Пакость? Ой, не удалась

Интересно, злится ли он еще на меня? Даже нельзя сказать, что это была исключительно его вина. Если быть честным, мне даже извинения не нужны... Все, что я хочу от него услышать — «Приходи завтра, если у тебя есть время», или нечто подобное, и тогда все будет хорошо.

Когда Аяко привела Рики на футбол, ему было около четырех лет. Ни-Ки всегда был резвым ребенком. Порой носился так сильно, что потом еще пару дней Аяко приходилось обрабатывать разбитые колени или порез на руке. 

Ни-Ки всегда был любопытным. Летом он забирался в лес, где, найдя нору или просто углубление, прятался там, чтобы все разглядеть. Аяко постоянно нервничала, искала его чуть ли собрав на поиски не все село.

А Ни-Ки, уйдя с головой в новые открытия, все время выпячивал нижнюю губу. Не понимая, почему мать вечно его отчитывает, то и дело нервно сжимая в руке кухонное полотенце. Порой прилетало этим самым полотенцем по мягкому неусидчивому месту. Но Ни-Ки не обижался, он просто не понимал причину строгости и недовольства.

Чаще Ни-Ки бегал с детворой такого же возраста. Летом они спускались к узкой речке и спорили, кто быстрее заберется в еще ледяную воду. А если кто-то отказывался, боясь морозного укуса, его обливали с ног до головы. Обычно Ни-Ки был тем, кто подначивал на такого рода перспективы. Мол, а давайте его обольем, мы же зашли, а он стоит на берегу. Нечестно, однако, получается, да и весело же. Естественно, маленькие чертята только ручками потирали, стуча зубами. И растягивали посиневшие губы в гаденьких ухмылках, зачерпывая в покрытые гусиной кожей ладони воду.

Рики любил клубнику и малину любил. А смородину красную не любил. Она кислая, толку от нее? Мальчик любил гостить у бабушки. Постоянно, будь то лето или зима, оставался с ночевкой. 

Бабушка Ни-Ки жила одна. Дедушки у мальчика давно уже не было, зато было бабушка, которая заменяла и дедушку. Она частенько пекла вкусности, угощала внука шоколадом, либо леденцами, но всегда настаивала съедать их сразу, либо тщательно прятать в своей комнате, потому что видеть гнев дочери было не в радость. Аяко очень заботилась о здоровье сына, и никогда не покупала вредности. А Рики ведь хотелось. Он ведь любит шоколад и конфеты. Поэтому бабушку он обожал.

Когда он гостил у нее, вечером бабушка зажигала настольную лампу. Старую такую, в которой горит огонек. Сама бабушка сидела в кресле-качалке с клубком шерстью и спицами в руках. Ни-Ки забирался на ее колени так, чтобы видеть потрескивающий в лампе огонек. В такие моменты старушка откладывала вязанье и, схватив внука за подмышки, усаживала ближе к себе, чтобы и ему, и ей было удобнее. Она расчесывала густые волосы внука пятерней, тихим голосом рассказывая истории из молодости или просто сказки. Рики слушал внимательно, при этом не отводя взгляда от лампы. Ему нравился этот маленький огонек. Будто бы жизнь лампы была заключена в нем. А еще нравилось покачиваться вперед-назад вместе с бабушкой. Она пледом накрывала свои и его ноги, обвивала сзади за тонкую талию руками и отталкивалась мыском от пола. Это успокаивало.

Рики любил прижиматься носом к шее бабушки. Вдыхать ее аромат. От бабушки всегда пахло чем-то пудровым, вдобавок к этому шерстяным. Ему нравилось, как пахнет бабушка. И как мама пахнет. Он вообще очень восприимчив к запахам. И порой, если ему не нравится чей-то запах, то и человек может не понравиться, пусть он будет не плохой. Откуда у него такая восприимчивость, Рики не знает. Но постоянно неосознанно сам тянет носом.

