Пакость? Ой, не удалась

Мне часто снится сон, в котором я всегда знаю что сказать, и в нём ты прощаешь меня.

Сону раньше не был дружелюбным. Точнее, никогда не был. Он не любил людей. Нет, скорее, ему не нравились дети, орущие на весь магазин или двор и их родители, рычащие в ответ. Он просто не понимал, зачем они это делают, если кроме ругани в ответ ничего не получат. Да, бывало он и сам временами канючил игрушку или шоколад, но делал это по-умному. Просто сжимал ладонь матери сильнее, спрашивая, нет ли у них денег на новую игрушку или леденец на палочке. Это работало не всегда, конечно, но даже если он слышал отказ, никогда не перечил, а просто пожимал плечами. Мол, нет, так нет. Из-за не купленного шоколада он не намочит в детском саду штаны или не прольет на свежевыстиранную футболку компот. Ничего не случится, если дом его встретит все теми же игрушками.

Раньше Сону не любил галдящие звуки голосов не только сверстников, но и взрослых. У него сильно начинала болеть голова и все время тошнило. Он ненавидел ездить в автобусе или троллейбусе, потому что было так жарко, что ему становилось плохо. Он прижимался, несмотря на журение матери, к прохладному окну щекой, лишь бы стало полегче. А потом мать влажными салфетками терла его щеку до покрасневшей кожи, объясняя это тем, что он собрал слишком много плохих бактерий. Всегда заставляла протирать руки после общественных транспортов все теми же влажными салфетками. Наверное, она слишком пеклась за него. Но, пожалуй, это не так уж и плохо, хоть иногда Сону бесила уж слишком явная опека.

А еще ему не нравилось, когда нарушали личное пространство. В детском саду он не любил, когда кто-то пытался с ним подружиться. Ему было комфортнее с самим собой. Оставшись один на один в коконе, прячущим его от окружающих, он мог находиться в мыслях дома, с отцом, в те годы работающим на другой работе. Тогда ему не приходилось уезжать в командировки на два месяца, он все время был рядом. И Сону любил его за то, что тот всегда, укладывая его в кровать, читал сказки. А потом ложился рядом, обнимая одной рукой. Сону принимал только тех, кто был ему близок. То есть маму и папу, дедушек и бабушек, дядю, тетю и двоюродную сестру Исюл. На момент, когда Сону было четыре года, Исюл было четырнадцать.

Исюл всегда отличалась жизнерадостностью и абстрактным мышлением. Летом она могла до вечера искать на поле ящериц, и если ей удавалось поймать хотя бы одну целую, а не только сброшенный хвост, помещала змееподобного в банку и обязательно показывала Сону. Он восторженно пищал, никогда не боялся, только если пауков или цикад и жуков. Исюл забавляла реакция Сону на, по его мнению опасных насекомых, и частенько в закрытой коробке приносила членистоногих. Порой доходило до слез. Только у кого-то от страха, а у кого-то от веселья. Нет, Исюл любила Сону, но также любила смех и веселье, пусть и через чужие страхи.

Когда Исюл приезжала из деревни, где она живет, к дяде в Сеул на несколько недель, ночевала в комнате Сону. Мастерила кукольный театр или театр теней. Рисовала мордочки кошек или собак на сонном лице брата. Они делали молочные коктейли, фруктовые салаты. Иногда Исюл пыталась сделать пирог, но когда Лин приходила домой, обнаруживала в духовке испорченное мучное. Исюл никогда не хватало усидчивости, отчего пироги пригорали настолько, что становились несъедобными.

Сону нравилось лето, потому что лето ознаменовало приезд Исюл. Мальчик всеми фибрами души жаждал встречи с ней, буквально каждый день спрашивал у мамы, сколько осталось дней, ведь досчитать в то время мог только до десяти. Скорее всего, Исюл стала той, кто показала ему личность с другим темпераментом. Только потом Сону стал замечать, что Ни-Ки не очень-то отличается характером от Исюл, только младше и мужского рода. Может быть, только поэтому он стал с ним дружить. А может, Ни-Ки действительно обладал неким магнетизмом. Сейчас уже Сону точно не может сказать, почему, что и как.

Годы летят стремительно, только успевай ловить, в ладонях останется хвост. Исюл выросла, уехала из деревни в город на учебу. Только поступила не в Сеул, как хотелось бы Сону, а в Кимчхон. Обзавелась парнем, поэтому времени гостить у них дома у девушки уже не было. Да и Сону тогда уже дружил с Ни-Ки, поэтому не обижался. Сейчас Исюл давно уже выросла. Вышла замуж за все того же парня и улетела из Кореи в Канаду. Они растят полугодовалого малыша. Она постоянно шлет его фото Сону, а он постоянно умиляется и все спрашивает, когда же они прилетят  — давно он ее не видел. А с малышом и женихом подавно не знаком. Исюл говорит, малыш еще слишком маленький, но как только он окрепнет, обязательно прилетит. Лет так через пять.

