Мармарис

Вернувшись в спальню, Феликс долго не может уснуть из-за гудящих в голове мыслей и с трудом засыпает только на рассвете. Он просыпается в полдень из-за шума за окном, потянувшись, сползает с кровати и видит, как детвора от пяти до восьми лет носится по двору с Азуром, за ними, выкрикивая ругательства, бежит охрана.

— Что за хуйня? — затягивает шторы Феликс и идет в душ.

Закончив с утренними процедурами, он по привычке просит себе черный кофе и выходит во двор, где визги и погоня не прекращаются. Феликс стоит на лестнице, жмурится из-за бьющего по глазам солнца и, потягивая из большой кружки дымящийся кофе, наблюдает за детьми, которых наконец-то собрали на главном дворе. Дети, виновато опустив глаза, топчутся на месте, пока один из охранников по телефону кому-то что-то объясняет. Феликсу не особо интересно, кто эти дети и что здесь происходит, он допивает кофе, собирается вернуться в дом, чтобы приступить к обдумыванию своего положения, но, заметив въехавший во двор бмв, останавливается. Из бмв выходит уже знакомая роскошная брюнетка и, поправив серый вязанный кардиган, постукивая высокими каблуками по камню, двигается к нему.

— Я смотрю, ты обжился, — останавливается рядом с омегой девушка, смеряет недовольным взглядом его пижаму и растрепанные волосы. Пижаму Феликсу пришлось одеть после ночного инцидента. Отныне он вообще, не обмотавшись в тряпки, никуда не выйдет — не заслужили разные волки вида его роскошных ног.

— Мне уже пора обжиться, потому что я тут, кажется, надолго, — пожимает плечами Феликс в ответ на ее замечание, не может скрыть улыбку, заметив, как смешно кувыркается на траве самый младший из детей.

— Тетя Мия, — бежит к девушке маленький акробат, — мы же сами можем уйти, не зовите их.

— Не можете, хулиганы, — поглаживает его кудрявые волосы Мия.

— Кто они? — все-таки любопытство берет вверх, и Феликс сдается.

— Из приюта недалеко. Хенджин его содержит.

— В Кале дети в приютах надолго не остаются, их сразу забирают, — удивляется Феликс.

— Самому младшему четыре года. Самому старшему восемь. Они все из одной семьи и их никто не берет, — тихо говорит девушка, кивая в сторону двух мальчиков и девочки.

— Бред какой-то, они же все равно дети, — с трудом давит поднимающееся внутри возмущение омега.

— Ну, все хотят младенца, — хмурится Мия. — Никому не хочется брать взрослого ребенка, люди предпочитают белый лист, на котором будут рисовать сами. Младшенького даже брали, но там такой скандал разразился, старшие не отпускают, да и мелкий устроил новым родителям сладкую жизнь. Вот его и вернули.

— Ты бы не взяла? — внимательно смотрит на девушку Феликс, сам не знает, почему спрашивает и почему его вообще задевает все это.

— Я бы хотела показаться лучше, чем я являюсь, но ты мне безразличен, — хмыкает Мия. — Я хочу родить сама, но это вряд ли, так что возьму младенца.

— Как их звать? — вновь смотрит на не поделивших конфеты детей омега.

— Зеус, — зовет Мия старшего мальчугана, — этот омега хочет с вами познакомиться.

— Не хочу я знакомиться, — бурчит Феликс, пятясь назад.

— Уже не хочет, — не меняет тон Мия.

— Какого черта? — со злостью смотрит на нее парень, который в душе расстраивается, что дети ее услышали.

— Старший — Зеус, потом идет Хёна и мелкий Пузырь.

— Пузырь? — смеется Феликс.

— Он обожает мыльные пузыри, и Хенджин его так прозвал, — улыбается Мия, — на самом деле его зовут Эйден.

Во двор заезжает еще один автомобиль, из которого выходит полный омега средних лет и, бормоча под нос ругательства, сажает детей на заднее сидение.

— Что они здесь делали? — задает главный вопрос Феликс, провожая взглядом двигающийся к воротам автомобиль.

— Иногда они сбегают, чтобы поиграть с Азуром. Их родители погибли, им больше некуда сбегать из приюта. Хенджин всегда забирает их на праздники, вот они и бегут сюда, — спокойно отвечает девушка.

— Им нельзя здесь находится?

— Никому нельзя здесь находиться, — усмехается Мия и идет в дом.

