Принцесса и Хулиган

Утро среды начинается с физкультуры. Точнее, у всех студентов физкультура в университете, а у Феликса ― силовая тренировка с личным тренером.

Пара начинается в 8:00, а Феликс уже с семи утра сидит в личной раздевалке. Тренировка закончится в 9:00, и это значит, что у юноши будет ещё целых пятьдесят пять минут, чтобы добраться до дома, переодеться, привести себя в порядок и успеть на вторую пару по истории.

В 8:15 Феликс присаживается передохнуть, одновременно растягивая и разминая мышцы. Стройные недлинные ноги обтянуты серыми лосинами с чёрными вставками, а поверх надеты шорты выше колена; слегка подкачанные руки, грудь и неширокую спину обнимает водолазка того же цвета, что и лосины, а волнистые волосы до плеч завязаны на затылке в невыпущенный хвост. И пока Ли тянет подбородок к колену, Хенджин получает футбольным мячом прямо по лицу. Длинные накачанные ноги дышат пропотевшим воздухом в спортзале, шорты колышутся на бёдрах, а рукава тонкого худи красного цвета закатаны по локоть.

― Я тебе щас этот мяч в зад запихну, чмо несчастное! ― кричит через весь зал Хенджин, выпрямляясь и вытирая тыльной стороной кисти кровь с губы.

― На завтрак предпочитаю смузи из шпината и огурца, ― с улыбкой отвечает тренеру Феликс.

― Хван, быстро сел на лавку! Будешь мне ещё тут бранью поганой разбрасываться, ― рычит преподаватель, свистком прорезая слух.

― А дыхательные практики делаете? ― улыбается стройная маленькая девушка, вставая рядом с Ли на соседнюю беговую дорожку.

― Тренер! ― кричит ещё громче Хван.

― Конечно, ― кивает Феликс.

И пока Феликс делает становую тягу под присмотром тренера, слушая лаунж музыку, Хенджин выбивает челюсть студента прямо в туалете. Феликс осторожно стирает капли пота белоснежным полотенцем, Хвана оттаскивают в душевую и окатывают ледяной водой. Феликс тянет резинку, растягивая мышцы спины, Хенджин получает в плечо с ноги от этого же парня. Феликс размышляет о правильном питании, стоя в планке, Хенджин сбивает костяшки рук о чужое лицо. Феликс делает ягодичный мост, а после ― отжимания, Хенджин катается по кафелю душевой, то получая в лицо, то ударяя в чужое.

― Я тебе щас язык отгрызу, сука, ― рычит, ударяя кулаком по рёбрам.

― Сегодня превосходная погода, ― выходит на балкон, потягиваясь и вдыхая носом свежий воздух.

― Хван! К ректору!

― Мистер Ли, можете переодеваться. Спасибо за тренировку, вы отлично поработали.

Да, действительно хорошее начало среды. Дышать стало легче, кровь с лица смывать больно: всё разбито.

И уже в 9:40 Феликс входит во двор, подмечая, что до второй пары остаётся ещё пятнадцать минут. На хрупких плечах белая рубашка с чёрным галстуком, а поверх ― синий костюм, состоящий из пиджака и брюк. Ноги держат белоснежные длинные носки и лакированные топсайдеры на массивной подошве, волосы снова волнами распадаются на плечах, отблёскивая розоватым или фиолетовым цветом, а тонкие пальцы держат уже не рюкзак, а чёрный портфель.

Историю Феликс выучил, этот предмет он знал и любил, поэтому даже не спешил занять своё место, чтобы начать повторять: и так свободно расскажет преподавателю даже больше, чем нужно.

Настроение сегодня и правда хорошее. То ли это так влияет отсутствие родителей и их давления, то ли тренировка помогла проснуться и задышать полной грудью, то ли осеннее солнце подарило прилив эмоций ― неизвестно, но Феликс, в любом случае, чувствует себя прекрасно. Даже улыбнуться беспричинно хочется, прямо как подростки из фильмов, прямо как обычные, нормальные дети.

― Я тебя скоро выгоню отсюда к чертям собачьим, Хван!

Вдруг разбивается на весь коридор, отчего многие студенты затихают, а Феликс замирает на месте, смотря на то, как в паре метров от него резко открывается дверь из кабинета, а затем, как оттуда вылетает разъярённый молодой человек.

«Бог ты ж мой», ― человека, которому принадлежали эти бордовые волосы и высокий рост, Феликс ни с кем не перепутает. Стоя и смотря на всё это, он лишь вздыхает и мысленно закатывает глаза. Вот, на самом деле, совсем не удивительно.

Но лишь тогда, когда Хенджин пролетает мимо Ли, юноша замечает, что лицо того покрыто ссадинами и синяками. И улыбка отчего-то теряется. Мигом. И хорошее настроение вместе с ней.

Естественно, первым, что пришло к парню, был испуг. Это не было чем-то вроде: «Я волнуюсь за тебя, потому что ты мне дорог». Это скорее... Просто испуг. Феликс видел подобное лишь в фильмах: драки, ссоры с разбиванием посуды, вырванные волосы, выбитые зубы или «разукрашенные» лица и тела, ― и такое ему не нравилось. А теперь это наяву и это произошло с Хенджином. Ни с кем-то незнакомым, а с его одногруппником и вроде как... Другом? Знакомым? Чёрт его пойми, кто они друг другу.

Но что точно ясно: они не настолько близки, чтобы ходить друг за другом и утирать запёкшуюся кровь. Это слишком... Это просто слишком: предлагать Хенджину помощь, прикасаться к нему, смотреть на его ссадины и кровь. Нет, Феликс не так близок с ним, чтобы идти на такой шаг.

И всё же, несмотря на эту «неблизость», день Ли прошёл не так солнечно, как начался. Да, он спокойно отвечал на парах, хорошо и вкусно обедал, помогал преподавателю, записывал конспекты и чуть ли не сразу же заучивал их, но... Хенджин не пришёл ни на одну пару. Как-то не по себе было.

Вы:

«Добрый день. Ты придёшь сегодня вечером?»

И другого способа и шанса, чтобы поинтересоваться состоянием Хенджина, кроме как это сообщение, он не нашёл. Стоя около ворот и дожидаясь водителя, Феликс нервно закусывает нижнюю губу, нажимая на буквы. Если Хенджин ответит и придёт, значит, вечером Ли сможет спросить между делом, что там да как. Верно? Вот и он так подумал.

Хван Хенджин:

«Да»

Не привык Хенджин разбрасываться словами, — к этому юноша уже привык, но сам факт того, что они встретятся, уже радует. Если Хван сможет прийти, значит, он, как минимум, жив и не находится без сознания.

***

I Wanna Be Your Girlfriend — girl in red

Не сказать, что до шести вечера Феликс сидел как на иголках, просто... Ну, не по себе ему было. Когда принимал душ — о чём-то думал, хотя сам не понимал, о чём. Просто шум в голове, просто пустота, которая не отпускала. Пока переодевался, сидел на онлайн-лекции, снова переодевался и приводил комнату в порядок ― думал, думал, думал. Знал, что Хенджин скоро придёт, и от этого бросало в дрожь. И ведь сам не понимал, что за реакция такая у его головы и тела.