Сону не на что обижаться. Он только рад, что его двоюродная сестра смогла усмирить непростой характер. Она стала ответственнее и сдержаннее, но все еще на совместных фотографиях с мужем и ребёнком, Сону может различить те самые озорные искорки в глазах, которые присутствовали несколько лет назад.

Парень знает, что теперь у сестры своя жизнь, с проблемами и заботами, а у него своя. Поэтому не может рассказать Исюл, что происходит сейчас у него на душе. Очень редко они созваниваются по видеозвонку, и последний раз Исюл звонила полторы недели назад. Сону справился. Он отлично справился с ураганом, срывающим маску спокойного человека. Улыбался, слыша агукающие звуки на фоне. И постоянно повторял, что у него все нормально. Исюл прекрасно знает о Ни-Ки, и неосознанно ковыряла раны Сону вопросами о нем. Парень справился и с этим. Сказал, что друг в последнее время очень занят футболом, но они все так же дружат. За учебу Исюл не переживала, поэтому и не уточняла, как с ней обстоят дела.

Наверное, будь Исюл сейчас четырнадцать лет, Сону бы излил душу, позволил бы помочь себе. Но Исюл уже двадцать шесть, глупо было бы забивать ее голову своими заморочками.

Но даже без Исюл Сону не одинок.

На последнем году детского садика мать впервые в жизни познакомила его с Ни-Ки. На работе объявили о корпоративе, тогда хотелось выглядеть красивее и увереннее в себе. Выделиться из общей массы, ловя на себе заинтересованные взгляды. Лин всем сердцем любила только мужа и сына, но хотелось еще хотя бы на отведенные для корпоратива часы, после нескольких лет занятий с ребенком, почувствовать себя женщиной. Может быть, она глупа, но ей действительно необходимо было знать, что она красивая женщина. Она не собиралась изменять, не собиралась напиваться до невменяемого состояния, не собиралась флиртовать, только лишь хотела ловить голодные взгляды чужих мужчин, успокоив этим эго.

На работе, в обычной жизни, Лин обычно почти не красилась. Одевалась в выдержанном стиле пастельных тонов. Ей не для кого было наряжаться, а сейчас хотелось вернуть юность. Хотелось вернуть то, как к ней до рождения ребенка относился Тхай. У них после рождения ребенка был все тот же уютный семейный очаг, только страсть пропала. Это не значило то, что они остыли друг к другу, вовсе нет, просто притерлись, позволив бытовухе завладеть жизнью.

Лин знала лишь один способ, поглядывая на молоденьких девушек издалека, сделать себя красивее. Не разбиралась она и в салонах красоты. Выбрала приемлемый по цене, находящийся недалеко от дома. Так она и познакомилась с матерью Рики.

Аяко была сдержанным человеком. Пока Лин болтала обо всем подряд, Аяко делала свое дело, молча выслушивая россказни клиентки. И хотя Аяко не проявила дружелюбия, Лин понравилась работа женщины, поэтому, оставив деньги, она обещала вернуться. Аяко лишь пожала плечами, пристально посмотрев на женщину. И подумала, что и ей не помешало бы обзавестись в Сеуле знакомыми.

Аяко со своим мужем и сыном переехали в Южную Корею совсем недавно. Мужу просто надоела жизнь в Японии, и, ничего не сказав ни жене, ни сыну, купил три билета и бросил на стол. Честно говоря, сама женщина тоже не особо была привязана к стране. Да, здесь она выросла, да, вышла замуж, да, родила сына и еще раз да, здесь останутся ее родные, но бояться изменить жизнь хотя бы немного — не про нее.

Поначалу было сложно, но муж быстро адаптировался и нашел высокооплачиваемую работу. Аяко же еще в Японии окончила курсы по наращиванию ресниц. Денег им на проживание, пропитание и одежду хватало, поэтому она не переживала, когда, открыв собственный небольшой салон красоты, скучала там одна. Бывало, заходило несколько девушек, но было их мало. Аяко все еще не переживала — муж тянул всю семью. Для нее же салон больше был развлечением, чем методом заработка денег.

