкус, более того, он знает, что подарил его и тому, с кем его сердце билось в унисон всю ночь. Жизнь жестокая штука, она его не балует, но Феликс убежден, что он свое отстрадал, за счастье на сто лет лет вперед заплатил. Внезапно он слышит нарастающий шум справа, поворачивается к окну и видит несущийся на них со всей скоростью джип. Феликс вскрикивает, шофер почти уходит от удара, но из-за большой скорости, на которой они двигались, и пусть и несильного удара, автомобиль заносит, и он, подпрыгнув на бордюре, переворачивается. Последнее, что Феликс шепчет сам себе до тотальной темноты — это «я больше не хочу умирать».

Хенджин после короткого разговора по телефону, слышит только гул. Он одной рукой вертит руль, второй стаскивает с себя пиджак прямо сейчас сковавший его, как смирительная рубашка, и не дающий дышать. Ему доложили о попытки нападения, он несется на названное шоссе на всей скорости, за ним еле поспевает часть его людей, которая еще не прибыла на место событий. Участок шоссе оцеплен полицией, издали доносится звук приближающихся сирен. Хенджин выпрыгивает из гелендевагена, проходит мимо покореженного автомобиля, в котором были нападающие, не останавливается у раненных парней, идет прямо к лежащему на крыше седану, у которого собрались спасатели. Он должен увидеть Феликса, все остальное потом. Он увидит Феликса, легкие раскроются, и потом Хенджин размажет по этому асфальту и виноватых, и заказчика. Этот путь в семьдесят метров длится вечность, Хенджину кажется, что покореженный автомобиль движется от него, он никак до него не дойдет, а когда доходит, мечтает вечность не доходить, остаться в неведении и не чувствовать, как десятилетиями выковываемый титановый каркас в нем за одно мгновенье согнулся. Он видит Феликса, отшатывается, вслепую ищет опору, потому что стоять не на чем, потому что у него под ногами земля трещинами идет, каждая зияющая дыра его манит. Он находит опору в лице Минхо, только прибывшего на место события, и не может отвести глаз от омеги. Хенджин видит волосы когда-то цвета белого золота, а сейчас чернеющие на глазах из-за крови, и дальше идти у него не получается. Дальше и жить у него не получится, потому что жизнь Хван Хенджина останавливается на трассе пятьдесят семь вечером четвертого июня. Она замирает ровно на 18:30, и альфа умирает на асфальте, пропитанном кровью того, кто был его всем.

<center><b>***</b></center>

Кристофер опускает телефон, он, соскользнув, падает на пол, глухой стук отражается от стен и взрывается в голове воем погубленной души. Альфа оседает на ковер вслед за ним и, прикрыв ладонями измученное в ожидании лицо, громко плачет. Его должны были похитить, а он погиб. И если Хван Хенджин будет жить, чтобы отомстить, то Кристоферу Ли жить незачем.