Принцесса и Хулиган

Dance For Me Wallis — Abel Korzeniowski

Сегодняшний день Феликса был по-настоящему суматошным, к чему он до сих пор не смог привыкнуть, даже несмотря на то, сколько таких мероприятий он посетил. Занятия в онлайн-формате, курсы, мастер-классы и лекции были отменены, но на учёбу в университет он всё равно пошёл, пусть всего и на две пары.

Мероприятие начнётся примерно в восемь вечера, следовательно к этому времени нужно успеть полностью подготовиться. И подготовка к важным событиям имеет отдельное значение в этой семье.

Мистер Ли с самого утра находится в спортивном зале, после идёт в сауну, затем — на обед, и в конце сидит и работает прямо в ателье, пока сотрудники отпаривают и приводят в порядок костюм, что сшили специально для него.

Миссис Ли с самого утра проводит время так же, только полностью в свою пользу, не трогая работу: массаж, СПА, тренер, встреча с мастерами маникюра и педикюра, с визажистом и стилистом.

Эта семья не «абы что и где», это Ли, которым всегда нужно выглядеть так, словно они правят не обширными компаниями, а половиной мира. Словно только благодаря им у всех растёт доход, экономика не уходит на спад, в школах и любых других образовательных учреждениях делают всё самое лучшее, а на работе люди получают максимум своей зарплаты, да и то иногда выше, и живут припеваючи. Благодаря им, к сожалению, не происходит ничего из этого, но ведут они себя именно так. Они преподносят свою семью таковой перед такими же дипломатами, бизнесменами и банкирами, перед политиками и обычными гражданами. Положительный финансовый вклад идёт только в сторону «высшего общества», но благодаря обширности и работе с границами своего сознания и понимания психологических уловок они кажутся лучше, чем являются.

Сегодня Феликс не встретил Хенджина в универе, и он сам не знал, загрустил он из-за этого или отнёсся наплевательски. Но и, на самом деле, у него не было времени думать о Хване и обо всём, что у них происходит: Ли знал, что дома его уже ждали родители, а вместе с ними ― длительная подготовка вплоть до начала мероприятия.

Как только Джухён забрал юношу из университета, он сразу же повёз его в СПА-салон, чтобы мальчишку привели в самый, что ни на есть, надлежащий вид. Пока Феликсу мыли голову, учитывая все этапы, он расслаблялся под классическую музыку. Пока его и без того белоснежные и здоровые зубы проверял врач, которого пригласил мистер Ли, на его руках и ногах был воск для снятия волос. Пока кожу увлажняли и «успокаивали», ногти юноши приводили в порядок. Пока на его лицо наносили десятки масок, сывороток и спреев, его торс, руки и вообще всё, что ниже шеи, подвергалось расслабляющему массажу. Далее, когда он уже лежал на кушетке в другом кабинете, ему проминали всю спину, снимая зажимы и «успокаивая» мышцы; голову также массажировали, стараясь ― ни дай Бог ― не поцарапать её ногтями.

Он — кукла. Он знает это. Именно поэтому он лишь выучено улыбается, кивает и идёт за очередным специалистом. Он ничего не может. Он знает это. Именно поэтому, примеряя наряд с тремя стилистами, он снова улыбается, но ничего не говорит: смотрит в отражение и ждёт одобрения мамы. Он ― никто. Он ― робот. Он ― наследник. И он знает это. И именно поэтому, когда макияж был нанесён максимально чисто, аккуратно и под стать его внешности и желаниям матери и её визажиста, он снова смотрит в отражение, но не на себя, и снова ждёт одобрительного кивка и скромной, но величественной улыбки.

И уже к половине седьмого вечера королевская семья была готова. Около особняка их ждали две машины: Питэ вёз мистера Ли, а Джухён ― миссис Ли и Феликса. Водители стоят в белых перчатках и смокингах около автомобилей, которые только что привезли с мойки, а вся прислуга кланяется перед уходом хозяев, пока семья идёт, смотря лишь вперёд, ни на кого не оборачиваясь.

Посадив всех в машины, Питэ и Джухён переглянулись, кивая друг другу, и повезли семью Ли в отель, в котором Феликс был ранее на утреннем собрании. Впереди и позади двух чёрных автомобилей ехали полицейские машины, о чём позаботился мистер Ли, не желая опоздать на мероприятие, а также попасть в какое-то происшествие.

Мужчина, он же отец, глава семьи и муж ― сидел на заднем сиденье, слушая своего заместителя, который рассказывал о продвижениях в их компании и о предложениях инвесторов и акционеров, что хотели бы сотрудничать с ними. Женщина, она же мать и коллега своего супруга ― сидела во второй машине рядом с сыном. Их разделял её секретарь, который вещал о намерениях политиков ввести новые некоторые правила для бизнесменов. А молодой человек, он же сын, кукла, наследник и робот ― сидел, словно солдатик, и смотрел в окно спокойным и почти не уставшим взглядом.

Сегодня его буквально перекроили, разве что органы не промыли с белизной. Боясь испортить костюм или каким-то образом помять его, Феликс старался неглубоко дышать и практически не шевелиться, а уже на самом вечере постарается избегать чрезмерного налегания на еду и алкоголь: может, пару бокалов шампанского.

― Ты уже там? ― Хенджин, едя по трассе в сторону отеля «TDP», чья аббревиатура расшифровывалась на бумагах как: «Искушение. Желание. Власть», разговаривает с Джисоном по телефону, часто смотря на часы.

― Да, пока что нас только готовят, ― звучит загнанное в ответ.

― Ты куда-то бежишь? ― объезжая другие автомобили на отцовской «MAZDA», он старается ускориться.

― Переодеваюсь. Мероприятие начнётся в восемь, а нам нужно стоять полностью готовыми и опрятными в 19:50, чтобы мы могли закончить всю подготовку.

― Блять, ― плюёт, выжимая газ и попутно продумывая объездные пути.

Хенджин, к счастью, в 19:45 уже был в отеле: нашёл дорогу покороче, прихватывая пару штрафов за превышение скорости. Сегодня на этом мероприятии они с Джисоном и другими девушками и молодыми людьми ― официанты. Работа непыльная, всего на один вечер, происходить будет среди образованных людей, да и платят немало. Естественно, они подали заявку. Точнее, первым подал Хван, а после подкинул идею Хану.

Настаёт 19:55 вечера, и у отеля уже находятся толпы людей, репортёров, фотографов и видеографов. От самого тротуара до ступеней отеля расстилается широкий красный ковёр, а по бокам стоят столбики, обрамлённые позолотой и соединённые красной лентой. И не сказать, что на этом мероприятии ждали кого-то больше, а кого-то меньше: репортёры хотели откусить головы всем и без разбору, лишь бы создать сенсацию о планах на их страну или же на другие «точки» от банкиров, политиков и бизнесменов.

Наверное, четвёртой в списке шла семья Ли, к которой было не меньшее внимание, чем к остальным приглашённым гостям, только что прошедшим по ковровой дорожке. Изумрудные стразы, костюмы со вшитыми алмазами, шёлковые полупрозрачные платья, идеально отпаренные и пошитые чёрные или белые смокинги, элегантные образы, изящные движения, лёгкая походка, белоснежные улыбки, волшебный и изысканный макияж, здоровые длинные блестящие локоны или же искусные причёски, ― всё это одаривалось вспышками камер, криками журналистов, репортёров и взглядами сотен людей. Приглашённые гости, бравирующие данный всплеск, шли только вперёд, стараясь показать свою лёгкость и незаинтересованность, но одновременно с этим мягкость, приличие и дружелюбие.

И как только следующий гость встаёт на начало ковра, камеры и все люди тут же, словно по чутью и щелчку пальцев, поворачиваются в его сторону. Белоснежное платье в пол, атлас которого облегает неширокие бёдра, сужается к коленям и снова расправляется в подоле. К небольшой груди прилегают скрытые удлинённые чашечки, а к ключицам и плечам ― тонкие бретели. Её «обнимает» воздушная белоснежная короткая шубка, а спину покрывают десятки переплетённых, но не утягивающих кожу бретель, покрытых тонким слоем страз. Шеи и плеч касаются каштановые локоны, что отсвечивают из-за света камер, а нежный аккуратный макияж придает её образу сияния и лёгкости, словно у доброй Снежной Королевы.

Рядом с ней стоит её муж, держа локоть и чувствуя, как его обнимают тонкие пальцы. Волосы цвета горького шоколада отблёскивают из-за подсветки отеля, а от щетины и ороговевшей кожи нет и следа. Его не самое стройное, но подкачанное тело обнимают чёрный костюм, белоснежная рубашка и галстук, а также винтажные запонки с массивными белыми бриллиантами и зажим для галстука из белого золота с теми же бриллиантами.

И пока ковровую дорожку одаривают острая шпилька и лакированный туфель, за спинами старших появляется их сын.

«Гордый лебедь», «Принц», «Снежный король», ― как написали бы в заголовках журналов, сайтов и газет.

Юноша, что держит голову прямо и смотрит вперёд серьёзно и спокойно, начинает двигаться за родителями. Подтянутый торс, рельефную спину, жилистые руки, острые ключицы и лебединую шею обтягивает белоснежный топ с воротником и длинными рукавами, включая в себя серебристого цвета вшитые графические вставки. Стройные бёдра и острые колени обнимают бело-серебристые брюки: внутреннюю часть одежды покрывает серебристого цвета ткань, необычайно длинная молния и тканевый пуллер, а внешнюю сторону ― уже белая ткань без единого дополнения в виде вышивки орнамента любого вида. Его обычно волнистые и словно воздушные волосы сейчас уложены назад, а привычный лёгкий объём сошёл на минимум. Действительно, Лебедь, рассекающий белыми туфлями дорожку и держащий худыми бледными пальцами маленькую сумочку на тонком серебряном ремешке.

