За этими стенами и правда живет Дракон
Одичавшие на закате волны бьются о скалы, разбиваются на сотни брызгов, оставляя соленый привкус на потрескавшихся обветренных губах. Под ногами бурлит пенное море, за которым город, который ему так и не удалось полюбить, а оголодалый взгляд устремлен только к темной пропасти внизу. Он всматривается в спасение, которое сам себе придумал, любуется волнами-самоубийцами, гибнущими в попытке пробить высокие белые стены, за которые попал сам. Они говорили, там ад. Они были бы правы, если бы Феликс не нашел свой реальный ад. Зазубренные кончики подпирающих небеса стен, как и колючая проволока, обмотавшая эти самые кончики и напоминающая клок так и не распутанных, выдранных в отчаянном желании избавиться волос, никак не обещают рая, но Феликсу хватит и его подобия, потому что его ад за морем, и он не оставил на его теле свободное от ожогов место. Его новое место — это доза покоя, сказка, которую он придумал еще в детстве, и в которую убегает, оставаясь в одиночестве. Тут, за стенами, живет страшный и злой Дракон, из пасти его валит адское пламя, он охраняет сундуки с сокровищами и топит заплутавшие в ночи корабли. В детстве Феликс воображал себя рыцарем и представлял, как нападет на замок, а поверженный дракон падёт к его ногам и объявит его своим правителем. Последние три года он мечтал просто оказаться здесь и сидеть под брюхом Дракона, будучи уверенным, что не найдут, не доберутся, не заберут. Ему нужна вера в то, что где-то лучше, не важно, что он тащит в новое место и себя, что истинный мрак, сдавливающий горло, затаился в нем самом. Пусть это так, пусть он плохой, не способный ценить то, что имеет, перешедший на вражескую сторону, все стремящийся опробовать, проверить, разочароваться или обрести. За этими стенами точно безопасно, сюда ни одно зло не проползет, а главное зло прямо сейчас обнимает его.
Хенджин словно только знакомится, внимательно рассматривает, Феликс из-за его взгляда смущается больше, чем от выдвинутого им самим пару минут назад условия. Хенджин обхватывает ладонями его лицо, поглаживает большими пальцами скулы, любуется золотыми вкрапинками веснушек, пухлыми губами, сперва касается их легонько, пробует. Хенджин прекрасно помнит их первый и единственный поцелуй в море, помнит мягкость его губ, но больше всего помнит, как он не насытился. Ему будто бы дали попробовать лучшее лакомство, и только он вошел во вкус, как его у него отобрали. Хенджин не смог попросить снова, а Феликс больше не предложил. И сейчас он стоит перед ним в одном только халате, под которым, по убеждению альфы, ничего нет, и сам протягивает к нему руки. Хенджин ловит его за тонкие запястья, тянет на себя и, приобняв за талию, чувствует, как в нем от вечного снова каждая клетка пробуждается. Он поглаживает его спину, опускается ниже, Феликс в его руках сразу подбирается.
— Ты уверен в том, что сказал? — отстраняется альфа, внимательно смотря на него. — Я не хочу быть в твоих глазах монстром.
— Ты не будешь, потому что я уже встречал истинного монстра, — сглатывает Феликс и нервно усмехается. — Мы заключили сделку, и я сам поставил условия. Не думай, что я трус или омега, который не стоит за своими словами. Был бы я таким, давно бы сдох, — делает робкий шаг к нему и обвивает руками его шею.
Феликс поднимается на цыпочки, сам его целует, вжимается, ищет спасение в том, кто привык быть тем, от кого спасают. Пальцы комкают рубашку альфы, которая мешает, не дает быть ближе, погреться, Хенджин сам ее с себя снимает. От контраста между ними дух захватывает. Хенджин высокий, широкоплечий, у него поджарое мускулистое тело, кожа из-за частого прибывания на борту под солнцем загорелая. Феликс намного ниже, он тонкий, как тростина, а кожа настолько светлая, что может составить конкуренцию снегу. Феликс проводит ладонями по мощной груди, считает ребра, поглаживает накаченный живот, вновь поднимается к шее, позволяет взять себя на руки и чувствует под ногами пол только в спальне. Его халат уже лежит на полу, руки на его теле чертят карту Мармариса, но Феликс не смущается. С самого детства Феликс умел принимать решения и отвечать за последствия, никогда не отступал, знал, что ставит на кон и что забирает взамен, вот и сейчас смущаться и ныть поздно. Столько лет Феликс долбился о стену, которую было невозможно пробить. Столько лет он знал об этом, но биться не переставал. Сегодня он откроет новую дверь, и не важно, какую цену за это надо будет заплатить. Феликс уже устал бояться, он сбросил с себя оковы еще в Кале, выступил против главного врага, и второй раз он не позволит себе промахнуться. Альфа под его руками его не подведет. Феликс не сомневается, что Хенджин слово выполнит, потому что пусть и немного, но успел его изучить, присмотрелся, проследил за тем, какой он с другими. Хенджин человек слова, и если он его дал, то выполнит. Феликс сам тянет альфу на себя, когда тот толкает его на постель, обвивает стройными ногами его бедра, зарывается в волосы и позволяет касаться себя там, где тому захочется. Хенджин не верит своему счастью, не верит, даже трогая его, целуя, дыша его запахом, тонким шлейфом окутывающим его. Он думал о сексе с Феликсом в последнее время постоянно — Хенджин не просто здоровый альфа, который еще и ценитель красоты, он еще с ним и истинный, и приумноженное желание порой не давало концентрироваться на насущных вопросах. А сейчас он обнаженный в его руках, сам открывается, отдается, и альфа берет. Хенджин целует горло, ключицы, касается шрамов с нежностью. Они давно не болят, но прямо сейчас ноют, как только он убирает пальцы, но альфа сразу заменяет их на губы. Хенджин проверяет, присматривается, все пытается прочесть на лице омеги его реакцию, пока подтверждения своим опасениям не находит, но не расслабляется.