Феликс с Мией больше не общался, он был у себя, пока девушка сидела в кабинете Хенджина, а когда спустился вниз, узнал, что она покинула особняк. Феликс продолжает бесцельно слоняться по особняку, лежит на диване и следит за тем, как меняют испорченную им плазму на стене. Ближе к вечеру до омеги доносится лай Азура, который так бурно реагирует только на приезд хозяина, но Феликс с дивана не двигается, накрывает лицо диванной подушечкой.

— Ты прячешься, как страус, — доносится до омеги через пару минут хорошо знакомый голос, и он, скинув подушку, смотрит на остановившегося рядом альфу. Хенджину надо отдать должное, он выглядит шикарно в белой рубашке, на фоне которой так красиво контрастируют набитые татуировками руки и шея, но от него как и всегда веет могильным холодом. Если бы альфа его не касался той ночью, то Феликс бы думал, что он и сам как глыба льда: прикоснешься и окоченеешь. Хенджин забрал все тепло из гостиной, в которой слышно потрескивание дров в камине, и он даже ежится.

— Я не прячусь, — бурчит Феликс и отбрасывает подушку в сторону. — Что это? — косится на бумаги в руках мужчины.

— Контракт, — Хенджин проходит к креслу напротив и опускается в него. — Мой юрист все подготовил, тебе нужно его подписать, — протягивает документы омеге, засматривается на его незамысловатый вид и помятую после долгого лежания пижаму. Если бы Хенджин не знал, кто такой Ли Феликс, если бы собственными глазами не видел, как он ведет себя с людьми, то омега показался бы ему милым, даже интересным. Удивительно, как его детская, прямо сейчас кажущаяся невинной внешность по желанию омеги сменяется на стервозную и отталкивает за секунду.

Феликс читает контракт внимательно, нарочно тянет, видит как альфа торопится, поглядывает на часы. Вроде бы все интересные Феликсу пункты на месте, в том числе есть пункты об отказе от ребенка. Феликс еще раз пробегает взглядом по строкам и, наконец, подписывает.

— Мне ведь необязательно его вынашивать? — притягивает колени к груди парень и внимательно смотрит на альфу. — Почему ты настаиваешь на моем прямом участии?

— Учитывая, сколько я тебе плачу и то, как я тебе не доверяю, для безопасности малыша будет лучше так, — отрезает Хенджин.

— Я не хочу, чтобы меня раздуло, — ноет Феликс, на мгновенье возвращает того вечно недовольного всеми и всем омегу, который Хенджина, как ни странно, сейчас не раздражает, а даже умиляет своими обиженно надутыми губками, — я стану уродливым, а я собираюсь замуж за крутого альфу. Какой крутой альфа захочет родившего толстого омегу?

— Альфе должно быть плевать на все это. Или ты не веришь в любовь? — Хенджину, кажется, нравится раззадоривать этого парня.

— Любовь? — слишком фальшиво хохочет Феликс. — У меня роскошная внешность, и я это знаю. У меня прекрасная родословная. И это мои активы. Семьи я лишился, а ты хочешь лишить меня внешности из-за какого-то выродка.

— Не смей так говорить о моем ребенке, — мрачнеет Хенджин, которого и правда задевает это слово.

— Которого пока нет, — фыркает Феликс.

— На днях ты посетишь больницу, сдашь анализы и начнешь готовиться. Не нарушай условия, и тогда я их тоже не нарушу, — поднявшись на ноги, берет бумаги со столика альфа.

— Я бы хотел позвонить маме, — подскакивает следом омега.

— Что ты ей скажешь? — с ядовитой усмешкой спрашивает Хван.

— Что скучаю, — бурчит Феликс и прячет глаза, которые накрывает пеленой печали, стоит вспомнить о родителях.

— Они ведь могут потребовать тебя назад, но что-то никто не требует. Они знают, что тебя не получат, но что им мешало хотя бы предпринять этот шаг? — напирает Хенджин, не жалеет чувства парня. — Они уже решили для себя, что ты враг. Никто в Кале не дал тебе шанса оправдаться, никто не захотел выслушать. Хочешь — звони, я не запрещаю.

— Не буду, — отступает Феликс и, сдавшись, опускается обратно на диван. Он понимает, что альфа прав, и сам об этом думал, но слышать это со стороны оказалось еще больнее. Отец мог бы прислать медиаторов, мог бы поднять вопрос и вынести его на международный уровень, но, видимо, Феликс этого не стоит. Видимо, лгали те, кто говорил, что плохих детей не бывает, и родитель останется со своим ребенком, даже если весь мир от него отвернется.

