Мармарис

Феликс просыпается к полудню и, с трудом оторвав голову от подушки, присаживается на постели. Омега долго не мог уснуть, половину ночи он прокручивал в голове поцелуй, а вторую половину пытался о нем забыть. И все равно первое, о чем он думает, разлепив веки, — снова поцелуй. Феликс обхватывает ладонями голову и, подтянув колени к груди, прячется в сотканном им самим коконе, из которого, к сожалению, невозможно выставить свои же мысли. Ему нельзя возвращаться к этому поцелую, нельзя зацикливаться на том, что никогда не повторится, и терзать свою душу. Феликс уже это проходил, он придавал слишком много значения чужим словам и прикосновениям, дорисовывал мысленно продолжение, которого или не было, или которое кардинально отличалось от его воображения. Сейчас он слишком истощен, чтобы найти силы справиться с очередным разочарованием. Сейчас ему необходимо думать о будущем, о жизни, которая пока ничего хорошего не сулит.

Феликс не знает, почему он живет, чего он ждет, к чему стремится. Он так и не смог оформить этот базовый набор необходимых каждому человеку ценностей и стремлений, о которых бы вспоминал в сложные времена и, держась за которые, всплывал бы из пучины отчаяния. Феликс устал, пик этой усталости он и почувствовал тогда у себя дома, когда выстрелил в брата. Он выстрелил бы и в себя, если бы ему повезло, но пора бы уже выучить наизусть, что ему не везет. А ведь он был не таким, Феликс упустил момент, когда из веселого и жизнерадостного ребенка он превратился в того, кто боится жизни больше, чем смерти. Одно он осознал очень рано — самоубийцами не рождаются, ими становятся. Феликс до сих пор не может четко ответить на вопрос, почему он хотел умереть именно в ту ночь, хотя у него и до нее было сто причин за. Но если бы у него хоть кто-нибудь спросил, он бы ответил: потому что выживают только те, у кого есть надежда. У него ее нет. Жаль, что Феликсу этот вопрос не задавали, его спрашивали, почему он стрелял в Криса, ни разу не спросили, почему пытался убить себя. Не спросили, потому что люди убеждены, что убийца стреляет в себя, чтобы избежать наказания, обрести своеобразную свободу. Они правы частично, потому что Феликс хотел умереть, чтобы освободиться, но не от людского порицания или грозящего ему срока. Он вновь мечтает о свободе, хотя с момента пребывания в Мармарис он заметил, что о смерти не задумывался. Видимо, постоянные мысли о плане Хенджина, слабая надежда на побег занимали всю голову и ему было не до той, кто всегда рядом, но руку не протягивает. Феликс не сомневается, что даже если завтра случится чудо и жизнь обретет смысл, он не сможет ей насладиться, потому что он сломан. Как можно взрастить сад на почве, удобренной слезами? На психике, которая поломана? Он обуза, лишнее звено, тот, кто и другим жизнь омрачает. Феликс не может сделать кого-то счастливым, потому что он с этим чувством не знаком. Таким, как он, нет смысла быть, но он есть и все еще открывает глаза, делает вдох и смотрит на дверь. Феликс вновь повторяет ночной сценарий, он забивает голову чем угодно, даже размышлениями о смысле бытия, лишь бы не думать о поцелуе. Точнее о том, что он ему понравился. То короткое мгновенье в холодной воде, где внутри поднимался согревающий его огонь, невозможно забыть. Странная штука жизнь, что рядом с тем, от кого бы бежать, он почувствовал себя в безопасности, сам зашел за его спину, а в одной комнате с теми, кто его кровь и плоть, он словно посередине ледяной пустыни, где из каждого оврага на него смотрит дуло. Это был порыв, правильный момент, обоюдное желание, родившееся из-за располагающей обстановки, и ничего более. Хенджин де-факто правитель Мармариса, враг его народа, его похититель. В то же время Хенджин его истинный, его защитник и тот, кого он больше не боится. Феликса разрывает от противоречивых чувств, в нем идет непрекращающаяся борьба между желанием открыться и разумом, который его отговаривает.

Феликс не доверяет людям, он ходит с шипами наружу, но именно рядом с Хенджином он стал замечать, что все чаще их убирает. Есть в этом альфе нечто, что вселяет в омегу спокойствие, и он знает, что жизнь его не балует, он обязательно об этом пожалеет, но срывать только расцветший бутон на сердце не торопится. В конце концов, у него ничего больше и нет. Феликс половину своей жизни верил в спасителя, смотрел на море в ожидании алых парусов, которые приплывут за ним, позже понял, что никто его не спасет. Что спасают люди сами себя, а у него сил нет. Море черное, у кораблей белые паруса, а красная только кровь, пачкающая простыни после очередной попытки заглушить внутреннюю боль.

Феликс слышит смех снизу, по голосам узнает Мию и Минхо и второпях одевается: вдруг и Хенджин приехал. Вдруг и он эту ночь думал об их поцелуе. Он спускается вниз, Хенджина нет, Феликс сразу сдувается, даже не скрывает испорченное настроение, уныло плетется к дивану. Мия и Минхо о чем-то спорят, Феликс даже не вслушивается, берет из поставленного перед ним подноса чашку американо и пьет, не чувствуя вкуса. Он весь в мыслях, думает о том, что нужно ехать в больницу, и устало вздыхает. Мия и Минхо над чем-то громко смеются, нервируют омегу, которого вновь засасывает в болото печали.