И даже тогда, когда в его комнату стучат, он, стоя лицом к окну, нервно дёргается, но не спешит повернуться и поздороваться, хотя это максимально неприлично. Когда Хисын что-то «чирикает», когда дверь негромко закрывается, когда шаги приближаются, и когда сумка падает на стул, ― не поворачивается.

― Ты меня всегда так встречать будешь? ― слышит усмешку и прикрывает глаза. Пытается разобраться уже не с Хенджином, а с самим собой. Почему? Почему так реагирует? ― Стоя у окна, как статуя, ― договаривает Хван самостоятельно, хотя ожидал вопроса.

Тихо вздохнув, Феликс опускает голову и убирает руки от груди. Медленно повернувшись, он поднимает взгляд и, к счастью, не встречается с чужими очами: Хенджин уже сидит на стуле. Но даже это, к сожалению, не мешает увидеть вакханалию, творящуюся на лице парня: переносица рассечена, на ней запёкшаяся кровь, нижняя губа также подбита и хранит на себе маленькую тёмную ранку, а ухо... Хрящик сверху заклеен пластырем. И Феликс понимает: это не всё. Помнит ведь, что когда Хенджин пролетал мимо него, на правой стороне лица скула пестрила, рдела, заливалась закатом, который обычно бывает перед сильным дождём.

― Да сядь ты уже, ― тишину разбивает недовольный рык, но с чем-то мягким в его отголосках. ― Смотришь так, будто перед тобой маньяк или труп сидит, ― вздыхает, но не поворачивается. ― Тебя трогать не буду, так что умости свою попку и успокойся, ― открывает тетрадь, а затем и учебник.

Феликс, сглотнув, быстро облизывает губы лишь кончиком языка и, медленно подойдя к стулу, присаживается. На Хенджина не смотрит, даже не пытается взглянуть одним глазком. То ли чувствует страх, то ли понимает, что это некультурно, то ли знает, что если посмотрит, не сможет увести взгляда: захочет рассмотреть всё, захочет посмотреть в глаза. Во всегда добрые и хитрые глаза, которые не обижали его, но избили кого-то другого: Феликс заметил счёсанные костяшки на руках, когда юноша открывал тетрадь.

Сегодня было продолжение первообразных. И всё шло хорошо, в принципе, как и обычно: Хенджин слушал, делал, что-то говорил, писал, иногда хныкал или рычал. Тема шла легче, чем логарифмы, и всем от этого было проще.

Только вот всё занятие Хенджин не говорил ни о чём, кроме самой учёбы. Вроде это даже хорошо, ведь зачем ещё они тут собрались? А вроде... Феликс уже привык постоянно успокаивать желания Хвана поболтать о погоде или о своих страданиях мирового масштаба. И с одной стороны Феликс понимал, что это прекрасная возможность поучиться по-человечески, но с другой стороны он, возможно и совсем чуть-чуть, ждал от Хвана каких-то слов, не касающихся учёбы. Только даже здесь была заминка: ждать-то ждал, но всё равно боялся говорить с Хенджином. Каждый раз, как случайно встречался с пестрящими ранами, пугался не на шутку, не желая больше поднимать взгляда. В общем и целом, Феликс запутался в том, что ему нужно от Хенджина.

― Я хотел извиниться, ― всё же решает негромко сказать во время того, пока Хван решал уравнение. ― За тот день, когда обозвал тебя. Прости, пожалуйста.

Парень, на секунду остановившись, замирает, сверля взглядом тетрадь. Но, не подождав и минуты, не посмотрев на Феликса и не тронув его хоть как-то, он просто вздыхает, тихо усмехаясь.

― Извинился, потому что испугался?

― Что? ― вскидывает брови, смотря на побитый профиль.

― Ты видишь, какой я пришёл к тебе, и видишь мои руки. Поэтому я спрашиваю, предполагая: извинился, потому что испугался? Думаешь, когда-нибудь и до тебя дойдёт подобное? ― дёргает уголком губ, смотря в тетрадь.

― Оу, ― хмурится, кратко мотая головой в стороны, ― нет-нет, я... ― на секунду замолкает, что-то обдумывая. ― Я действительно хотел просто извиниться, потому что в тот день правда был не прав. Не следил за своим языком. Всё, что я сказал тогда... Это не...

― Всё-всё, Принцесса, ― усмехается громче Хван, бросая краткий взгляд. ― Я понял.

― Но... ― всё не унимается, напрягаясь. ― Ты правда мог бы сделать это? Мог бы ударить меня, если бы я не извинился? Просто ты так сказал...

И Феликса прерывает ну слишком уж громкий вздох, отчего он даже слегка дёргается, а потом видит, как Хенджин, отложив ручку, выпрямляется, откидывается на спинку стула и склоняет голову к Ли, ухмыляясь.

― Принцесса, ― смотрит с некой нежностью и забавой, ― я, по-твоему, совсем отбитый?

― Какой? ― Феликс вскидывает брови, а в Хенджине что-то приятно обжигает от очередного вопроса и больших оленьих глаз.

― Я не бью людей просто так, Феликс. Не бью их за мелкие проступки, за глупые слова или... Я не такой монстр, каким ты сделал меня в своей голове.

Хенджин улыбается, а в Феликсе что-то опускается. Он действительно своими словами заставил другого человека думать так? Феликс же не считает его таким плохим, Феликс... Не научился додумывать, не привык предполагать случаи, связанные с обычными людьми.

― Прости, ― понуро опускает голову, понимая, что снова облажался. ― Я не это имел в виду.

― Понимаю, ― хмыкает, снова берёт ручку и, оставаясь в прежней позе, начинает медленно выводить цифры. ― Нет, я бы тебя не ударил, ― заключает, словно считая, что без этих слов Феликс не понял бы ничего. Словно было важно сказать самому. ― Такую Принцессу только в попку целовать да завтраки в постель носить.

― Хенджин! ― хмурится Ли, выпрямляясь и смотря укоризненно, а Хвану смешно: знал же, какая реакция будет.

― Да всё-всё, ― смеётся, оголяя зубы. ― Я тебя прощаю и бить не буду, доволен? ― смотрит исподлобья, склонив голову вбок.

― Хорошо, ― слабо кивает, сглатывая.

Хенджин снова утыкается в тетрадь, а вот Ли вообще себе места найти не может: словно хочет спросить или сказать что-то ещё, да не решается, отчего лишь молча прожигает движущуюся ручку, чувствуя давление в висках.

― А вот ты, ― не сдерживается, ― извиниться не хочешь?

― Нет, ― спокойно отвечает Хенджин.