— И еще, — поворачивается у двери Хенджин, — ты начнешь выходить в город, и люди знают тебя в лицо, спасибо вашим телеканалам, будь аккуратнее. Ты враг Мармариса, без охраны никуда не ходи.

<center>***</center>

Всю следующую неделю Хенджин в особняке не появляется, а Феликс не скучает. Теперь он пьет кофе на лужайке, и каждое утро расстояние между ним и Азуром уменьшается. Феликс решил, что раз этого высокомерного и злющего альфу не приручить, он завоюет расположении Азура и скормит Хенджина ему. Феликс не выходит на лужайку без вкусняшек для собаки и пока только швыряет их подальше, боясь, что если Азур подойдет, он умрет от страха. Сегодня Азур грыз свое лакомство в десяти метрах, и это уже большой прогресс для Феликса, который учится не вздрагивать каждый раз, когда пес поднимает голову. Ни к каким врачам Феликс не ходит, видимо, Хенджину пока не до него, и в глубине души парень только рад. Пусть он и обменял свое тело на свободу, но чем позже они начнут, тем лучше. Последние три дня Феликс проводит в центре, он много гуляет, знакомится с интересными местами Мармариса и не забывает баловать себя. Благодаря переданной ему карте, Феликс может позволить себе почти все, что пожелает, а свой аппетит он не контролирует. Феликс уже и так вынес содержимое нескольких бутиков, успел сходить на покраску корней волос и буквально сегодня подарил себе красивый браслет из белого золота, украшенный драгоценными камнями. Также он полностью сменил дизайн своей спальни, накупил любимых ароматических свеч, украсил подоконник свежими цветами и заказал книги, которые прочитать все не успевал.

Вечер субботы Феликс проводит на диване в обнимку с книгой любимого Джеймса Джойса. Парень, который за неделю устал гулять и ходить по магазинам, решил сегодня никуда не выходить и насладиться книгой. Планам Феликса не дают реализоваться, потому что только он успевает перевернуть шестую страницу, как в дом входит Мия. Девушка, одетая в синее платье-футляр, звеня браслетами на запястье, подходит к дивану и, опустившись рядом с парнем, просит себе воды с лимоном.

— Какими судьбами? — не скрывает недовольство Феликс и демонстративно захлопывает книгу. — Он прислал?

— Это его дом и мне не нужно твое разрешение его посещать, — благодарит прислугу девушка и берет стакан с подноса.

— И не скажешь, что это его дом, — фыркает Феликс, кутается в плед. — Он здесь и не появляется, — не то, чтобы омега жаждал его присутствия, но неизвестность пытает посильнее чем этот альфа, и хотелось бы получить ответы на некоторые вопросы. А если совсем честно, то хотелось бы общения. Феликс одичал в этих четырех стенах, а его вылазки в город без компании только удручают.

— Он предпочитает проводить время в более приятной компании, — жалит словами Мия.

— В компании разных русалок, — парню не удается скрыть язвительный тон.

— Именно.

— Я тоже, — поднимается на ноги Феликс и скидывает с себя плед. — Мне придется тебя оставить, ведь я забронировал столик во вроде бы лучшем клубе Мармариса, — лжет омега. — Посмотрю, как отдыхает ваша молодежь.

Ничего Феликс не бронировал. Более того, он никуда не собирался и сам не понимает это непонятно откуда взявшееся желание доказать и Мие, и Хенджину, что ему на всех плевать, и он прекрасно проводит время. Ему необходимо показать своим врагам, что его волю к жизни не сломать, и он никому не позволит насладиться своим падением. Да, он попал в не зависящие от него обстоятельства, он не может вернуться домой и уже и не хочет идти туда, где его не ждут, но он по-прежнему на ногах, и Хван Хенджин ошибается, если думает, что Феликс во всем будет плясать под его дудку.

— Хенджину это не понравится, — цокает языком Мия.

— А меня ебет? — взрывается Феликс.

— Должно, ты ведь будущий папа его ребенка, — отвечает с усмешкой девушка, своим спокойным тоном раздувает в Феликсе угли злости.

— Вынужден откланяться, мне на сборы час нужен, — швырнув книгу на диван, идет к лестнице омега.