— Да поженитесь уже! — восклицает Феликс, которому не дают позавтракать в тишине, и гости умолкают.

— Я за этого индюка не пойду, — хмыкает Мия, играя с браслетом.

— А то я перед твоей дверью послов выставил, — кривит рот Минхо.

— Вы были бы идеальной парой, — несмотря на плохое настроение, искренне улыбается Феликс. — Оба противные.

— Молчал бы, любитель поцелуев под луной, — показывает ему язык Мия, и Феликс моментально краснеет.

— Думаешь, мы бы не узнали, — подмигивает ему Минхо.

— Это он вам сказал, — обижается Феликс, который не понимает, как Хенджин мог поделиться настолько интимной информацией.

— Как ты себе представляешь Хван Хенджина, который нам такое рассказывает? — смеется Мия.

— Ладно, раз уж вы здесь, то поговорим о Пузыре, — у омеги от сердца отлегло, что альфа их ночь в море не выдавал. — Я после больницы начну заниматься подготовкой. Дом сам украшу, людей еще позову, но мне нужна помощь. Кто из вас может заняться напитками и едой?

— На детский праздник? — хмурится Минхо. — Увольте. Я собственную свадьбу не организовывал.

— Я и не ждал от тебя помощи. А ты? — смотрит на Мию Феликс.

— Я помогу, потому что ты нажалуешься Хенджину, а мне от него кое-что надо, — хитро улыбается Мия.

— Какая же ты змея, — восклицает Минхо. — Тогда и я помогу, раз уж ты у нас будущий папа.

— Замечательно, — поднимается на ноги омега. — Завтра я свяжусь с вами, чтобы узнать о ваших успехах.

Сейчас Феликсу очень нужно увидеть Хенджина, потому что грызущее его с ночи желание получить ответы на вопросы, которые он не задаст, — достигло своего апогея. Он просит шофера отвезти его через двадцать минут в офис альфы для срочного разговора, а сам идет наверх. Феликс переворачивает вверх дном гардеробную, четыре раза переодевается, а потом, поняв, как глупа его затея, пятится назад и опускается на кровать. У Феликса нет никакого срочного разговора или каких-либо важных причин поехать к Хенджину. Он даже не может придумать, что скажет ему, оказавшись на пороге, как объяснит свой внезапный порыв. Но, несмотря на все это, ему просто необходимо увидеть его, услышать его голос, и сейчас он сидит, окруженный стопками одежды, только потому что хочет понравиться <i>ему</i>. От этой мысли хочется громко смеяться, но это желание быстро уступает пришедшей на замену печали. Феликс понятия не имеет, как дошел до того, что тот, кто должен был вскоре стать не совсем приятным воспоминанием, стал кем-то большим. Это же насколько Феликс одичал по человеческому теплу, заботе, ласке, что из-за одного поцелуя зациклился на враге своего народа? Феликс снова прокручивает в голове воспоминания о встрече с отцом и братом, о том, как Хенджин его защищал, и отбивается от мыслей, что альфа это делал из-за ребенка. Зачем тогда целовал? Феликс и так согласился стать папой его ребенка, принял его условия, но он все равно его поцеловал в море под луной перед своими людьми. У Феликса до сих пор губы горят, он и не замечает, как снова прикладывает к ним пальцы и возвращается в ту ночь. Феликсу хочется ему понравиться, увидеть в его глазах восхищение, и одновременно хочется дать себе по лицу за неуместные мысли. Он снимает с себя и последний наряд, натягивает через голову белый худи, ищет спортивные штаны и, покончив с одеждой, идет вниз. Так будет лучше. Хенджину лучше не подозревать о том, что омега последние двенадцать часов живет только его поцелуем. Феликс не будет вооружать того, кто скорее всего разобьет его. От людей не надо ждать ничего хорошего, и больно не будет. Пережитой боли Феликсу до конца жизни сполна хватит, новая ему не нужна. Пора бы начать учиться на своих ошибках.

Феликс подъезжает к офису Хенджина после обеда, проходит проверку и, поблагодарив секретаршу альфы, идет в его кабинет. Хенджин сидит на диване, перекинув ногу через ногу, на низком столике перед ним два мобильных телефона, кипа бумаг и остывающая явно не первая за день чашка кофе.

— Ты и на обед кофе пьешь? — уже жалеет о приезде топчущийся на пороге омега, который так ничего и не придумал и рассматривает альфу. Хенджин в кремовых штанах, черной рубашке, выглядит свежо и потрясающе, хотя небось с рассвета торчит в офисе. Все-таки надо было нарядиться — не для него, а для себя, чтобы не чувствовать себя так отвратно.

— Чем обязан? — смотрит в упор альфа, по Феликсу табун мурашек пробегается. От того Хенджина ничего не осталось. Этот все тот же холодный Морской волк, тот, кого он увидел на приеме в Кале, и, наверное, даже вчерашней ночи не было, Феликсу все приснилось.

— Я в больницу поеду, — говорит первое, что приходит на ум Феликс, подходит ближе, все пытается получить толику тепла, хотя бы какой-то признак, что и Хенджин помнит.

— Ты должен был еще позавчера поехать, — поднимается на ноги альфа. — Я думал, это и в твоих интересах поскорее со всем закончить и обрести так тобой жаждуемую свободу, а ты тянешь.

— Все верно, — хмурится омега, от былого настроения не остается ничего. — Я хочу, чтобы все побыстрее закончилось.