На секунду Феликс просто замирает, смотря с непониманием, вопросом и удивлением. Он ожидал, что тот извинится или сделает что-то похожее. Ожидал, что сделает это хотя бы ради приличия, ведь, грубо говоря, душить человека и делать что-то против его воли — не есть хорошо. Феликсу, на самом деле, не нужны эти извинения, ему просто было важно поговорить с Хенджином, но... Но теперь он сидит и смотрит, словно кукушонок, и не понимает, как Хван так легко отбрасывает все цепи приличия и культуры. Мог хотя бы объясниться, мог сказать немного больше, чем простое «нет».

― Почему это? ― не выдерживает Ли, вскидывая брови. ― Ты тогда вообще-то...

― Отстоял свою честь за клевету? ― поворачивается, снова ухмыляясь.

И Феликсу впервые хочется... Хочется... Плакать. Кричать. Психовать. Ругаться. Он до ужаса запутался. Настройки в его голове сбились, залились молочным коктейлем, промокли под дождём и попали под молнию. Он сломался. Он понимает, что начинает чувствовать что-то большее, чем: «Спасибо, до свидания», «Сегодня прекрасная погода», «Я вас понял», «Приношу свои извинения» и всему подобное. Он хочет разговаривать, хочет внимания, хочет... Хенджина. Начинает хотеть чего-то большего, чем просто тело. Хочет, чтобы касались душой, а не только руками.

― Да, ты прав. Извиняться тут не за что, ― и он просто принимает поражение.

И Феликс сам всё прекрасно понимает, из-за чего и грустно становится: он хотел говорить с Хенджином. Он просто хотел говорить, а Хван отвечал так мало и так быстро, отчего Ли не успевал насладиться. И он даже начал перекладывать на него какую-то вину, чтобы просто услышать что-то в ответ. Это так не подходит его жизни. Так странно и запутанно.

И он не понимает, хорошо это или плохо. Ведь идти по плану и графику всегда легче, проще и лучше, а тут... Нет у его непонятных чувств какого-то графика.

― Принцесса? ― разбивает его мыслительные процессы знакомый голос, отчего Феликс понимает, что задумался настолько сильно, что не слышал Хенджина до этого.

― Да? ― вскинув брови, старается смотреть спокойно и обыденно.

― Я решил, ― закусив губу, Хван снова откидывается на стуле и медленно перетаскивает тетрадь на сторону Ли, смотря исподлобья.

И Феликс рад: займёт свою голову чем-то, в чём он хотя бы может разобраться.

И пока Феликс внимательно просматривал решённые примеры и задания, Хенджин сидел и просто смотрел за каждым его движением. Он сам понимал, что не чувствует к Феликсу того, за что стоило бы цепляться, ― это был, скорее, простой подростковый интерес. Феликс просто делал, говорил и мыслил как-то интересно, он реагировал на Хенджина иначе. А теперь Хван реагирует иначе на него. Феликса не хочется обижать. И если в самом начале Хенджин просто боялся его отца и его положения, то сейчас... Порой, открытие душ сулит либо рождение чего-то нового, либо неминуемую погибель.

Он запутан, кажется, не меньше Феликса. Каждый понимает, что что-то есть, но оно ещё не такое яркое. Им приятно быть вместе, приятно шутить, болтать и как-то контактировать, поэтому они продолжат делать хотя бы это.

― А вот мне интересно, ― с небольшой усмешкой тихо начинает Хенджин, ― кроме членов у тебя есть что-то ещё?

И Феликса словно прошибает током, отчего он, замерев, медленно расширяет глаза и, кажется, перестаёт дышать. Ну зачем Хенджин спросил об этом? Зачем снова поднял тему, с которой у Феликса явные проблемы? С которой он, словно на наркотиках: услышит или увидит раз ― дальше слезть не сможет.

Медленно вздохнув и прикрыв глаза, юноша решает проигнорировать вопрос и продолжить проверять. Не нужно разводить это. Не тогда, когда Феликс давно не дрочил, а Хенджин сидит рядом.

― Просто проигнорируешь? ― вскинув брови, ухмыляется и, наклонившись немного вперёд, заглядывает в чужое нахмуренное лицо.

― Это бестактно, Хенджин, ― он держится, хотя чувствует, как начинают гореть уши.

― Здорово, ― хмыкает. ― Ладно, ― выпячивает нижнюю губу. ― Сам посмотрю, ― и, без промедлений встав со стула, идёт к шкафу.

― Хенджин! ― Феликс, только поняв, что произошло, резко расширяет глаза и вскакивает с места. ― А ну не трожь! ― схватив парня за предплечье, он смотрит ему то в затылок, то в спину, пытаясь остановить. ― Это некультурно, Хенджин! Не лезь к чужим вещам!

А Хенджину хоть бы хны. Он чувствует, как Феликс тянет его за руку, как старается удержать, но продолжает идти к мебели, широко улыбаясь. Делал он это скорее с забавой, но чем больше упирался Ли, тем интереснее становилось, что он скрывает.

― Нет! ― быстро обежав Хвана, он становится перед шкафом и разводит руки в стороны, смотря со строгостью и небольшим страхом.

Резко остановившись, Хенджин усмехается, облизывая губы: Феликс миниатюрный; с силой и габаритами Хвана взять и подвинуть эту кнопку не составит никакого труда, ― и от этого ещё забавнее.

― Ты своими коготками не расколешь мои клыки, Принцесса, ― слегка наклонившись, он улыбается, смотря на перепуганное лицо блондина. ― Почему не пускаешь? Я же вроде как уже и видел всё.

― Потому что... ― дышит загнанно, часто сглатывая. ― Это просто неприлично, Хенджин. Это мои вещи, моё пространство, и я не хочу, чтобы ты лазил там, ― хмурится сильнее.

― Ты говорил, что мой член не подойдёт для тебя, и что твои намного лучше, поэтому... ― опустив голову, он облизывает губы, а у Феликса всё внутри опускается. ― Ну, мне просто хочется взглянуть, до чего я не дотягиваю, и чем ты ещё любишь играться.

― Зачем тебе это? ― кажется, Ли ещё не до конца осознаёт всё то, что происходит, отчего пока держится молодцом.

― Кто знает, ― дёргает бровью, смотря в глаза. ― Может, я просто оскорбился твоими словами и хочу посмотреть, с чем меня сравнили.

― Человек никогда не признается, что он чем-то оскорбился. Люди боятся принимать свои страхи и недостатки, если на них указывают, ― прижимается к шкафу, смотря в ответ. ― Поэтому ты лжёшь. Зачем тебе моя коробка?

Но Хенджин, к сожалению, ответить не успевает: Джисон позвонил. Даже не спросив и ничего не сказав Ли, он просто поднимает трубку и молча уходит в ванную комнату, дверь которой приметил ещё в первую встречу.