Например, ему не нравится, когда в запахе преобладают камфорные тона. Не нравятся тяжелые древесные оттенки, которые бывают слишком резки, к мягким же относится либо нейтрально, либо позитивно. Амбровый аромат порой его душит, но это относится далеко не ко всем представителям красного оттенка. Шипровый же оттенок наоборот, успокаивает и погружает в детство, где, находясь на открытом воздухе или же в самодельном шалаше, он ощущал запах мха и смолы. Фужерный аромат порой вызывает головную боль, но даже учитывая эту особенность, Рики все равно любит нотки мяты, лаванды и бергамота.

От Сону, встретившись с ним Рики впервые, пахло ванилью. Ранее Нишимура ни от кого такого запаха не слышал, но, конечно, любил выпечку с ванильной пудрой. Именно поэтому, скорее всего, Сону сразу расположил к себе. Едва ощутимый запах ванили хоть и щекотал ноздри мальчика, отчего он чихал, но был таким же мягким и нежным. Подходящим Сону, который хоть и не проявил радости при встрече, но в глубине души был добрым и отзывчивым. Выбивать эти качества пришлось долго и упорно. На это ушло несколько лет, только вот Ни-Ки ничуть не жалеет потраченных сил. Наоборот, он рад тому, что Сону перестал прятаться и открылся ему.

В Японии семья Рики жила в небольшом селе. Ему нравилось, что бабушка всегда рядом. Что можно пойти в лес и узнать там много нового, что можно летом искупаться в речке и построить шалаш на дереве. Что можно заглянуть в любой дом, и никто прогонять не будет, наоборот, предложат ягоды или фрукты. Что там было много мальчиков его возраста. Что они всегда поддерживали его идеи и частенько называли своим лидером. Шли туда, куда шел сам Рики, не спрашивая, зачем они идут и что будут делать — знали — что бы Рики не задумал, будет интересно. И это действительно было так. С Рики не было скучно. Никогда.

В один момент Аяко устала от того, что ее сыну некуда девать энергию. Он постоянно появлялся дома покоцанный, и что он там делал, что приобрел такой вид, было страшно знать. Рики всегда дома не просто ходил, а носился, да и с мячом любил играть. Когда у отца были выходные, они, если это было весна, лето или начало осени играли на площадке, недалеко от дома, взяв с собой мяч. Через открытое окно Аяко, вымешивая тесто, слышала звонкий смех сына и тихонько улыбалась, заправляя выбивающуюся прядь волос за ухо. Рики любил, когда не приходилось уговаривать папу, потому что частенько он был уставший на игры, а когда он сам, подхватив в одну руку мяч, в другую — сына за талию, уводил из дома, объясняя это тем, что маме нужно приготовить кушать, а они ей только мешать будут.

Зато потом они долго носились. Аяко приходилось звать их неоднократно, но все как об стенку горох. Нужно было еще как минимум полчаса для того, чтобы они, взлохмаченные, обливающиеся потом, с раскрасневшимися щеками и прилипшими прядями волос к вискам зашли наконец в дом. Тяжело дыша, умывали только лицо и руки и садились за стол, боясь разгневать Аяко еще сильнее. Она стояла как нравоучитель, внимательно следя за тем, чтобы они все съели. И не дай Бог кто-то пикнет из них "Я больше не могу" или "Я наелся, больше не лезет". Таких слов они не знали. Вернее, старались забыть навсегда. Однажды уже получили, хватило.

И что могла придумать Аяко для своего ребёнка? Сама она не работала, поэтому Рики в сад не ходил. Естественно, дома ему было скучно, а энергия так и распирала мальчика изнутри. В селе были кружки, правда, не так много, как хотелось бы. Но выбрать можно было. И спорт, и рисование, и музыка. Выбирай на свой вкус. Музыка сразу отпала у Аяко из мыслей. Рики слишком неусидчивый для нее, да и для художественной школы тоже. Оставался только спорт, только вот какой? Для волейбола он слишком мал, да и боялась Аяко увидеть сына с разбитым носом. Был футбол, но и в нем она тоже не была уверена. Пришлось проконсультироваться с местным тренером. Он разубедил все ее страхи, сказав, что к нему ходят мальчики возраста двух с половиной лет. А ее сын уже большой, самое время начать заниматься. На том и порешили.