— Тогда почему ты здесь, а не в больнице? Как процесс начнется, если ты не начинаешь?

<i>Потому что хотел тебя увидеть. Потому что хотел посмотреть в твои глаза, найти в них память о вчерашней ночи, а нашел льдины, об осколки которых режусь, но продолжаю искать.</i>

— Ребенок нужен не мне, а тебе, — со злостью выпаливает омега. — Я подписал контракт, знаю, какую часть должен выполнить, но это не значит, что я не могу передумать.

— Ты выбрал не лучшее время для споров, я сильно занят, а о твоем визите предупрежден не был, — спокойно отвечает Хенджин и подходит вплотную. — Мы можем начать делать ребенка прямо сегодня, — и снова этот взгляд, из-за которого омега в Феликсе готов на колени встать, но инстинктам никто поддаваться не будет. — Но это ты ведь настоял, что без физического контакта, тогда будь добр и выполняй свою часть обязательств. Я свою выполняю — ты в безопасности, все, что хочешь — я тебе даю.

— Я человек, а не сосуд, — у Феликса жжет под веками.

— Я и не считаю тебя сосудом, — Хенджин смотрит сверху вниз, следит за ресницами, за идущей по швам маской спокойствия, с трудом удерживаемой на месте.

— Плохая была идея приехать сюда, у меня много дел, пора в больницу, потом займусь днем рождения Пузыря. Буду устраивать ему праздник, — пятится к двери Феликс, скользит взглядом по столу, шторам, стенам, лишь бы на альфу не смотреть, не дать раскрошить его истоптанное настроение.

— Такой же, какой устроил Илаю? — выгибает бровь Хенджин, в отличие от прячущего взгляд омеги, сверлит в нем бездонные раны.

— Прости? — отшатывается назад омега под тяжестью имени, которое забыть ему никогда не дадут.

— Твой брат звонил.

Феликсу кажется, его легкие с противным звуком схлопываются.

— В другое время я бы и говорить с ним не стал, но так как у нас отныне договоренность касательно тебя, мне пришлось его выслушать, и я не жалею, — продолжает Хенджин и с руками в карманах брюк подходит ближе.

— Какая договоренность? — прислоняется к стене Феликс, которому не подчиняются собственные конечности. — Что он хотел?

— Так значит ты знаешь Илая.

Феликс молчит, ни единой эмоции, а сам мысленно возвращается к одной из самых больших ошибок юности. Илай был приятелем Феликса в старшей школе, и однажды случайно узнал то, чего не стоило и что бы уничтожило не только жизнь Феликса. Илай отказался понимать по-хорошему, на все мольбы и угрозы отвечал усмешкой, и Феликсу пришлось пойти на крайние меры, о которых он будет жалеть всю оставшуюся жизнь.

— Молчание — знак согласия, — продолжает Хенджин. — Расскажи мне правду. Скажи, Хенджин, все было не так, я не настолько гнилой человек, объясни и я поверю.

— Нечего сказать, — с трудом отлепляет язык от нёба омега. — Все было именно так.

— Мне плевать на твое прошлое и на то, насколько низко может опуститься человек, и меня бы беспокоило будущее моего ребенка, если бы не факт того, что воспитывать его буду я. Но я все равно ждал другого ответа. Я думал, ты хотя бы попытаешься оправдаться, рассказать свою версию, — с нотками разочарования в голосе говорит альфа.

— Нет моей и другой версии. Весь Кале знает, что произошло. Глупо с моей стороны пытаться оправдаться. Что еще тебе рассказали? — отлипает от стены Феликс, сам делает к нему шаг, и пусть у него дрожит от напряжения челюсть, в его глазах штиль и в них ничего не прочитать.

— Он звонил по поводу твоего возвращения, и это мило с его стороны, что он пытался уберечь меня от змеи, коей ты являешься, — легкая улыбка трогает губы альфы, и Феликсу бы разозлиться, но он чувствует только горечь обиды, и виноват в этом противном привкусе на языке он сам. — Странно, я ведь подумал, что ошибаюсь, что ты не такой, каким кажешься. Даже решил, что он нарочно пытается тебя очернить. Мне так показалось.

— Ты поцеловал меня вчера и мне тоже показалось... — пересохшее горло мешает говорить.

— Тебе точно показалось, — за него договаривают и подтверждают.

— Хорошо, — вот так вот коротко, одно слово, в которое уместилась вся обида, злость, тот самый недавно расцветший бутон, только что растоптанный им самим.

Феликс двигается к двери, игнорирует прилипший к нему взгляд и замечает загоревшийся экран мобильного на столике слева, на котором высвечивается имя омеги, которым ему никогда не стать. Феликс бы не среагировал, но Хенджин, увидев, кто звонит, не скрывает легкую улыбку и, взяв телефон, идет к окну. Улыбка делает больнее, чем все слова, которыми он заклеймил его душу. Феликс добирается до автомобиля на ощупь, ничего не видит, не слышит, опускается на заднее сидение и называет адрес больницы. Хенджин прав, чего он тянет, чего ждет, чтобы закончить, нужно начать. После больницы Феликс лично ездит на встречу с организаторами праздника и, закончив, заезжает в кафе, перекусить, потому что у омеги от голода болит голова. Когда автомобиль паркуется на обочине, Феликс замечает Бентли Хенджина у тротуара и сперва передумывает выходить. Потом Феликс решает, что это даже к лучшему, ведь если альфа обедает здесь, он выскажет ему все, что решил уже после того, как ушел из офиса. Он вбегает внутрь, сразу ищет глазами Хенджина, но не находит. Альфы нет, но зато за столиком у окна сидит Ариэль и незнакомый парню омега.

