Глава 6
Тёплая вода бежала по телу, смывая остатки сна. Я стояла под душем, медленно приходя в себя, позволяя каплям скользить по коже — от макушки до пят, будто кто-то невидимый проводил по мне ладонью. Утренний свет пробивался сквозь матовое окно, и пар в воздухе рисовал призрачные узоры, растворяясь, как мысли.
Аромат фруктового бальзама наполнил душевую кабину — персик, немного личи, и тонкий, почти туманный жасмин. Тепло воды мягко обнимало, а мыльная пена скользила по плечам и шее. Мир за пределами ванной будто перестал существовать. Только я, вода и гулкая, щемящая тишина.
Я провела рукой по мокрым волосам, закрыла глаза и выдохнула.
Но мысли всё равно проникли. Тонкой иглой. Рауль. Картина хранителя. Как он стоял перед ней — и будто не просто смотрел, а знал. Чувствовал.
Я стиснула губы.
Это совпадение.
Картина уже была.
Он просто подошёл. Просто оказался рядом в нужный момент. Всё.
Я уткнулась лбом в запотевшую плитку. Внутри — странная дрожь. Не страх, не волнение. Что-то... между.
Наконец я выключила воду. Обернулась в полотенце, стряхнула волосы, вытерла запотевшее зеркало и посмотрела на себя. Глаза были ясные. Чуть уставшие.
Решила выйти оиз дома просто пройтись. Без плана. Иногда Леричи сам подсказывает, куда идти. Улицы были залиты солнцем, воздух — с запахом моря, кофе и старых стен.
Мимо лавок, детей с мороженым и разговоров на каждом углу — шаг за шагом, пока взгляд не зацепился за антикварную лавку. Я проходила мимо неё десятки раз, но сегодня, почему-то, решила зайти. Хотелось чего-то особенного — для картины. Или просто для настроения.
Я толкнула дверь. Звонок над головой отозвался тихим звоном.
Пахло воском, старым деревом и тканями, в которых когда-то жила чья-то история. Я уже шагнула внутрь, как услышала голос.
— ...да, но эту ты мне не продашь, я тебя знаю, Фабио. Слишком хороша, чтобы просто отдать.
Знакомый. Холодный, сдержанный, уверенный.
Я подняла глаза — Рауль. Всё такой же спокойный, собранный. В светлой рубашке, с чуть закатанными рукавами. Что он делает здесь?
Он обернулся. Кивнул.
— Синьорина Россо, buongiorno.
— Привет, — ответила я.
— О, вы знакомы? — вмешался Фабио, вытирая очки. — Ну конечно. Я думал, это только я — магнит для самых интересных людей в этом городе. А вы, выходит, уже сами по себе притягиваетесь.
Я улыбнулась. Рауль, кажется, тоже. Хотя это могло быть и тенью улыбки.
— Если ты ищешь рамы, Вивьен, — продолжил Фабио, — сегодня как раз получил кое-что особенное. Пойдём, покажу. Только предупреждаю — на складе у меня бардак.
— Мне порядок и не нужен, — сказала я. — Главное — чтобы было из чего выбрать.
Рауль отступил в сторону, будто освобождая мне дорогу, но взгляд всё равно чувствовался — где-то за плечом.
Фабио провёл меня вглубь лавки, за полки с фарфором, мимо стопок старинных книг и потертых зеркал в золочёных рамах. Мы спустились в полуподвальное помещение, где пыль висела в воздухе, будто тоже была частью интерьера.
— Voilà, — сказал он, убирая покрывало. — Мои любимцы.
Передо мной стояли две рамы. Высотой с меня — а может, и больше. Тёмное дерево, насыщенное, будто напитанное временем. Тонкая резьба — виноградные лозы, листья, узоры, уходящие в классический стиль. Всё — вручную. Ни одной ровной машинной линии. Эти рамы дышали искусством ещё до того, как в них что-то вставили.
— Это произведение искусства , — прошептала я, подходя ближе.