И вот однажды появилась Лин. Вся такая солнечная, добродушная, пахнущая и цветущая. Жаждущая внимания и тем, чтобы ее просто послушали. Узнали, какой замечательный у нее сын. Как она его любит и как все готова отдать ради малыша. Аяко по сравнению с ней была немногословна, вся в себе, в своих переживаниях. И, наверное, со стороны могло показаться, что она черствый на эмоции человек. Нет, просто Аяко устала. За год проживания в Сеуле она сполна успела насытиться жизнью.

Первые полгода все было хорошо. Муж работал, сына устроили в садик. Но постепенно мужчина стал огрызаться, иногда пропадал ночами. Аяко надеялась, что он изменится, но все становилось только хуже.

Это просто стресс, решила она. Наверное, ему тяжело, думала она. Поэтому позволяла приходить поздно. Всегда готовила по несколько блюд, лишь бы муж не злился. Благо с сыном он все еще был мил.

Все пройдет, предполагала она. Все наладится, считала она. И не замечала чужие предметы в кармане пиджака мужа.

Аяко всегда ценила личное пространство. И, даже уже будучи замужем, и родив ребенка, никогда не позволяла себе шариться в вещах мужа. Искать что-то в телефоне. Ей не было надобности — она доверяла. Доверяла настолько, что эта доверчивость ослепила ее.

Юность, припорошенная семейными ценностями и устоями, а также пример доверительных отношений между родителями, не позволяли ей взглянуть на мужа другими глазами, не затуманенными любовью. С одной стороны, избегание фактов, указывающих на изменения в поведении мужа, было самообманом, но с другой — она ощущала себя защищенной, а самое главное, знала, что Рики в безопасности. Что будучи переехавшим в другую страну, он не ощущал себя потерянным среди сверстников, и всегда мог обратиться за помощью к отцу.

Между Рики и отцом действительно была прочная связь. И, видимо, благодаря ей муж Аяко все еще находился в семье, тщательно скрывая неверность разговорами об усталости и эмоциональном выгорании. Аяко все понимала: переехать в страну, о которой ты абсолютно ничего не знаешь, при этом с грузом в виде ребенка и жены непросто. Естественно, он мог загнуться. Мог быстро уставать. Но даже учитывая эти факторы, отец Ни-Ки всегда был на позитиве. Он тянул свою семью, и действительно был счастлив. Корея нравилась ему гораздо больше, чем Япония. Он принимал всю ответственность, поэтому первое время уговаривал жену остаться дома, а не искать работу в салоне. Но та была слишком уперта, чтобы не отстаивать свою точку зрения. Аяко была уверена: сиди она дома и только готовь кушать, ей ничего от личной жизни не останется. Ей так нравилось посещать курсы по наращиванию ресниц. А как она была рада, получив сертификат об окончании, свидетельствующий о том, что она прошла обучение и мастер-классы, и теперь является полноправным членом, имеющим право производить работы. Она действительно нашла уютный уголочек в этом деянии. И сейчас, когда появилась такая превосходная возможность, да еще и в другой стране, Аяко не могла просто взять и бросить мечту из-за мужа.

Они спорили долго. Муж Аяко был уверен в своей правоте, она же в своей. Он утверждал: ей будет сложно и работать, и после этого готовить, а еще убираться и забирать из садика Рики. Она же парировала тем, что всю жизнь их замужества была домохозяйкой. Ей осточертело сидеть дома. Она задыхается, когда стены дома давят со всех сторон. Рики уже ходит в сад, что ей делать дома одной? Худо-бедно Аяко удалось уговорить мужа, и вот в один прекрасный день ей прилетает письмецо. Точнее, договор на аренду помещения. Да-да, муж Аяко сдался, но решил, что собственный салон в разы лучше чужого. Аяко, конечно, задумывалась об этой стороне вопроса, но не была уверена в том, что потянет собственный салон. Но, боже, да, она была счастлива.

Вот так Аяко открыла салон. А муж все время ее поддерживал. Говорил, чтобы она не переживала из-за скудности в виде клиентов, ведь он вытащит семью из любой ямы. Аяко верила, поэтому не особо была заинтересована в заработке, гораздо сильнее тяготела непосредственно к делу. Приноровиться, набить руку, стать той, к кому захотят обращаться люди. Но, к сожалению, недели сменялись, месяц шел за другим, а клиентов все не было.

И вот явилась Лин. Маленький лучик надежды. Аяко не сомневалась: странная женщина, до того болтливая и неприхотливая, не станет более обращаться к ней. Но не тут-то было. Лин стала той, кто поспособствовала прогрессу Аяко. Она была той, кто разбавлял серые будни нотками веселья в голосе. И в конце концов, она была уж слишком внимательна, чтобы оставить Аяко одну.

