Глава 16: И все вернулось
Некоторые потери не происходят внезапно.
Они накапливаются в воздухе — как тревога перед бурей.
— Я её скоро потеряю, — сказал Дима, закрыв голову руками.
Он прижался к стене и медленно сполз на пол. С тех пор как они приехали, он не произнёс ни слова. Всё это время лишь смотрел в одну точку, понуро наклонив голову, сцепив руки в замок.
Ева видела его таким впервые. Плачущим.
Тусклый свет больничных ламп отблескивал на кафельных стенах, придавая происходящему стерильность и холод чужой реальности. Воздух пах антисептиком, кофе из автомата и чем-то тяжёлым, вязким — тревогой.
Она присела рядом. Он нуждался в ней. И сейчас — не играл, не спорил, не отшучивался. Просто искал точку опоры.
— Я не знала... совсем не знала... — прошептала она. — Почему ты мне раньше не рассказал?
Дима покачал головой, будто не услышал.
— Я боюсь, что каждый день — последний, — выдохнул он. Глаза всё ещё упирались в стену.
— У неё редкое заболевание сердца. Диагноз давно. Врачи не дают больше пары лет. Она не хотела, чтобы кто-то знал.
Он перевёл взгляд на Еву.
— Знаешь, что убивает? — голос сорвался. — Что когда она уйдёт, мир не остановится. Я буду жить. А она — нет. Это так несправедливо.
Ева молча обняла его. Прижала к себе, погладила по спине.
— Не думай об этом сейчас, — прошептала она. — Не сейчас...
Когда Дима впервые принёс Дарину домой из роддома, ему было восемь. Ева помнила, как он держал её, как говорил: «Я буду её защищать. Всегда.»
Дарина была хрупкой. Но в ней всегда было что-то яркое — голос, смех, фразы, будто вырезанные бритвой. Она не жаловалась. Даже когда болела.
Теперь стало ясно — почему.
Проекты, стипендия, предложение, кольцо — всё это вдруг стало ненужным шумом.
Мир сузился до одного факта: Дарина может исчезнуть.
Ева вздохнула. Её накрыло одиночество.
Хотелось курить — до онемения пальцев. Но она сдержалась.
Хотелось быть в другом месте. Но она даже себе не признавалась — где.
И вдруг ей стало стыдно.
Стыдно за эти мысли. За то, что в голове — сигареты и побег, а рядом человек теряет сестру.
Она должна была бы всем сердцем сочувствовать.
И она сочувствовала.
Но теперь это означало, что ей придётся чаще приходить в эти больницы.
Видеться с призраками прошлого.
С привкусом дешёвой газировки на губах.
С запахом подъездов, в которых она клялась себе никогда больше не появляться.
Это означало — снова слушать Марину. Снова возвращаться к Архипову — давнему, перечитанному, чужому.
И в этот момент — как вихрь, как тревога, как контроль — в коридор влетела женщина.
Ева почувствовала её, прежде чем увидела.
Духи. Каблуки. Злость. Оценка.
Ангелина. Тетя Ангелина.
Словно обложка глянца, забытая на солнце. Леопардовая шуба, блестящие серьги, духи, громкие шаги. В этом образе было всё: защита, демонстрация, панцирь.
И всё это — против Евы.
Она замерла на пороге. Застыла, будто случайно увидела то, чего не должна была.
Сын — на полу. Девушка — рядом. Близко. Слишком.
Глаза Ангелины встретились с её взглядом. На миг. Холодно.
В этом взгляде было всё, что Ева когда-то слышала:
Ты ей не пара. Ты — никто. Мы — не одно и то же.
И Ева снова превратилась в ту девочку с банкой дешёвой газировки в руках.
Только теперь — без иллюзий.