— Именно, — кивнул Фабио с гордостью. — Их делал мой дед. Вручную. Для одной виллы под Римом. Но заказчик умер, а наследникам было не до искусства. Так они и попали ко мне.
Я провела пальцами по краю. Гладко. Чувствуется возраст, но ни одного трещинки. Они идеально подойдут для той самой картины. Или, возможно, для той, что ещё не написана. Но будет.
— Сколько?
— Для кого-то, кто просто хочет повесить картинку, — дорого. Для тебя... — он прищурился, будто на весах взвешивал не цену, а намерение. — Четыре с половиной за каждую.
Я знала, что это много. И знала, что отказываюсь.
— Беру все.
Фабио поднял брови.
— Без торга?
— Я художник, а не торговец. И эти рамы слишком хороши для скидок.
Я достала карту. Провела, не моргнув. Рауль где-то в углу молчал. Не комментировал. Только наблюдал.
Фабио, между тем, упаковывал документы, бурча себе под нос о том, как приятно иметь дело с настоящими ценителями. Когда я подошла к рамам, чтобы попробовать их поднять, одна из них даже не шелохнулась. Дерево было плотное, тяжёлое, как будто в нём запечатана вся история Италии.
— Ну и громила, — выдохнула я, не особо рассчитывая на результат. Пальцы соскользнули с ребристой поверхности, и я чуть не потеряла равновесие.
Из-за спины донёсся низкий голос:
— Помочь донести?
Я обернулась.
Рауль стоял в проходе. Спокойный. Собранный. В глазах — ни усмешки, ни флирта. Просто вежливость, сдержанная до ледяного ровного тона.
Я кивнула коротко
— Спасибо.
Рауль без лишних слов подхватил рамки и легко понёс их к выходу, как будто они весили не больше подушки. Я поспешила за ним, но догнала только у двери, когда он уже шёл по мостовой, направляясь к обочине.
Там стоял его автомобиль. Белый, чистый, сверкающий на солнце. Porsche 911. Я узнала его сразу — даже если бы не марка, то по наглой уверенности в линиях кузова.
— Это твоя машина? — вырвалось у меня.
— Нет, — саркастично сказал он.
Я фыркнула, но в голове всё ещё звучал другой вопрос: кто ты вообще такой что имеешь столько денег?
Когда он поставил раму рядом с багажником, я скептически скрестила руки.
— И как ты собираешься уместить её в спортивную машину? Или ты просто хотел эффектно вытащить меня на улицу, а теперь оставишь рамы посреди тротуара?
Рауль не ответил. Просто нажал кнопку на ключах, и с тихим механическим звуком крыша машины начала складываться назад. Через секунду кабриолет стал открытым. Я моргнула.
— Можешь не волноваться, — сказал он, глядя прямо перед собой. — Скажи только адрес, куда везти. Остальное — не твоя забота.
Я всё ещё стояла с полуприоткрытым ртом. Не потому что это было впечатляюще. А потому что он говорил это так буднично. Холодно. Как будто у него не было ни сомнений, ни желания впечатлить.
— Виа Монтелеоне, 12, — сказала я наконец.
Он кивнул.
— Поедем?
Рауль аккуратно закрепил рамы в салоне с точностью хирурга — ни одного резкого движения, ни одного лишнего звука. Я наблюдала, как его пальцы — длинные, точёные, с идеальным маникюром, — ловко натягивают ремни и фиксируют дерево. Эти руки будто никогда не держали грязной работы, и в то же время — точно знали, как обращаться с весом, углом, центром тяжести. Всё в нём было собранным. Точным. До абсурдного спокойствия.
Когда он закончил, открыл мне пассажирскую дверь с лёгким кивком. Я устроилась на мягком кожаном сиденье. Салон машины пах дорого и небанально — как вечер в отеле, где тебе подают шампанское в номер, не спрашивая имени. Табак, морской воздух и что-то смолистое, почти интимное.
Пока он вёл машину, я невольно скользнула взглядом в его сторону.