Когда Рики узнал, куда именно ведет его мать, он так обрадовался: ну будто получил гору новеньких игрушек или стопку шоколада. На футбол приводили детей из ближайшей деревни. От нее до села, где жил Рики со своей семье, можно было доехать за пятнадцать минут. Поэтому Рики не знал большую часть детей. Почему-то местные мамы своих детей не водили на футбол. Наверное, потому что отдавали на музыку.

Поначалу было сложно. Не столько от того, что у него что-то не получается, а скорее всего из-за этих самых "чужих" мальчиков-забияк. Они издевались. Говорили, что у Рики на лице грязь, чтобы он шел и помылся. "Да какая же это грязь?", — удивлялся Рики, — "это веснушки". Но те постоянно издевались. А еще говорили, что цвет глаз у него уродливый. Что темно-карие глаза намного красивее. И вообще, он колдун или ведьма, поэтому они дружить с ним не будут. Мало ли, проклятье наведет.

Было обидно, с этим Рики даже спорить не планировал. Он привык собирать вокруг себя людей. И никогда не слышал ни от кого такой ереси.

Однажды он затеял драку. Затем стоял с разбитой бровью рядом с краснеющей матерью перед тренером и мамашой мальчика с разбитой губой. Ему не было жаль. Извиняться он не собирался, но пришлось. Потому что было больно, когда мама сильно сжала его руку.

В тот день он боялся только одного — оказаться дома. Если папа еще не вернулся — ему конец. У него весь путь до дома тряслись поджилки. Еще страшнее было то, что мать весь этот путь молчала. Ох, была она в гневе. Ох, не к добру это все.

Дома действительно никого не было, и Рики было подумывал развернуться и убежать к бабушке, но не тут-то было. Мать схватила его за ворот футболки как какого-то нашкодившего котенка. Она не кричала, просто завела его в комнату. Спокойно спросила, почему он так поступил. И тут прорвало. Рики же давно терпел издевательства. Постоянно слышал насмешки и нелестные отзывы со стороны. Это продолжалось несколько месяцев, которые он стойко терпел. Он говорил и говорил, захлебываясь слезами, а у Аяко разрывалось сердце. Она знала: ее сын ни за что бы не полез в драку просто так. Не таким он был. Добрый он, чтобы кого-то обижать. Но почему он сразу ей не сказал? Она бы сама этим забиякам всыпала по первое число. Худо-бедно сына успокоить удалось. Она принесла в его комнату купленное накануне мороженое с банановым вкусом. Вместе с сыном они сидели на его кровати, уплетая за обе щеки мороженое с одной ложки. Он тогда быстро уснул. Положил макушку на материнское плечо и засопел. Утомился от стольких переживаний.

Несмотря на перепалки, Рики любил футбол. Вот прям всем сердцем. У него хорошо получалось, он никогда не сдавался, даже если выходило не так как нужно. Он был упорным. И расстраивался, когда занятия по футболу отменяли по каким-то причинам. Еще больше мальчик расстроился, когда узнал, что они уезжают. Он не хотел уезжать и собирался остаться с бабушкой. Остальные родственники жили также в Японии, но в городах, в отличие от них.

Рики спрятался в шалаше. Он ушел днем и вечером не вернулся. У Аяко сердце кровью обливалось, когда они вместе с мужем искали сына в лесу и у реки. Что же могло случиться, и где их сын?

...Однако он не выдержал. Сам вылез и побежал в пустующий дом. Когда обнаружил, что никого нет, испугался. Думал, его действительно оставили, раз он так ехать не хотел. Что теперь хоть он и будет жить с бабушкой, но никогда больше не увидит родителей. Рики ронял крокодильи слезы на деревянные доски, поджимая пальцы на ногах. Звал маму и папу, икая от страха и оттого, что его действительно оставили. А он теперь осознал: неважно где он жить будет, главное, чтобы рядом были родители. Что хоть с бабушкой хорошо, она — не мать и не отец. Что никто их не заменит. Страх того, что его оставили, грыз изнутри, заставляя мальчика согнуться пополам. Упасть на колени, упереться лбом в ковер. И просить, и просить прощения за свои слова.