Феликс стоит перед раскрытым шкафом, большинство вещей в котором даже не вынуты из коробок, и не понимает, что он пытается сделать. Ему не хочется ни в какой клуб, но уже и книжку читать тоже не хочется. Мия испортила и так отвратительное настроения парня, который не успевает хоть немного принять мысль, что ничего, что так надо и скоро он освободится, как реальность его положения обрушивается ему на голову. Самое отвратительное в ситуации Феликса то, что ему и прятаться негде. Когда людям плохо на работе, в гостях, со знакомыми — они рвутся домой. Когда плохо дома — они рвутся к друзьям или утопают в работе. У Феликса нет ничего и бежать ему некуда. Даже в этом огромном особняке единственное место, где он может остаться один на один с собой и не носить масок — это ванная. Мия живет жизнью, которую выбирает. Хенджин живет в свое удовольствие, еще и ребенка получит. У Феликса сейчас нет ничего и никого, и от этих мыслей хочется позорно разреветься. Он прислоняется лбом к дверце шкафа и горько усмехается. Каково это, интересно, по-настоящему от души разрыдаться? Феликс уже не помнит. Он запретил себе плакать много лет назад, и не потому что слезы, якобы, показатель слабости, а потому что они не помогают. Сколько ночей Феликс провел, рыдая в своей комнате, а с утра масштаб его проблем только увеличивался. Именно поэтому во время очередного срыва он поклялся, что не проронит ни слезинки, и ему это удавалось до тех самых пор, пока в его жизни не появился Хван Хенджин и не доказал, что все может быть куда хуже. Феликс слово, данное себе, не нарушит, он отлипает от шкафа и, вновь открыв его, начинает выбирать наряд. Он поедет в клуб, вспомнит недавнее прошлое в Кале и, может, хотя бы благодаря громкой музыке на время перестанет слышать пытающие его мысли.

Когда через полчаса Феликс спускается вниз, то Мии уже нет. Он накидывает на плечи кожанку, которая до этого была в руке, и, поправив в отражении окна кружевной воротник фиолетовой атласной рубашки, идет на выход. Ни водитель, ни охрана лишних вопросов не задают, и Феликс, опустившись на заднее сидение мерседеса, отправляется в клуб.

Клуб Kingdom и правда шикарный, ничем не уступает любимому ночному клубу Феликса в Кале. Феликс, которому бы не помешало напиться, от алкоголя из-за последующей головной боли и тошноты решает воздержаться и заказывает подряд вкусные коктейли. Феликса и так совсем скоро ждет тошнота на протяжении нескольких месяцев, так что пока он может, он ее искусственно вызывать не будет. Не то чтобы Феликс вообще любитель выпить, ему для веселья и хорошего настроения алкоголь не нужен.

В клубе на него враждебно не смотрят, и Феликс рад, что его пока не узнают. Он легко отказывается от ухаживаний двух альф и, взяв с собой коктейль, пританцовывает невдалеке от стойки. Феликс будто бы находится на пограничье двух жизней: он и от старой никак не сбежит, и в новую все не нырнет. Все его привычки, поведение, страхи все еще с ним, но радует, что последнее понемногу отпускает. Пусть Феликс периодически и поглядывает в сторону входа, он не боится, знает, что за ним не придет тот, от кого он бежит всю жизнь и кого боится даже больше Морского волка. Мармарис сделал его предателем, лишил семьи и той жизни, но Феликс готов простить этому городу все, потому что, кажется, взамен он обрел свободу. Когда включают песню его любимого диджея, Феликс оставляет стакан на стойке и идет в центр зала. Всё-таки идея провести вечер не дома была отличной. Феликс отдается музыке, не думает о своем положении, об альфе, который его здесь удерживает, и даже о язвительном тоне Мии, которая явно считает его ничтожеством. Феликс вообще ни о чем не думает, он просто танцует, выкрикивает строки из припева и веселится. Это все длится недолго, потому что краем глаза омега замечает идущего к нему охранника, который сопровождает его везде.

— Господин Хван ждет вас на ужин, — пытается перекричать музыку охранник, а Феликса веселит отражающийся на его блестящей лысине неоновый свет.

— Если господин Хван хочет видеть меня, то пусть сам придет, — выкрикивает Феликс и, развернувшись, начинает прыгать под музыку.

— Какого черта, — орет парень, почувствовав ручища на своих боках, и давится своим криком, когда охранник, перекинув его через плечо, благодаря расступающуюся толпу, идет на выход.

— Мне приказали вас доставить, и я выполняю приказ, — ставит на тротуар машущего руками и матерящегося омегу охранник.

— Ах, скотина! Не ты, а он! — исправляется Феликс, заметив обиженный вид охранника. — Вези меня к нему! В лицо ему все скажу! — сам открывает дверцу автомобиля омега и плюхается на сидение. — И пусть мою куртку заберут, — кричит в окно, оставшемуся на тротуаре мужчине.