Угол зрения, так, чтобы он не заметил.
Профиль — выразительный. Скулы чёткие, подбородок с легкой тенью щетины. Волосы — уложены небрежно, но с точным расчётом, как у мужчин, которые ненавидят суету, но уважают эффект. Его лицо было таким, будто его создавали под определённый свет: дневной — для жёсткости, вечерний — для обаяния.
И руки.
Я снова посмотрела на них. Сильные, с длинными пальцами, на которых хотелось нарисовать. Каждый изгиб — как линия в эскизе. Рауль был как дорогой предмет антиквариата: сдержанный, молчаливый и... вызывающий желание прикоснуться, просто чтобы понять — действительно ли он настоящий.
Я поймала себя на этой мысли и тут же отвела взгляд к окну.
— Слушай... — выдохнула я, всё ещё глядя в окно. — Ты ведь что-то собирался купить у Фабио, да? А я просто влезла со своими рамами. Надеюсь, не испортила покупку?
Рауль промолчал. Я снова бросила на него взгляд, и вот тогда — он слегка усмехнулся. Еле заметно, но достаточно, чтобы я поняла — он всё слышал.
— Разве можно испортить то, чего не было? — сказал он с тенью насмешки. — Или ты думаешь, я захожу в такие лавки исключительно за покупками?
Я хотела что-то ответить, но передумала.
Он не дал ответа. Он поставил вопрос.
И вдруг я поняла — с ним всё будет именно так всегда.
Мы подъехали к моему дому. Я быстро вышла, не дожидаясь, пока он что-то скажет, — просто не хотела, чтобы молчание становилось слишком... чем-то.
Рауль вышел со своей стороны, открыл багажник. Доставал рамки аккуратно, будто переносил не дерево, а нечто хрупкое — древнюю икону или стеклянную тайну. Я стояла у калитки, неловко теребя ключи.
— Хочешь, я сама?
Он даже не посмотрел в мою сторону, только коротко сказал:
— Дверь открой.
Мы молча прошли внутрь. Я слышала, как рамы мягко скользят по стенам узкого коридора. В своей квартире я чувствовала себя, как в рубашке с чужого плеча — всё привычное, но как-то неловко, потому что он здесь.
Когда он поставил рамы у стены, я на секунду замялась. Потом всё-таки сказала:
— Может кофе?
Он кивнул, будто это само собой разумеющееся.
На кухне пахло лавандой и старым деревом.
Я готовила кофе, он стоял у окна, осматривая комнату. Было тихо. Удивительно спокойно.
— Без сахара? — спросила.
Он кивнул, сделал глоток и снова замолчал. Но молчание не давило. Оно было как мягкий плед — неожиданное, но не лишнее.
Впервые за долгое время мне не хотелось, чтобы кто-то уходил. Даже если этот кто-то — всё ещё почти незнакомец.
Рауль поставил чашку в раковину.
— У тебя... уютно. Не часто такое чувствуешь сразу.
— Потому что тесно? — усмехнулась я, откидываясь на подоконник.
— Потому что честно, — ответил он, не сразу. — Здесь всё на своём месте. Даже если места немного.
Он направился к выходу, задержался у двери.
— Спасибо за кофе, Вивьен.
— И за мебельный флекс, — добавила я, кивая на оставленные у стены рамы.
Он чуть приподнял бровь.
— Я бы сказал — художественный вклад.
— Не жди процента с продажи.
Он усмехнулся.
— Мне хватит приглашения на выставку. Настоящую.
— Договорились.
Он вышел. Дверь за ним закрылась мягко. Я стояла несколько секунд в тишине, потом повернулась к рамам, всё ещё прислонённым к стене.
Они были огромными. Как и всё, что только начиналось.
И где-то внутри уже зарождался образ следующей картины. Я ещё не знала, о чём она будет. Но почему-то была уверена — в ней точно найдётся место этому человеку. Пусть даже всего на пару мазков. Или просто — тенью на заднем плане.