— Ты не боишься? — альфа нависает сверху, смотрит в глаза.
— Тебя? — прикусывает нижнюю губу омега, обводит пальцами татуировки на его плечах.
Хенджин кивает, хотя вопрос был не про это.
— Я знаю, что ты мне не навредишь, — говорит Феликс и, сам услышав сказанное, замирает.
И правда, он это знает и впервые в жизни чувствует, как такое маленькое признание расслабляет в нем все путы, снимает железные обручи, сдавливающие грудь. Не ради ребенка, нет, истинные должны находить друг друга, чтобы чувствовать себя в безопасности, чтобы обрести эту уверенность, которой у Феликса никогда не было с людьми. Феликс давно решил, что он своего человека не найдет, что никто никогда не даст ему ощущение безопасности и покоя, что он всегда будет запирать двери и оглядываться, потому что за его спиной всегда пустота. Феликс давно не читает мотивирующие книги и не слушает тех, кто твердит о свете в конце тоннеля, он верит только в реальность, а в ней никто не хочет давать дом тем, у кого внутри все перебито. Всегда легче и удобнее приютить того, в ком жизнь за края переливается, чьи глаза блестят, а не возиться с тем, кто себя еле цельным удерживает и при любом ударе новыми трещинами поверх старых покрывается. Феликс боится всю жизнь, он и не представляет, каково это не боятся, как живут те, кто не знаком с постоянным страхом, как они вообще функционируют. Но именно сейчас ему кажется, что даже если явится его главный враг, да хоть армия мертвецов поднимется, руки, поглаживающие его тело, его никому не отдадут. Одной этой мысли достаточно, чтобы позорно разрыдаться, но слезы ведь тоже признак слабости? Во всяком случае Феликс так думает. Он слаб, он слабее всех на этой планете, но он <i>привык</i> казаться сильным, привык быть тем, про кого говорят «по тебе и не скажешь, что ты семь кругов каждые шестьдесят секунд проходишь». Некоторые привычки пагубны, жаль Феликсу об этом не рассказывали.
Он откидывает голову на мягкие подушки, вверяет себя в руки своего альфы и тяжело вздыхает, понимая, что это до утра, что их близость и ощущения внутреннего покоя — до первых лучей солнца. Там, за порогом спальни, у Хенджина свои обязанности, долг и реальные чувства, из которых к Феликсу относится только желание. Там, за порогом спальни, Феликс, который, отдав долг альфе, отправится туда, где будет строить все с нуля, и ему чертовски страшно. Но так страшно, как тогда, ведь не будет? Хенджин обещал, что не будет. Феликс верит. Он прикрывает веки и слушает только свои ощущения. Хенджин покрывает поцелуями его шею, спускается к ключицам, Феликс поглаживает его спину, зарывается пальцами в волосы, сильнее вжимает его в себя. Хенджин обхватывает губами сосок, Феликс жмурится от удовольствия, первый легкий стон слетает с губ, когда альфа начинает его посасывать. Хенджин обводит сосок языком, вбирает в себя, параллельно поглаживает впалый живот омеги, с трудом контролирует свою силу, боясь навредить ему. Феликс слишком мелкий, Хенджин боится, что одно резкое движение, и он сломает омегу, и поэтому успокаивает зверя внутри, не снимает с него поводок. На самом деле его страсть к Феликсу не имеет ничего общего с нежностью — высокомерного, развратного омегу с вечным вызовом в карих глазах всегда хотелось повалить на любую поверхность и оттрахать до потери сознания. Но не сегодня. Этот Феликс другой, он ничего не доказывает, не смотрит своим коронным взглядом принца, не ставит себя превыше всего остального. Именно с этим Феликсом хочется осторожно и нежно, жаль, что натура альфы с этим не согласна, и выдержка трещит по швам. Уделив пару минут его соскам, Хенджин поворачивает его на живот и накрывает ладонями его ягодицы. Феликс вспыхивает и рад, что раскрасневшееся лицо можно спрятать в подушке. Хенджин кусает половинки, Феликс выпячивает задницу и комкает в руках простыню, когда чувствует его язык. Он кусает губы от удовольствия, трется о простыни и понимает, что если Хенджин продолжит так искусно его вылизывать, то долго не протянет. Ему нравится, как он его трогает, как действует медленно и размеренно, не пугает напором и доставляет ему удовольствие. Секс для Феликса был всегда тем, что поможет забыться, снимет запахи, прошлое воспоминание, это как его обезболивающее, и принимал он его как лекарство, но сейчас секс доставляет ему удовольствие, и это настолько удивительное чувство, что омега им захлебывается и молит небеса, чтобы это никогда не заканчивалось. Он не смотрит на Хенджина, но знает, что тот уже разделся, хочет повернуться на спину, но альфа не дает, приподнимает его за бедра и заменяет язык пальцами. Феликс только мычит в подушку, в душе мечтая, чтобы альфа уже закончил с прелюдиями и перешел к главному, потому что не очень хочется кончать только от его прикосновений. Хенджин искусный любовник, он будто бы чувствует Феликса лучше чем он сам себя, знает, где надавить, где прикоснуться. Хенджин его нетерпение не разделяет, ему настолько сильно понравилось его пробовать, что оторваться кажется чем-то нереальным. Хенджин смакует каждое мгновенье, упивается его вкусом и сладко пытает их обоих. Наконец-то альфа пристраивается, Феликс шипит как кот на первом толчке, но Хенджин держит его в железной хватке, не дает причинить боль ни себе, ни ему и, толкнувшись до упора, позволяет привыкнуть.