— Я думал, ты воздухом питаешься, — машет ему сразу заметивший его Ариэль.

— И тебе привет, — подходит к его столику не успевший скрыться омега. — Машину бойфренда арендовал значит?

— Ты небось обрадовался, что он здесь, — усмехается Ариэль.

— Ревнуешь? — воспользовавшись тем, что собеседник омеги отошел, присаживается на его стул Феликс.

— Ты подаришь нам ребенка, я не хочу, чтобы ты переживал. Считай, я беспокоюсь о тебе, — отпивает из чашки Ариэль.

— Будешь переживать за меня, даже если ребенка мы сделаем, переспав? — язвит Феликс.

— Мы с тобой слишком разные, — улыбается Ариэль. — Поверь, мне без разницы как вы его сделаете, главное, чтобы процесс уже пошел. Я хочу ребенка, а в любовь и романтику я не верю. Это больше к тебе и твоей подружке.

— Ты про Мию? — игнорирует первую часть его заявления Феликс. — Романтика? Она мегера.

— Она всю жизнь страдала из-за того, кому и сказать сил не находит, его свадьбу пережила, его детей на мороженое забирает, а сама ходит одна, — откидывается назад Ариэль.

— Ты неприятный, — Феликсу внезапно обидно за Мию. Вот так всегда, навешает ярлыков на каждого, кого встретит, потом узнает что-то и чувствует, как внутри, порой даже против воли, отношение к человеку перестраивается. Не зря ведь говорят, прежде чем осуждать кого-либо, возьми его обувь и пройди его путь.

— Я реалист, — продолжает Ариэль. — Хенджин прекрасный альфа, идеальный жених, но ты ведь понимаешь, что он не вещь. Если он захочет уйти, то уйдет. Ровно также как и я.

— Тут я с тобой согласен, — готовится вставать Феликс, увидев вернувшегося в зал друга Ариэля. — Но все равно ты мне не нравишься.

— Это у нас взаимно, — смеется Ариэль. — Мое отношение к тебе никак не связано с Хенджином. Ты тип омег, которых я не переношу — неотесанный, наглый, а еще мечтатель. Вы вчера поцеловались, а ты небось уже нафантазировал уйму всего.

— Да откуда вы все знаете! — восклицает расстроенный Феликс.

— Не влюбляйся в него, прислушайся ко мне, — серьезно говорит Ариэль, и Феликсу не по себе от его взгляда. — В него влюбиться не сложно, он полный набор омежьих грез, но потом тебе будет больно. Он все равно придет ко мне, выберет меня, не потому что он любит меня, а потому что я лучше. Мы с ним одного уровня и не мне тебе объяснять, что я имею в виду. Ему нужен такой как я. Так положено. Так было, есть и будет.

— Спасибо за заботу, я не планирую влюбляться, — прочищает горло Феликс.

— И замечательно, а если вдруг все же захочешь, подумай о том, что альфа, которому нравится омега, после поцелуя с ним не будет трахать другого, — добивает контрольным Ариэль и довольный собой заказывает тирамису.

Феликс, несмотря на травящую его ревность, внешнее спокойствие не нарушает и рассеяно плетется к выходу. Будто бы он не знает, что Ариэль прав. Феликс не просто представитель вражеского государства, он еще и братоубийца, тот, кто обладает потрясающим даром портить жизнь всех, кто находится рядом. Ни один нормальный альфа этой вселенной не захочет связать свою жизнь с тем, за кем тенью ползет прозвище «змея». Феликс прекрасно знает, что таких как он не выбирают для того самого пресловутого «и в горе, и в радости». Никто не хочет возиться с разбитым, когда в мире полно еще тех, кого по кускам собирать не придется. Он сам бы себя не выбрал, и как бы горько от этих мыслей не было, глупо кормить себя надеждами, зная исход. Феликс заслужил. Он натворил много дерьма, и плевать, что на каждое у него имеется причина — оправдания в таких вопросах никого не интересуют. Даже хорошо, что вспыхнувший в нем огонь потух в первые же сутки, а не разгорелся, спалив в итоге только его самого. Надо отдать судьбе должное, она всегда умела красиво опустить его на осколки его же грез. Феликс забывает про еду, головную боль и пытается справиться с правдой, о которой не просил. Несмотря на оккупировавшие его совсем не радужные мысли, он сразу замечает, что за рулем сидит другой альфа.

— Чего вы поменялись? — спрашивает омега, сняв куртку.

— Да мы часто меняемся, когда вызывают, — заводит автомобиль шофер и вливается в поток на дороге.

Феликс откидывается назад и думает об Ариэле. Он пытается представить себя на его месте, но не получается. Ариэль слишком красивый, умный, жизнерадостный и, главное, не разбитый. Возможно в нем говорит дух соперничества, желание доказать свою значимость, даже зависть, но точно не чувства к Морскому волку. У чувств должна быть база, у них был всего лишь поцелуй, о котором один из них уже забыл. Феликс отрывается от мыслей, смотрит на дорогу и понимает, что они едут не в сторону особняка.

— Я разве не сказал, что хочу обратно в особняк? — спрашивает шофера омега.