А у Феликса сейчас голова взорвётся. Хенджин снова выводит. Он снова делает что-то немыслимое и необъяснимое. Это раздражает, это путает, это... Это просто разбивает голову. Зачем он вообще полез к шкафу? Что за глупый диалог? Что вообще сейчас произошло? Да и Феликс же впечатлительный: не только ведь испугался, но и возбудился. Как Хенджин вообще посмел говорить при нём о такой теме? Сравнивал там что-то... У Ли же голова слегка не в порядке. Он же... Он...

― Господи, ― резко пробивает голову, словно колокол.

Хенджин пошёл в ванную комнату. Хенджин сейчас там. И Хенджин везде суёт свой нос.

Юноша, всё ещё сидя на полу, к которому скатился спиной по зеркалу шкафа, медленно поворачивает голову в сторону двери и прикрывает глаза, набирая в лёгкие побольше воздуха. Надо зайти. Надо выгнать. Надо принять этот позор, смущение или очередную перепалку.

Так же медленно поднявшись, он подходит к двери и, осторожно опустив ручку, входит в комнату, почти не дыша и не поднимая взгляда: боится увидеть там то, о чём думает.

― Ахуеть, ― разбивается на всю комнату и Феликс хочет буквально провалиться под пол, под землю, да и упасть ниже дна.

Медленно и осторожно прикрыв дверь, он всё ещё стоит на месте, не поднимая головы. Вот всего ожидал от этого вечера, но явно не повторяющейся сцены с Хенджином и игрушечными членами в его руках. Всё же рискнув, Ли, не торопясь, поднимает очи и встречается с невероятно смущающей и позорной картиной: Хенджин держит в руках член чёрного цвета и с явным удивлением и усмешкой смотрит на него.

«Блять», ― сейчас и бранью поплеваться можно.

― Принцесса? ― взглянув на Феликса, он тянет улыбку шире и слегка дёргает рукой, косвенно указывая на «игрушку».

― Положи, пожалуйста, на место, ― беря себя в руки и не рассыпаясь до конца, он складывает руки на груди, задирает подбородок и смотрит горделиво, с недовольством. ― Это не твоё. Это чужая вещь.

― Ещё б это моим было, ― усмехается громче.

― Осуждаешь меня? ― старается вести диалог спокойно.

― Скорее... ― опустив взгляд, он осматривает всю длину и ширину, облизывает губы и толкается языком за щёку. ― Я в ахуе.

― Не знаю, комплимент это или...

― Это куча мыслей, ― перебивает, сглатывая. И Феликс сглатывает, ведь неизвестно, что там себе намыслил Хенджин. ― Он правда входит в тебя весь?

― Прошу, прекрати задавать эти вопросы, ― вздыхает. ― Просто положи его и пойдём заниматься дальше.

― Ты делаешь это здесь? ― повернувшись, Хенджин осматривает широкую ванну. ― Садишься на...

― Прекрати! ― Хван вдруг чувствует, как его пихают в спину, отчего слегка пошатывается. ― Ты вообще не имел права заходить сюда и трогать что-то моё! ― повернувшись, он видит, что Феликс стоит буквально в паре метров от него. ― И не имеешь права задавать такие вопросы! Это некультурно даже не с моей стороны «высшего общества», а просто с обычной, человеческой! ― Феликс чувствует, как псих накатывает с каждой секундой всё сильнее, и уже начинает хотеть разбить голову Хенджина об эту чёртову ванну.

― Стой-стой, ― отвечает серьёзно, кладя вещь обратно в коробку. ― Я понимаю твоё негодование, но... ― оглядевшись, Хенджин вздыхает. ― Я просто зашёл сюда поговорить по телефону. Я не планировал искать здесь что-то или...

― А какого чёрта ты даже не спросил у меня, можно ли войти? Почему просто зашёл? Почему... Почему ты такой, Хенджин? ― и по Хвану это бьёт ой как сильно. Он резко теряет весь запал забавы и желания разрешить всё спокойно. ― Почему ты трогаешь то, что не разрешают? Почему задаёшь такие провокационные вопросы? Ты понимаешь, что это некрасиво? Так не делается, Хенджин! ― продолжает кричать Феликс, подходя ближе.

― Погоди, давай поговорим, ― он старается дышать глубоко, хотя чувствует, как внутри что-то загорается.

― Да о чём с тобой разговаривать? ― Феликса действительно задело то, что Хенджин начал трогать его вещи без спроса. Он не понимает, что творит юноша, не понимает, зачем тот всё это делает, поэтому теряется ещё больше. Это просто выводит из себя, а Хенджин не объясняется, лишь делает, делает, делает.

― Я... Я просто хочу...

― Хенджин, хватит, ― прерывает, зло смотря. ― Зачем ты делаешь всё это? Зачем лезешь к моим вещам? Ко мне? Занимались спокойно, да и здорово! Но нет! ― и, к сожалению, совсем «отключая» свой разум, Феликс рискует толкнуть Хенджина в грудь, отчего тот отшатывается, сильно обиваясь костяшками руки о раковину.

― Ли, блять! ― шипит, сжимая руку в кулак и хмурясь. ― Сука, не выводи. Давай поговорим, я прошу тебя, ― кажется, ещё секунда, и Хенджин просто расколет свою челюсть от сжатия. Он сам не понимает, зачем и почему держится.

― А возможен ли разговор с тобой? Ты же вечно...

И Феликсу просто не дают договорить: Хенджин резко подходит и кладёт одну руку ему на затылок, а второй — зажимает его рот, смотря со злостью.

― Хватит, ― процеживает, ловя на себе олений взгляд. ― Я был не прав, ладно? Я обосрался, окей? ― старается говорить спокойно, но видит и чувствует, как за запястье тянут, а сам Феликс начинает вырываться, смотря с недовольством. ― Я не отпущу тебя, пока не договорю, потому что иначе ты, маленькая истеричная принцесса, не дашь мне на это шанса.

Он чувствует, как сильно болит рука, как горят раны на костяшках; видит, с каким непониманием и испугом смотрит Феликс; ощущает, как тот вырывается и пытается сделать или сказать хоть что-то, но... Он мало того, что запутал Феликса, но и сам запутался. Как ему сейчас объясняться? Что говорить?

― Прости меня, ― смотрит в глаза и говорит спокойно, хотя ощущает, что хочет что-то ударить. Не Феликса, но хотя бы что-то или кого-то. ― Я... Я сам не понимаю, зачем сделал и сказал всё это, хорошо? Я был не прав, когда трогал твои вещи, когда начал всю эту... Херню, ― кивает на коробку. ― Ты не остановил меня перед входом в ванную, не говорил о том, что сюда заходить нельзя, и я просто зашёл поговорить по телефону. Дальше мой взгляд сам зацепился за то, что ты не накрыл крышкой, а потом... Меня просто накрыло, ― и Феликс не понимает: Хенджину стыдно или грустно, или ему плевать, или... Непонятно, что с ним творится. ― Я не должен был делать этого, так что, ― вздохнув, он медленно убирает руки и отходит на шаг, опуская голову, ― извини.