<i>Черт, его трахает тот, кого он никогда не думал увидеть в постели с собой, ведь, даже ставя условие про отсутсвие физического контакта, Феликс был уверен, что его и так не будет.</i>
Не то чтобы Хенджин его не привлекал, он его привлек еще на той встрече в Кале, но то, что они зайдут так далеко — Феликс не представлял. Он стонет в подушку, когда Хенджин переходит к резким и глубоким толчкам, аплодирует себе, что все еще держится, и сам ему подмахивает. Хенджин толкается до упора, царапает его покрытую бусинками пота спину и, нагнувшись, кусает в загривок. Феликс скулит, выгибается и, поддавшись назад, позволяет себя обнять со спины. Ему кажется, если они на секунду отлипнут, его сердце остановится. Хенджин кладет ладонь на его живот, а Феликс, откинув голову на его плечо, сам трахает себя его членом. Он видит их размытое отражение на запотевшем зеркале у окна, видит как сидит спиной к тому, чья тень расплылась по всей стене и следит за широкой татуированной ладонью поглаживающей его живот. Второй рукой Хенджин помогает ему подниматься и опускаться на член, на особо глубоких толчках, которые будто бы вытрахивают из Феликса всю душу, альфа пальцами оставляет метки на его ляжках. Когда Хенджин обхватывает его член, Феликс просто липнет спиной к его груди и, громко выругавшись, кончает. Хенджин дает ему отойти от бурного оргазма, из-за которого парня буквально трясет, разворачивает лицом к себе и, уложив на кровать, закидывает его ноги на свои плечи. Картина перед глазами Феликса умопомрачительная. Взмокший альфа, черные волосы которого прилипли ко лбу, сверлит его голодным взглядом, заставляет видеть себя в его глазах желанным и горячим. Белоснежные стройные ноги на загорелых плечах заставляют внутренности болезненно сжиматься. Феликс снова возбуждается, чувствуя, как член в нем бьет по всем нервным окончаниям. Хенджин кусает его щиколотки, раскрывает его перед собой, и потерявший весь стыд омега только подчиняется. Хенджин будто бы трахает сказочное существо, того, кто не может быть человеком. Хенджин знал много омег, и один краше другого, но этот, распятый на его постели парень, похож на фею: его кукольное лицо, тонкая талия, его задница, которую Хенджин до утра успеет украсить следами своих зубов — все в нем сносит крышу, заставляет зверя внутри рычать от нетерпения. Феликсу хочется кричать от того, насколько ему хорошо, он сам тянет к нему руки, и Хенджин, приподняв, прижимает его к себе, обнимая, опускает на свой член. Феликс трется щекой о его плечи, вонзается ногтями в спину, наблюдает за рукой, на которой набит корабль, сжимающей его грудь, и открывает для него свое горло, которое Хенджин сразу вылизывает. Они трахаются как в последний раз, раздирают кожу друга друга, отдаются похоти и ни на секунду не отлипают. Хенджин толкается еще пару раз и, кончив, не выходя из него, ложится рядом и обнимает. Феликс чувствует, как в нем набухает узел, продолжает инстинктивно двигать задницей, пока Хенджин поглаживает живот, в котором, если получится, останется его семя. Полчаса они лежат, прилипнув к друг другу, простыня под ними мокрая, Феликс даже разговаривать не в состоянии, ему слишком хорошо, и эту идиллию не хочется нарушать ничем. Они занимаются любовью до самого утра, и Феликс встречает первые лучи солнца, сидя на нем в позе наездника, и из-за сорванного голоса только хрипит.
Утро — начало нового дня — означает, что их ночь любви останется воспоминанием. Феликс бы остался в этом воспоминании навечно, потому что пусть у них нет будущего, в его руках ему безопасно, и с ним должен быть не тот, кто осыпает подарками и кормит обещаниями, а тот, кто просто рядом, и он уже за каменной стеной. Правильно Феликс думал все эти годы: за этими стенами и правда живет дракон, только он не пугает, а защищает свое — Феликс бы хотел быть его сокровищем. Жаль, что некоторые люди обречены на это жалящее «сами» и не обретут так желаемое «я с тобой». Надо вести себя по-взрослому и принять свою судьбу, Феликс так и делал все эти годы, но этот ком обиды, покрытый наложенными за год шипами разочарований, глотает только сейчас.
— Мы трахались всю ночь, ты на ногах еле стоишь, но при этом ты снова не ешь, — хмурится Хенджин, поглядывая на то, как сидящий с ногами на табурете омега с трудом доедает первый тост с джемом, точнее слизывает с хлеба только джем. Феликс спустился на кухню полчаса назад, Хенджин за это время успел и душ принять, и переодеться к работе, а омега так и сидит в рубашке альфы на голое тело.
— Мой бывший не давал мне есть, взвешивал меня каждое утро, — нервно хихикает Феликс и тянется за кофе. — Тупая привычка, никак не избавлюсь.
— Ты же не серьезно, — Хенджин поглядывает на его покрытые засосами и укусами ноги и останавливается напротив, а Феликс задерживает дыхание от того, насколько альфа красив. Он в темно-синем костюме на черную рубашку, его волосы зачесаны назад, но две прядки, выбившись, ниспадают на лоб, Феликсу приходится обнять колени, чтобы не разъезжались. Всю ночь он терся о его голое тело и все равно мало.
— Конечно, шучу, — хмыкает Феликс. — Такое только в страшных книгах бывает, — соскальзывает с табурета, чтобы пойти за водой, скорее спрятать свое лицо, на котором все написано, но Хенджин ловит его и сажает на мраморную столешницу. Мрамор холодит голую задницу, но недолго, потому что альфа раздвинув его ноги, устраивается между, а Феликс сам расстегивает его брюки.
— Не могу уйти, твои ноги меня с ума сводят, придется вновь переодеваться, — усмехается Хенджин.
— А ты в меня кончи и не придется, — шепчет ему в губы омега, который сам не ожидал от себя такой пошлости. Через минуту кухню наполняют стоны Феликса и рваное дыхание Хенджина, который трахает его прямо на столешнице, не сняв даже пиджак. Пока Хенджин заправляет рубашку, Феликс, не меняя место, допивает остывший кофе.