— Планы поменялись, господин Хван хочет вас видеть, — отвечает мужчина и продолжает следить за дорогой.

— Ну конечно, а меня спросить забыл, — бурчит недовольный Феликс, который уже не особо хочет видеть альфу.

Только когда автомобиль начинает двигаться параллельно к морю, омега начинает понимать, что что-то не так. Вряд ли Хенджин позвал его к себе на корабль, да и шофер странно себя ведет, постоянно поглядывает в телефон, и в зеркала. Автомобиль паркуется на заброшенном причале, и Феликс замечает моторную лодку и еще трех мужчин на берегу. Омега сразу тянется к дверце, но ее распахивают до него, и не успевает он задать вопрос, как его выволакивают наружу и тащат к лодке. Феликс окончательно складывает картинку и, поняв, что к чему, начинает кричать, в надежде привлечь внимание двигающихся по шоссе сверху автомобилей. Главный ужас ждет омегу впереди, потому что на подходе к причалу он слышит речь с акцентом Кале от того, кто сидит лодке, и безвольным мешком оседает на землю. Его похитители подхватывают его и дальше уже волокут по камням, раздирая его штаны о камни.

— Нет, только не туда, лучше сдохнуть, чем Кале, — умоляет парень, пока его, затащив на лодку, заводят мотор, но его никто не слушает.

Феликс с рвущимся наружу из груди сердцем следит за тем, как отдаляется берег и мысленно прощается с местом, когда-то пообещавшим ему свободу. Он продолжает бороться, даже пытается прыгнуть в воду, но его похитители, намертво вцепившись, удерживают его на одном месте. Они не слышат его, не видят, как в его глазах расширяется пропасть, которая еще немного и проглотит и их, и берут на душу грех, от которого век не отмоются. Через несколько минут лодка подплывает к небольшой яхте, вопящего во весь голос омегу поднимают на палубу и сразу волокут к тесной каюте. Феликсу удается пару раз заехать по лицу одного из похитителей, даже больно укусить его. Парня, не церемонясь, швыряют в каюту, он срывается к двери, но получает кулаком в челюсть и, упав ничком на пол, чувствует влажность под щекой. Феликс поворачивается на спину, смотрит на запертую снаружи дверь и жалеет, что не упал в воду. Можно было бы пострадать пару минут, пока вода набирается в легкие, и все бы закончилось, чем снова влачить полное боли и унижений существование в Кале. Он выплевывает остатки собравшейся во рту крови и присаживается. Никто его не спасет. Хенджин даже при желании не успеет, он небось или в офисе, или с Ариэлем, и омеге внезапно хочется реветь, потому что надоело. Потому что у всего должен быть предел, и у расписанной на одну судьбу боли тоже. Если жизнь все-таки борьба, то Феликс официально проиграл. У него нет больше ни сил, ни желания. Ему не для чего. Все чего-то хотят: Хенджин ребенка, Ариэль счастливой семейной жизни, Мия хоть сумку от Диор — Ли Феликс не хочет ничего. Зачем? Ради чего? Что ему даст следующий рассвет, даже если он его увидит? Почему он должен всю жизнь прожить в страхе, если можно просто от нее отказаться. Феликс не выдержит даже вида своей родины, каждая улица в проклятом Кале пропитана воспоминаниями, на каждой стене следы его ногтей, когда после очередного кошмара он сбегал туда, чтобы излить свою боль. Каждый раз, когда он плакал, другие смеялись. Каждый раз, когда он пытался рассказать, на него смотрели как на идиота. На каждое его «больше не могу» говорили «ты преувеличиваешь». Феликс слишком долго терпел людской холод и непонимание. Феликс так и не понял, как люди находят друг в друге смысл жить, когда как он видел в них только причину хотеть умереть. Он не успел провести праздник для Пузыря, только из-за этого грустно. Феликс видел в кино и читал, что, собираясь уходить, люди пишут письма, прощаются, жалеют о чем-то, но прямо сейчас, решив умереть, он осознает, что ему даже жалеть не о чем. Это насколько же тяжело должно быть человеку, что он видит в смерти не просто избавление, а даже радуется ей. У каждого должна быть хоть какая-то связь с реальностью, нить, которая привязана к запястью и напоминает, что ему есть за что бороться. У Феликса голые запястья, пустота в глазах и изодранная душа. У него нет ни одной причины остаться, но у него сотни причин уйти. В каюте нет ничего кроме пахнущей бензином ветровки на крючке и там же висит веревка. Он снимает со стены веревку, оглядывается по сторонам и слышит шум снаружи. Надо торопиться, надо закончить все здесь и сейчас, не дать им утащить его туда, где все раны разом откроются. Феликс еще тогда должен был проглотить первую пулю сам, а не кормить ей Криса, второй раз он не ошибется. Не успевает он толком осмотреться, куда бы ее привязать, как дверь распахивается. Феликс отскакивает назад и, увидев стоящего на пороге Хенджина, резко выдыхает.

— Чего так долго? — с трудом проглатывает раздирающий горло комок омега.

— Ты не ранен? — косится на веревку в его руках Хенджин и, подойдя ближе, осматривает щеку парня. Феликс руку сбрасывает.

— Ох эта забота, — истерически смеется омега, попутно утирая покатившиеся после отпустившего нервного напряжения слезы.

— Не язви, — спокойно говорит альфа, продолжая осматривать его на наличие ран. — Ты поедешь домой с Минхо, я приеду позже, — Хенджин отбирает у него веревку и ведет его за руку наружу.