Феликс возмущен до глубины души приказом альфы и всю дорогу до ресторана представляет, как именно он будет надевать на голову Хенджина тарелку с едой. Хотя Феликс лукавит, он прекрасно знает, что в присутствии Морского волка его единственное достижение — это говорить, не заикаясь, но все равно не прекращает представлять пытки, которые бы ему устроил. В итоге, накручивая себя, омега доезжает до ресторана не успокоившимся, а, напротив, еще более обозленным. Он пулей вылетает из автомобиля и, ворвавшись в ресторан, сразу цепляет взглядом стол, за которым сидит альфа. За столом Хенджина сидит незнакомый омеге мужчина и Минхо. Все альфы хорошо выглядят, но чертов Хван Хенджин все равно выделяется. Даже не имея представления о его личности, любой человек, впервые встретив его, сразу поймет, что этот альфа обладает властью. Каждое его движение, мимика, взгляд — все говорит о том, что в нем концентрируется присущая редким представителям человечества сила. Этого всего было мало, так небеса наградили его еще и потрясающей внешностью.

— Я и на досуг не имею права? — останавливается прямо у стола омега, у которого чуть ли дым из ушей не идет.

— Чем это не досуг? — отложив вилку, кивает на стол Хенджин, который с трудом контролирует свой взгляд, постоянно сползающий к молочным ключицам омеги, выглядывающим из-под кружева. Таким Феликса он видел только в Кале на том приёме. Этот омега сногсшибательно красив, и так думает не только Хенджин, а уставившиеся на него с немым восторгом и другие альфы, сидящие за его столом. Минхо даже не скрывает то, как он с интересом разглядывает паренька, и Хенджину внезапно хочется окунуть друга лицом в его блюдо.

— Без тебя! — топает ножкой, затянутой в черную ткань, Феликс. — Ты, когда хочешь, появляешься и требуешь меня! Я тебе не мальчик по вызову, который, бросив все, примчится по первому зову.

— Ты мой омега, — сводит брови на переносице Хенджин. — То есть омега, — исправляется. — Садись, поужинаем, и я познакомлю тебя с твоим врачом, Белла.

— Не хочу я есть, и знакомиться ни с кем не буду, и зовут меня не Белла, — задирает подбородок Феликс и чувствует, как его понемногу отпускает. Хенджин не стал отвечать агрессией на агрессию, не дал Феликсу повода наброситься на него и выцарапать его глаза.

— Придется, — Хенджин кивает остановившемуся позади охраннику, и тот, выдвинув стул, не совсем любезно усаживает омегу на него. Перед Феликсом сразу ставят тарелку крем-супа из брокколи и, заметив уложенные с краю сухари и тертый сыр, парень шумно сглатывает.

— Ешь.

— Я не голоден, — не может оторвать глаза от блюда омега, представляет, как будет тянуться сыр, если его посыпать сверху.

— Когда ты ел? — внимательно смотрит на него Хенджин, следит за тонкими пальцами, потянувшимися за стаканом с водой.

— Какая разница, — огрызается Феликс и залпом опустошает стакан.

— Отныне раз в день ты ешь со мной, — озвучивает приговор альфа.

— Этого не было в контракте, — собирается встать омега, но, заметив маячащего рядом охранника, передумывает.

— Могу добавить новый пункт.

— Я не подпишу!

— Так забавно за вами наблюдать, — не может скрыть смешок Минхо и, получив в ответ недовольный взгляд Хенджина, прячет глаза.

— Хорошо. Я объясню, — закатывает глаза Феликс. — Я морил себя голодом, потому что мне нравились выпирающие ребра. Я не псих, и твой ребенок с голоду не помрет.

— Все еще нравятся? — выгибает бровь Хенджин.

— Нет, — тянется за ложкой Феликс, а потом топит в супе сухари и добавляет сверху сыр, — я просто забываю об этом, — подносит ложку к губам и, попробовав, в блаженстве прикрывает веки. Феликс и забыл, какое удовольствие может доставлять еда. Он столько лет ограничивал себя, питался только салатами и запивал их черным кофе, что все никак не может осознать, что теперь он свободен и может позволить себе есть все, что пожелает. Больше с Хенджином омега не спорит, выслушивает наставления врача, кивает на напоминание о приеме в четверг и, закончив с супом, заказывает еще курицу с пармезаном, тарелку картошки и черничный пирог. Когда Феликс ковыряется в десерте, Минхо и врача уже нет, они сидят вдвоем, Хенджин попивает коньяк, молчит, и омега только рад.