И как только семья Ли входит в достаточно обширный холл, их тут же встречают несколько администраторов и спрашивают, нужно ли с чем-то помочь или забрать что-то в гардероб. По первому этажу расхаживают остальные уже пришедшие гости, ожидая, когда их пригласят на основное мероприятие. Массивные люстры развешаны в трёх разных местах помещения; кремового цвета шторы, которые покрывает ламбрекен такого же оттенка с позолотистей вышивкой по краям, закрывают часть панорамных окон; а белого цвета плитка отщёлкивает после столкновения с любым видом обуви. Часть официантов стоит по стойке смирно около стен с висящими картинами различного размера, а другая часть уже находится в нужном помещении, подготавливая его до конца. А кремового цвета лестница, обрамлённая позолоченными перилами, отблёскивает идеально вымытой и вычищенной плиткой, ожидая своих прекрасных гостей.

И как только Феликс, пропустив множество и множество людей, входит вместе со своей семьёй в помещение, он тут же ощущает внутри себя и некую панику, и восхищение. Керамическая плитка с мраморным узором белого цвета, составленная из массивных пластов, держит на себе около тридцати круглых столиков, покрытых белоснежного цвета шёлковыми скатертями. Около столов по три стула белого цвета, материал сидушек которых был похожим на бархат. Приглашённые гости, как и предполагал Феликс, выглядят просто превосходно: ни единого изъяна в одежде, причёске или макияже; движения лёгкие и элегантные, улыбки ― скромные, взгляды ― хитрые, но прикрытые дружелюбием, а голоса ― мягкие и негромкие.

Мало кто из гостей не был знаком с кем-то: они либо коллеги, либо соперники, либо будущие коллеги, либо имеющие кровную связь ненавистники. Феликс знает, к кому подходить можно или нужно, а к кому лучше вообще не стоит. Кого подпустить к себе полезно, а от кого лучше уйти за шампанским.

Оставив сумку на своём стуле, находящемся около стола, предназначенного специально для их семьи, юноша осматривается ещё раз, медленно и тактично проводя взглядом по каждому присутствующему, замечая, что отец ушёл к семье Чон. Мать направилась к миссис Ян и миссис Со: трое любительниц вина по выходным. Соён, вероятно, тоже где-то здесь. Ещё он замечает, что сегодня здесь находится семья Ким: родители ― прелесть, с хорошим образованием и манерами, а вот сыновья ― Ган и Сынги ― редкостные говнюки.

Их дружба с Феликсом не заладилась с самой школы, а точнее, с годов так тринадцати. Феликс не посещал школу, а ребята — да. Виделись они лишь на подобных мероприятиях или каких-то встречах, что устраивали для себя родители. И пока из Ли делали послушную куклу, а он этим даже почти наслаждался, эти дети поняли всю суть власти и богатства, соперничества и главенства. Вот они и подначивали, задирали, принижали и пытались всеми способами зацепить мальчишку, чтобы по мере своего взросления, да и в зрелом возрасте тоже, он боялся их и уважал. Ну, пытались-не пытались, а Феликс стал лишь закатывать глаза на их попытки сделать что-то против и покрывал всей бранью, которую только слышал ― так становилось легче. Своими выходками они сами себя унижали, но это не отменяет того факта, что ещё и Феликс мог прыгнуть на голову, хлопая по вискам.

Нет, здесь небезопасно, эти стервятники со своей компашкой слишком близко, что может способствовать скорой и далеко не самой приятной встрече. Лучше он пойдёт отсюда подальше, возьмёт шампанское, направится в зал с картинами и пробудет там до начала мероприятия.

Мимо него пробегают десятки официантов, и он старается уцепиться взглядом хоть за кого-то, как вдруг его окликают где-то слева, отчего приходится повернуться.

― Шапманск... ― почти договаривает парень, мило улыбаясь, смотря дружелюбно и держа вторую руку за спиной. Однако он вдруг замирает, медленно опуская уголки губ и расширяя глаза.

Они смотрели друг на друга, словно виделись впервые, словно не проводили совместные дни, словно не говорили по телефону буквально вчера, и словно вообще не знали друг друга. И это было восхищение, удивление, поражение, и... Хенджин окончательно потерял голову. Образ Феликса и сам он ― это что-то невообразимое, это что-то, чего он даже представить не мог, это... Теперь точно Лебедь или Принцесса.

Конечно, Хенджин не был одет так же восхитительно, как и Феликс, но Ли это и не нужно было. Хван красив в любом образе, но сейчас, когда его волосы красиво уложены ― разделены на две части с пробором по середине, а чёлка не закрывает глаза; когда в брови нет штанги, а в ушах ― серёг; когда руки прикрыты рукавами рубашки, когда его взгляд такой ласковый и дружелюбный, а улыбка невероятно красива, ― Феликс начинает ощущать это щекочущее чувство внутри ещё сильнее.

Белоснежная рубашка, прикрытая тёмно-бордовым жилетом, на котором висит бейджик с надписью «황», такого же цвета, как и рубашка, брюки, удлиняющие и без того длинные ноги, чёрные туфли и белые перчатки, ― всё это заставило посмотреть на Хенджина, как на что-то новое и необычное. Без сомнений, Феликсу начинает нравиться этот и уличный, и повседневный, и брутальный стиль Хвана, но сегодня... Эта опрятность и классика подходит Хенджину настолько, что Феликс не может оторвать взгляда уже как две минуты.

― Ты? ― разбивается первым, а белая перчатка за спиной сжимается в кулак.

― Ты, ― утверждается не очень довольно, и Феликс задирает подбородок, смотря горделиво.

― Какого хрена ты здесь забыл? ― шепчет Хван, держа в руке поднос и смотря с удивлением.

― Нет-нет, ― усмехается Ли, ― ладно я ― неудивительно, что я появился на подобном вечере, но вот ты... ― оглядывает его с головы до ног. ― К тебе у меня явно больше вопросов.

Хенджин, отведя взгляд в сторону, толкается языком за щёку, вздыхая: не очень ему хотелось, чтобы Феликс видел его в роли официанта. Вдруг, осудит? Вдруг, посмеётся? А вдруг, будет шуточно напоминать об этом до конца жизни?

― Деньги нужны, ― бросает ленивое, возвращая взгляд. Он видит, как Феликс, приподняв уголки губ, снова оглядывает его с ног до головы, и ему действительно кажется, что сейчас Ли просто ткнёт в него пальцем и начнёт свои саркастичные подколы.

― Тогда поухаживайте за мной сегодня, как следует, ― улыбаясь, Феликс забирает один из бокалов.

― Ты насмехаться надо мной рискуешь? ― шипит, подходя на шаг ближе.

― Держи дистанцию, ― делает шаг назад, смотря снизу вверх. ― Это неприлично. Ты часто бурчал на мои слова о приличии, но раз уж рискнул ворваться в «мой мир», то не причитай и не вздыхай, просто слушай.

Каким бы красивым и даже очень притягательным не был Хенджин, Феликс впервые чувствовал себя настоящим победителем: обычно он в «мире» Хенджина, обычно отпрыгивает от него курящего, думает над странными словами, ни с кем не общается, пытается утихомирить Хвана, ругается с самим Хваном или влипает во всякое дерьмо. Но не сегодня. Сегодня он королева бала.

«В рот вас всех ебала», ― договорил бы он с радостью, но манеры всё ещё при Феликсе.

― Сука, ― шепчет, усмехаясь, и смотрит в сторону. ― Чему ещё научишь в «своём мире»? — слабо кривляется.

― Тому, что знаю я, не научишься за пару часов, ― хмыкает, отпивая.

― Зато научишься за пару минут, если попадёшь в твою комнату и откроешь коробку, что стоит в шкафу, ― подойдя ближе, шепчет он почти на ухо, улыбаясь. ― Отдыхай, Принцесса.

Хенджин уходит к другим гостям, а Феликс стоит в ступоре, чувствуя, как шампанское лезет обратно. Естественно, ему не противно от этих слов, но стыд и возбуждение, что начинают настигать медленно, но верно, заставляют его сжаться и тяжело вздохнуть. Он пришёл на благотворительный вечер не для того, чтобы в итоге слушать намёки о своих «игрушках». Он пришёл разговаривать с будущими или нынешними политиками и бизнесменами, с людьми из высшего общества, а не получать намёки на невесть что.

«Сука», ― кричит мысленно, прикрывая глаза. Хенджин невозможный: в один вечер ластится, словно кот к хозяину, а в другой вечер снова выводит из себя.

― Ли Феликс? ― вдруг слышит он за спиной, отчего старается максимально быстро собраться и принять спокойный вид.

― Чонин, ― повернувшись, он встречается взглядом с лисьими очами и нежной улыбкой. ― Прекрасный вечер и его организация, ― говорит негромко, с восхищением оглядывая всё вокруг.

― Передам маме. Я был лишь моральной поддержкой, ― усмехается. ― Как на вкус? ― кивает на бокал.