В тот момент, когда Лин уже бы точно не могла заявить о том, что Аяко для нее чужой человек, последняя начала призывать собственное мышление для решения проблемы, связанной с поведением мужа. Лин все чаще звала Аяко в кафе, а та была все чаще отрешенной, но соглашалась. Потому что грызть себя изнутри и отрицать очевидные факты становилось все сложнее. Гораздо проще было отвлечь себя пустыми разговорами, кружкой молочного коктейля или горячими роллами. Лин была соломинкой для утопающей Аяко. У которой в новой стране никого-то, кроме мужа и сына, не было.

Что насчет Лин? Наверное, она видела состояние Аяко. К тому же, узнав, что та прилетела в чужую страну, не могла вот так просто оставить одну. Да и нравилась ей Аяко. Хоть японка была по большей части молчаливой, а в разговоре участвовала только сама Лин, ей это вовсе не мешало. Аяко умела слушать, да и советы давала дельные, зрелые и продуманные. Только отчего-то познания в сфере любви не помогли ей самой. Сапожник без сапог? Возможно.

Благодаря Аяко Лин стала относиться к себе иначе. Вновь почувствовала прежний дух страсти. Обновила гардероб. Ведь она еще столь молода, и способна задать фору любой девчонке. А то, что она родила сына и теперь вынуждена работать, ничуть не должно притуплять женское начало, данное матушкой природой. Аяко помогла ей с выбором нижнего белья, с цветом и длиной волос. Помогла увидеть себя красивой и живой, а не роботом с потухшим взглядом.

То, что личная жизнь Лин изменилась — ничего не сказать. Она круто повернулась на триста шестьдесят градусов. Вновь вспыхнул огонь между ней и Тхаем. Она вновь почувствовала себя живой, а любовь к сыну возросла до неопределенной математикой цифр.

В то же время и личная жизнь Аяко вернулась в прежнее русло. Муж стал гораздо добрее и внимательнее. Приходил раньше и все время был веселым. Все чаще занимался сыном, обучая письму и чтению. Иногда, когда Рики плохо засыпал, сидел около его кровати допоздна. А когда Аяко тихонько заходила к ним, он и Рики посапывали, упершись лбами. И Аяко хоть и давно поняла причину переменчивости и холодности мужа, простила его. Ведь сейчас не было чужих предметов в кармане, не было задержек на "работе", не было поводов для вспыльчивости и ревности. Муж стал прежним, и в их жизнь вернулась гармония. Только кто бы знал, что продлится это всего лишь несколько лет?

В один момент Лин решила, что они с Аяко подруги. А Аяко и не отрицала. Ей нравилась Лин. Да и в личной жизни все наладилось, почему бы тогда не позволить себе обзавестись подругой? Лин очень много рассказывала Тхаю, о том, какая Аяко замечательная. Какая она хорошая подруга, и что это она надоумила ее, Лин, вернуть страсть в их с Тхаем личную жизнь.

Вы не поверите, но Аяко делала то же самое. Хвалила Лин, все время щебетала о том, какая она добрая, красивая, да и просто замечательная. Лин была старше, поэтому Аяко называла ее "онни".

Ни Тхай, ни уж тем более муж Аяко больше терпеть не могли условного знакомства. Кто же такая эта Лин? А кто же такая это Аяко? А Рики? А Сону? Интерес захлестнул мужчин, да и им не помешало бы встретиться. Авось общие интересы не застанут себя ждать.

...И вот Сону встречает Рики. Подвижного и веселого ребенка. Сону не особо проявлял симпатии к мальчику, а тот напротив — старался все время оказаться в поле его зрения. Пытался ущипнуть или просто сесть рядом. Это не особо нравилось спокойному Сону. Он все еще принимал близость только от семьи и родственников. Старался как можно дальше отсесть от болтливого Рики, но тот все время был рядом.

Лин рассказывала сыну о Рики. Пыталась подвести к знакомству заранее, еще до встречи, подумав, что так они смогут подружиться. Однако, зная сына, зерно сомнения не могло питать иллюзий. У Сону не было друзей. Воспитатели в детском саду все время жаловались на молчаливость и отрешенность мальчика. Говорили, что он находится в собственном мирке. Ему бы развивать навыки коммуникации, а он вместо этого читает книги, играет сам собой, тихо-мирно укрывшись от всех. Что Лин могла на это ответить или предпринять? Да и что плохого в том, что ее сын предпочитает одиночество?

Конечно, она была уверена в Аяко и в ее сыне. Но предположить не могла, каким окажется Рики. Такой подвижный, позитивный. Маленький ураган рядом с таким недовольным Сону. Посмотрев другим взглядом, можно было бы предположить: Рики — сын Лин, а Сону — Аяко. Это было так забавно, поэтому Лин еще сильнее прониклась детской непосредственностью сына подруги. Маленькое позитивное солнышко. Она верила, что он способен растопить сердце ее сына.

