Глава 17: Леопард против газировки
— Где она? — спросила Ангелина. Резко. Как удар каблука по кафелю.
Ева поднялась. Почувствовала себя так, будто её отчитывают за то, что она вообще посмела жить без евроремонта, леопардовой шубы и золотых серёжек размером с детскую ладонь.
Она сжалась. Внутри. Как человек, которому указывают на дверь — ещё до того, как он в неё вошёл.
Это был призрак. Из детства. Пыльные подъезды. Жвачка со вкусом мяты. Ступеньки, песок, пластиковые ведёрки. Тогда они с Димой бегали босиком, а с балкона — с сигаретой и в новой кофте — на них смотрела она. Ангелина. Без злобы, но и без тепла. Просто — оценивала.
Сейчас она снова стояла у дверей. И снова — смотрела. Словно случайно застала то, чего видеть не имела права.
Сын — сломленный — сидит на полу.
Девушка рядом. Близко.
По-настоящему.
Глаза Ангелины скользнули по Еве. Привычно. Словно по витрине. Без интереса. Без узнавания.
«Хорошая девочка, но простая. Отец ушёл... вы же знаете, почему. Её мать...» — голос, сказанный когда-то соседке, всплыл в памяти. Ева тогда просто сидела с банкой дешёвой газировки на лестнице. И слушала.
— В палате, — спокойно сказала Ева. — Врачи говорят, состояние стабилизировалось.
Ангелина кивнула, как будто принимала отчёт. Посмотрела на сына. Потом — на Еву. Этот взгляд был сквозной, как будто она смотрит через мутное стекло, а не на человека.
— Спасибо, что была рядом, Ева, — произнесла она. С вежливой холодностью. Как будто не помнила, кто перед ней.
— Как мама? — спросила. Тоном, в котором уже звучал ответ: «всерьёз не отвечай, я просто соблюдаю приличия».
— Спасибо, хорошо, — тихо сказала Ева.
— Она всё ещё работает в этом бутике? — уточнила Ангелина. И, словно между строк, добавила: — У Озимина.
Ева кивнула. Сухость во рту. Хотела сменить тему. Хотела исчезнуть.
Внутри всё сжалось от этой фамилии.
Мысленно она умоляла: не наказывай меня за поступки матери.
Вспомнилось, как Архиповы съехали. Быстро. Без прощаний.
Как будто их никогда и не было.
Новый дом. Зеркальные лифты. Дорогие двери. Этажи без запаха котлет.
С тех пор Ева — напоминание. Напоминание о прошлом, откуда Ангелина вырвалась — ногтями, духами, упрямым отрицанием.
Подъезды. Котлеты. Панели. Их не вытравишь.
А Ева — как запах старой куртки, забытый в шкафу.
Ангелина не прощала. И не забывала.
Она подошла ближе. Сбросила меховую шубу на пластиковый стул — будто сбросила с себя всё человеческое.
Достала телефон. Проверила экран. Медленно. Почти демонстративно.
— Я позвонила Валерии. Она уже едет.
Дима молчал. Ева сделала шаг вперёд.
— Когда это случилось... я была рядом.
Слова стали тяжёлыми. Как двери в темноте.
Ангелина подняла взгляд. Скользнула по ней поверх телефона.
— Я знаю.
Пауза.
— Ты всегда рядом.
Это прозвучало почти как признание.
Почти — как упрёк.
И Ангелина не собиралась его скрывать.
Ева стояла у стены. Не знала — остаться частью этой сцены или раствориться, как положено теням из детства.
И тут — шаги.
Чёткие. Уверенные. Слишком уверенные.
Громкие. Как вызов.
Валерия.
Не просто соперница.
Ответ.