В такой позе его и нашли родители. Которые сами ощутили жуткий страх за сына. Которые боялись найти его посиневшее тело в реке или кустах. Аяко сильно-пресильно прижала Рики к груди, говорила, как сильно его любит. А Рики все ревел, осознавая — его не оставили, не уехали без него. Все это время они искали. Отец тоже прижал Рики к себе, настояв на том, чтобы больше он так не делал.

Рики так больше не делал.

Сеул оказался до того большим и пугающим громкими звуками, что мальчику хотелось спрятаться за спиной матери, сжимая в пальчиках подол длинной юбки. Он так и поступил, как только ноги его ступили на серый асфальт. Сжался в комочек, зажмурив глазки, но тут же открыл, в удивлении округлив рот, обрамленный нежно-розовыми лепестками лотоса. Самолет взлетел прямо у него под носом. Оглушающий рев разносился по всему периметру, будоража и заставляя в венах закипать кровь. И хоть они и сами прилетели на таком же железном монстре, Рики впервые разглядел то, как взлетает он к небесам. Это было... необычайно-захватывающе дух. Тоненький взвизг потонул в реве, уносясь вместе с ветром к голубым небесам. И хотя Рики все еще чувствовал страх, сжимая подол юбки в пальцах, нерешительными шагами побрел за родителями, озираясь по сторонам.

Они прошли сквозь белую рамку, которая тут же запиликала, заставив Рики ойкнуть и сильнее грудью прижаться к бедру матери. Она улыбнулась в ответ, потрепав сына по плечу. Дала понять — это не страшно, это всего лишь металлоискатель, так что бояться здесь нечего. Однако Рики же все равно с опаской поглядывал по сторонам, не решаясь отойти от матери дальше, чем на один сантиметр. Он буквально прилип к ее ноге, держась за юбку как за последнюю ниточку, способную сохранить его бренную душу на Земле.

Слишком много чужих голосов и запахов. Бледнея щеками, Рики потянул на себя юбку чуть сильнее, чем следовало. Уходящая из-под ног земля и затхлый запах потных тел давил на грудную клетку. Тут же к его губам, которые разлепить-то удалось чудом, поднесли горлышко с водой. Аяко решила немедленно вывести сына на свежий воздух, оставив мужа разбираться с документами и таможней.

Она убаюкивала сына, будто ему вновь два года. Прижимала голову к груди, шепча на ухо то, что теперь это их новый дом. Что пусть Рики, не привыкший к какофонии звуков, боится всего, что окружает на данный момент, совсем скоро он привыкнет.

Единственное, к чему сразу привык Рики — это их новый дом. Снаружи он был молочно-бежевым, с коричневой крышей и белыми ставнями окон. Он был небольшим, похожим на тот, в котором они жили в Японии. Было не так много вещей, но со временем Аяко удалось сделать вид дома презентабельнее и уютнее. Но сначала Рики все равно спал в родительской комнате, на широкой кровати, раскинув руки и ноги звездочкой. Отец не высыпался, поэтому ему пришлось поселиться в свою. В Японии он жил в своей комнате, и обычно очень редко ночевал у родителей, здесь же ему еще пока было некомфортно спать одному. Но привык он быстро.

Также быстро Рики адаптировался и в садике. У него была хорошая группа, которая сразу же сдружилась с ним. На прогулке они играли в песочнице, либо выносили мяч, с которым Рики выделывал такие выкрутасы, что остальные только открывали рты, восхищенные его умениями. И все время просили и их научить владеть мячом так же, как он. Рики нравилось в детском саду. Правда, не нравилось, когда заставляли читать книги. Это он не любил, зато любил обеды и полдники, и тихий час. Он уставал, постоянно носясь ураганом, так что тихий час был ему необходим как воздух.