Сону условно знал Рики, но и предположить не мог, что он окажется тем еще шилом.

— Ни-Ки? — задумчиво промямлил Сону, в первый раз увидев конопатого мальчика в небольшом ресторане. Они ждали их около получасу. Пришли раньше, потому что Лин боялась опоздать.

С самого утра она была вся на нервах. Тщательно выбирала одежду, способную украсить ее, мужа и сына. Заставила Сону сидеть смирно, боясь уколоть иглой, когда обнаружила, что шов на рубашке распоролся.

— Нет, — обнажил беззубый ряд светло-розовых десен, широко открыв рот и весело хохоча. — Рики.

— Фамилия, — нахмурился Сону, — твоя фамилия Нишимура. Так мама сказала.

Он запомнил, потому для него она звучала необычно. Красиво. И называть Рики просто Рики было довольно скучно. Нишимура — слишком звонкая фамилия, чтобы не фигурировать в имени. Ни-Ки ему подходит гораздо больше. Так решил Сону в тот день.

— Ну да, Нишимура, — не отрицал Рики, косо поглядывая на мальчика. Они знакомы каких-то пять минут, а он ему уже нравится.

— Значит, ты Ни-Ки. Нишимура Рики.

А Рики и не хотелось отрицать слова Сону. Ему приглянулась метаморфоза. После этого он ни на шаг не отходил от Сону, предположив, что они друзья. Только вот что думал на этот счет сам Сону?.. А Рики было до лампочки. В его голове они уже подружились. Молчит Сону? Ну и ладно, он может говорить за двоих. Все время задумчив? Не страшно, он знает, как веселиться, и способен развеселить нового друга.

Сам же Сону, утомленный поведением Ни-Ки, был рад тому, что они все еще посещают детский сад. А значит, он может в перерывах между встречами отдохнуть от Рики.

Но встречи стали неотъемлемой частью жизни. А Ни-Ки и его мать — постоянными гостями их дома. Сону поначалу пытался прятаться у себя в комнате, но дверь сшибали чуть ли не с петель. Прежде он ее не закрывал, боясь получить нагоняй. Сколько Сону молчал, сколько хмурился, отворачивался, демонстративно открывал книгу, показывая, чтобы Рики ушел прочь. Но тому было все равно. Он вообще не знал, что такое личное пространство, и нарушал его как мог.

А когда Сону пошел в школу, они с Ни-Ки, несложно догадаться, оказались в одной школе, в одном классе. И все еще Сону сохранял свою позицию. Ни-Ки же стал еще резвее, чем в детстве. Он отличался от него динамичностью движений и беззубой улыбкой, Сону же обычно был задумчив, компенсируя движения мельтешащего перед ним парня уравновешенным состоянием. Обычно он был на режиме энергосбережения: вялым, неподвижным, не интересующимся одноклассниками, звонко смеющимися над чем-то. Ему даже неинтересно было, почему они смеются. Гораздо интереснее было, листая учебники, вчитываться в случайный абзац, узнать что-то информативное из произвольно выбранного параграфа или просто сидеть у окна, наблюдая за всполохом кружащих в вальсе снежинок, ветвями деревьев, украшенных набухшими почками, зеленой травой или же разноцветными листьями, покрывающими ковром посеревший от дождя асфальт.

Когда Сону встретил Ни-Ки впервые, у того была копна темных коротких волос, улыбка полумесяцем и россыпь бледных веснушек, которые со временем поблекли и пропали с лица. В начальной школе он был слишком худеньким и посинелым, но носился так, будто выпил банку энерджайзера. Сону всегда удивляло то, как он еще не переломал хрупкие конечности, обтянутые кожей и тонкой прослойкой жира. Мальчик был угловатым, не в меру высоким по сравнению с другими детьми. Однако это ничуть не мешало ему быть везде одновременно. Он мог оказываться в группировках, состоящих из пяти или более человек. Почему-то ни у кого не возникало вопросов, каким боком Ни-Ки находил общий язык со всеми. Его просто все принимали. Наверное, потому что он обладал силой убеждения или потому, что слишком упорен, когда дело касалось чего-то важного для него. А может, всех привлекало обаяние мальчика, его способность рассказывать интересные истории или придумывать незамысловатые игры, оставаясь после школы на детской площадке. Он был центром вселенной их класса. И только Сону, хоть и знал Ни-Ки благодаря матери, не сразу пустился во все тяжкие, а достойно отстаивал собственные несформированные интересы.