Феликс, когда его всё же отпускают, быстро ступает на шаг назад, но взгляда с Хенджина не уводит. Просто смотрит и пытается понять, услышать, прочувствовать. Хенджин сильно путает и пугает его, но Феликс, словно глупец, просто остаётся рядом, хотя должен был уже давно выкинуть его из дома и своей жизни.

― Думаю, мне пора, ― говорит тихо, но и правда: пора. Запутал всех, натворил ерунды. Стоит подумать о том, что он делает, стоит поговорить с отцом или Джисоном.

― У тебя кровь, ― звучит тихое в ответ, и Хенджин смотрит на свою руку, где пальцы уже покрывают тонкие красные дорожки. ― Это из-за меня? ― смотрит с испугом.

― Из-за придурка, чьё лицо я «разукрасил», ― усмехается, не решаясь посмотреть в ответ. ― Ничего, дома обработаю, ― и всё же разворачивается, направляясь к двери.

― Могу я помочь? ― разбивает позвонки, а Хенджин останавливается, вздыхая.

― Тебе это не...

― Не из-за меня они появились, но... Я толкнул тебя, и ты ударился и рассадил их из-за меня. Позволь хотя бы обработать, ― голос Ли звучит твёрдо, там нет ни капли нежности, а Хенджину отчего-то ещё сильнее хочется сбежать. ― Подойди к раковине и закати рукав до локтя, ― командует.

Хван понимает, что всё же должен уйти, чтобы привести голову в порядок, но... Просто не может. Он просто разворачивается и молча подходит к раковине.

Опершись правым запястьем о край раковины, он свешивает пальцы и кисть в керамическую ёмкость и просто ждёт. Феликс возится где-то позади, а Хенджину просто хочется сесть, закурить и побыть в тишине. Нужно, чтобы мысли хотя бы немного успокоились, чтобы оно как-то разложилось по полочкам, чтобы сам парень смог начать понимать хоть что-то. Но в один момент он чувствует, как ран касается что-то тёплое и мокрое, и вздрагивает.

― Прости, ― звучит тихо совсем рядом, справа. Хенджин, посмотрев в зеркало, видит, что Феликс стоит очень близко. Они смотрятся красиво, ― хотелось бы подумать, но никто не станет этого делать.

― Ты хоть понимаешь, что делаешь? ― усмехается, но в моменте прикрывает рот, когда Феликс берёт его руку и подставляет под воду, уменьшая напор и следя, чтобы была не сильно горячей.

― На курсах учился первой медицинской помощи, ― говорит спокойно, расслабленно, продолжая осторожно промывать изящные, разбитые, словно фарфор, кисть и пальцы.

Больше Хенджин ничего не говорил, да и, на самом деле, не особо хотел. Просто следил за движениями рук и пальцев Феликса, за тем, как он касается, как промакивает, мажет мазью и перебинтовывает.

― Присядь, ― командует, но мягко. Подведя Хенджина к ванне, он кладёт руки на его плечи, надавливая.

Хван, молча сев на бортик, слегка задирает голову и следит за тем, что делает юноша.

И, вероятно, это был предпоследний пропуск удара сердца Хенджина перед тем, как... Как понять свои чувства. Тогда, когда Феликс молча подошёл к нему, встал между разведённых ног и, смотря серьёзно, стал налепливать пластыри на его нос и скулу. Делал всё нежно, осторожно, а Хенджин взгляда свести не мог, ― это приятно, тепло, спокойно. Полчаса назад они возбуждались, потом ― ругались, затем ― пытались поговорить, а сейчас он сидит и смотрит так, словно через минуту его зрение пропадёт насовсем, а он молча, со спокойствием и серьёзностью во взгляде заклеивает его ссадины и раны.

Хенджину хорошо. Феликсу непонятно. Хенджин запутался. Феликс не хочет отпускать.

― Завтра я не смогу прийти, ― разбивает тишину, продолжая смотреть.

― Из-за ссоры? ― спрашивает обыденно и тянется за очередным пластырем.

― Джисон на вечеринку позвал, ― Феликс, заклеивая скулу, медленно переводит взгляд на шоколадные очи и чувствует, как внутри что-то переворачивается. ― Один пропуск будет чего-то стоить?

В сердце Феликса? Возможно.

― Не думаю, ― обыденно, тихо, спокойно. ― Тогда следующее занятие будет только на следующих выходных, ― отходит в сторону и начинает убирать все вещи.

― Почему так не скоро? ― продолжает сидеть, опираясь руками о бортик.

― В пятницу у меня благотворительный вечер, тогда же приедут и родители. А уедут они только на следующих выходных.

― Понятно, ― опустив взгляд, облизывает губы. ― Ну, я пойду?

― Да, ― это бьёт. Такое чёткое, безэмоциональное.

Хенджин молча уходит, а Феликс продолжает складывать всё по коробочкам, кажется, даже не до конца осознавая произошедший вечер.

***

Он идёт по пустой дороге в тишине. Даже наушники надевать не хочется. Голова и без того сильно болит. Что он делает? Зачем так поступает? Почему вообще переживает о том, что и как он делает с другим человеком? Для Хенджина ведь практически всё и всегда было лишь шуткой, забавой или тем, что можно решить поцелуем, смехом или молчанием в несколько дней. И ведь ни разу он не переживал, ни разу не ходил вот так: в тишине, не чувствуя холода, голода, желания присесть или забить на всё.

Снова тихо подойдя к порогу дома, он видит, что в окнах ещё горит свет: папа вернулся с работы и ещё не лёг спать. Присев на деревянную, не совсем чистую поверхность, Хенджин снимает кожаную куртку чёрного цвета, кладёт рядом и, достав сигарету, закуривает, смотря на забор, проезжую часть и фонари. Сегодня тихо, а в Хенджине мир рушится. Сегодня обещали тёплую ночь, а Хенджин даже не понимает, какого исхода он по итогу хочет от них с Феликсом.

― Может, зайдёшь? ― разбивается тихое и заботливое, а Хван, опустив взгляд, видит перед своими ботинками три тлеющих окурка.

― Тут хорошо, ― выдыхает, не поворачиваясь.

― Чай с печеньем будет лучше, чем четвёртая сигарета, ― Хенджин чувствует этот ком в горле, но сглатывает, не пропуская слёзы. ― Давай вынесу столик и чай сюда, если ты хочешь посидеть здесь?

― Нет-нет, ― всё же мотает головой и говорит активнее. Не хочет, чтобы отец мёрз. ― Я сейчас докурю и зайду, ― видит, что держит уже фильтр, но всё равно решает посидеть пару минут.

Тихо войдя в дом и лениво стянув ботинки, он отправляется к себе в комнату, чтобы переодеться, краем глаза по пути замечая, как папа протирает стол и ставит чашки. Хенджин знал, к кому шёл из детского дома, но он до сих пор не может осознать всю свою любовь к этому человеку и всю любовь, получаемую им от мужчины.