― Лучше, чем было в том году у Ким, ― Чонин знает, что Феликс не дружит с близнецами Ганом и Сынги, да и сам не испытывает особой любви к ним: тоже отхватывал пару раз в школе и университете.

― Молодой человек, ― увидев неподалеку официанта, Ян поднимает руку и кивает ему.

Как только юноша подходит, Чонин сразу забирает напиток, а Феликс, подняв голову, снова встречается со знакомыми карими глазами, смотрящими уже без усмешки и забавы. Становится слегка не по себе, но виду он не подаёт, лишь снова поворачивается к Яну.

― Помимо нас и Ким кто-то ещё здесь присутствует? ― спрашивает Ли. Пока Чонин, отпив, держит напиток на подносе, Хенджин не смеет уйти: лишь стоит и покорно ждёт.

― Чанбин, Рюджин, Ёнджун и... ― хмурится Ян, осматриваясь и вспоминая.

― Гаон и Чонхо, ― говорит с меньшим позитивом. ― Они с близнецами, ― кивает, отпивая.

Хенджин переводит взгляд в ту же сторону, куда смотрят эти двое, и подмечает, что незнакомцы не смотрят в ответ, но, судя по тону Феликса и Чонина, если бы повернулись — навряд ли улыбнулись бы и поздоровались.

― После основного торжества будет что-то вроде вечеринки, ― он всё никак не заберёт свой бокал, а он всё никак не уйдёт.

― Правда? ― вскидывает брови Ли. ― А что там будет?

― В принципе, то же самое, что и сейчас, ― смеётся. ― Но в более расслабленной обстановке и с бо́льшим количеством алкоголя. Хоть время все вместе проведём, а то давно уже не встречались, ― улыбается, ища взглядом остальную троицу.

― Да... ― скромно усмехается, опуская взгляд. Хенджин хочет нахмуриться, посмотреть на Феликса с вопросом и получить ответ, но, к сожалению, на сегодня его полномочия этого не позволяют.

И как только Чонин, наконец-то, забрал свой бокал, он утянул Феликса за собой к знакомым, предварительно найдя их. Хенджин провожал его взглядом до самого конца, но, вероятно, слегка опечалился, когда понял, что тот ни разу не обернулся.

Наконец, торжество началось: в помещении свет наполовину погас, софиты направили на своего рода сцену, все официанты отошли к стене, а гости присели на свои места. Как только миссис Ян вышла к гостям, представилась и поблагодарила за посещение сего мероприятия, она тут же получила негромкие аплодисменты и скромные улыбки.

Хенджин, стоя около небольшого фуршетного стола, понимал, что данное мероприятие, организация помещения и отеля в целом, образы гостей и в принципе всё на этом вечере ― поистине прекрасно. Ещё ни разу ему не удавалось побывать в подобных местах: он видел лишь пустые бутылки из-под алкоголя, нищету, драки, а после ― кровать в общей комнате с мальчиками, пресную еду и всё те же драки, ― хоть что-то неизменно. И сегодня он почувствовал, что значит «Деньги», «Высшее общество», «Другой мир», «Мир Феликса».

И ведь он не мог оторвать взгляда от Феликса: ровная осанка, спокойное дыхание, неторопливость, осторожность, приличие. Он — Лебедь, и сегодня Хенджин убедился в этом до конца. И также сегодня Хван окончательно понял, для чего растили Феликса, для чего его готовят и где он проведёт свою жизнь. Вроде и прекрасно, что Принцесса будет жить, словно в сказке, а вроде... Он даже дышать полной грудью не может. Не может нахмуриться, закатить глаза, поругаться с Хваном, попихать того ногой, не может улыбнуться. На самом деле, улыбку Феликса Хенджин видел очень редко, да и то это были лишь усмешки. Но чтобы юноша улыбнулся от всего сердца и души во все тридцать два зуба, ― никогда. Не знает, печально ему от этого или ему плевать, но понимает, что за мальчишку обидно. Хенджин не уверен, знает ли сам Феликс, как сильно он может улыбаться и цвести.

Хенджин влюблён, он это чувствует. Хван рад побывать в его мире, он это ощущает, потому что Феликс рядом. И он постарается сохранить всё вплоть до того момента, пока их пути не разойдутся. Хенджин падал ниже дна, а Феликс прыгает выше небес.

В Раю искусства не будет: Феликс ― Рай во плоти, небесное создание, ангельский ребёнок. Хенджин ― настоящее искусство, что создалось и продолжает создаваться и создавать путём опьянения, любви, похоти и всех грехов, что в Раю не принимают.

― Щас дыру прожжёшь, ― слышит Хван справа от себя. ― Не порть его костюм и причёску, они дороже твоей жизни стоят, ― усмехается.

― Хочу курить, ― сглатывает, не сводя взгляда.

― Или его, ― понимающе, без усмешки.

― Хочу курить с ним, при нём, смотря на него, ― облизывает губы.

― Подумай об этом хотя бы завтра, друг, ― Хан кладёт руку на плечо. ― Сегодня у него балы и горожане, а завтра, может, прогуляется с тобой, и ты покуришь, пока будешь провожать домой.

― До ворот.

― Ну, или до них.

Торжественная часть длилась около двух часов. Ян Миён умела устраивать прекрасные вечера, и этот не стал исключением: гости не скучали, не чувствовали себя недоразвитыми из-за её речи и пояснения своей позиции о будущем компании, не ощущали давления, видели в намерениях лишь искренность. Хенджин, Джисон, да и все официанты стояли на местах недолго: уже через полчаса все начали ухаживать за гостями, принося напитки или еду, относя или принося одежду и выполняя поручения.

Оказывается, Хенджин хорош в данном деле, что было удивлением и для него самого: аккуратность, скорость, умение идти на контакт. Работая вот так, он не испытывал страха, волнения и всего подобного, поэтому на секунду даже задумался, чтобы официально работать в данной сфере. Не официантом, конечно, но на того же администратора мог бы попробовать отучиться.

Он часто, разнося напитки и проходя мимо стола «Ли», обращал внимание на Феликса, но, к сожалению, не ловя на себе ни единого ответного взгляда, злился и вздыхал, стараясь уйти оттуда поскорее. Он вроде и понимал, почему Феликс не смотрел: всё его внимание было на миссис Ян, ― а вроде и немного неприятно всё равно.

Can't Pretend — Tom Odell

И, наконец, ближе к одиннадцати вечера Хенджин и Джисон смогли выйти покурить. Кажется, это был самый лучший перекур за всю их жизнь: заработались и ужасно устали.

― Пиздец, ― вздыхает Хван, стоя позади отеля и опираясь о стену, рядом с которой находилась дверь для сотрудников.

― Зато получим немало, ― выдыхает Хан, улыбаясь.

Они собирались продолжить бессмысленный диалог, но их прервали чьи-то громкие голоса неподалёку: если посмотреть направо, можно увидеть небольшой закоулок, где обычно курят гости этого отеля ― и именно оттуда шёл гомон. Ребята, переглянувшись, лишь пожали плечами, мол, пьянчуги какие-то, пусть сами разбираются, но когда они услышали более громкий крик и что-то похожее на «прекратите», всё-таки решили сходить и проверить, мало ли кому правда нужна помощь.

Затушив сигареты, они направились в сторону голосов, прислушиваясь и озираясь по сторонам. Когда попали в нужное место, увидели, что на дороге стояло несколько человек, чьи лица было достаточно сложно различить из-за темноты и фонарей, отдающих тенями.

Подойдя ближе, так, чтобы их не заметили, оба, засунув руки в карманы, принялись слушать и наблюдать: в случае чего ― разнимут, спасут или просто пойдут курить дальше.

― Ну же, давай поболтаем, крошка, ― звучит первый голос, и ребята видят, как высокий молодой человек подходит к другому ― меньшему и по росту, и по комплекции.

― Ган, прекрати этот цирк, ― звучит голос второго человека — не того, к кому подошли, и Хенджину кажется, что он его где-то слышал.

― Малыш, ― подходит к ним четвёртый парень, ― не лезь. Сейчас разговор ведётся с нашей маленькой белой мышкой, ― юноша переводит взгляд на стоящего напротив и улыбается. ― Феликс, зайка, а ты почему молчишь?

И в Хенджине что-то пробивает настолько сильно, что аж руки непроизвольно сжимаются в кулаки прямо в карманах, глаза расширяются, а брови сводятся к переносице.

― Сынги, хватит, ― звучит до боли знакомый для Хвана голос, и он чувствует, как кто-то перехватывает его за предплечье.

― Подождём, ― останавливает Хан, хотя и сам уже готов бежать прямо в ядро чего-то накаляющегося.

― У наших семей нет общего бизнеса, общих планов или вражды, потому и тебе нет смысла цепляться ко мне, ― задирая подбородок, Феликс смотрит серьёзно.

― Но ведь может произойти любое из перечисленного, ― улыбается пьяно. ― Если ты станешь таким же, как твой отец, то уж лучше я скручу тебе голову прямо тут.

― А потом её скрутят твоему братцу, ― хмыкает, не сводя взгляда.

― Ли, ты щас доиграешься, ― подходит на шаг ближе.

― Сейчас, ― исправляет парня, а Чонин готов дать Феликсу по голове: ситуация «пиздец», а он решает поумничать.

― Ну-ну, не кипятись, ― подходит к брату Ган. ― Зачем же сразу сворачивать голову? Разве нельзя перед этим поиметь с этого принца что-то полезное? ― ухмыляется, слегка наклоняясь. ― Например, его.