— Ты правда красивая змея, — внезапно заявляет Хенджин, постукивая по своему стакану.

Хенджину вдруг захотелось сделать ему комплимент, открыто заявить о том, что и так очевидно, но просто отмечать его красоту он не стал и добавил к комплименту и его «змеиную» сущность.

— Очень красивая, признай, — подмигивает ему разморенный после вкусного ужина омега.

Всю ночь Феликс ворочается в постели, думает об ужине, точнее вспоминает взгляд альфы. Феликс думал, что за время в Мармарисе он уже изучил взгляды Хенджина и их значение, но сегодня столкнулся с новым. Феликс видел в глаза альфы интерес, и пусть прямо сейчас он в сотый раз переубеждает себя, отрицать очевидное глупо. Интерес проскальзывал, когда Феликс ел, когда опускал глаза и, резко подняв их, сталкивался со взглядом, который моментально становился холодным. Будто бы и сам Хенджин этому взгляду был не рад. Следующим вечером Феликс уже не сопротивляется, переодевшись, покорно идет во двор и отправляется на ужин с альфой. Прежде чем войти в этот раз в азиатский ресторан, омега просит у шофера сигаретку и закуривает. Феликс убеждает себя, что набирается смелости, даже себе не признается, что предвкушает ужин с тем, кто снова научил его есть.

Он скуривает почти до половины, жалеет об идее покурить из-за противного вкуса во рту, но не избавляется от сигареты, оттягивает момент встречи Хенджином. Ночной Мармарис благодаря фонарям и неоновым вывескам похож на украшенную красивыми игрушками елку. Феликс засматривается на яркие витрины бутиков напротив, разглядывает гуляющих горожан и двигается к урне, рядом с которой стоят двое омег, тоже травящих себя никотином.

— Надо же, ублюдок Кале разгуливает в нашем городе как у себя дома, — цедит сквозь зубы омега с красными волосами, но Феликс притворяется, что не слышит и давит окурком о край урны.

— Родину продал, теперь и нас предашь?

Феликс не успевает ему ответить, как к ним подходят привлеченные шумом еще двое омег и один из мимо проходящих альф. Феликс чувствует себя как кролик брошенный в вольер к тиграм, двигается в сторону автомобиля, но один из парней схватив его под локоть, требует свалить в свой город.

— Ты крыса, Мармарис крыс не примет!

— Крысы получше таких хозяев города, как вы, — выплевывает им в лицо Феликс, заметивший наконец-то двинувшуюся к ним охрану.

Охрана не успевает дойти до парней, как они, развернувшись, в спешке бросаются врассыпную. Феликс поворачивается к автомобилям и видит причину их побега — к нему идет Хенджин.

— Зачем нужно было торчать здесь и вонять пепельницей? — остановившись напротив, спрашивает явно недовольный Хенджин.

— Я не хочу ужинать, — сглатывает собравшийся в горле ком парень, бегает глазами по земле, стенам, фонарю справа, только на него не смотрит, не хочет выдавать то, насколько ему плохо. — Можно я поеду в особняк?

— Поешь и поедешь, — собирается обратно в ресторан альфа, но Феликс хватает его за локоть и сразу убирает руку.

— Пожалуйста.

— Хорошо, — кивает Хенджин, который открыто читает на лице парня испуг. Ему даже кажется, что если он не согласится, если надавит чуток, то омега разрыдается, потому что пусть Феликс и отличный актер, блеск в его глазах не заметить невозможно. Хенджин внезапно понимает, что вовсе не хочет видеть его слезы.

— Отвезите его обратно в особняк, — кивает своим парням Хенджин, а сам идет в ресторан, потому что остаться с омегой, значит, успокоить его. Хенджин не должен его успокаивать, пацан сам виноват, что не зашел сразу внутрь, и плевать, что альфе этого очень хочется.

Феликс не знает, почему именно сейчас, почему слова абсолютно незнакомых ему людей так сильно его задели. Омегу трясет в автомобиле, он не может унять дрожь рук, не может успокоить бьющееся, как загнанное, сердце и надышаться. Он готов разрыдаться прямо здесь в окружении шофера и охраны и все поглядывает в окно в надежде доехать и запереться в ванной, где так ему сейчас нужные слезы вновь высохнут.

Оказавшись в особняке, Феликс передумывает идти к себе, он подходит к стойке и просит у прислуги ведерко со льдом. Нарыдаться в ванной все равно не получится, да он и не верит, что слезы, которые на протяжении стольких лет не помогали, помогут сегодня. Лучше напиться до отключки, провести эту ночь в неведении, а весь следующий день в обнимку с унитазом, а там, глядишь, и сегодняшние слова значимость потеряют. Через полчаса Феликс сидит на диване, на столике перед ним наполовину пустая бутылка виски. Еще через полтора часа бутылка пустая, а новая стоит нераспечатанной.