И уже спустя десять минут он сидит за столом, поставив одну ногу на стул и держась за колено. Чай остывает долго, отчего сейчас можно только смотреть на пар, что растворяется в свете жёлтой лампочки. Печенье с малиновым джемом лежит в вазочке, что подвинута ближе к нему, хотя Хенджин прекрасно помнит, что доедал вчера последнее.

― Сегодня я купил чай с земляникой, ― начинает тихо и обыденно отец, смотря на свою чашку с рисунками зайцев. Подняв взгляд, он видит, как сын лишь кивает. ― Вроде мы такой не пили никогда? ― снова смотрит, снова кивает. ― Печенье было по акции, так что...

― Па, ― перебивает тихо Хенджин, а мистер Кан выдыхает: не хотел давить, ждал, когда юноша сам начнёт диалог.

― Да? ― отпивает, попутно касаясь пальцами чашки сына: ещё горячая.

― Я запутался, ― сглатывает, опуская очи и вздыхая.

― Что у вас с ним? ― знает же, что каждый вечер Хенджин ходит к Феликсу; видел же, как в универе они либо переглядываются, либо болтают о предстоящей встрече.

― Я... Я не знаю? ― закусывает губу, обхватывая колено сильнее и откидываясь на спинку. ― Мы учимся.

― И ничего более? ― спокойно, нежно, с искренним интересом.

― Нет, ― обречённо, неуверенно. ― Наверное.

― Хорошо, ― кивает, отпивая из чашки и смотря куда-то в сторону.

― Сегодня я натворил ерунды.

― Зачем? ― переводит взгляд на сына: на опечаленное и задумчивое выражение лица, на пластыри, на бордовые волосы, на тонкие пальцы и перевязанную кисть. ― Он помог? ― подняв взгляд, Хенджин видит, как отец указывает на лицо и руку, и кивает. ― Молодец, ― дёргает уголками губ.

― Я не знаю, чего хочу от него.

― Но явно чего-то большего, чем учёба?

― Сам не разобрался, ― вздыхает.

― Да, ― отвечает за него отец. ― Если бы ты не хотел ничего, кроме знаний, не переживал бы так. Пусть ты даже и не понимаешь ваших отношений и своих намерений, но твой взгляд, голос и весь ты говорите о том, что ты к нему что-то чувствуешь, ― улыбается нежно, отпивая из чашки.

― Я даже не понял, в какой момент начал чувствовать это. Не было ведь никаких поводов, ― почти шепчет, задумываясь.

― А разве для того, чтобы влюбиться, нужен повод? ― улыбается сильнее. ― В один момент тебя просто начинает тянуть к этому человеку без причины. Ты не можешь сказать: «Я полюбил его за хорошее отношение!» или же: «Я полюбил его за красивые глаза». Не можешь так сказать, потому что когда ты влюбляешься, ты начинаешь любить всё, что делает этот человек, и всё, что в нём есть. Здесь невозможно выбрать что-то единственное и самое главное, ― мужчина видит, как Хенджин, коснувшись пальцами чашки, не вздрагивает ― остыл.

― Но... ― хмурится, путается, вздыхает. ― Мы ведь только ругались постоянно. Пару раз даже почти дрались.

― Пару? ― выгибает бровь отец.

― Да там... Было дело, ― рискует дёрнуть уголком губ.

― Вы ругались, почти дрались, учились, говорили ― этого достаточно, чтобы хоть немного узнать человека и понять, чего ты от него хочешь: вражды до конца жизни, полного игнорирования и желания, чтобы он вообще отсутствовал в твоей жизни; дружбы или того, что назвать страшно, но очень важно.

― Я не мог влюбиться в него за это время. Это же... Слишком быстро, ― смотрит с надеждой на помощь.

― А у любви есть временные рамки? ― усмехается. ― Ограничения и правила, по которым можно отсчитывать: «нет, влюбляться ещё рано» или «да, уже можно»? ― отпивает из чашки, улыбаясь. ― Сынок, ― вздыхает, ― любовь и любые её проявления и желания ― это забота чувств и эмоций. Именно это самое неизведанное и запутанное в человеке. Чувства и эмоции нельзя отнести к плану или графику: сегодня чувствую, а завтра ― нет. Это одно из немногих, что контролировать практически невозможно. Тебя тянет к нему. Тянет к его словам, мыслям, возможно, к прикосновениям, к его внешности, к его мировоззрению. И если тебя не пугает ничего из этого, если оно влечёт и даже заставляет желать всего этого больше и чаще ― тут и думать не нужно. Влюбиться ― это не страшно. Это открывает тебя с другой стороны, это учит, дарит эмоции. Это хорошо, Хенджин, ― улыбнувшись, отец медленно встаёт из-за стола и, подойдя к ребёнку, обнимает того со спины.

― Па, ― он слышит, как дрожит голос юноши, но решает не успокаивать: пусть чувствует и эмоционирует, ― но у нас навряд ли получится быть вместе. Да и Феликс... Вдруг, у него ничего ко мне нет? ― осторожно касается рук отца своими пальцами. ― Тем более после того, какой цирк я устроил сегодня...

― Ты устроил этот цирк после того, как он помог с ссадинами? ― жалеет по плечам, прижимая его спину к своей груди.

― Нет. Сначала натворил чёрт-те чего я, потом он толкнул меня, я ударился рукой, пошла кровь, и он... Ну, помог.

― А лицо он трогал? Я имею в виду: бил по нему? Или делал что-то, чтобы ссадины закровоточили, как рука?

― Нет, ― и мужчина с нежностью усмехается.

― Этим всё и сказано, сынок, ― Хенджин, нахмурившись, поворачивается к отцу и следит за ним, пока тот проходит обратно на своё место и садится напротив. ― Ты у меня, скажем так, хулиганьё ещё то, ― Хван выгибает бровь, но всё же усмехается, ― а он ― юноша из высшего общества.

― Принцесса, ― вроде обыденно, но всё же с каплей любви говорит Хенджин, на что отец кивает, улыбаясь.

― Я уверен, что даже на ваших занятиях ты выкидывал что-то неподобающее, ― Хенджин, опустив взгляд, поджимает губы, вспоминая различные моменты. ― Выгнал ли он тебя хоть раз после этого?

― Ну, он же весь такой культурный и... В общем, не выгонит он человека просто так. Да и к тому же ― уговор у нас: он даёт мне знания, а я по окончании... А я по окончании должен отстать от него, ― мужчина видит, как тускнеют взгляд и голос сына после сказанного, но успокаивать его не спешит, лишь продолжает:

― Хенджин, ― зовёт ласково, ― я знаю тебя и знаю, что ты можешь вытворять, ― улыбается и ловит лёгкую улыбку в ответ. ― И уж точно знаю: ни один человек не выдержит тебя, ссылаясь на культуру и приличие. Я видел, как вы грызётесь, видел и знаю, как ты кусаешься, но раз он до сих пор рядом, не стоит опускать руки.

― Думаю, после сегодняшнего...