И у Хенджина оседает всё внутри, когда он видит, как Феликса резко хватают за волосы и тянут вниз, отчего тот падает на колени.

― Ган! ― кричит Чонин, но его руки тут же перехватывает Чонхо.

― Я вот вроде и не по мужикам, но твоя миловидная внешность побуждает к тому, чтобы вставить тебе хотя бы в рот, ― смеётся пьяно, и смех этот поддерживает ещё и его брат.

Сынги тащит Феликса на коленях ближе к чужому паху. Ган старается быстро расстегнуть свой ремень, чувствуя, как кружится голова, и как алкоголь бьёт по всему телу. А Чонин пытается вырваться из хватки Чонхо, пока Гаон бьёт того в живот, заставляя согнуться и закашлять. Да, не каждый день у них случаются подобные казусы, отчего и к ударам не удалось привыкнуть. Четверо на двоих ― это ой, как не честно.

― Отпусти меня, идиот! ― кричит Ли, чувствуя, что волосы вот-вот вырвут с корнем, но затем морщится ещё и от того, как его руки заводят за спину, сдавливая. Ган перехватил его волосы, а Сынги подошёл сзади.

― Давай, ― смотрит на брата, пока тот начинает быстрее справляться с ремнём.

Но в один момент Феликс чувствует, как хватка на волосах ослабевает. Он громко выдыхает и открывает глаза, сразу поднимая голову.

― Я тебе этот член щас откушу, сука ты такая, ― смотря с бешенством, Хенджин держит того за воротник и отводит подальше, а Сынги, стоя в шоке, не замечает, как сбоку к нему подлетает Хан и со всей силы бьёт ногой в бок.

Как только Феликса отпускают полностью, он чувствует, как его тут же подхватывают под руки, и, обернувшись, видит Джисона, что кивает в сторону.

― Если ты, принцесса наша, щас не уйдёшь хоть куда-то, Хван мне потом голову отвертит и отпинает её, словно футбольный мяч.

Бросив лишь это, он убегает обратно в толпу вытаскивать Яна. Феликс, медленно пятясь назад, не понимает, куда ему смотреть: с одной стороны Хенджин, а с другой ― Джисон и Чонин. Он может побежать и помочь, но понимает, что против более крупных и подготовленных ребят пойти не сможет: будет лишь мешаться. И у него паника: не знает, куда себя деть, куда смотреть, кому помочь, кого останавливать. Вертя головой в разные стороны и пытаясь сосредоточиться хотя бы на одном из моментов, он чувствует, как его перехватывают за руку и отводят в сторону: Чонин.

― Не смей двигаться, ― дышит загнанно и становится немного спереди Ли, закрывая собой. Тоже понимает, что Феликс ― лишь хрупкая соломинка в сравнении с остальными.

Схватившись за рукав пиджака Яна, Феликс смотрит через его плечо и чувствует... Панику? Тошноту? Страх? Хенджин дерётся, а у него сердце опускается в пятки.

Хван, занося кулак в идеальное лицо, смотрит бешено и не промахивается, отчего Ким Ган отлетает в сторону. К счастью или сожалению, это не останавливает Хенджина: он буквально садится на парня и начинает наносить удары голым большим холодным кулаком, кажется, ломая тому нос. Он готов разорвать его в клочья, готов сломать каждую кость этого тела, готов вырезать каждый орган, лишь бы хоть немного почувствовать, что злость сошла, и что он таки защитил Феликса.

Асфальт режет колени; сзади, в область поясницы, часто прилетает чужая нога, набивая синяки; в его бок идут удары крупным кольцом, но всё это мало останавливает. Это и не остановило бы, если бы не сильный удар по лицу, заставивший его буквально свалиться с парня: Сынги, вырвавшись из хватки Джисона, побежал на помощь брату и со всей силы ударил Хенджина ногой по лицу, счёсывая только зажившую и скрытую тональным средством скулу.

Хван, упав на спину, сразу поднимает голову, но тут же получает ногой в живот, из-за чего скручивается и пытается найти взглядом Джисона: Чонхо лежит без сознания, а Гаон парень крепкий ― держится.

― Да сука! ― кричит Хенджин и, схватив кого-то из близнецов за ногу, тянет на себя, из-за чего тот падает рядом с Хваном.

И он, резко подняв руку, бьёт того локтем по лицу, отчего парень дёргается и бьётся головой об асфальт, протяжно простанывая и хватаясь за затылок.

― Сынги! ― кричит брат, стирая кровь с области носа. ― Я тебя...

― Нет, сука, это я тебя убью, ― вставая на ноги, Хенджин слегка шатается — ударили по голове, пока он лежал; и, резко подбежав, снова бьёт парня по лицу.

Хван продолжает бить юношу, иногда опуская руки и попадая по торсу или груди; на Джисоне сидит Гаон и душит его; Сынги еле как поднимается на ноги; Чонхо без сознания; а Чонин, оставив Феликса, бежит за помощью.

― Хватит! ― кричит Ким Сынги, смотря на окровавленное лицо брата. ― Перестань!

― Ты думаешь, это! ― резко подтащив к себе парня, держа того за воротник, Хенджин кричит на его брата. ― Соразмерно с тем, что вы, два идиота, пытались сделать?!

Хван уже буквально покрывается огнём и яростью, Ган висит в его руках, еле держась на ногах, Сынги смотрит одним глазом, ведь второй подбит, а Джисон бьёт Гаона со всей силы, попадая в печень, отчего у него появляется возможность вырваться. Встав на колени, он громко кашляет, слыша шевеления сзади.

― Да улягся ты уже, блять, ― плюёт и, сев на пятую точку, резко бьёт парня в лицо ногой и тот теряет сознание.

Быстро повернувшись обратно, Хан с замиранием сердца смотрит на то, как Хенджин не отпускает почти бездыханного парня ― и это плохо. Вывести Хенджина из себя сложно, но возможно. И если такое всё же происходит, то это очень опасно для своей жизни.

― Ты как? ― вдруг слышит громкое рядом с собой, из-за чего быстро поворачивает голову и видит напуганного Феликса, уже подхватывающего его под руку.

― Надо его оттаскивать, ― кряхтит, вставая на ноги и держась за парня. ― Ничем хорошим это не кончится.

― Мы поняли свою ошибку, ладно? ― кричит Сынги, со страхом смотря на брата.

― Он ― возможно, ― усмехается Хван, ― а вот ты ещё целёхонький.

Как только Джисон с Феликсом подходят к троице и становятся рядом, Ли, посмотрев на Хенджина, чувствует, что готов провалиться под землю: руки счёсаны, на лице множество ссадин, рубашка, да и весь костюм в принципе смятые и грязные, в его глазах лишь ярость, в голосе ― злость, волосы взъерошены, а из уха течёт кровь.

― Хенджин, хватит, ― строго говорит Хан, повисая на плече у Феликса.

― Сомнев...

― Хенджин, ― звучит родной и напуганный голос, и Хван, повернув голову, видит в его глазах то ли страх, то ли мольбу, то ли разочарование.

Феликс никогда не видел его таким, и он это знает. Феликс никогда не видел его во время драки, и это он тоже знает. Феликс никогда не смотрел так, и ему до ужаса больно. Он и не должен был видеть такого Хенджина. Он испугается, отвернётся, назовёт ненормальным. Хенджин рискует потерять его. Если не уже.

Вздохнув и бросив парня, Хван резко разворачивается и уходит из закоулка, а затем и с территории отеля, садясь в машину отца и уезжая. Джисон лишь вздыхает, понимая, что это лучший исход, который мог произойти. Сынги хватает брата, прижимая к себе. А Феликс... Феликс старается взять себя в руки. Эмоционировать сейчас ― самое ужасное решение, которое он может принять.

Джисон отходит в сторону и, достав пачку сигарет и зажигалку, закуривает. А Феликс, оглядевшись по сторонам и увидев лежащие еле живые тела, выдыхает: голова кружится, в ушах звенит, мысли не на месте. Но он понимает, что сейчас его вечная рациональность и продумывание всех действий наперёд как нельзя нужны.

― Слушай сюда, ― сев рядом с братьями на корточки, он старается не пропускать дрожь в голосе, ― если ты или твоя компания посмеете рассказать хоть кому-то, что здесь произошло, я расскажу уже своему отцу, по какой причине это всё случилось. А если понадобится, то я дополню историю продолжением, до которого у нас не дошло, ― смотрит чётко в злые и напуганные глаза, всем видом показывая, что отказы здесь не принимаются. Это было именно утверждение, а не предложение.

― Как же я объясню всем наше состояние? ― усмехается, жалея брата.

― Пьянчуги напали, ― подаёт голос Хан. ― Такое часто случается с богатыми придурками.

Сынги молчит, опустив взгляд, Феликс выжидает, а Джисон следит за входом в закоулок: это нужно решить скорее, чем все прибегут. И Ким понимает: если Феликс расскажет начало их взбучки, а ещё если и дополнит ― их семья просто рухнет с крахом. «Ли» выше и главнее, подняться после их разрушения будет практически невозможно.

― Ладно, ― плюёт, не смотря. ― Хер с вами.

― Не выражайся, ― попрекает Ли, вставая на ноги. ― Помни, где ты находишься.

― Феликс, ― окликает Хан, ― я пойду, а то уже слышу неподалёку гомон и, кажется, полицейские сирены, что вообще не «вау».