— Змеи выживают, не переживай, — вырывает руку Феликс, как только они оказываются палубе и делает шаг назад.

— Езжай домой, потом поговорим. Сейчас мне нужно узнать, кто это сделал, — кивает Хенджин своим телохранителям, обыскивающим яхту. Альфа явно не настроен реагировать на язвительные комментарии, потому что у него заботы поважнее. Хенджину срочно нужно выяснить, кто проник в его воды и чуть не похитил его омегу. Точнее папу его ребёнка. Хенджин найдет всех до единого и скормит им их же сердца, потому что за последний час обычно хладнокровный альфа пережил спектр всех доступных человеку эмоций. Он привык, что все контролирует, своего зверя в первую очередь, но, услышав о похищении Феликса, слетел с катушек. Хенджин собрал всю свою армию, еще тогда понимая, что справится и с ближайшими людьми, что море так быстро никто не пересечет, но все равно приказал вызвать всех и закрыть Мармарис как с неба, так и с земли. Одного из похитителей Феликса нет на борту, остальные сидят на полу под дулом направленного на них оружия.

— А где...

— Выпал за борт, — не дает ему договорить Хенджин и просит сесть в лодку. — Эти мне нужны живые, получу информацию.

— Я могу тебе сказать, кто это сделал и зачем, — задирает подбородок омега.

— Жаль, что я не верю ни единому твоему слову, — цокает языком Хенджин, и Феликс жалеет, что за борт выпал не он.

— Поэтому я и выбираю молчать, — со всей силы толкает его в грудь омега и сам садится в лодку. Лодка отплывает, Феликс глаз с фигуры на палубе не отрывает. Пришел. Спас или нет — жизнь покажет.

<center><b>***</b></center>

Дорога домой проходит как во сне. Истерика забрала с собой и все силы Феликса. Он проходит в необычайно тихий особняк и, поднявшись к себе, сразу ложится в постель. Думать, размышлять о дальнейшем, а главное о том, что он чуть не попрощался с жизнью не хочется. Одно Феликс знает точно: ему не стыдно за минуту слабости, он сделал бы то же самое, если бы все повторилось. Он убежден, что смерть не хуже Кале, что чем возвращаться туда, где он умирал по несколько раз в день, лучше умереть один раз, попрощаться с солнцем, и не ждать рассвета, который ознаменует новые пытки. Феликс так и лежит, следя за вступившей в свои права ночью за окном, когда слышит скрип двери.

— Испугался? — доносится до омеги голос Хенджина и, он повернувшись, смотрит на остановившегося у изножья кровати альфу. Он не переоделся, судя по всему только закончил. На альфе та же белая рубашка, от свежести которой не осталось ничего, и черные брюки, красиво облегающие длинные ноги. Феликса поражает то, что альфа любит решать все свои дела лично и не стоит в стороне, раздавая приказы. На самом деле Феликс ошибается, он не знает, что Хенджин испачкал руки, только потому что это касалось омеги. Если бы Хенджин лично не вытряс из них нужную ему информацию, он бы не нашел покоя, и его зверь сожрал бы его изнутри. Хенджин опускается на постель, глаз с омеги, на щеке которого расплылся синяк, не сводит.

— Почему лед не приложил?

— Забыл про удар, — нервно усмехается Феликс и подползает к альфе. — От тебя пахнет кровью, — морщит нос.

— Не моей, — тянется к нему Хенджин, медленно пальцами расчесывает его спутавшиеся волосы. Как бы его не раздражала эта странная тяга к пареньку и желание его касаться, он с этим не борется, сразу сдается.

— Не хочу знать подробностей, — фыркает Феликс, инстинктивно подставляется под ласки. — Не думал, что ты придешь, точнее, что успеешь.

— Мне твой шофер позвонил, когда очухался, придется его повысить, — усмехается альфа. — Веревка у тебя в руках, — Феликс под его рукой каменеет. — Ты ведь не собирался придушить ей стольких бугаев?

Феликс молчит, а в Хенджине что-то с треском ломается. Он обхватывает обеими ладонями его лицо и пристально смотрит в глаза омеги.

— Ты испугался не похитителей, а места, куда тебя собирались перенаправить.

Снова молчание.

— Что-то очень плохое произошло в Кале, что-то, что хуже меня, пусть даже ты сам в этом виноват, — продолжает Хенджин. — Просто так ты бы не стал жить с альфой, который тебя похитил, ты согласен даже на это, но только не туда. Помоги мне сложить картинку, и я помогу тебе, потому что я не хочу, чтобы ты еще раз взял веревку.

— Мне нечего рассказать, — Феликс отстраняется, но альфа вновь тянет его к себе и не отпускает.

— Я просил у тебя имя в ту ночь и я гарантирую, что могу решить этот вопрос, — настаивает Хенджин.

— Да, я помню, мы бизнес-партнеры, но в нашем контракте не было пункта — решать мои проблемы, — нервно усмехается омега.

Только не снова, не нужно этого доверия, распоротой грудины и вынутого сердца со всеми шрамами и нарывами, потом его обратно в себя вшивать очень больно. Больнее, чем когда оно просто принимает четко поставленные удары одним хорошо знакомым кулаком.

— Мы можем внести пункт.

— Что, если я лгу? Что, если ты накажешь невинного человека по моей указке, хотя тот, скажем, мне просто не нравится? — кривит рот омега, которого раздражает тема.