В общем-то, хоть к новой стране и городу пришлось привыкать, Рики удалось это сделать. Он все еще скучал по своему селу и бабушке, с которой мама частенько созванивалась по телефону. Рики даже уговаривал ее переехать к ним, но та вечно отпиралась: она уже стара для такого рода перемен в своей жизни. Не по ней это — бросать дом и свои привычки. Жаль, конечно, но Рики и в Корее очень нравится. А когда он познакомился с Сону, так понял — отсюда без него он не уедет.

Да, Сону почти с ним не разговаривал и вечно прятался в своей комнате, когда они приходили к ним в гости. Да, он что-то ворчал себе под нос и косился сузившимися глазами на него, будто прожигая дыру в груди. Но он все равно ему нравился. Почему? Рики об этом не задумывался. Просто Сону почему-то показался ему тем, кто всегда поймет и поддержит его в трудной ситуации. Он казался надежным даже с выпущенными колючками. А еще понимающим. Ему можно было доверить тайны, прекрасная зная: все останется только между ними. Наверное, поэтому он так отчаянно пытался с ним подружиться.

Было нелегко. Особенно, когда они оказались в одном классе. Сону стал еще несговорчивее, найдя увлечение в учебниках и переписываниях задания в рабочую тетрадь. Они хоть и немного, но повзрослели, и Рики начал больше изучать привычки Сону. Понял, что тому нравится ванильное молоко — частенько видел пустые баночки от него у того дома. Узнал, что он любит кислый мармелад. А еще ему нравится любоваться природой. Неважно какой. Зимой, весной, осенью или летом. Сону частенько залипал на переменах в окно.

Каждому человеку нужен свой подход. Сону откровенно был плох в физкультуре. И вечно ворчал, когда дело касалось ее. И тут-то Ни-Ки отличался ловкостью и кое-какими навыками, поэтому постоянно предлагал свою помощь Сону. Тот отнекивался, пытаясь сам сдать нормативы. Но когда за урок физкультуры итоговой оценкой грозилась выйти одна единственная тройка, сам же и побежал за помощью к своему знакомому. Да даже после этого, получив четверку вместо тройки, Сону все еще остерегался резвого Рики.

Но опасения его были чем-то летучим. И вот Сону сам предложил Рики дружить. Тот же давно уже считал его своим другом. Он действительно удивился, когда тот спросил, не хочет ли он с ним дружить. Да, Сону был молчаливым и отстраненным, и нужно было найти к нему подход, но он все равно считал его своим другом.

А потом Сону стал жизнерадостнее и открытее к окружающим его людям. Конечно, он не поменялся, и все еще порой ворчал, но научился проявлять эмоции, которые до этого казались ему чужды.

И если бы Ни-Ки мог вернуться в прошлое, он бы все равно выбрал путь, по которому проходит сейчас. Пусть сложно вернуть утерянное доверие, но он познал новых личностей. Он стал способен помочь кому-то помимо себя. Правда, сейчас он, увы, себе помочь не может. Но это лишь некое упущение, которое еще можно поймать за хвост.

Он правда старается вернуть прежние отношения с Сону, но все еще чувствует себя неуютно. Словно кругами ходит босиком по снегу, пытаясь получить от него тепла и смирения. Но вместо этого ступни грызет мороз, впиваясь иголками в стопы. Парню сложившаяся ситуация кажется замкнутым кругом. И раз за разом проходя один и тот же круг, снег не тает, лишь сильнее промерзает, превращаясь в лед. И Ни-Ки решается поступить так, как советовал ему Джей. Долбиться в закрытую дверь — лишь рубином очернять костяшки, сбивая колени в синяки, а стопы в ссадины. К Сону нужен другой подход. А выбора у парня все равно нет.

Он решился действовать осторожно, шаг за шагом приближаясь к цели. Не лететь на нее сломя голову, а подходить осторожно, как охотник к выбранной жертве. Поначалу просто наблюдал, оставляя на парте друга различные вкусности. Будь то его любимое ванильное молоко, рисовый пирожок, булочка с якисобу или кислый мармелад. Взгляд Сону в момент обнаружения продуктов питания теплел, что не могло не радовать.