— Ты не спросил имя, — с громким стуком ставит чашку на столешницу омега.
— Я знаю его.
— Так ты просто настолько сильно хотел меня? — хмурится Феликс.
— Хотел, — вновь подходит Хенджин. — Но почему? Что он тебе сделал? Я думал о многом, но мои подозрения не подтвердились.
— Мы не договаривались о всех почему и зачем. Убей его, — спрыгивает на пол и обходит его Феликс.
— Так хладнокровно, — скрещивает руки на груди альфа.
— Ты не можешь не сдержать слово, — еле сдерживает срывающиеся с губ ругательства омега.
— Я его сдержу, но у приговоренного к смерти должна быть причина. Я не палач, я наказываю за дело. Что он тебе сделал?
— Я не скажу. Ты не поверишь, никто не поверил, а твое недоверие ударит больнее чем все вместе взятые, — опускает глаза Феликс.
— Ты мне расскажешь, иначе ничего не выйдет, — не отступает Хенджин. — Я не говорю расскажи все, расскажи мне основную причину.
— Сегодня день рождения Эйдена, мне надо торопиться, — суетится Феликс. — А ты будь добр и выполни свою часть договора, не заставляй меня думать, что Морской волк не держит свое слово.
— Ты в моей рубашке пойдешь? — вновь облизывает голодным взглядом его ноги альфа, а Феликс выбегает из кухни.
Поднявшись к себе, омега первым делом идет на балкон надышаться. Одни только воспоминания, насильственно пробуждаемые в нем Хенджином, уже заставляют Феликса задыхаться. Будто бы он не хотел рассказать, будто бы не устал тащить в себе эту темноту, сжирающую его правду, но Феликс не может. Он ничего не расскажет, не покажет ему свой позор и слабость. Кристофер Ли должен умереть, и только тогда Феликс начнет по-настоящему жить. Плевать, что он братоубийца и так легко заказал его смерть, пусть будет так. Только не плевать, что о нем думает Хенджин. Пусть он лучше думает, что Феликс хладнокровный убийца, торгующий своим телом в своих интересах, чем узнает то, что не даст омеге посмотреть ему в глаза.
<center><b>***</b></center>
Феликс бы с удовольствием поспал после бессонной ночи, но Пузырь важнее сна, поэтому первым делом, приехав в особняк, он бежит на лужайку руководить подготовкой к празднику. На лужайке установили развлекательную площадку, столики ломятся от всевозможных блюд и десертов, все деревья и кусты украшены шариками и ленточками. Закончив проверять подготовку и оставшись довольным, Феликс идет к Мие, которая складывает на большом столе посередине беседки коробки с подарками.
— Те что слева купил Минхо, эти я. Остальное от тебя и Хенджина, — завидев его, заявляет девушка.
— Всем ведь купили не только Пузырю? — спрашивает омега разглядывая коробки, которыми заставлен весь стол.
— Конечно всем. Давай пообедаем пока не началось, боюсь потом будет не до этого, — зовет его за собой Мия, идущая к столу под увешанным гирляндами деревом.
Феликс только пробует еду, налегает на воду с лимоном и слушает Мию, которая достает организатора праздника замечаниями.
— Так вы переспали? — отправляет в рот кусок тушенной в сливочном соусе курицы девушка.
— Как ты столько ешь и не полнеешь? — выпучив глаза смотрит на нее Феликс, надеясь, что она не перезадаст вопрос.
— Не уходи от вопроса.
— Да, — кивает Феликс и прячет взгляд.
— Правда, что он трахается как бог? — щурится девушка. — Не подумай, просто пара его бывших любила плакаться мне.
— Да, — снова кивает омега.
— Ариэля разорвет на атомы, — громко хохочет Мия и тянется за вином.
— У него другие взгляды, более продвинутые, — прокашливается Феликс.
— Продвинутые? — выпучив глаза, смотрит на него Мия. — В гробу я видела такие продвинутые взгляды, да если мой альфа, то есть мужчина, — исправляется девушка, — будет трахать кого-то на стороне, я уйду, но сперва я отрежу его член, запихаю его ему в рот и зашью его.
— Опасная ты женщина, — разинув рот, слушает ее омега.
— А чего думаешь, Хенджин меня рядом держит? — подмигивает ему Мия, поправляет и так идеально лежащие волосы. — В любом случае, ты ему наследника родить должен, тут и при желании ничего не скажешь.
— Я думал, ты будешь солидарна с Ариэлем.
— Так и есть, я просто знаю, что он все равно женится на нем, Ариэль ничего не потерял, и мне не за чем ему сочувствовать, — Мия говорит и всматривается в его лицо, словно пытается прочитать на нем его мысли, но Феликс это просек, он обиду не выдаст. — Понимаешь, у Хенджина было достаточно омег и до Ариэля, — продолжает девушка, — но именно с Ариэлем у него самые длительные отношения, да и по всем параметрам они идеально дополняют друг друга.
— Спасибо за лекцию, но дети уже приехали, — подскакивает на ноги омега, который рад, что слушать про то, какой Ариэль идеальный, ему больше не придется.
Праздник проходит замечательно. Дети веселятся, играют, сметают со стола всю картошку и пиццу, и пока им приносят новую партию еды, носятся по лужайке с водяными пистолетами. Пузырь не отлипает от Феликса, показывает ему свои подарки и в итоге утаскивает за собой к столику специально нанятой на праздник художницы, требуя, чтобы и ему на лице нарисовали бабочку.
— Может цветочек? — рассматривает эскизы в альбоме Феликс. — У тебя же на щеке цветочек нарисован.
— Но ты похож на бабочку! — топает ногой Пузырь, и Феликс подчиняется. Мия помогает Хене примерять новые платьишка, Зеус носится с Азуром, пока другие дети поддерживают их улюлюканьем. Уже сумерки, дети устали играть, лежат на пледах на лужайке, а Феликс все смотрит на ворота, ждет Морского волка и злится, что тот ребенка не поздравил.