— Люди прекрасно подделывают чувства, все, кроме одного. Страх невозможно подделать, а у тебя он животный, — спокойно отвечает Хенджин. — Ты дашь мне имя того, кто заслужил, потому что этот кто-то пугает тебя до мыслей о самоубийстве.

— А если их много? — не может скрыть влажные глаза омега. — Если это не один человек.

— Все население Кале я истреблять не буду, это уже геноцид, — убирает руку Хенджин.

— Я и так рожу тебе ребенка, тебе не нужно стараться, — отодвигается от него Феликс, бегает глазами по ворсистому ковру, с трудом справляется с поднявшимся в нем внезапным желанием разреветься.

— Я делаю это не из-за ребенка, а для тебя. Мне этого хочется, — твердо говорит Хенджин.

— Где же ты был столько лет? — пытается шутить Феликс.

— Всегда на этом берегу, — серьезно отвечает альфа.

— Я верил этим словам, верил всем, кто проявлял хоть каплю интереса, но получал в лучшем случае сочувствие. С чего мне верить тебе? — хмурится омега. Он искренен в каждом слове, он уже это проходил, опускал мост, снимал оборону, а потом снова пытался возродиться из пепла, потому что пепел единственное, что после себя оставляли люди, которых он приютил в своем сердце.

— Может стоит хотя бы разок открыться?

— Не стоит, вашими плевками в мою душу можно море заполнить, — поворачивается на бок Феликс. — Спокойной ночи.

Хенджин не отвечает на это, еще пару минут сидит на кровати, а потом удаляется. Он идет в кабинет, наливает себе коньяк и, опустившись в кресло, делает первый глоток. Ли Феликс самый странный человек на памяти Хенджина. Кристофер рассказал ему почти все то же самое, что было в досье Минхо, сделал всего несколько дополнений, и, если слушая друга, Хенджин не удивился, то словам Ли уже верилось с трудом. Не может Феликс настолько блестяще играть две роли. Он должен оступиться, выдать себя, показать, в конце концов, кем является и кого играет. Но омега не помогает. Он молча принимает слова брата, не оправдывается, не отбивается и только усложняет работу Хенджина. Альфа убежден, что сделай Феликс хотя бы один шаг к нему, он бы дал ему шанс и поверил бы. Феликс даже лгать не пытается, бесит альфу, который сам не понимает, почему хочет верить ему, даже если будет знать, что тот изначально соврет.

<center><b>***</b></center>

Утро встречает Феликса не с кофе, а с посылки, оставленной под дверью. Коробочку уже распаковали, что неудивительно: все, что входит в дом тщательно проверяется. Феликс пытается вспомнить, что он заказывал, а потом, схватив коробку, возвращается в спальню, в которой все еще витает запах альфы. В коробочке красиво разложен уход за кожей, различные крема и сыворотки. Феликс по одному рассматривает тюбики, пытаясь понять, кто сделал ему неожиданный подарок. Вряд ли это Хенджин, скорее всего это не очень тонкий намек от Мии следить за своей кожей. На самом дне коробочки Феликс находит сверток, украшенный бантиком и, раскрыв его, сразу же роняет все на пол. Только один человек любил парфюм, завернутый в сверток, и дарил ему его. Этого не может быть, это просто совпадение, неудачный подарок от Мии, Хенджина, да хоть от Минхо. Охрана проверила содержимое коробки, но смотрящее на него с пола письмо не трогала. Феликс трясущимися руками тянется к конверту и, набрав в легкие побольше воздуха, открывает. Феликс научился справляться с приступами паники, сам себя выдрессировал, но прямо сейчас вся его выдержка трещит по швам, и он сползает с кровати на пол. До самого вечера омега не выходит из комнаты, отказывается от еды и, свернувшись калачиком, лежит на кровати. Он запер дверь, закрыл шторы, и пусть сознание орет, что здесь его не найти, не достать, он все равно дрожит от страха. Его моментально швыряет туда, в недалекое прошлое, где он также ползал по полу, обнимая сам себя, лишь бы не дать подступающему страху взять его плен и не терять связь с реальностью. Его попытки убедить себя в хорошем исходе не работают. Его руки, которыми он сам себя поглаживал, успокаивал, перестали помогать еще давно, но он не нашел им замену, не встретил того, кто бы своим объятием защитил от внешнего мира. Хочется участия, плеча, на которое можно положить голову. Феликс никогда этого всего не получал, но ждать не уставал. Он слышит стук собственных зубов, колотящееся сердце и думает, что еще немного и организм не выдержит стресс, наконец-то отрубится насовсем. Коробка так и лежит на полу, доводит до тошноты от страха.

В одиннадцать ночи он спускается вниз и, собрав под себя ноги, сидит на диване. Феликс ждет его— поспорить, поругаться, просто увидеть, почувствовать что он рядом, но альфа не приезжает — страх в нем объявляет абсолютную монархию. Как люди борются со страхом? Искореняют. Феликс не может побороть свой, пока тот, кто его в него внушает, жив. Феликс — чудовище, монстр, тот, кого надо пытать вечным огнем, ведь он мечтает о смерти не только для себя. Пусть он никогда не обретет покоя на том свете, он попробует пожить без разъедающего его страха хотя бы пару часов на этом. Он это сделает. Пора перестать ждать и начать действовать самому. Он встает с дивана, просит отвезти его в пентхаус Хенджина и кутается в кардиган. Плевать на все, бизнес значит бизнес. Эта сделка подарит Хенджину наследника, а Феликсу возможность больше никогда не уродовать кожу, на незаживших ранах на которой расцветают новые.