Затем писал пожелания доброй ночи или утра в Kakao Talk. Так прошли две недели, в которые Сону ни разу не огрызался. Это казалось чудом. Были даже моменты, когда Ни-Ки, как обычно, не понимал, что от него требуется в задаче, а Сону, видя состояние друга, помогла ему. Он садился рядом, смещая свою парту к парте Ни-Ки. И долго и мучительно пояснял что к чему. Когда же чувствовал на щеке опаляющее дыхание, тут же вскакивал, убегая прочь. Ни-Ки же решил: наверное, так близко садиться еще рано. Боясь напугать близостью, которая раньше была чем-то обыденным, он теперь отсаживался чуть дальше, внимательно слушая друга. Но предательское тело само подвигалось все время ближе. Снова все заканчивалось побегом Сону.

Так прошло еще две недели. Они общались в Kako Talk, занимались домашним заданием в библиотеке в школе после уроков до тех пор, пока их оттуда не выгоняли. Но позвать куда-то друга Ни-Ки все еще не решался.

Была еще одна проблема: как рассказать Хисыну о словах Джея. Да, с того момента, как Джей сказал о том, что не может ответить взаимностью на чувства Хисына, прошел месяц. И весь этот месяц они прекрасно общаются. Втроем. И Джей с Хисыном вдвоем тоже. И Ни-Ки не может не заметить Хисынов взгляд, направленный на о чем-то задумавшегося Джея. Разбивать вдребезги его сердце у Ни-Ки не было никакого желания, но и умалчивать он больше не мог. Его грызло чувство совести наперевес с сожалением. И вот сейчас он собирается с духом, чтобы поговорить с Хисыном.

Их разговор пришелся на вечер среды. Когда улицу освещали фонарные столбы, привлекая своим светом слепых мотыльков.

Ни-Ки нервничал с самого утра, а сейчас готов был коньки отбросить. Зуб дает. Но раз уж решился, бежать некуда. Он сам вызвался помочь Хисыну, и теперь все, что связано с Джеем, лежит на его, однако же, хрупких плечах.

Хисын принял информацию спокойно, наверное, если не считать скомканную по правую от него сторону стопку салфеток. Они сидели в кафе. Нет, Хисын не плакал и сказал, что знал, что так будет. Он никогда не питал иллюзий, и он готов повторить хоть тысячу раз: ему достаточно и того, что Джей принимает его как друга или того, с кем ему приятно поговорить. Ни-Ки не был уверен насчет состояния Хисына и хотел проводить его до дома, но тот тактично намекнул, что ему нужно побыть одному.

Наверняка он плакал по пути домой, но не хотел, чтобы его видели в таком состоянии. Ни-Ки знал: такие моменты должны сопровождаться одиночеством. Потому что так ты можешь быть самим собой. И так же парень прекрасно знал: Хисын справится со всем. Он сможет, он вывезет. Это же Хисын.

Больше всего Ни-Ки пугало сосущее чувство, кричащее о том, что он может  больше не увидеть на тренировках Хисына. Но к радости парня, на следующий же день Хисын объявился не только в школе, но и спортивном зале. Выглядел он неважно. Осунувшееся лицо будто молило о пощаде, но парень явно не собирался идти на уступки. Впрягал по полной, пока не свалился с ног от изнеможения. Он делал такие успехи, которые многие достигают только на пике карьеры. Не осталось незамеченным и то, как сильно тренер опекает парня. Вот он уж точно стал любимчиком. Но заслуженно, правда, заслуженно.

Такие перемены и пугали, и радовали. К какой стороне больше склонялся Ни-Ки, он еще пока сам не решил. Хисын всегда был сосредоточен и по полной отдавался делу, которым горел, но теперь он явно вспыхнул. Главное, чтобы не погас.

С Джеем они все так же общаются. Хисын исцеляется рядом с ним. Улыбается, становится спокойной рябью на воде, а не беспокойными волнами. У них сложился свой союз: Ни-Ки, Джей и Хисын. Частенько они забегают перекусывать в кафе или бургерные. Ни-Ки старается оставить Хисына наедине с Джеем, иногда ему это удается, но чаще они находятся втроем.