— Он не придет, — омега вздрагивает и, обернувшись, смотрит на непонятно когда приехавшего Ариэля. Омега, как и всегда, покоряет красотой и утонченным вкусом, заставляет Феликса почувствовать укол зависти. — Ты дурак, — кривит рот незваный гость. — Ты что, представляешь Хенджина, носящегося на детском празднике, умиляющегося тебе и твоим стараниям, а потом вы, уставшие, падаете на диван, хохочете и целуетесь? Так в твоих мелодрамах?
— Чего ты хочешь? — огрызается Феликс.
— Я принес Пузырю подарок, — ставит на стол коробочку Ариэль, — я же не бессердечная сука, да и дети дорогие моему альфе, дороги и мне. Хенджин улетел после обеда, который мы провели в моем любимом ресторане. Его не будет до утра, так что не жди и начни уже смотреть документалки, — фыркает омега и, демонстративно отвернувшись, идет к Мие.
Ариэль мило с ней о чем-то общается, выпивает бокал вина и уезжает, потрепав Пузыря по голове. Под конец праздника приезжает Минхо, а Хенджина по-прежнему нет. Феликс не представлял все то, что перечислил Ариэль, он просто хотел, чтобы Хенджин поздравил Пузыря. Пузырь постоянно задает вопросы про Морского волка, обещает Феликсу стать таким же сильным, когда вырастет, и омега уверен, что он тоже ждет альфу. Минхо выходит на лужайку, пытается договориться с требующим объятий Азуром, защищая свой костюм, и заставляет Феликса улыбаться. Все-таки он очень красивый альфа. Хенджин тоже красивый, но красота Хвана холодная, к нему и подойти страшно, а Минхо заразительно улыбается и кажется более открытым в общении. У него широкие плечи, накаченные руки, которые грозятся порвать ткань пиджака, он одним своим присутствием смущает всех девушек и омег, участвующих в празднике. Минхо общается немного с детьми на лужайке и идет к расположившимся в беседке Феликсу и Мие.
— Решила объявить о себе всему миру? — наклонившись, целует девушку в щеку Минхо, поглядывает на юбку с принтом под змеиную кожу.
— Не уколешь — лопнешь, — фыркает Феликс на его замечание. С того дня, как он услышал про Мию от Ариэля, Феликс не может перестать наблюдать за ней, как только Минхо появляется в поле зрения. Как же он был слеп, что не замечал, что как бы не старалась девушка, стоит альфе приехать — она нервничает. Мия постоянно поправляет волосы, вытягивается в струнку и не может расслабиться.
<i>— Интересно, каково это любить без ответа?</i> — думает Феликс и прикусывает губу, вспомнив того, с кем провел ночь.
— Почему детей не привез? — спрашивает Мия новоприбывшего гостя. — Они бы тоже поиграли.
— Папаша их укатил к предкам и их забрал, — разминает шею Минхо и, присев в кресло, вытягивает ноги.
— Почему ты развелся? — вдруг спрашивает Феликс.
— Что за вопрос? — выгибает бровь альфа.
— Мне просто интересно.
— Любовь прошла, нам стало скучно вместе.
— А была любовь? — не отстает омега.
— Была.
Феликс видит, как Мие неприятно, и жалеет, что спросил.
— Если бы была, то не прошла, — пытается разрядить обстановку Феликс, но Минхо больше не отвечает.
Детей начинают собирать в автомобили, Пузырь так и стоит, обняв Феликса за ноги, отказывается уезжать. Феликс забыл уже обо всем и даже о Хенджине, он просто не хочет, чтобы дети вернулись в приют. Будто бы весь этот замечательный день был сном и только сейчас, увидев, как дети возвращаются в приют, Феликс проснулся. Все настроение летит в пропасть, когда еле сдерживающий слезы омега машет Пузырю через стекло. За детьми он провожает и остальных гостей, благодарит своих помощников и идет в дом. Он проходит во вмиг опустевший и затихший дом и, обняв подушку, ложится на диван.
Это другая боль, когда не нужно ни плакать, ни ругаться, потому что поменять это все он все равно не в состоянии. Все, что Феликсу остается — это тяжело вздыхать в подушку и принимать колючую реальность, в которой не у всех детей может быть семья. Видимо, Феликс так и уснул на диване, потому что когда он просыпается, за окном глубокая ночь, а в камине потрескивают дрова. Парень приподнимается, с него соскальзывает плед, который он сам точно не брал, и только сейчас омега замечает сидящего в кресле слева Хенджина.
— Тебе идут эти бабочки, — улыбается ему альфа, разглядывая рисунок на лице. — Ты сам похож на бабочку.
— Пузырь сказал то же самое, — зевает омега. — Давно ты приехал?
— Полчаса как. Как прошел праздник?
— Мог бы прийти и посмотреть, — вспоминает как был зол на него омега.
— Я был занят.
— И чего ты приехал тогда? Ты же сюда вообще не приходишь, у тебя владения не в этом районе, — сам не знает, чего так злится Феликс.
<i>«Тебя хотел увидеть, так сильно, что не дождался утра и приказал заправиться и лететь обратно.»</i>
Хенджину на миг показалось, что если он прямо сейчас не увидит омегу, его сердце остановится. Он был прав, потому что несмотря на то, как огрызается Феликс, сейчас ему безумно хорошо. Сейчас он впервые по-настоящему у себя дома.
— Не морщи нос, морщинки будут, — не отвечает на его колкость альфа.
— Ты мог бы его поздравить, — прижимает колени к груди явно расстроенный омега.
— Я все оплатил, все тебе разрешил, лишь бы он был доволен, — хмурится Хенджин.
— Нам никогда не понять друг друга, и если я думал, что каменное сердце у меня, то у тебя оно вообще отсутсвует, — уже тихо говорит Феликс.