Однажды стены замка рухнули. Сону перестал прятаться и как-то пытаться отбиться от Ни-Ки, у которого в голове был ураган мыслей и идей. А еще он мог развеселить, когда становилось грустно. В тот момент Сону понял: он не готов, даже не узнав Рики еще ближе, проститься с ним. Ему стал интересен мир Ни-Ки, то, как он смотрит на мир. И, наверное, все-таки Ни-Ки обладает каким-то магнетизмом, ведь не зря же одноклассники приняли его даже с тем условием, что он японец. Когда обычно дети называют детей с другой национальностью чужаками.

Сону не помнит дней, когда Рики был мрачен, печален или несговорчив. Обычно это он был таким, но благодаря другу стал более позитивным и менее придирчивым и вредным. Ни-Ки всегда был маленьким пропеллером, но один исход повернул все. Слава Богу, только на время. Даже тот факт, что Рики больше не сможет видеться с отцом, не повлиял на мировоззрение и мироощущение мальчика.

Когда отец Рики, более неспособный скрывать провал и чувство ущербности перед семьей, ушел из дома, мальчик замкнулся. Он почти не видел мать, которой пришлось закрыть салон и устроиться на среднеоплачиваемую работу, а потом и на вторую — денег не хватало. Тогда настала очередь Сону крутиться возле него. Он боялся, что тот навсегда останется таким: с красным носом, потухшим взглядом и нездоровым цветом лица. Опекал его как мог, потому что действительно беспокоился за состояние друга. Приносил конфеты, сахарное печенье и шоколад, но не учел одного факта: Ни-Ки терпеть не может мятный шоколад, тогда как Сону абсолютно все равно, какого вкуса он будет. Для него любой шоколад вкусный. Ему приходилось есть его за Ни-Ки, а потом, когда друг излечился, если ему попадался в подарке мятный шоколад, он всегда откладывал его для Сону: почему-то решил, что тот его любит. Сону только пожимал плечами, с радостью лакомился им. А потом и не заметил, как сильнее остальных вкусов выделил именно мятный. С тех пор мятный вкус шоколада его любимый.

С Ни-Ки связано слишком много воспоминаний и откровений. А, Сону... дурак Сону может все испортить. Его изнутри ломает, когда он вспоминает их знакомство. Те годы, когда россыпь веснушек предзнаменовала веселье. Он сидит сейчас на бархатном темно-бежевом диване в квартире Джейка, пустым взглядом рассматривая затерявшиеся среди ворса ковра изумрудного цвета крошки чипсов и до одури прямо как в детстве хочет спрятаться в свою раковину и не видеть белый свет. Лишь только из-за Джейка и Сонхуна он не сидит в коконе из одеяла, а находится рядом с ними, натягивая улыбку. Сонхун с Джейком играют в Need for speed на приставке, а он просто сидит рядом, якобы подбадривая Сонхуна. Ибо если он будет на стороне Джейка, Сонхун обидится. Джейку же все равно, он уверен в своей победе. А даже если не победит, не все ли равно? Почему Сонхуну так жизненно необходима победа? Это не является минусом, но злиться на то, что занял второе место, с одной стороны, глупо. Джейк уже давно привык, поэтому только улыбается, когда именно Сонхун выигрывает с победным криком. Если Сону поначалу косо поглядывал на злящегося Сонхуна, ощутившего вкус проигрыша, то сейчас только подбадривает, сжимая плечо. Сону всегда на стороне Сонхуна, потому что Джейк в поддержке со стороны не нуждается.

Парень, вроде бы, находится в квартире Джейка, но мыслями глубоко в себе: думает о том, что обязательно справился бы со всем, будь он свободен от попыток примирения. Но Ни-Ки выворачивает душу наизнанку, давая понять Сону, что он та еще мразь, посмевшая избегать человека, которого отпускать ни за что и никогда не захочется. Но будь у него хоть капелька сил не уничтожать себя каждый раз, как Ни-Ки оказывается рядом, Сону не нужно было бы предпринимать попыток не шарахаться от него, как от чумы.

Но с другой стороны, если бы Рики прекратил разговаривать с ним, перестал бы названивать и звать гулять, понравилось бы такое Сону? Тогда он был бы счастлив? Собрался бы с силами пройти оставшиеся годы без него? И снова нет. Он и с ним находиться рядом не может, но без него в два раза хуже. От всего этого просто-напросто пухнет голова.