Если бы кто-то сказал Ни-Ки, что он будет дружить с Джеем и Хисыном, он бы не поверил. Покрутил бы пальцем у виска. Но не теперь. Теперь он представить дни без них не может. До того они стали неотъемлемой частью его нынешней жизни.

Парень старается не думать о скором выпуске Джея из старшей школы. С ним он перестанет посещать и клуб. Захочет ли Джей продолжить общение с ним и Хисыном? На самом деле, когда Рики думает об этом, впадает в уныние. Больше всего он переживает за Хисына. Пока он общается с Джеем — все хорошо, но если они после выпуска старшеклассника перестанут это делать, что их всех ждет? Ни-Ки все равно всегда будет рядом, и уж точно не оставит Хисына одного.

Они все еще занимаются футболом. И Ни-Ки понял одну важную вещь: он любит футбол — это не новость, но так же он любит Сону. Если бы ему сказали сделать выбор в пользу футбола или Сону, он бы незамедлительно выбрал друга. Да, футбол он обожает. Полюбил его сразу, как только мать записала его в кружок, но Сону для него значит гораздо больше. Гораздо больше.

Сейчас Сону его не избегает, помогает с домашней работой, но все еще напрягается, когда Ни-Ки оказывается слишком близко. И прямо сейчас, пока не стало совсем поздно, пора действовать.

༶•┈┈⛧┈♛

"Я сейчас под твоим окном, сможешь выйти?" — приходит сообщение на телефон Сону поздно вечером.

От неожиданности Сону роняет смартфон на грудь, дыша загнанным кроликом. Смотрит на квадратные часы на столе, чтобы убедиться, что это реальность, а не сон. Без пяти двенадцать. Что Ни-Ки в этот час делает у него под окном?

Отодвинув занавеску в сторону, Сону всматривается в темноту, которую рассеивает только уличный фонарь. И правда видит Ни-Ки, смотрящего в сторону и явно не подозревающего о том, что за ним наблюдают. Вспотевшими ладонями Сону берет упавший на ковер телефон, судорожно цепляясь за разлетающиеся мысли. Что ответить? Что надеть? Как выйти, чтобы родители не услышали? И что, в конце концов, Ни-Ки собирается ему сказать?

Похлопав себя по щекам, парень все же решается ответить на сообщение.

"Сейчас буду, подожди".

Сам же кусает себя за язык. Он столько избегал Ни-Ки, а теперь сам к нему выходит. Да еще и ночью! Да еще и в розовой пижаме с мишками! Нет, ну это полный улет. Но что-то подсказывает ему: это последний шанс на их дальнейшие отношения. Конечно, он не хочет терять Ни-Ки, да и тот, думается, тоже не планирует обрывать с ним связь. Но игра в кошки-мышки продолжаться больше попросту не может. Сону понимает: он загнал в тупик не только себя, но и Ни-Ки, который не виноват в том, что он влюбился в него. И все это время Ни-Ки один как-то пытался исправить положение, в то время как Сону прятал голову в песок, прямо как страус в момент опасности. Работа над отношениями — это работа двоих, а не одного.

Да и длительная психотерапия Джейка помогла. Который хоть и постоянно утверждал, что не вдупляет в таких отношениях, как любовь, но хорошенько так капал на мозги. Благодаря ему и своему внутреннему голосу Сону имеет иной взгляд на ситуацию. Терзать Ни-Ки еще сильнее нет смысла, а если он настоящий друг, то обязательно должен понять.

Осторожно ступая по поскрипывающим половицам, Сону останавливается напротив закрытой двери родителей и быстро юркает к входной, ощущая биение сердца у горла.

Ни-Ки весь в черном. Кожаные облегающие брюки, кожанка, на ногах берцы и перекрашенные в родной цвет черные волосы. Он стоит под фонарем, засунув руки в карманы брюк. А Сону чувствует себя нелепо в розовой пижаме с мишками. Но бежать уже некуда: ведьминские глаза уставляются прямо в его. Как только между ними происходит контакт, линия бровей Ни-Ки смягчается, скулы расслабляются, а губы растягиваются в легкой ухмылке. Сону же кажется, он видит Ни-Ки впервые. До того он красивый с родным цветом волос. До того родной и давно забытый. До того хочется, оказавшись в его объятиях, разрыдаться девчонкой. Умолять простить и попросить позволить остаться рядом. Нет, терять он его точно не собирается.