— Зачем давать им ощущение дома и тепла, если это только временно? Не нужно подзывать дворового кота, если у тебя в кармане нет корма, — спокойно отвечает альфа.
— В тот миг он был бы счастлив, — смотрит на него с непониманием Феликс.
— Я поручил моим парням выяснить, что у тебя случилось с братом, считаю, ты должен об этом знать, — меняет тему Хенджин, которого эти сутки ничего кроме того диалога в спальне не интересует.
— Зачем? Не веришь мне на слово? — щетинится омега.
— Это бизнес, я хочу знать, что я вкладываю, что...
— У нас с тобой все бизнес, и даже ребенок, которого пока нет в помине! — подскакивает на ноги парень, который, как и всегда, переводит обиду в злость, потому что обижаться стыдно, а злиться нет.
— Надеюсь он есть, — цокает языком альфа, рассматривая остановившегося перед креслом омегу.
— Ты можешь испортить любой момент, — нервно усмехается Феликс.
— Расскажи мне сам, и мне не придется выяснять.
— Мне нечего тебе рассказать, — отмахивается омега. — Если допрос окончен, я пойду спать.
— Почему ты так уперся? — встает следом альфа.
— Почему ты никак не хочешь понять, что не все можно рассказать, что иногда лучше молчать. Мы переспали, ты дал слово, так выполняй его! — срывается на крик парень.
Феликс и представить не может, как расскажет ему правду, как увидит в этих глазах отвращение, а оно обязательно появится, потому что это единственное, что могут вызвать поступки омеги. У Феликса нет оправданий, нет причин, ему от этой грязи никогда не отмыться, и он с этим смирился, только бы Хенджин никогда ничего не узнал. Пусть Кристофер сдохнет и заберет правду собой, потому что кроме них двоих о ней никто не знает. Если и Хенджин ее узнает, то сдохнет Феликс, потому что впервые за всю свою жизнь, он стоит со своим ободранным сердцем в руках на пороге ставшего ему важным человека — пусть без приглашения и пусть без шанса на то, что дверь откроют.
— Я ничего не подписывал, — в отличие от него спокойно отвечает Хенджин.
— Ни секунды больше с тобой под одной крышей не выдержу! Это возмутительно! — давится возмущением омега, который не может поверить в услышанное.
— И куда пойдешь? — усмехается альфа.
— Да хоть в машине посплю, — рычит Феликс и двигается на выход. Не успевает он сделать и трех шагов, как Хенджин подхватывает его на руки и, перекинув через плечо, несет к лестнице.
— Пусти меня, чертов пират, человек без принципов и не умеющий сдерживать слово, — молотит его по спине омега, пока Хенджин поднимается на второй этаж. — Будь проклят тот день, когда ты оказался моим альфой!
— На улице холодно, — шлепает его по заднице Хенджин.
— Так сам убирайся!
— И не подумаю, но запру тебя в спальне до утра, отоспишься без риска простыть, — снова звонкий шлепок по настрадавшейся за эти сутки заднице.
— Ты совсем охренел! — спрыгивает вниз прямо у двери омега, но не успевает продолжить, как Хенджин, обхватив ладонями его лицо, впивается в губы. Феликс еще что-то бурчит в поцелуй, а потом отвечает, обнимает его торс и позволяет вжать себя в дверь. Они целуются так долго и сладко, что омеге кажется, что он испил бутылку лучшего вина. Феликс и не представляет, что творится с Хенджином, в котором словно горящие головешки переворачивают. Феликс издает вздох разочарования, когда альфа его отпускает, кусает язык, лишь бы не попросить остаться.
— Не делаешь то, что я прошу, а целуешь, — обиженно бурчит омега, который не хочет, чтобы он уходил.
— Я сделаю, но тут замешана политика и понадобится больше времени, — проводит пальцами по бабочке на лице Хенджин. — Ты отлично постарался сегодня, подарил ему праздник, а сейчас иди спать и ничего не бойся. Под кроватями монстров нет, — улыбается, словно читает его мысли.
— Может я хочу, чтобы они там были, — фыркает Феликс.
— Могу позвать Азура, составит тебе компанию, — Хенджин сам не торопится уходить, следит за ресницами, губами, которые хочется вновь попробовать, насильно себя от него отдаляет.
— Спокойной ночи, Морской волк, — поворачивает ручку двери Феликс.
— Спокойной ночи, Белла.
Хенджин садится за руль гелендевагена, но заводить не торопится. Хочется плюнуть на все за и против, снова подняться на второй этаж, сорвать с него всю одежду и прижать к себе, лишь бы чувствовать этот огонь жизни, который пробуждает в нем омега. Но хладнокровие и трезвый ум всегда были спутниками Хенджина, и пусть впервые в жизни он ненавидит свою расчетливость, он заводит автомобиль. Хенджин передумывает возвращаться в порт, где у него еще две встречи, и вместо этого заворачивает в спортивный клуб, где обычно в это время пропадает Минхо. Переодевшись, альфа сразу наматывает бинты и, закончив подготовку, кивает другу. У Минхо глаза загораются в преддверии спарринга с другом, ведь бой с Хенджином — это всегда проигрыш, но процесс слишком занимательный.
После боя выдохшиеся мужчины сидят полуголыми на скамейках в раздевалке, и пока красивые омеги, призванные своей красотой привлекать больше альф в клуб, массируют им плечи, обсуждают дела. Хенджин поручил Минхо нарыть информацию про внутренние терки семьи Ли, и все, что тому удалось достать, что семья идеальная. Кристофер, по словам разведчика Минхо, всегда защищал и оберегал брата, который вечно попадал в передряги и был головной болью. Именно за диалогом о Феликсе Хенджина застает звонок от президента, который просит его немедленно приехать в особняк. В другое время Хенджин бы не стал ехать к президенту среди ночи и не закончив свои дела, но Чонин звучит напуганным, и парни поднимаются на ноги. В особняк президента Хенджин приезжает со своими людьми и Минхо, но внутрь проходит он один. Чонин сразу просит пройти к нему в кабинет, и альфы скрываются за тяжелой дверью.