― Да и сегодня... ― прерывает отец. ― Да, он, как культурный человек, исправил то, с чем натворил дел ― твоя рука. Но почему сейчас я вижу ещё и пластыри на твоём лице? Там, где он не трогал? ― улыбается сильнее, но очень уж по-родному.

― Ну... Может, под руку попалось, не знаю, ― пожимает плечами.

― Не попалось, Джинни. Что ему попалось под руку ― так это весь ты. Вероятно, раз он так же, как и ты, молчит и лишь кусается в ответ, не понимает, что у вас происходит. Но что-то мне подсказывает, будь у него шанс встретить правильного, культурного, да и вообще любого другого парня, он бы очень сильно подумал над тем, уходить к нему или нет.

Мужчина видит, как в юном разуме начинают плутать мысли, как они, перестраиваясь, кружат, бьются о стенки и сталкиваются, но понимает: это к лучшему. Хенджин не глупый, он просто любит свою свободу и своё личное время, поэтому старается не тратить силы на то, что принесёт ему мало удовольствия. Но Феликс это удовольствие приносит, и насчёт этого Хенджин точно подумает. И также отец понимает: на это нужен не день и не два, ― отчего прямо сейчас не станет выведывать мысли, что начинают собираться в новое единое целое.

Хенджин, лишь кивнув на всё это, молча поднимается с места и принимается убирать со стола. Он не в этом моменте, не в этой комнате, не в этом доме и не в этом мире ― и это видно.

― Иди отдыхай, ― звучит мягкое. ― Я уберу всё сам.

― Я хочу помочь, ― говорит вроде с отцом, но даже взгляда на него перевести не может: думает о своём, стараясь попутно существовать и здесь.

― Лучше помоги себе, ребёнок, ― усмехнувшись, мужчина встаёт со стула, подходит к Хенджину и, погладив того по затылку и лопаткам, провожает в комнату.

***

Сегодня Феликс впервые не смог уснуть. Это странно. Это так необычно. Сегодня он впервые встретил рассвет. Оказывается, он красив так же, как закат, а может, даже лучше. Пение птиц по утрам ― это одно из самых прекрасных, что доводилось слышать. Тишина города в три или четыре часа ― самое комфортное и уютное, что посещало уши Ли.

Только, наверное, самым печальным остаётся то, что ему не с кем поговорить и обсудить происходящее, как тому же Хенджину. Хисын не посвящена ни в какие дела кроме тех, как привести Хвана в дом или забрать посылку, а больше никого у Феликса и нет. Приходится самому.

Весь вечер, ночь и почти всё утро он просто думал: сначала даже не понимал, о чём, позже начал анализировать их отношения, затем ― свои чувства, а в конце ― самого Хенджина. Это немного сложно, на самом деле: думать в одиночестве за обе стороны.

Для себя Феликс понял, не сказать, что многое, но хотя бы что-то проклюнулось в этой светлой, кукольной голове.

Без сомнений: с Хенджином ему тяжело. Физически, морально ― не важно. С ним тяжело. Впервые Феликс испытал чьи-то прикосновения, впервые испытал чужие эмоции, впервые картину его мира начали вертеть вкривь и вкось. Только самое забавное, что было для Феликса: сегодня, когда он касался Хвана в ванной, или когда тот зажимал Ли рот ― Феликс больше не ощущал этих молний внутри. Вероятно, эмоции превысили его адекватность и всё понимание, но... Раньше и эмоций ведь таких не было. Раньше Феликс мог только учиться, скрываться от родителей и думать о физических утехах. А сейчас в его мозг посадили что-то новое. Эмоции. Это словно расширило его разум и тело. Это начало создавать из него ещё более живого человека.

Только плохо, конечно, всё это: маме не понравится. Куклам эмоции не нужны.

Феликс понял и решил, что от Хенджина ему нужно не только его тело или просто фантазии о нём. Плохо ли? Хорошо? Неизвестно. Феликсу хочется просто говорить с ним, просто слушать, ругаться, касаться, смотреть и ощущать всё это и в свою сторону.

Хенджин невозможный; только вот этим утром, смотря на рассвет и чувствуя, как лучи разрезали зрачки, Феликс понял, что хочет терпеть и принимать эту невозможность. Без неё уже не то и не так всё будет.

Sucker — Jonas Brothers

Сегодня Хенджин не сможет прийти на занятие, а завтра уже благотворительный вечер. Они не будут видеться несколько дней, но, может, это даже к лучшему: будет шанс уйти от эмоций и обдумать всё рационально.

Отсутствие сна сильно сказалось на юноше: заторможенность, лёгкие отёки, желание поспать и отсутствие влечения к учёбе. Нет, такое Феликсу определённо не нравится. Каким бы восхитительным не был рассвет ― Феликс не готов рушить свой мир ещё и из-за него.

Химия ― это тот самый предмет, преподаватель которого посещает пары редко, но, как говорится, метко: когда бы он не пришёл ― дети всегда получают только самостоятельные, практические или изучение материала под его присмотром. Ужасный преподаватель, на самом деле. Знаний не даёт, говорит учиться дома по книгам, а после заваливает подобной ерундой. И сегодня химия, и сегодня он пришёл второй раз за семестр.

― Сегодня у нас практическая работа! Разбиваемся на три человека!

Раздаётся такое громкое и противное, отчего кабинет наполняется чуть ли ни общим единым вздохом. Даже отличники не любили это времяпрепровождение, потому что они — предприниматели, а не те, кто должен рассматривать вещества неизвестного происхождения и затем, процессом опытов и использования множества формул, получать из них что-то новое.

― К кому приклеимся? ― звучит около уха Хенджина, и юноша, повернувшись влево, встречается с улыбкой лучшего друга.

Хенджин и Джисон были неразлучны буквально везде: учёба, дом, улица. Если они вышли, сели, встали, выехали куда-то вместе, то их расцепит либо секс с симпатичным парнем или девушкой, либо потеря сознания от алкоголя где-нибудь в кустах. Да и кусты будут стоять рядом, а комнаты ― находиться друг напротив друга. Ни для кого уже не является секретом или новостью, что никто из них не любит учиться. Хенджин хорош во всех предметах, кроме математики, но и возможности свои он не торопится демонстрировать ― лишняя трата ресурса. Джисон свободно говорит на английском, но и об этом не распространяется: болтать в чатах с девушками из Америки намного интереснее, чем с преподавателем и его книжками «Моя поездка в Америку!».

И именно поэтому, когда всем говорили садиться парами, они разбегались в стороны ― к другим ученикам, а когда говорили садиться по трое или четверо ― вместе, словно два слипшихся пельменя, приземлялись к кому-то за парту и хлопали глазками, ожидая, когда им помогут. Если бы им отказали хотя бы пару раз, они бы, возможно, взялись за ум и принялись делать всё самостоятельно, но так как их продолжают принимать, они и продолжают дарить свои красивые глаза.

― Пошли к Убину? ― снова Джисон и снова толкает Хвана в бок.