И только Джисон, развернувшись, собирается в темпе дойти до машины, слышит, как окликают уже его:

― Подожди меня... ― хмурится. ― Где-то. Просто подожди, я хочу поговорить.

― Около парковки для сотрудников есть лавочки, буду сидеть там.

Кивнув, Феликс провожает взглядом Джисона, а после, прислушавшись, понимает, что тот был прав: звуки со всех сторон.

Если под «пьяниц» попала только эта четвёрка, то сам Феликс должен выглядеть опрятно: он ведь прибежал сюда только что. Быстро пройдясь пальцами по волосам, он чувствует, как из укладки вырвалось пару прядей, отчего старается поскорее всё исправить, равняя выбившиеся волосы с теми, что закреплены лаком. Вправив топ в брюки, он быстро отряхивает свои колени, но, повернувшись к фонарю, понимает, что их теперь спасёт только химчистка. Ладно, пыль сбил, а дальше само как-нибудь: либо не увидят в темноте, либо придётся сказать, что просто помогал подняться.

И как только в закоулок забегает немереное количество человек, в том числе и его родители, Феликс, слегка шатаясь, отходит вбок, позволяя помочь остальным. Сейчас он был не в порядке: закоулок освещается красными и синими фонарями, люди сидят над парнями, стараясь привести их в чувства, а врачи бегают из машины в машину. Везде шум и гам, везде паника и ссоры. Сынги допрашивают полицейские, и, судя по тому, что никто не подбежал к Феликсу или Чонину, он рассказал верную историю. Ли чувствует, как голова начинает болеть, как глаза словно застилает пелена, как тело слабеет, а эмоции рвутся наружу.

― Сын, ― вдруг пробуждает его строгий голос, отчего Феликс, напрягаясь и складывая руки за спиной, поворачивает голову к подошедшим родителям, ― ты прибыл сюда после происшествия?

― Верно, ― спокойно кивает, нейтрально осматривая всё происходящее.

― Тебя не тронули? Всё в порядке? ― подбегает мама и начинает осматривать лицо ребёнка.

«Не волнуйся, кукла цела», ― очень хочет сказать, но понимает, что так делать точно не стоит.

― Я пришёл тогда, когда ребята были уже одни, ― снова поворачивает голову, осматривая всех вокруг.

― Здесь нам делать больше нечего. Мы с Юджон поедем к семье Чон на ужин, а ты бери Джухёна и езжай домой.

Даже не став слушать какой-либо ответ, отец и мать разворачиваются и уходят в сторону отеля, а Феликс выдыхает: это лучший исход, что мог произойти в этой ситуации.

Примерно через десять минут и сам Феликс выходит из закоулка: необходимо было дать родителям время на отъезд. Он лишь примерно помнит, где находится вторая парковкакак раз для сотрудников, но сначала, найдя первую, подходит к Джухёну.

― Можешь ехать домой, я прибуду позже.

― Молодой господин? ― смотрит с неким волнением и вопросом.

― Меня... Отвезёт мой друг, ― опускает взгляд, облизывая губы. Водитель лишь кивает, не решаясь задать вопросов больше, чем дозволено.

― Если вдруг что — звоните мне, я буду ждать.

― Спасибо.

Cole Russo — After Dark x Sweater Weather

Феликс кивает, Джухён направляется к автомобилю, а после Ли идёт ко второй парковке, где с трудом находит Джисона, сидящего на лавочке в тишине и смотрящего на проезжую часть.

― Всё в норме? ― даже не смотрит на собеседника.

― Да, в порядке.

― А твои родители?

― Уехали, так что искать меня никто не будет.

― Водитель? Хенджин упоминал, что он у тебя имеется, ― достаёт из пачки ещё одну сигарету.

― Да, ― также смотрит на дорогу. ― Я отправил его домой.

Хан кивает, затягиваясь, а Феликс вздыхает, вновь чувствуя накатывающую тревогу и в целом все эмоции. Сейчас вроде хотелось сказать и спросить так много, а вроде и желалось, чтобы уши отрезали, а рот зашили. Впервые он увидел подобный ужас, впервые испытал страх за другого человека. Без сомнений, если бы Феликс увидел, как бьют какого-то прохожего, его тоже стало бы жаль, но сейчас... Сейчас сердце болело лишь от одного вспоминания о ссадинах и состоянии Хенджина. Это был какой-то другой страх. Для него в принципе непривычно и неприемлемо то, что произошло, отчего сейчас в голове был словно клуб ваты, а в теле ― сотни оголённых проводов.

― Хенджин он... ― выдаёт спустя десять минут тишины Джисон, закусывая губу и опуская голову. ― Ты не бойся его.

― Да я...

― Ты испугался, ― утверждает. ― С самого начала.

― Просто ни разу не попадал в такие ситуации, ― опускает взгляд.

― У Хенджина плохо контролируются эмоции и действия, когда он понимает, что что-то «его» вот-вот заберут.

Феликс лишь хмурится, не спеша расспросить. Он даже теряется в том, о чём хочет спросить в первую очередь, но Хан его опережает:

― Он ведь как щенок подзаборный, ― вроде и грубо, но в то же время это звучит с теплом. ― Всю жизнь его пихали из стороны в сторону, не позволяя выдохнуть. До пятнадцати лет жил с родителями, что только вечно пили и забирали заработанные им деньги. Чаще всего он ел и спал у меня, ― у Феликса опускается всё внутри, но виду он не подаёт. Старается осмыслить до конца. ― Оттуда-то и пошёл первый звоночек: «За своё буду драться, лишь бы не отобрали», ― усмехается. ― А в его шестнадцать лет родители отказались от него, или опека забрала права, не помню, ― хмурится. ― В общем, отправили его в детский дом.

Феликс медленно поворачивается на Хана, смотря с испугом и непониманием. Он даже и представить не мог... Такое.

― Благо пробыл он там лишь год. И всё же успел заскочить в школу на полгода последнего учебного класса. Ещё в школе он нашёл общий язык с одним учителем: хороший мужчина, добрый, знал обо всех проблемах Хенджина, хотя тот не стремился рассказывать. Ну, и когда мистер Кан узнал, что Хенджина упекли в этот пиздец, на месте сидеть не смог: жены нет, детей иметь не может, а к Хвану привязался сильно. В общем, забрал его оттуда.

― Мистер Кан... ― тихо проговаривает, смотря на свои колени, а после, округляя глаза, поворачивается к Джисону.

― Да-да, ― хрипло смеётся, ― тот самый, который разнимал вас в начале года, просил о занятиях, и который заместитель ректора.

― Я и подумать не мог...

― Да никто не подумает, если не вслушается и не всмотрится получше, ― смотрит на проезжающие машины. ― Так что... ― опускает взгляд, облизывая губы. ― Хенджин не плохой. Его заставили быть таким. Не всегда, естественно, но его «хулиганьё» строилось всю жизнь, ― дёргает уголком губ.

Феликсу нужно обдумать это лучше и тщательнее. Феликсу нужно проанализировать все поступки Хенджина. Феликсу нужно переосмыслить своё виденье в отношении этого парня.

― Так что и сегодня... ― продолжает Джисон. ― Он просто отстаивал «своё».

― «Своё»? ― вскидывает брови.

Хан, лениво повернув голову, смотрит в оленьи глаза и тяжело вздыхает.

― Два идиота, ― прикрывает глаза. ― Ты ― то самое «своё», Феликс. Нравишься ты ему. Парочка, блин, ― усмехается. ― Спелись же как-то, ― медленно мотает головой в стороны. ― Да и он тебе, судя по всему.

Феликс, резко расширив глаза, смотрит с молчанием и неким вопросом. Это стало настолько заметно? Он думал, что никто кроме него ничего и не поймёт. Думал, что и Хенджин к нему «никак» и «нигде», а оказывается... Феликсу действительно стоит больше общаться с людьми и начинать строить из себя человека, а не робота. Многого он не понимал лишь из-за своего воспитания и восприятия. Это не его вина. Так же, как и Хенджина ― его заставили стать таким.

― Не знаешь, ― произносит тихо, ― могу ли я сейчас увидеть его? Встретиться?

― Вот я бы не смог, ― усмехается. ― Но ты ― да. Пошли к машине, отвезу тебя.

Феликс даже не знал, куда его везут; не знал, где находится Хенджин, и что он хочет сказать ему; и не знал, как хочет отблагодарить Джисона. Усталость и нервозность накрывали с головой, и кроме как сидеть и смотреть в окно, откинув голову на подголовник, ему ничего не хотелось.

Он даже и подумать не мог, что с Хенджином происходило подобное. Вероятно, у многих детей такая же или хотя бы схожая судьба, но это ведь не в «мире» Феликса. Это не там, где всегда есть еда, достаток и собственный уголок. Не там, где твои желания пусть и не учитывают, но всё же и не относятся, как к мусору. Хенджин часто улыбался, а Феликс теперь не понимает: было это фальшью или правдой, в которой он принял всё произошедшее. Хенджин может быть нежным, как в тот вечер во время разговора; может быть рациональным, как в тот момент в раздевалке, когда он чуть не ударил Феликса; и Хенджин может быть понимающим и умным, чему его вряд ли учили настолько, насколько он может выдавать всё сейчас. Сам. Всё сам. И Феликсу непривычно, что дети, пройдя через подобное, умудряются справляться со всем этим самостоятельно, могут улыбаться и жить дальше, не закрываясь и не отгоняя всех от себя.