Будто бы Феликс не знает, что он «предатель». Его родина, его собственная семья считают его таким, и ему казалось, что уже не больно, что он с этим смирился, а тут какие-то незнакомцы сказали ему всем известную правду, и хочется выть. Ему даже пожаловаться некому, хотя будь здесь его друг, то он бы тоже примкнул к тем, кто сегодня кидает в него камни, потому что у Феликса нет ничего кроме его слова, которому никто не верит. Феликс знал, что будет взрыв, что никакой сосуд не способен копить в себе столько и так никогда не лопнуть, но все равно оказался не готов. Алкоголь лучше не делает, не стирает въевшиеся в сознание осколками чужие слова и взгляды, а заставляет чувствовать себя еще большим ничтожеством. Феликсу давно пора уже привыкнуть к тому, что его слова не имеют значения, и он без вины виноватый, и он уже сдался, стал молчать там, где надо бы говорить и отстаивать свою позицию, вот только ноющее от обиды сердце никак не смирится. Он с трудом фокусирует взгляд на новой бутылке, тянется к ней и слышит звук открывшейся двери.

Даже сквозь затуманенный алкогольными парами разум Феликс отчетливо ощущает запах роз, наполнивший комнату, и жалость и обида в нем умножаются на два.

— Ты когда-нибудь любил? — пытается налить себе виски, не откручивая крышку, омега, и Хенджин отнимает ее у него.

— Тебе нужно проспаться, — ставит на стол бутылку альфа, игнорирует его вопрос и смотрит на пьяного в дупель парня.

— Мне нужно домой, но забавно, у меня его нет, — хихикает Феликс и заваливается на бок. — Тупая прислуга не несет мне лед! — вновь присаживается омега, которого от резких движений подташнивает.

— Не нужно грубить прислуге, — так и стоит рядом альфа, представляя, какое утро ждет этого паренька.

— Она тупая, — бьет ладонью по столу Феликс. — Прислуга тупая, охрана тупая, весь обслуживающий персонал мерзость! У них есть одна работа и они с ней не справляются!

— Ты отвратительный даже выпившим, — с презрением говорит Хенджин, — иди к себе, отоспись, утром поговорим.

— Мне так страшно, — заплетающимся языком выдает Феликс и, только поднявшись на ноги, тяжелым мешком плюхается на ковер. — Мне очень страшно, — смотрит снизу вверх и нет никаких масок, они с треском лопаются прямо на его красивом лице, осыпаются на дорогой персидский ковер, оставляют омегу открытой пульсирующей раной перед альфой.

— Все понятно, — нагнувшись, поднимает парня Хенджин и несет к лестнице. Феликс даже не сопротивляется, захотел бы — не смог, все его силы уходят только на бессвязный мат, не прекращаясь, льющийся из его рта.

Хенджин опускает его на кровать, но Феликс вцепляется в его шею, дышит перегаром и отказывается отпускать. Он ничего не говорит, он просто держит крепко, смотрит прямо в глаза, и есть в его взгляде нечто жуткое. Нечто, что не позволяет Хенджину отодвинуться и не дает ему приблизиться. Феликс держится за его шею так, будто бы его жизнь зависит от этих прикосновений, и Хенджину от этого оголодалого по человеческому теплу взгляда не по себе.

— Так не пойдет, — вновь поднимает его на руки альфа и, ногой открыв дверь ванной, ставит парня под душ. Феликс моментально сползает по стене на пол.

— Окрой воду и посиди под ней, может и оклемаешься, — кривит рот Хенджин и покидает ванную.

Дойти до двери из спальни альфа так и не решается, мало ли этот идиот умудрится еще захлебнуться. Хенджин возвращается в ванную и, громко выругавшись, смотрит на доползшего до унитаза и пытающегося проблеваться омегу.

— Не умеешь пить — не пей, — регулирует воду в душе альфа, а потом, подняв на руки омегу, который наконец-то выблевал скудное содержимое своего желудка, держит его под водой.

Феликс не сопротивляется, висит на его руках безвольной куклой, позволяет воде смыть этот отвратительный вечер.

— Сам раздеться сможешь? — Хенджин выключает воду и тянется за полотенцем.

Феликс молчит, так и стоит, прислонившись к стене, и смотрит на альфу нечитаемым взглядом.