На негнущихся ногах Сону, теребя шелковую штанину, подходит ближе, ежась от порывов ветра. Все-таки на дворе начало октября, а он на радостях выбежал в одной лишь пижаме с длинным рукавом.

На хрупкие плечики ложится грубая ткань, длинные пальцы слегка сжимают предплечья, но тут же отстраняются.

— Привет.

— Привет. Спасибо, — отвечает, ощущая запах одеколона Рики на своем теле. Раньше он не пользовался духами, когда начал?

Ни-Ки вообще выглядит по-другому. Повзрослевшим. Он будто вытянулся еще сильнее, а эти черные волосы ранее детские черты лица оттеняют взрослыми. И взгляд другой. Прямо в самую глубь души. Сону даже кажется, что он впервые видит друга настоящим. Будто раньше был кукольный Ни-Ки, а теперь вот настоящий.

И боязно, и дух захватывает одновременно. Сону понимает: он не может отвести взгляда от Ни-Ки. Пялится на него, как на восьмое чудо света или самого Иисуса Христа, спустившегося с небес.

Они молчат, смотря друг друга в глаза. Только вот первым не выдерживает Сону, отводя взгляд в сторону, а затем и второй, неловко почесывая щеку.

— А тебе...

— А ты...

Начинают одновременно. Тут же неловко улыбаются. Сону переминается с ноги на ногу, сжимая в пальцах края кожанки. Ни-Ки улыбается, подавляя порыв обнять Сону.

— Говори первым, — уступает Ни-Ки.

— Тебе идет новый цвет, — дарит теплую улыбку Сону. — Намного лучше блонда. Ты еще и постригся, — подмечает новую длину и укладку. Малет пропал, и челка разделена по пробору, красиво прикрывая брови. — Тебе так красиво.

— Спасибо, — краснеет Ни-Ки. — Подумал, хватить мучить волосы. Лучше со своим. Но боялся, тебе не понравится. Ты любил светлый оттенок.

— Это не правда, — возмущается Сону, еще шире улыбаясь. — Мне всегда нравился твой родной цвет. И веснушки твои нравились. Но раз ты решил измениться, то я не мог не принять твой новый образ.

— Правда? — смущается Ни-Ки. — А я вот веснушки не любил.

— Поэтому солнце на тебя и обиделось и больше не целовало.

Ни-Ки прыскает в кулак, тянется шеей навстречу перезвону колокольчиков. Давно он не слышал смех Сону. Давно. Так, что сердце в грудине сжимается.

— Ты что-то хотел? Поздно уже, ты сейчас замерзнешь, — подмечает покрасневший кончик носа.

— Пойдешь со мной завтра в поход?

— В поход? — удивляется Сону.

— Да, но не совсем поход. Просто оденься удобно, хорошо? Много с собой не бери.

— Я ничего не понимаю, — растерянно хлопает глазами Сону.

— Завтра все поймешь. Просто скажи, пойдешь или нет.

— Пойду, — уверенно кивает.

— Отлично, — радуется Ни-Ки. — Тогда встретимся завтра?

— Да. До встречи.

Сону передает Ни-Ки кожанку, задерживая ладони на ладонях друга чуть дольше, чем следовало. И тут же отдергивает и прячет покрасневшие щеки, когда пальчики окутывает прохлада, едва заметно сжимая в ответ.

— Спокойной ночи, — выпаливает он, пятясь назад. Разворачивается всем корпусом, припускаясь бежать. И чуть ли не падает, споткнувшись об выступающий из-под земли корень дерева, заставляя тем самым ноги Ни-Ки напрячься, который тут же облегченно выдыхает, когда Сону благополучно заходит в дом.

— Спокойно ночи, Сону.

Кажется, все возвращается в прежнее русло.