Хенджин не хотел, чтобы Феликс видел его в процессе драки или сразу после неё, но Хенджин не понимал, что только так Феликс смог познакомиться с ним до конца и сделать свои выводы.

― Как выйдешь на тротуар, ― машина останавливается на набережной, и Джисон подаёт голос. Ли, подняв голову и осмотревшись, понимает, что приехали они не в эпицентр всего, а куда-то, где всё уже заброшено, ― просто спускайся вниз.

― Вниз? ― вскинув брови, он непонимающе смотрит на Хана.

― Да, Принцесса, идёшь вниз через высокую траву, по пыльной дорожке, и ступая непонятно во что, ― усмехается, но говорит серьёзно. ― В конце дорожки, как только ты выйдешь на грунт, увидишь небольшой старый пирс, рядом с ним будет виднеться Банпо.

Не сказать, что Феликсу стало не по себе, но... Да, ему стало именно не по себе: обычно он ступает на кафель, на плитку, на ворсистые ковры, на шкуры животных, на горячий песок на море; обычно рядом с ним охранники, родители, водители или Хисын. Но сейчас... Темнота, неизвестность, что-то не из его «мира». Ему не противно ступать во всё это, не противно ощущать касания травы или получать уколы в подошву от острых камней, просто... Это непривычно.

Пока он спускается, слышит, как позади гудит мотор машины, а затем ― как колёса крадутся по щебёнке. Подняв взгляд, краем глаза замечает тот самый мост, а впереди ― воду. Идти, вероятно, недолго, потому что вдали уже видно, как заканчивается трава, и его встречает небольшая грунтовая местность. Встав на пыльную дорогу, Феликс видит, как буквально в десяти метрах от него начинается пирс, сколоченный из дерева. Приглядевшись, замечает небольшое сооружение, а под ним ― что-то тёмное, небольшого размера и прямоугольной формы.

Медленно и осторожно ступая по доскам, он не сводит взгляда с этого непонятного пятна, но, подходя всё ближе, понимает, что это что-то, что похоже на диван, а также замечает чью-то голову, что торчит из-за спинки. Посмотрев вправо, видит, что мост действительно неподалёку и отсюда он невероятно прекрасен. Выдохнув, Феликс всё же доходит до начала дивана, становясь рядом.

Сердце опустилось на дно реки тогда, когда он увидел, как Хенджин, сидя перед стареньким столом, вытирает своё лицо, вероятно, салфетками: зрение ещё привыкает к темноте.

― Хенджин? ― вдруг раздаётся такое тихое, отчего Хван чуть ли не подпрыгивает, но резко поворачивает голову, непроизвольно сжимая кулак.

Расширив глаза, он то ли с испугом, то ли с готовностью напасть смотрит на силуэт, что стоит рядом: лица не видно, голос не успел различить, но как только зрение привыкает, он понимает, что человек стоит в белом одеянии.

«Принцесса», ― шепчет мысленно, вздыхая.

― Что ты здесь делаешь? ― вновь поворачиваясь к столу, он начинает собирать салфетки и выбрасывает их в мусорный пакет, что находится рядом с диваном.

― Я... ― прокашливается. ― Я пришёл к тебе, ― звучит тише, а по Хвану что-то очень сильно бьёт внутри. Это намного больнее, чем получить ногой или кулаком.

― Не стоило, ― выдыхает, выбрасывая последнюю салфетку и доставая новую из пачки.

Не стоило, потому что ему стыдно. Потому что страшно. Потому что запутанно. Феликс не должен был попадать в этот его «мир». Пусть кружится в университете или кафе, пусть принимает Хенджина дома, но... В такой его «мир» лезть не надо. Где драки, где крики, где эмоции. Где потрёпанный диван, старый пирс и наполовину сломанный стол, заваленный салфетками, которыми утирали свою или чужую кровь.

― Ты не хочешь меня видеть? ― звучит разбивающее на куски. Хенджин хочет видеть его больше, чем что-либо на этом свете.

― Не хочу, чтобы ты видел... Всё это, ― признаётся, откидываясь на спинку дивана и смотря на стол.

― Почему? ― делает маленький шаг вперёд.

― Феликс, ― вздыхает, поднимая опечаленный взгляд, ― я плохой. Тебе стоит уйти.

― Хорошие люди всегда говорят, что они плохие, ― звучит тихое в ответ, отчего Хенджин начинает чувствовать, как ком в горле перекрывает дыхание, как рёбра ломаются и протыкают сердце, и как слёзы норовят вырваться из разочарованных очей.

― Это не для тебя, Принцесса, ― горько усмехается. ― Ты не должен был и до сих пор не должен лицезреть всё это, ― поджимает губы, опуская взгляд. ― Ты испугаешься и отвернёшься, а я... Я не хочу этого.

― Я пришёл к тебе даже после всего того, что видел, ― подходит ближе, намереваясь сесть.

― Испачкаешь одежду, ― поднимая голову и руку, останавливает его.

― Её уже испачкали, хуже я не сделаю.

Феликс всё же осторожно присаживается, но двигаться не спешит: лишь смотрит на несмотрящего. Видно, насколько тот опечален и даже зол. Видно, что он волнуется и, вероятно, думает лишь о том, как бы повернуть время вспять, чтобы что-то изменить.

― Пусти меня к себе, ― шепчет, придвигаясь.

Хенджин, подняв голову, смотрит с непониманием и вопросом. Ему непонятно, зачем Феликсу лезть в эти низы и котлы с нищетой и вакханалией, спрыгивая с облаков. Зачем он ластится к тому, чей нимб давно сломан.

― Тебе здесь не понравится, ― дёргает уголком губ.

― Зато мне нравишься ты.

И у Хвана что-то пробивает настолько сильно и резко, что он даже слегка дёргается. Улыбка медленно сходит с лица, глаза расширяются, а после он чувствует, как его руку осторожно перехватывают.

― Ты не до конца всё вытер, ― зрение привыкло, а свет фонарей, идущий с моста, помог увидеть всё, что находится на лице Хенджина, а также в его глазах и на его губах. Феликс видит, что тот просто сидит и смотрит, но решает не давить и не ждёт ответа.

Наклонившись к столу и достав пару салфеток, он, подсев ближе, осторожно тянется к его скуле и едва заметно прикасается, стирая кровь. Карие очи сейчас прожгут пунцовую, блестящую скулу; холодные руки обжигают места, в которые били; разбитые и цельные губы не могут открыться, чтобы вынести то, чего оба ждут.

― Недавно же только заклеивал, ― бурчит тихо, вытирая переносицу.

― Прости, ― шепчет, не сводя взгляд.

― У меня ещё остались пластыри, так что... ― замолкает сразу, как только чувствует прикосновение к своей талии, и переводит взгляд на Хенджина.

― Спасибо, ― устало улыбается, а Феликс, опуская взгляд и облизывая губы, лишь медленно подсаживается ещё ближе, сталкиваясь своими коленями с его бедром.

― Будь осторожнее в следующий раз, ― протирает новой салфеткой. ― Вот здесь опухло, ― нежно касается подушечками пальцев места около уха, а затем протирает, убирая кровь. Но на это касание Хван едва слышимо шипит, отчего Феликс переводит напуганный взгляд. ― Больно? Холодно? Прости, нет карманов, чтобы...

Феликс снова замолкает, когда Хенджин осторожно забирает из его рук салфетки и кладёт их на столик, не отпуская чужую талию.

― У тебя, кажется, ещё и губы холодные, ― шепчет, вновь обращая взор на юношу. ― Надо согреть.

И Хенджин, осторожно положив левую руку на лицо Феликса, привстаёт и медленно тянется к нему, смотря то на губы, то в глаза. Феликсу страшно, он не знает, что и как делать, не понимает, за что хвататься и что предпринимать, но всё равно не отстраняется, потому что чувствует это желание, потому что тает в чужих руках.

И как только пухлые губы нежно и осторожно накрывают губы розоватого оттенка, Феликс просто перестаёт двигаться и дышать. Пока что ему непонятно, что он чувствует, и что должен делать дальше: видел поцелуи только в фильмах, а потому сам не знает, как с этим работать. Хенджин понимает, что тот не отстраняется, но и не идёт навстречу, отчего решает снова взять всё в свои руки: привстав сильнее, он прижимается к уже теплеющим губам, слыша глубокий вздох и чувствуя, как его жилетку сжимают.

― Расслабься, ― отстранившись, шепчет с улыбкой и нежностью. ― Ничего плохого я не сделаю. И ты тоже.

― Я... ― опуская взгляд, облизывает губы. ― Я ничего не умею.

― Это ничего, Принцесса, ― улыбается сильнее, не отпуская его талию и лицо. ― Я всё покажу. Просто доверься и повторяй за мной.

chase atlantic — right here (slowed)

Осторожно подняв его голову, подцепляя пальцами подбородок, Хенджин снова прижимается своими губами к губам Феликса, слегка раскрывая их и одновременно поглаживая парня по скуле. С каждым неглубоким поцелуем Хенджин сильнее раскрывает губы и как только чувствует, что Феликс, расслабляясь, приоткрывает свои, он сразу же обхватывает нижнюю розоватую плоть, притягивая юношу к себе за талию. Поцелуй был не особо умелым и даже слегка неловким, но Феликс, как послушный ученик, старался схватывать на лету всё то, что делает Хенджин. И когда уже он обхватил его нижнюю пухлую губу и случайно слегка прикусил её, услышал негромкий стон откуда-то из горла, отчего сразу же остановился.