Дорога до квартиры занимает полчаса. Еще десять минут уходят на проверку и лифт. В просторной квартире Хенджина одну стену полностью занимает шкаф, заставленный миниатюрными моделями кораблей и подводных лодок. Феликс подходит ближе, сперва боится касаться, прекрасно зная о своей неуклюжести, но потом все-таки аккуратно берет одно судно в руки.

— Ювелирная работа, — выдыхает омега, не может налюбоваться моделями. — Только все паруса или белые, или серые, — усмехается и проходит на кухню.

Феликс включает кофемашину и взбивает молоко. Он ищет в шкафчиках что-нибудь сладкое, ничего не находит, допивает кофе и идет в спальню. Сперва омега думал, что его не пустят в квартиру без хозяина, но ему никто и слова не сказал. Охрана безмолвно проводила омегу до двери и скрылась в лифте. Феликс проходит в отделанную в сине-черных тонах спальню, бросает мимолетный взгляд на большую кровать посередине и подходит к окнам. Квартира альфы занимает предпоследний этаж огромной высотки, внизу расположено скоростное шоссе, сразу за которым открывается вид на зеркальную черную гладь моря, в котором словно тонет луна. Феликс больше ничего не видит, весь его взгляд устремлен к морю, которое дарит ощущение свободы и манит к себе. И тогда Феликс решает — ему не нужно искать веревку, думать о таблетках или лезвии, если он его настигнет — Феликс просто уйдет в море. Он сольется с водой, которая смоет его усталость от жизни, отдастся его волнам и обретет вечный покой на дне, накрытый серебристым светом луны. Феликс отрывается от созерцания красоты, идет в ванную и, почистив зубы запасной щеткой, раздевается догола и опускается в свежезаполненную ванну. После ванны он забирается в постель, даже жалеет, что чистое белье не пахнет тем, чей запах успокаивает. Феликс прислушивается к медленным битам сердца, понемногу успокаивается и даже дремлет. Поняв, что если так пойдет, он Хенджина не дождется и уснет, Феликс поднимается, накидывает на плечи халат альфы и снова идет в гостиную к окнам. Внизу давно спит прозванный жемчужиной региона Мармарис, где-то вдали блестит маяк. Перед глазами картина покоя и умиротворенности, но в Феликсе все сирены разом врубаются, то ли о спасении, то ли об опасности предупреждают. Он слышит скрип двери, медленные шаги, видит в отражении тень остановившегося позади альфы, не оборачивается.

— Я был удивлен, узнав, что у меня гость.

Точнее тому, кто именно гость.

Феликсу нужно пару минут, чтобы набраться смелости, налепить на лицо непроницаемую маску и быть готовым встретиться с глазами, в которых или найдет огонек понимания, или лютую стужу.

— Я покажу тебе кое-что, — медленно говорит омега, у которого, несмотря на все усилия, все равно дрожит голос. Он тянется к поясу халата и, развязав, опускает его с плеч. Халат, соскользнув вниз, собирается гармошкой под его ногами. Феликс наконец-то поворачивается к альфе лицом, и перешагнув через халат, становится ближе.

— У каждой моей раны есть имя, — прячет глаза омега, который пусть и сам разделся, сильно смущается своей наготы.

Хенджин не ожидал увидеть Феликса в квартире, но еще больше он не ожидал, что омега, который так дико реагировал на прикосновения, сам обнажится. Он опускает глаза ниже, скользит от уже знакомых ожогах на ребрах к животу, отмечает, что не все шрамы совсем старые.

— Если мои шрамы тебя не пугают, не вызывают отвращение, я позволю тебе к ним прикоснуться. Знаю, что ты хочешь, также знаю, что в этом мире ничего просто так не делается, — Феликс нервно усмехается и наконец-то впервые за вечер смотрит в глаза. — А ты взамен сотрешь это имя с планеты. Внесешь пункт в контракт.

— Отвращение? — выгибает бровь альфа, невесомо касается подушечками пальцев побелевшего шрама у пупка, не видит сопротивления, надавливает.

Ли Феликс был самым эффектным омегой на том приеме в Кале, Хенджин заметил его на мгновенье раньше, чем это успел сделать его зверь. Недаром про себя альфа называет его никак иначе чем Белла. Красота Феликса утонченная, он нежный, как цветок, хрупкий, как фарфор — надави чуток и рассыплется, но стержень в нем выкован из дамасской стали. Он — доказательство того, как обманчиво первое впечатление, и Хенджин уже не сомневается, что под этой красивой внешностью скрывается сила, которая способна дать отпор даже Морскому волку. Альфа нависает сверху, Феликс ждет ответ, пытается понять его реакцию, но в темноте его глаз ничего не прочитать.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что я поступлю как джентельмен. Я возьму. Я добавлю пункт, — за лопатками Феликса внезапно холодное стекло, обжигающая ладонь с живота поднимается к талии, он задыхается из-за того, как альфа резко занимает собой все пространство, заставляет омегу чувствовать себя крохотным. Феликс не отталкивает, не сбегает, принимает условия, которые сам продиктовал, и прикрывает веки.

Внизу по прежнему плещется черное море, пенится, зовет, но Феликс уже шагнул в другое, из которого он точно живым не выберется.