— Кале требует омегу, — выпаливает Чонин, как только дверь за гостем закрывается.
— И ради этого ты меня вызвал? — устало спрашивает Хенджин.
— Новый правитель настаивает на встрече с тобой.
— Они могут попросить меня о встречи напрямую.
— Хенджин, мы же не будем рисковать суверенитетом страны из-за омеги? — заметно нервничает президент. — Ты знаешь, что у Кале достаточно союзников, и за последние месяцы они собрали вокруг себя новых. Встретьтесь на нейтральных водах, поговорите, посмотрим, что будет дальше.
— А что-то угрожает нашему суверенитету? — хмурится Хван. — Чего ты переживаешь?
— У меня смутные подозрения, что будет война, — тихо говорит альфа.
— Только псих объявит войну, а отец Феликса не псих, — усмехается Хенджин.
— Сейчас всем управляет генерал Ли, и мне кажется ты слишком хорошего мнения о нем, — вздыхает Чонин.
— Я встречусь с Ли, но не из-за тебя, а потому что у меня тоже есть к нему вопросы, пусть готовят встречу, — идет на выход Хенджин.
Чонин прав: если Уен был уже привычным и трусливым врагом, то с Кристофером пока все еще не понятно. Хенджин изучал его в свое время, но недавно открывшиеся моменты с Феликсом его настораживают. Что, если Кристофер Ли и правда псих? А пока Хенджину срочно нужно купить подарок.
<center><b>***</b></center>
Феликс просыпается к десяти и, закончив с утренними процедурами, сразу идет вниз за кофе. Он пьет кофе на лужайке, следит за тем, как продолжают убирать последствия вчерашнего праздника, и радуется чудесной погоде. К полудню приезжает Мия, приглашает поехать по магазинам, так как, по ее словам, «босс дал выходной». Феликс покупать ничего не хочет, но перспектива сидеть весь день дома его тоже не манит, поэтому он соглашается. Когда они только выезжают со двора, подбегает охранник и докладывает, что Хенджин срочно хочет видеть Феликса.
— Самодур! — возмущается омега, вылезший из машины девушки. — У меня планы!
— Да ничего, езжай, потом сходим, — опустив стекло, грустно улыбается Мия и покидает двор.
Феликс садится в мерседес, и пока шофер везет его в пункт назначения, второпях приводит в порядок волосы, жалеет, что не прихватил косметичку.
— Мы не в офис? — выглядывает в окно омега.
— На причал.
— Надо же, — задумчиво выпаливает Феликс. — Небось утопить меня захотел.
Феликс ошибся, потому что когда они объезжают внедорожники кортежа Хвана, он видит альфу, стоящего на причале, а рядом радостно бегающих детей.
— Что он задумал? — выпаливает омега и, выпрыгнув из автомобиля, быстрыми шагами идет к ним. Пузырь сразу бежит к Феликсу, что-то тараторит, но все внимание омеги устремлено на огромный корабль, пришвартованный недалеко.
— Вау, — подняв голову, смотрит на величественный корабль парень. — Твой? — спрашивает явно довольного произведенным эффектом альфу.
— Арес. Один из любимых, — кивает Хенджин. — Моя гордость.
— Я бы сына так назвал, — прикусывает язык Феликс, — и это ты решать будешь.
— Я поздравляю Пузыря с опозданием, поэтому устроим морскую прогулку, — объявляет Хенджин.
— Ты серьезно? — хлопает ресницами Феликс, вспоминая слова Ариэля о том, что ему пора смотреть документалки.
— Все на борт, — объявляет Хенджин. — Слушаться капитана — правило номер один.
— Так ты у нас еще и, значит, капитан? — улыбается омега.
— Я тебе кое-что купил, — тянется в карман альфа. — Мне кажется, тебе понравится.
— Дай мне то, за что я заплатил той ночью, а не дари подарки, — мрачнеет Феликс.
— Ты ведешь себя, как сука, — передумывает дарить подарок альфа.
— Ты нарушаешь уговор.
— Не ругайтесь, — бурчит подошедший Пузырь, и Хенджин, подняв его на руки, идет к мостику.
Несмотря на то, что они повздорили, Феликс получает удовольствие от прогулки. На море спокойно, дети бегают по палубе, Хенджин сидит с сигарой на борту, а Феликс, обняв Пузыря, показывает ему чаек.
— Я тоже хочу корабль! — кричит счастливый Пузырь, которому капитан подарил фуражку.
— Вырастишь и у тебя будет куда круче этого, — убеждает его омега.
— С такими же парусами!
— Ты можешь поставить алые паруса, они красивее этих, — улыбается Феликс.
— А зачем алые? Белые лучше, — не понимает ребенок.
— Так ты найдешь того, кого потерял, — щелкает его в нос омега.
— Я никого не терял.
— Тогда того, кто будет тебя ждать.
— Омегу? — краснеет ребенок.
— Не важно омегу, альфу, девушку, парня — того, кто будет жить в твоем сердце и того, кто будет взращивать свое для тебя, — опускается на корточки перед ним Феликс. — Ты приплывешь к нему на огромном корабле с алыми парусами, и он увидит тебя с любой точки города и будет бежать к тебе.
— А ты будешь на моем корабле? — спрашивает Эйден.
— Буду, — грустно улыбается парень.
— Не пудри ребенку мозги, — подходит Хенджин, и Пузырь сразу же бежит к сестре. — Какие алые паруса? Какая любовь?
— Ты совсем не романтик, — поднимается на ноги Феликс.
— Я реалист, и алые паруса на корабле это бред.