Сону вот уже минут пятнадцать пялится в экран, не видя перед собой ничего. Абсолютно. Просто огромная всепоглощающая пустота, засасывающая в омут размышлений. Он не подает признаков жизни или хотя бы вида того, что он все еще находится в квартире, на Земле, а не в астрале, когда Сонхун его крепко обнимает, крича что-то о том, что Джейк, лошара, снова проиграл. Не слышит, как усмехается Джейк, говоря что-то о том, что в следующий заход он уделает Сонхуна и в этот раз не будет поддаваться. На что Сонхун яростно возмущается. Мол, какого, простите, лешего? Джейк специально позволил ему выиграть? И если бы Джейк признался, не видать ему реванша, потому что зная друга уже продолжительное количество времени, может без зазрения совести рассказать всему миру: Сонхун такое не то чтобы не примет, он обидится очень сильно и очень надолго. Поэтому, когда Сону трясет Сонхун, пылая алыми щеками от злости на "шутку", парень непонимающе уставляется в ответ, пытаясь понять причину того, почему разъяренное лицо так пристально его изучает; глаза умоляют сделать хоть что-нибудь. А Сонхун повторяет ему раз за разом: Сону должен вправить Джейку мозги. Ведь нельзя так шутить. Он одержал победу и по праву заслуживает звание мастера.

Его проблема кажется парню такой детской забавой: он пускает смешок в кулак, мигом сооружая серьезность на лице, не на шутку испугавшись кустистых бровей, сведенных к переносице, которые всем видом кричали о серьезности слов. В шутку ругает поднявшего руки вверх Джейка, который, якобы, уже все понял и идет на примирительный поклон к новому мастеру. Да, проблема Сонхуна до того простая, не требующая больших энергетических затрат для разрешения случившегося недоконфликта. Почему же тогда у него, Сону, не может быть таких до смешного простых проблем? Зачем ему нужно было влюбляться в Рики, и что теперь со всем этим делать? Не может же он и дальше избегать друга, не может же и дальше делать вид, что у него все нормально. Однажды, продолжи он в таком темпе, Рики просто-напросто может надоесть детский сад, устроенный Сону. И парень прекрасно это понимает. Понимает, но все нутро противится дальнейшему исходу. Он просто не может прямо сейчас признаться ему хоть в чем-то, поэтому продолжает держать дистанцию. Чтобы ненароком, сорвавшись, не испортить все окончательно.

Идиот? Возможно, но любой здравомыслящий человек, оказавшийся на месте парня, поступил бы если не точно так же, то попытался бы исправить положение (для Сону в данный момент его можно исправить только одним единственным способом по его мнению: избегать). Захотелось бы вам терять друга из-за каких-то там чувств? Вот и у Сону нет никакого желания.

— Все еще думаешь? — Джейк садится радом с Сону, отряхнув домашние штаны от остатков крошек.

— Не выходит из мыслей, — качает головой, потягивая колени к груди.

Джейк с Сонхуном знают о симпатии Сону к Ни-Ки. Если Джейк еще как-то пытается принять участие, то Сонхун, ушедший в уборную, старается не втягиваться в такого рода проблему. Боится оказаться крайним, дав какой-то совет, который окажется затем пустословным или сделает только хуже, а возможно, дело вовсе не в этом. Но Сону думает именно так. Поэтому Джейк старается не говорить на эту тему в присутствии Сонхуна. Сейчас его нет в комнате, а Сону слишком угрюм, чтобы оставлять его в таком виде.

— В последнее время он все время крутится рядом с тобой, — мягко подмечает Джейк, боясь задеть Сону. — Может, стоит дать шанс?

— Я не могу, — звучит отчаянно. — Что я скажу ему? Хей, знаешь, а ты мне давно уже не друг. У меня вот тут заходится, — стучит по груди кулаком, — когда тебя вижу. У меня спазмом стягивает живот, когда ты находишься близко, и колет в груди, когда рядом с тобой крутится Чонвон. Это просто чушь!

— Сону, — шепчет Джейк, сжимая узенькое плечико ладонью. Он ведь тоже не знает, как поступить, какой дельный совет возможно дать, ведь ни черта в любовных историях не понимает. А сейчас, благодаря Сонхуну, все свалилось на его пусть и не хрупкие, но плечи. Он бы тоже мог забить, но видеть такого Сону — как минимум некомфортно. А как максимум, страшно. Он выглядит слишком отчаянным и в то же время таким грустным, что Джейк сам в этой грусти захлебывается. — Дай шанс.

— Не могу, — сжимается сильнее, пряча голову между коленей.

У Сонхуна перехватывает дыхание, он сильнее прижимается спиной к стене, прячась за косяком. Он терпеть не может, когда Сону печален благодаря Ни-Ки. И его бесит, что тот не может вывести из этого состояния Сону. Ведь они считались лучшими друзьями. Так почему Сону живет так, будто он гнида? Или даже существует.