— Понятно, — Хенджин, рубашка которого тоже влажная, откидывает полотенце в сторону и кое-как расстёгивает блузку парня. Он спускает ее с его плеч, поражается выпирающим костям и чрезмерной худобе вечно морящего себя голодом омеги, и внезапно мрачнеет.

— Что это? — проводит пальцами по влажной коже альфа, опускается к ребрам, на которых отчетливо видны шрамы.

Феликс словно пробуждается ото сна, резко скидывает с себя его руку, натягивает обратно мокрую рубашку и, путаясь в собственных конечностях, двигается к двери в спальню.

— Я же видел, — идет следом Хенджин. — Откуда они?

— Не твое дело, — кричит Феликс и, развернувшись, пытается его вытолкнуть из спальни, но альфа ловит его руки, сильно сжимает запястья, а потом и вовсе, притянув к себе, обездвиживает.

— Почему на тебе столько следов от ожогов? — не выпускает из объятий задыхающегося и пытающегося бороться парня Хенджин, потому что знает, что он сейчас не в себе и поранит, скорее всего, только себя.

— Я любил причинять себе боль, — продолжает кричать Феликс, царапая его кожу.

— Морил себя голодом, оставлял шрамы на теле, и так как мне абсолютно плевать на тебя, я не буду переспрашивать, — отлепляет его от себя Хенджин и встряхивает. На самом деле Хенджин не знает, почему он злится и, главное, на кого. На омегу, который уродует себя, причиняет боль, или на себя, что каждый день открывает в этом пареньке что-то новое и до дна никак не доберется.

— Правильно, так и должно быть, — лепечет запыхавшийся парень. — Всем должно быть плевать на того, кто плюет на себя, — Феликсу кажется, он отрезвел сразу же, как увидел взгляд Хенджина, задержавшийся на его ребрах.

— Покажи мне шрамы, — сам не знает, почему вновь возвращается к этой теме Хенджин, который вроде бы собрался уходить. — Покажи, иначе я не поверю, что ты сделал это сам.

— Я ничего не должен тебе доказывать! — вновь срывается на крик Феликс, пропасть под ногами которого расширяется, но ее никто никогда кроме него самого не видел. Он ведь даже людей к ней подводил, показывал, ему не верили, все твердили, что пройдет, что его богатый на воображение мозг рано или поздно успокоится. Ничего не прошло, пока он сам лично не решил эту проблему, только жаль, что память о ней высечена в его сознании и на его теле, и от нее так же легко не избавиться.

— Оставь меня! — охрипшим от криков голосом просит парень. — Уйди!

— С места не сдвинусь, — идет на него Хенджин. — Я должен знать, с кем я живу. Может, ты вообще психопат.

— Значит, я уйду, — кусает губы Феликс и пытается обойти альфу, но тот, схватив его за плечи, валит на кровать, второй рукой пытается содрать липнущую к коже рубашку.

Хенджину нужно узнать правду, это вопрос жизни и смерти, ему нужно понять, потому что он отчаянно хочет верить в то, что это сделал сам Феликс, что в этом виноваты переходный возраст, разбитое сердце или нечто такое. Омеге такое можно простить, но тому, кто может сделать такое с другим — прощение не видать ни в одном из миров. Хенджину хватает секунды рассмотреть первый ожог, а пытающийся вырваться Феликс внезапно притихает и сопит под ним. Альфа касается подушечками пальцев шрамов, поглаживает, и омега отчаянно пытается разглядеть в его взгляде жалость или отвращение, но видит только злость.

— Ты можешь добавить в контракт еще один пункт, — Хенджин сам не верит, что говорит это, и убирает руку. — Добавь туда имя, и я его выполню. Ради ребенка, которого ты мне подаришь.

— Мне твоя жалость не нужна, — уводит взгляд омега. — Это я сам сделал.

— Я настаиваю, — не сдается альфа, приближается вплотную к его лицу, следит за подрагивающими ресницами, скользит взглядом ниже, к полным губам, и чувствует, как злость сменяется желанием вновь прикоснуться.

— Слезь с меня, — шипит омега, четко разглядевший в его взгляде вспыхнувший огонь, и, сжав ладонь в кулак, бьет его по груди. — Я тебе все равно не дам, — вновь цепляет эту непроницаемую маску, разбить которую Хенджин теперь мечтает.

— Я так и не возьму, — отпускает его альфа и поправляет свою рубашку. — Когда будешь готов, ты сам придешь ко мне. Я подожду и имя, и твое тело.