После морской прогулки, которой дети насладились, Хенджин отправляет их и Феликса домой поиграть с Азуром и поужинать. Только потом они уедут в приют. Сам альфа отправляется в офис. Хенджин не доезжает, потому что звонит Чонин и называет место и время встречи с генералом Ли.
Хенджин прилетает в соседнюю страну в три часа утра и сразу же отправляется на место встречи с Кристофером. Встреча проходит без третьей стороны, поэтому оба альф приехали с личными охранами, по всему периметру расставлены снайперы. Хенджин подъезжает к любезно предоставленному министром домику у озера к рассвету, Кристофер уже стоит на берегу с толстой сигарой и задумчиво смотрит вдаль.
— Эта ночь будет или началом нашего долгосрочного сотрудничества, или последней ночью, когда мы с тобой без оружия, — поворачивается к гостю генерал. Кристофер не выше Хенджина ростом, но он крупнее: любовь к профессиональному боксу дала свои плоды. Его широкие плечи натягивают ткань камуфляжной формы, черные волосы зачесаны назад, пронизывающий взгляд направлен прямо на собеседника. Одно время Хенджин даже думал, что спарринг со старшим Ли был бы прекрасным опытом для него. Хван не поменял бы правила, и проигравший бы погиб.
— Признаюсь, я думал, ты откажешься от встречи, — продолжает генерал.
— У меня свой интерес, — расстегивает пальто Хван и снимает кожаные перчатки.
— И какой?
— Что ты ему сделал? — пристально смотрит на него Хенджин.
— Прости?
— Что ты сделал со своим братом? — Хван делает шаг к нему, Кристофер не двигается.
— Эх Феликс, годы идут, а он не меняется, — массирует лоб Кристофер. — Что он тебе наплел? Обычно он говорит разное, но позволь угадаю. Что я его бил? Насиловал? Морил голодом?
<i> «Он ничего мне не говорил»,</i> думает Хенджин.
— Феликс всегда был необычным ребенком с бурной фантазией, я так во всяком случае думал, пока не оказалось, что он еще и очень вредный, — выпускает дым Крис. — Так было с самого детства: он падал с дерева и рану на коленке валил на меня. Он всегда ревновал, считал, что родители опекают меня больше, и привлекал внимание тем, что делал из себя жертву.
— Почему я должен верить тебе? — хмурится Хенджин.
— Не важно, поверишь ты или нет, важно, что я хочу помочь брату, — серьезно говорит Ли. — Он серьезно болен, но моя семья вынуждена была прятать это. Сам понимаешь, из какого мы рода. Для меня Феликс вечный ребенок, я хочу его забрать и оберегать, я привык к его проделкам. Он даже стрелял в меня не чтобы убить, а чтобы привлечь к себе внимание.
— Такую ненависть не подделать, — у Хенджина в голове все это не укладывается.
— К сожалению, ты прав, и это самое обидное, — горько улыбается Крис. — Он правда ненавидит меня, и желает мне смерти, ведь тогда вся любовь перейдет к нему. Я устал рассказывать одно и то же всем, кому не посчастливилось попасться в его путы. Чтобы узнать Феликса, достаточно посмотреть на то, как он ведет себя с другими. Мне жаль, что он твой истинный, но я хочу забрать своего брата и помочь ему. Он моя семья.
— Так уж вышло, что и моя тоже, — заявляет Хенджин, который окончательно запутался.
— Не говори глупости, он тебе никто! — багровеет Крис.
— Он папа моего наследника. Я его тебе не отдам, — ледяным тоном заявляет альфа.
— Ты спал с ним? — внезапно успокаивается Кристофер и становится вплотную. Хенджин не шевелится, он знает, что делает альфа, он пытается уловить на нем запах брата. — Ты спал с ним, — утверждает Ли и отшатывается. У Кристофера словно вмиг вытягивается лицо, скулы заостряются, а в глазах появляется стальной блеск. В воздух просачиваются запах хорошо удерживаемой ярости, парни обоих альф моментально напрягаются.
— Прекрасно, тогда готовься к войне, — вскидывает голову Кристофер.
— Ты угрожаешь мне войной? — скалится Хенджин.
— Она однозначно будет. Ты знаешь, что мы давно к ней готовы, мой брат, считай, может ее ускорить. Или Феликс вернется домой, или Кале вернет себе Мармарис, — безапелляционно заявляет Кристофер.
— Как самоуверенно. Как ты объяснишь это своим людям? Объявил войну из-за личного желания? — смеривает его презрительным взглядом Хенджин.
— Как ты объяснишь своим людям и солдатам то, что отказался вернуть вражеского омегу? — торжествующе заявляет Крис. — В следующую нашу встречу, надеюсь, ты будешь с Феликсом.
— Твой отец был никудышным переговорщиком, ты далеко не ушел, — разминает плечи Хенджин и, кивнув своим солдатам, идет к автомобилю.
Прилетев в Мармарис, Хенджин приказывает шоферу сразу ехать в особняк и всю дорогу думает. В Мармарисе раннее утро, город просыпается, теплые лучи солнца озаряют улочки, которые уже наполняет запах свежей выпечки. Хенджин вытаскивает из кармана подарок, купленный для Феликса, и, открыв коробочку, любуется брошью в виде бабочки, чьи крылья усеяны драгоценными камнями. Он здоровается с садовником, треплет за ухом радующегося хозяину Азура и поднимается наверх. Феликс никогда не просыпается рано, поэтому Хенджин не удивлен, что омега сладко посапывает на кровати. Альфа снимает пальто и, скинув его на кресло, опускается на кровать. Он осторожно, чтобы не разбудить омегу, касается его щеки, поглаживает, а потом, положив на прикроватную тумбочку коробочку с бабочкой, поднимается на ноги. Хенджин, прихватив пальто, идет к двери и на самом пороге снова оборачивается.
Он не может так поступить со страной.
Он не может так поступить с собой.
Он не может так поступить с тем, кому дал слово.