На коленях

Ева вышла из корпуса, поправляя шарф.
Воздух — ледяной. Город — в мягком снежном шуме.
Фонари дробили темноту на пятна света.

Она свернула в сторону парка, туда, где темнее.
Села на холодную скамейку.

Она медленно достала сигарету, щёлкнула зажигалкой, прикрывая пламя от ветра.
Затянулась. Дым обжёг лёгкие, но внутри холод не исчез.
Прохожие бросали на неё взгляды —
осуждающие, оценивающие,
но Ева всегда смотрела в ответ.
Не отводила глаз.
Безмолвный вызов.

И — как всегда — они отворачивались.
«Победа».
Но — пустая.

Она достала телефон.
Никаких сообщений. Ни от кого.
Отец молчал уже давно.
С тех пор как он уехал со своей новой семьёй, их общение стало почти призрачным.
Да и раньше не блистало вниманием.

Но это не значит, что он вычеркнул меня. Просто занят. Конечно, будет рад, когда я приеду.

Обязательно.

Она встала. Прошлась по дорожке. Стряхнула пепел с сигареты.
И вдруг — голос за спиной.

— Холодно.

Она замерла.
Обернулась. Окурок тлел между двумя пальцами.

Ник.
Стоял в стороне.
Руки в карманах. Силуэт — на фоне заснеженного города.
Свет фонаря подчеркивал острые черты лица.
Серые глаза в полутьме казались глубже обычного.
У неё пересохло во рту.

Он неспешно достал пачку сигарет.
Протянул ей одну, не глядя.

— Не знаю, в твоём ли они вкусе, — сказал с лёгкой улыбкой.

Она взяла. Пальцы едва коснулись его руки —
внутри пробежал ток.

"Боже."

Он поднёс зажигалку. Наклонился ближе, прикрывая огонь от ветра.
Её дыхание смешалось с дымом и его ароматом.
На секунду между ними осталась тонкая, хрупкая грань —
и было ощущение, что если сдвинуться хоть на миллиметр,
всё рухнет.

Это длилось несколько секунд.
Но в этих секундах было всё.
Она сделала затяжку, стараясь скрыть дрожь.
Он закурил сам. Отступил. Стряхнул пепел.

— Ева, откуда у Архипова эти чертежи? — спросил он.

Он стоял рядом — чуть ближе, чем положено.
Но не нарушал границы.
Ни в словах, ни в тоне.

Голос прозвучал неожиданно.
Спокойно, но с напором.
Не как у обвинителя.
Как у человека, которому нужен ответ.

Она вздрогнула.
Он давил — без злобы, но точно.
Она не знала, что сказать.
Слова застревали в горле.
Но — она не хотела лгать. Не ему.

Она посмотрела в его лицо.
Сосредоточенное.
В его взгляде не было ни любопытства, ни осуждения.
Только вопрос. Никаких обвинений

— Ну не сам же он их сделал, — продолжил он.

Ева могла солгать.
Сделать вид, что не понимает.

Но не сделала.

Перед ней был мужчина, в котором горел не только интеллект, но и страсть.
Не к телу. Не к игре. А к делу. К смыслу. К созданию.
Он говорил о проектах, как другие говорят о чувствах.
С жаром. С убеждённостью. С болью в случае ошибки.

Он был собранным, взрослым, цельным — и настоящим.

Её восхищало это.
И именно поэтому — не могла солгать.

Даже если ей это грозило проблемами в университете.

Она хотела быть честной с ним.

Она хотела быть достойной его.

Просто потому что он этого заслуживал.
Как он честен с задачей.
С чертежом. С идеей.
С миром, который он строит.

— Этот проект сделала я, — сказала она твёрдо. Медленно. Почти вызывающе.

Он не моргнул.
Не удивился.
Только слушал.
Говорил — взглядом: продолжай.

— Он попросил пару месяцев назад. Сказал, что не справляется. Я согласилась. Всё, что вы видели — моё.

Он кивнул едва заметно.

— Откуда чертежи? — мягко, но с нажимом.

— Я не знаю, — пожала плечами Ева. — Он сказал, что нашёл их у отца. Что они — старые. Ненужные. Но они... другие. Не студенческие.

Ник чуть выдохнул.
Как будто поставил точку внутри себя.

— Вы сердитесь? — спросила она.
Голос — тише, чем хотелось.
Почти шёпотом.

Он посмотрел на неё.
Внимательно.
С теплотой.

— На тебя? За что?

— Я создала Атлантиду. Хотела бы понять, где моя ошибка.

Он чуть усмехнулся.
Не саркастично — мягко.
С пониманием.

— Если бы все были такими, как ты, Ева... мир был бы лучше.
Это не твоя вина.
Это его игра.
Но если хочешь — разберём ошибки. Вдвоём.

— Спасибо.
Камень свалился с плеч.
Ева дышала ровнее.

Он не считает ее виноватой.

От этого было легче.

Они стояли рядом.
Снег кружился в свете фонаря.
Тишина — была живой.

— У тебя отличный проект, — вдруг сказал он.

Она повернулась. Сердце сбилось.

— Правда?

— Да. Я оставил комментарии. Отправил на почту. Но сама идея — сильная.
Ты хорошо чувствуешь пространство. Это редкость.

Она едва улыбнулась.
Глаза — живые.

— Я видел тебя на сцене, — неожиданно добавил он.

— Вы были на спектакле? – удивленно спросила она

Он кивнул.
Руки дрогнули, как будто сказал больше, чем хотел — и вовремя остановился.
— Ты настоящая. Это редкость. Не теряй этого.

Пауза. Взгляд — прямой на нее. Как будто он видел ее насквозь.

Как будто давно уже все знал, что у нее внутри.

Магнетизм.

Он сделал паузу, потом добавил:
— Архипов — не тот, кто удержит. Он ломает. Потому что не умеет создавать.
Она попыталась улыбнуться, но в голосе была защита:
— Вы думаете, мы с ним...
Он наклонил голову, чуть сбоку, оценивающе.
— Я думаю, ты гораздо умнее, чем это.

Он сделал шаг в сторону, потом остановился.

— Не позволяй никому ставить тебя в зависимость. Даже под видом заботы. Особенно под видом любви.
Пауза.
— Я вижу в тебе потенциал. Не трать его. Если хочешь, помогу подать на стипендию в Лондон. Мы вместе подготовимся.

Она кивнула. Слишком быстро. И тут же опустила взгляд.

Он бросил сигарету.
Уже собрался уходить.
Сделал шаг — и вдруг остановился.

На секунду задержался.
В лице — сомнение. В губах — неуверенное движение.

Почти сказал.
Почти приблизился.
Но сдержал себя.

И просто кивнул — будто отложил разговор.
До другого раза.
И ушёл.

А Ева осталась.
Под снегом.
С чувством, которое несло внутри всё:
желание, страх, вину, верность, восхищение.

И правду.
Которую она пока не могла сказать.
Но однажды — скажет.