И Сонхун тем более терпеть не может все эти разговоры о симпатии. Его выводит из себя до печёночных коликов участливость и заботливость Джейка, но еще более выводит из себя апатия Сону. Ведь Сонхун же рядом все время, так почему Сону не может посмотреть на него так же, как смотрит на Ни-Ки? Ведь, по крайней мере, Сону его, Сонхуна, не избегает, не пытается уколоть фразой и не молчит, когда они вот так собираются. Ведь Сону простил его, все выходки простил. И Сонхун действительно изменился, а еще очень старается быть правильным, потому что Сону нравятся именно правильные люди. Те, кто не будет использовать других, тот, кто готов помочь в трудной ситуации. Правда, последнему критерию Сонхун не может следовать. Да потому что как, когда при виде Сону сердце пропускает удар? Да потому что как, если ему кажется, что его ударило 220 В, не меньше?

Это, конечно, здорово, что Джейк хоть как-то пытается помочь, но почему-то никто не учел того факта, что на планете существует не только Ни-Ки, а еще и другие люди. Нет, Сонхун ничего делать не будет, даже если по итогу Сону все же признается Ни-Ки. Быть может, настанет его день, кто знает. Быть может, Сону нужен будет человек, который окажется рядом, чтобы подхватить в момент падения.

И нет, Сонхун не эгоист, потому что ему стыдно, когда он думает об этом. И он должен стать счастливым, если Сону найдет в себе силы поговорить с Ни-Ки. И если Ни-Ки примет все, что скажет Сону, сделав того радостным, то и Сонхун тоже будет рад. Должен. Но лукавить самому себе Сонхун не привык. Он признает: нихуя он не будет счастлив. Да и пропади пропадом совесть. Не все ли равно, если свербит в груди? Гложет чувство беспомощности?

И даже если Ни-Ки тоже выберет Сону, и даже если Сонхуну будет невтерпеж и будет он проходить все круги ада, он не откажется от Сону. Пусть и в роли друга.

— Эй, ты чего?

Сонхун вздрагивает, услышав голос Джейка. Наспех натягивает кофту, топчется на месте, давая понять, что он уже рядом.

— Я пошел! — громко кричит, выглядывая из-за косяка.

— Уже? Куда? — Джейк вскакивает на ноги, бежит к Сонхуну. А Сону следует за ним. — Мы еще не доиграли.

— Мне мама позвонила, срочно нужно домой. Прости, — такое себе оправдание, конечно, но это лучше, чем сидеть и смотреть на поникшего Сону. Чем постоянно замирать, когда тот так тяжко вздыхает.

— Тебе точно нужно срочно уйти? — Сону, обнявший себя руками, выжидающе смотрит. Не хочет, чтобы Сонхун уходил. В такой момент ему комфортнее рядом с ним и Джейком.

Ему не нужно срочно уходить. Ему нужно бежать. Не видеть этот бездонный колодец, не тонуть. Сонхун держится из последних сил, лишь бы слова, крутящиеся на языке, не сорвались. И так день за днем. Нет, сегодня он может сболтнуть лишнего, лучше не нужно.

— Да, нужно.

— Давайте и завтра посидим, м? — Сону подходит и обнимает его, Сонхуна, за талию, выбивая одним обыденным движением весь воздух из легких. А Сонхун стоит и задыхается, не смея обнять в ответ.

— Д-давайте, — запинается, взлохмачивая челку пятерней. — Давайте завтра. — И быстро, пока не передумал, отодвинув от себя растерянного Сону, выбегает из квартиры, закидывая на плечо рюкзак.

— Я сделал что-то не так? — Сону обращается к Джейку.

— Нет, не думаю. Все нормально.

— Я тоже пойду.

— Проводить?

— Не нужно.

Сону нравится лето гораздо больше, чем зима или осень. Летом тепло, не нужно кутаться в несколько слоев кофт и напяливать на себя тяжелую куртку. Ему нравится смотреть на заходящее солнце, видеть окрашенное в пурпур небо. Нравится слышать цокот цикад. Нравится наблюдать за плавающими в пруду уточками. Нравится смотреть на звезды и загадывать желание, когда какая-то из них, решив упасть, дает надежду. Нравится ходить одному.

Джейк с Сонхуном не обязаны опекать его, Сону это прекрасно понимает, но что бы он делал без них? Правда, он рад, что они смогли подружиться. А Сонхун?.. Наверное, у него и правда дела. Тем более, обычно Сонхун так себя не ведет. Если не верить Джейку и Сонхуну, то кому тогда? Пока что Сону может доверять только им. Он в них уверен.