― Всё хорошо? ― смотрит расфокусированно.

― Очень, ― шепчет. ― Очень хорошо, ― Хенджин понял, что до Феликса дошли тактика и понимание поцелуя, отчего теперь он, свободно прильнув к нему, сразу же прижимает к себе.

Зубы периодически сталкивались, губы обоих начинали опухать и краснеть, но они, словно голодные и давно жаждущие этого, ни на каплю не желали остановиться, чтобы отдохнуть. Феликс, уже чувствуя прилив возбуждения, кладёт руки на лицо Хенджина и прижимается сильнее, облизывая мягкую плоть. Хван ощущает вкус шампанского и малинового тинта, он чувствует, как член уже упирается в брюки, и начинает буквально «нападать», отхватывая «своё» полностью и до конца.

Откинувшись на спинку дивана, он, не разрывая поцелуй, перетаскивает Феликса на свои бёдра, сильнее прижимаясь к нему и ощущая полную власть: миниатюрные ладони касаются шеи и лица, его ладони сжимают стройную талию и подтянутую спину, а сам Хван рискует выпустить язык, не зная, как будет реагировать Феликс. Поначалу Ли, естественно, замирает на секунду, но Хенджин, не останавливаясь, проводит им по алеющим и горячим губам, а затем, положив пальцы на его подбородок и приоткрыв рот сильнее, пропускает тот внутрь, где находит язык Ли, сразу облизывая его и стараясь перехватить. Феликс, сжимая чужие плечи сильнее, проносит язык немного вперёд и тут же чувствует, как с ним сталкивается Хенджин, начиная активнее вылизывать и даже прикусывать. Ли ощущает, как голову начинает вести так, как не вело ещё никогда: всё вокруг кружится, в паху давит просто неимоверно, таз сам начинает покачиваться, а он начинает банально хотеть трахаться. Начинает хотеть член в себе. Он знает это чувство, поэтому это не является чем-то новым или необычным.

Простанывая Хвану в рот, он бессознательно сводит свои колени, но понимает, что не может: сидит на Хенджине и ноги парня служат препятствием.

― Ты чего делаешь? ― отрываясь, улыбается и опускает руки на бёдра Феликса, сжимая их бока.

― Я... ― дышит загнанно, смотрит пьяно, расфокусированно, но нормально ответить не может. Слегка приподняв голову Хенджина, он касается губами его шеи, сразу открывая рот и слегка засасывая кожу, отчего Хван неожиданно громко стонет, сильнее сжимая чужую плоть.

― Феликс... Блять, ― выдыхает, понимая, что держать себя в руках становится всё труднее.

Ли вылизывает его шею, кусая и засасывая, а Хенджин, жмурясь, стискивает челюсти, чувствуя, как разум начинает его стремительно покидать. Он сам не помнит и даже не знает, когда переместил свои руки на подтянутые ягодицы и сжал их, но когда Феликс, будучи прижатым к нему вплотную, качнулся тазом вперёд, проходясь по твёрдому органу, он резко открывает глаза и слегка отстраняется от Ли.

― Хочу тебя, ― тут же шепчет Феликс серьёзно, пьяно и обрывисто.

Резко впиваясь в пухлые губы и не позволяя Хенджину сказать хоть что-то, он начинает активно качать бёдрами, потираясь о его возбуждение. Хенджин твёрдый до невозможного, и Феликс даже не мог представить себе, что скрытый, твёрдый и горячий член возбуждает намного сильнее, нежели его «игрушки», что всегда в открытом доступе, такие, на которые всегда можно посмотреть.

― Малыш... ― шепчет загнанно, стараясь отстраниться. ― Я не смогу долго держаться, ― переводит взгляд на Ли, сжимая его ягодицы.

― Тебе и не нужно, ― негромко говорит в губы, а затем тянется к своей ширинке и ведёт пуллер вниз.

― Феликс, не здесь, ― честно, ему уже становится плевать: когда, где и во сколько; но он всё ещё помнит о Феликсе, понимает, что не хочет, чтобы их первый раз прошёл вот так и в таком месте.

Ли, словно оскорблённый, резко останавливается, так и не расстегнув ширинку, и, смотря Хвану прямо в глаза, тянет руку ниже и резко кладёт ту на его член, сжимая.

― Феликс, блять! ― запрокидывает голову и жмурится.

Это начинает выводить из себя: он желает сделать всё в нормальной обстановке, поэтому сейчас старается думать уже за двоих, а этот возбуждённый ребёнок... Хван сейчас просто сбросит его в реку, честное слово.

Резко стащив с себя юношу, Хенджин переворачивает того и кладёт спиной на диван, нависая сверху.

― Хватит, ― рычит в губы, чувствуя и видя, как его шею снова окольцовывают. ― Давай дождёмся, когда окажемся в более походящем месте, Феликс, ― миниатюрные ладони скользят по шее и ключицам, и Хван начинает дышать ещё тяжелее, когда проворные пальцы начинают медленно расстёгивать пуговицы его рубашки.

― Мне очень тяжело, Хенджин, ― умоляюще стонет, заламывая брови и смотря с возбуждением.

Хенджин готов разорвать его. Готов сделать всё, что только возможно и невозможно. Он смотрит в мутные глаза и уже представляет, как трахает его на этом диване. Смотрит на влажные заалевшие губы и чуть ли не ощущает, как они обхватывают его член. Чувствует пальцы на своей груди и с силой прикусывает губу, вспоминая, сколько у Феликса игрушек, и представляя, как он с ними развлекается.

― Блять, ― цедит, перехватывая руки Ли, сжимает запястья и заводит их тому за голову. ― Я хочу тебя, ― говорит чётко и в губы. ― Ты даже представить себе не можешь, насколько сильно я хочу тебя.

― Так возьми, ― шепчет умоляюще, извиваясь.

― Не здесь, Принцесса, ― немного смягчается Хван, проводя пальцами свободной руки по шее. ― Я не опорочу твою чистоту этим грязным диваном.

― А меня? ― смотрит с надеждой, отчего Хенджин одновременно и охреневает, и чувствует, как из-за смазки в районе паха уже донельзя мокро.

― Ты сам давно с этим справился, Принцесса, ― усмехается, целуя в нос.

― Но я хочу тебя, ― стонет, прикрывая глаза и стараясь развести ноги. ― Пусти, ― дёргает руками.

Хенджин, прикрыв глаза и опустив голову, вздыхает, понимая: он не отпустит Феликса домой в таком состоянии. Не позволит ехать в машине и елозить задницей, не позволит снова удовлетворять себя в одиночестве.

― Эй-эй, малыш, ― шепчет, перехватывая того за щёки и заставляя посмотреть на себя. ― Секса сегодня не будет, ― Феликс стонет сильнее, но скорее жалобно и разочарованно. ― Но... ― прикусывает губу. ― Сейчас я отпущу твои руки, и если ты хотя бы раз попробуешь потянуться к себе или ко мне, я сброшу тебя в реку, понял?

Смотрит серьёзно, пусть и говорит загнанно, а Феликс, лишь кивнув, не сводит взгляда с карих глаз. Почувствовав лёгкость в районе запястий, он прижимает к себе руки, потирая. Хенджин, ухмыльнувшись, осторожно протискивает одно колено меж сведённых бёдер Ли и разводит их, пока Феликс с замиранием сердца лежит и чего-то ждёт. Уже, честно, и не важно, чего, лишь бы Хенджин сделал что-то приятное.

Медленно наклонившись к юноше, Хван опирается одной рукой о подлокотник, а затем целует Ли, сразу же чувствуя на своей шее холодные пальцы и несильное сжатие. Пока языки сплетаются, а губы становятся влажнее и пухлее, вторая рука Хенджина медленно ползёт к ширинке Ли и, захватив пуллер, ведёт вниз. Он чувствует, как глубоко Феликс вдыхает, словно удивляясь или предвкушая; ощущает, как таз продолжает елозить под ним; а также слышит тихие стоны в свои губы.

Расстегнув брюки до конца, Хенджин пытается осторожно стащить их, но, к сожалению, одной рукой это делать невероятно сложно, отчего Феликс, быстро сообразив, опускает свои руки и, не разрывая поцелуй, стаскивает одежду ниже бёдер. Как только он собирается вернуть пальцы и ладони на своё законное место: лицо и шея Хвана, ― одну из его рук тут же перехватывают и подводят к белью, косвенно прося снять и его.

Феликс, замерев, неторопливо открывает глаза и смотрит в чужие, наполненные спокойствием и безопасностью.

― Я не сделаю больно, ― целует в скулу. ― И тебе не нужно стесняться меня, Принцесса.

Хенджин не уверен: было ли что-то у Феликса до этого хотя бы с кем-то в любом из проявлений утех или это первый раз. Он лишь знает, что у Феликса много собственных игрушек, что он не умел целоваться, и что он сидит на цепи, словно пёс. Но сейчас, когда Феликс медленно стягивает бельё, не отрывая взгляда от Хвана, он начинает думать, что это действительно первый раз, когда к нему прикоснётся кто-то другой, отчего уж точно не хочет сделать это каким-то плохим воспоминанием, причинив дискомфорт.

Как только он чувствует, что его рубашку снова сжали, понимает: Феликс снял бельё и поднял руки. Медленно опустив руку, Хенджин ведёт пальцами по торсу, что оголил задравшийся топ, ползёт по тазовым костям, мягко переходит на обнажённое бедро и несильно сжимает его, выдыхая.

― Нежный, как зефир, ― усмехается и видит, что и Феликс слегка расслабляется.

И как только пальцы доходят до паха, он подушечками ощущает жар, что начинает медленно покрывать их, а затем, помедлив секунду, осторожно накрывает горячий член, полностью обхватывая рукой. Феликса тут же выгибает и он резко хватается за шею Хвана, прикрывая глаза и громко простанывая.

― Тише-тише, ― шепчет в шею, носом утыкается в челюсть и мягко надавливает вверх, косвенно прося задрать голову.

Прижавшись губами к лебединой шее, Хенджин касается её языком и осторожно засасывает, стараясь не оставить засосов. Рука медленно скользит по органу, разнося смазку: член Ли не такой маленький, как ему казалось, каждая вена чувствуется под пальцами, основание идеально подходит под руку Хвана, а горячая головка нежная и скользкая, отчего по ней ещё приятнее водить большим пальцем.

И пока Хенджин ласкает его и сверху, и снизу, Феликс просто готов умереть прямо на этом диване: к нему впервые прикоснулись там, впервые кто-то делает это не его руками, впервые... Это всегда Хенджин. С ним Феликс испытывает всё, от чего скрывался, чего боялся или же желал. Это непередаваемое чувство, от которого выворачивает наизнанку. Юноша даже и представить не мог, насколько это приятно: когда тебя касаются, потому что ты желанен и потому что тебя хотят; когда тебя целуют везде, где хотят, потому что ты притягиваешь; когда тебя ласкают, не прося чего-то взамен, и делают это потому что хотят сами, потому что хотят удовлетворить тебя.

У Хенджина длинные и юркие пальцы: они зажимают член друг меж друга, они ласкают головку, они сжимают или нежно ведут по всему основанию. Быть в руках Хвана в любом проявлении ― неимоверно приятно и желанно. Его большие и горячие губы стягивают и греют шею, его дыхание слышится прямо над ухом, пока он водит рукой по члену. Феликс понимает, что Хенджин тоже хочет хотя бы чего-то ― это слышно по скрипению подлокотника от сдавливания, по тяжёлому и громкому дыханию и по хватке Хвана, который изучает его член вдоль и поперёк, словно стараясь запомнить каждый сантиметр.

― Хенджин... ― тихо стонет Ли, поднимая голову парня к себе и смотря в глаза. ― Я уже почти...

Не успевает договорить, как тут же получает поцелуй в губы. Чувствует, как Хенджин начинает ускорять движения руки: он дрочит быстро, стараясь сохранить силу сжатия и разжатия; Феликс стонет в губы, крепче сжимая шею и притягивая к себе, пока сам он изворачивается змеёй, стараясь то ли сбежать от крышесносных ощущений, то ли поддаться им сильнее и чувственнее.

Но когда Феликс отрывается от Хвана и, опустив голову, начинает дышать быстрее и громче, Хенджин резко останавливается в движении, отчего тут же получает рык:

― Хенджин! ― смотрит со злостью, тяжело дыша. ― Какого...

― Ну-ну, ― улыбается, целуя в надутые губы, ― не кусайся, ― целует в нос. ― Так ощущения станут ярче.

― Как...

Не успевает либо договорить, либо спросить, как тут же округляет глаза от неожиданно резко начавшейся стимуляции: желание настигает быстрее, а тело дрожит сильнее, потому что первый оргазм прервали; его глаза слезятся, а сам он смотрит на то, как собственная головка пропадает в чужом кулаке всё быстрее и быстрее. И как только Феликс чувствует удар импульсов по всему телу, он жмурит глаза, запрокидывает голову и громко стонет, кончая в руку Хвана, попадая на свой торс и топ.

Ещё ни разу он не кончал так долго и ярко, ― даже тогда, когда впервые представил Хенджина в своей голове. И от этого воспоминания голову Феликса повело ещё сильнее: открыв глаза и всё ещё не отойдя от оргазма, он смотрит в карие довольные очи и понимает, что это сделал именно Хенджин. Сначала Феликс просто дрочил на него, а теперь... Теперь сам Хван дрочит ему. Это сводило с ума настолько, что Феликс с силой прижался к чужим губам и начал буквально терзать их, не разрешая другому оторваться и выдохнуть. Гладя его шею, ощущая каждую мышцу, Феликс переносит руки на ключицы, дальше ― на грудь, оглаживает подтянутую и упругую кожу, сжимая её.

― Феликс, ― еле оторвавшись, Хенджин дышит тяжелее, чем до этого. ― Малыш, ты чего? ― смотрит вроде с удивлением, вроде со смешком, а вроде и с полным непониманием.

― Я рад, что первым стал именно ты, ― Хенджина эти слова и разбивают, и просто до чёртиков возбуждают, поэтому он опускает голову и облизывает губы.

― И я рад, Принцесса, ― выдыхает, утыкаясь носом в шею.

― Твой... ― неловко прокашливается Феликс, поднимая взгляд к крыше сооружения. ― Он...

― Мой член упирается в твою ногу? ― усмехается.

― Верно, спасибо, ― поджимает губы в неловкости.

― Прости, ― улыбается шире и встаёт с парня, присаживаясь на диван. ― Тебе помочь? ― кивает на брюки и бельё, а потом хмурится, но с улыбкой. ― Серьёзно, Феликс?

― Мне... ― снова прокашливается, сводя ноги и прикрывая своё достоинство руками. ― Мне неловко.

― На, ― он, улыбаясь, обращает взор на реку и, взяв салфетку, протягивает её за спину.

― Ты только не поворачивайся, ― звучит грозное и слегка напуганное.

― Будто увижу что-то новое, ― бурчит себе под нос, свешивая голову.

― Хенджин!

― Да всё-всё, не рычи.

Подняв голову, он выглядывает звёзды, что удаётся рассмотреть из-под крыши, слыша позади себя кряхтения и шуршания. То ли это Хенджин, наконец, образумился, то ли это лишь порыв эмоций, но сейчас он понимает, что впервые не расстроен из-за того, что удовольствие получил только его партнёр. Он скорее даже рад, что Феликс получил это удовольствие. И, плюсом ко всему, сам Хенджин не хотел поскорее уехать домой, чтобы там получить разрядку, или снять штаны прямо здесь. Ему хорошо как-то по-особенному и по-другому.

Как только он чувствует, что край дивана проминается сильнее, а после ― краем глаза замечает бледноволосый силуэт, неловко севший рядом, поворачивается.

― Ты как? ― смотрит на сжавшегося котёнка, опустившего очи. ― Иди сюда, Принцесса, ― улыбается, обнимая того за плечо и целуя в макушку.

И сейчас Феликс понял, что уже давным-давно хотел всего Хенджина, а не только его тело и его внимание. Он не знал, кажется ему это или нет. Терялся в догадках: может, это его перевозбуждённый организм, может, достижение новых эмоций, может, потребность в обычном внимании, как тактильном, так и вербальном. Но сейчас, когда он впервые испытал и почувствовал всё это, когда он снова набурчал на Хенджина, а тот снова посмеялся, и когда Хван сидит вот так рядом и нежно целует в макушку, не отталкивая, Феликс понимает, что хочет быть с Хенджином в любом смысле этого слова.

― А ты... ― всё же решает выдать совершенно непричастное к своим мыслям. ― Ну, ― кладёт руку на крепкое бедро, ― тебе...

― Принцесса, ― широко улыбается, обнимая сильнее, ― я сам. Дома или в машине ― я сам.

― Но я так не хочу, ― смотрит, нахмурившись.

― Всё будет, но позже, ладно? ― смотрит спокойно и с нежностью. ― Пока только так.

― И когда же это будет?.. ― обнимая за руку, он прижимается щекой к плечу Хенджина, устало и спокойно смотря на сияющую реку.

Хенджин понял, что вопрос был риторическим, отчего и отвечать не стал.

«Когда же это будет?» Это: свобода, счастье, отсутствие страхов и обязанностей. Когда они смогут гулять вместе, не прятаться по углам, целоваться при встрече и прощании? Когда смогут проводить желанные ночи, смогут вместе засыпать и просыпаться? Когда смогут позавтракать, встретившись перед работой, пообедать, встретившись посреди рабочего дня, и поужинать после работы? Когда смогут вместе посещать друзей, пьяными возвращаться после встреч, целоваться и стягивать одежду, а затем принимать душ вместе? Когда они смогут всё это?

Они думали об этом, когда ехали домой. Хенджин молчал, следя за дорогой, но, когда останавливался на светофоре, смотрел на Феликса, понимая, что это невозможно. Они ещё подростки, их гормоны бушуют, они только приняли все чувства и признались в них, и, естественно, теперь им хочется проводить время вместе всё чаще и больше. И невозможно терпеть, ждать и мечтать о том, что будет даже неизвестно когда.

Феликс даже не хотел поворачиваться, лишь смотрел в окно и думал, думал, думал. Его судьба противнее и сложнее: у него свадьба и Соён. Он ещё не говорил Хенджину, но точно скажет в скором времени, надо просто придумать ― как.

Ехали молча, держась за руки и думая о чём-то своём. День до ужаса выматывающий, если анализировать его с самого начала, так что им стоит просто прилечь и позволить мыслям успокоиться.