Хенджин, повернувшись назад, ищет глазами одногруппника, уже намереваясь встать и направиться к парню, но случайно, ведя взглядом, натыкается на одиноко сидящего Феликса, уже подготавливающего учебные материалы и стол. И в нём что-то ёкает, щёлкает, падает или взрывается. После той ссоры они не говорили, а сейчас уже третья пара. Они не встретятся до следующей недели, и неизвестно, будут ли общаться до того дня. Хенджин отчего-то не хочет писать первым: то ли боится; то ли не понимает, нужно ли ему это; то ли не уверен, что разобрался в своих чувствах; то ли переживает, что общих тем они не найдут, и диалог закончится. А Феликс не будет писать первым, потому что он — принцесса гордая, ему это не нужно, ему и одному хорошо, судя по его жизни, ― так думает Хван.

Но сейчас, сидя и смотря на этого одинокого, спокойного и гордого Лебедя, Хенджин чувствует, как его чуть ли не тянет к парню. Он снова хочет поболтать, снова посмотреть и почувствовать то внимание, которое даёт Феликс: ссора, разговор, размышления, нравоучения. Сейчас Хенджин понял, что не хочет сидеть с кем-то другим, и он не хочет, чтобы кто-то садился к Феликсу. И к нему ведь сядут, а Хван не сможет не смотреть и не думать о чём-то своём.

И сейчас у него есть именно тот шанс, чтобы вновь оказаться рядом: практическая. Это будет даже не предлогом, так сказал преподаватель: сесть по три человека.

― Пошли к Принцессе, ― с ухмылкой говорит Хван, смотря на выбеленную кожу и нос-кнопку.

― К кому? ― нахмурившись, Джисон смотрит сначала на друга, а затем поворачивается, следуя его взгляду. ― К Ли, что ли? ― вскидывает брови. ― А он не задушит нас этой практической? Он, конечно, парень вроде нормальный, но вот...

― Давай-давай, ― Хенджин, не став даже дослушивать друга, просто поднимается с места и, хватая Хана под локоть, тянет того к нужной парте. ― Пошли.

И, только встав перед столом Феликса, они оба опускают взгляд и ждут, когда тот посмотрит в ответ и что-то скажет. Хенджин перенял на себя инициативу и подошёл первым, что уже очень большой шаг для него, а теперь пусть продолжает Ли. И именно поэтому Хван, сделав вид, что ему всё равно, с кем заниматься, начал осматривать других студентов. Феликс же, заметив периферийным зрением два силуэта, поднимает голову и встречается со слегка смущённым, но добродушным взглядом Хана, а затем с профилем Хвана. Вздохнув, он медленно прикрывает глаза, понимая, что работать ему сегодня за троих. С одной стороны вроде здорово, что Хенджин снова рядом, но с другой ― Феликс ещё не до конца разобрался во всём этом.

― Ну... ― неловко и негромко начинает Джисон. ― Нам сказали сесть по трое.

Он видит, с каким вопросительным выражением лица смотрит Феликс, словно пытаясь разобрать его слова, одновременно что-то обдумывая. И также Джисон готов стукнуть Хвана по голове, потому что именно в этот момент он уже не показательно засмотрелся на других студентов, забывая про то, что это именно он привёл их сюда.

― И тебе добрый день, ― слабо улыбается, двигая свои учебники в сторону. ― Да, конечно, присаживайтесь.

Джисон, пихая Хвана в бок, садится рядом с Феликсом, не сводя с него взгляда: Ли всё ещё ощущается настоящим роботом или, как сказал Хенджин, принцессой. Хенджин, «просыпаясь», поворачивается и видит, что друг сидит рядом с Феликсом, и, молча взяв стул, садится напротив этих двоих, всё ещё не говоря ни слова. А Феликс, стараясь не показывать своей ошеломлённости, просто следит за тем, как оба садятся, а затем начинает листать учебник, открывая нужную тему.

Как только преподаватель раздал на каждый стол всё необходимое, он приказал выполнять это без подсказок из интернета и без подходов к нему с просьбами о помощи.

— Сами. Всё сами, ― с насмешливой улыбкой говорит он.

«Нахуй. Иди нахуй», ― с нескрываемым презрением думают Хан и Хван.

Феликс же молчал, пытаясь разобраться в том, с чем им придётся работать. И, на самом деле, это ужас: тему они эту проходили мельком, дома Ли тоже не сильно вчитывался, практика была показана лишь на видео, которое показывал мистер Сон, когда объяснял тему. Там, как помнится, какой-то разноцветный порошок надо в чём-то растворить, рассчитав после этого плотность получившейся субстанции с помощью кучи каких-то заумных формул. Затем её необходимо смешать с накалившимися до определённой температуры, которую каким-то образом надо будет узнать, камушками, чтобы в итоге получилась какая-то творожистая субстанция с определённым цветом, запахом, да ещё и с прозрачной плёночкой сверху. Да, они в жопе.

Хенджин и Джисон, даже не пытаясь вникнуть, обречённо вздохнули и вложили в Феликса всю свою веру и поддержку, а Ли, натянув перчатки, обработав всё вокруг и подготовив необходимое, принялся хотя бы пытаться поработать.

Практическая должна была длиться две пары подряд, то есть три часа. А без перерыва — три часа и двадцать минут.

Первый час Феликс пыхтел, словно проклятый: растворил порошок, получил субстанцию и, смотря на неё нечитаемым взглядом, пытался понять, как и по какой формуле высчитать её плотность. И, если бы здесь всё высчитывалось в процентах, можно было бы сказать, что продвинулся он на процентов десять из ста. Это действительно сложно, когда преподаватель не объясняет и не предупреждает, а репетитора по химии у него нет. В какой-то момент к нему даже подключились Хенджин с Джисоном: Хван держал пробирку, рассматривая её и ища хотя бы намёки на осадок, наличие которого было необходимо для высчитывания плотности, пока Феликс рылся в инструментах и мысленно рассуждал, подойдут они или нет, а Хан буквально «облизывал» тетрадь, пытаясь помочь.

Час прошёл, работа не продвинулась, все устало и обречённо вздохнули.

― Мы справимся! Мы сделаем это! У нас уже есть маленькие шаги, ― говорит Ли почти ободрительно, стараясь не терять энтузиазма.

― Господи, ― тихо вздыхает Джисон, откидываясь на спинку, задирая голову и накрывая лицо руками.

― Да в пизду это говно ёбаное, ― отчеканивает Хван, ставя пробирку в подставку, и так же, как и друг, откидывается на стул и обращает свой взор на других студентов.

― Хенджин! ― шепчет укоризненно Ли, хмурясь.

― Я не знаю, как работать с этим дерьмом, поэтому и возиться с ним не буду, ― плюёт, устало вздыхая.

― И ты просто бросишь, даже не попытавшись довести дело до конца? ― вскидывает брови, смотря с удивлением и неким разочарованием.

― Если это не принесёт ничего положительного и угодливого для меня ― пошло оно нахер.

― Да следи ты за словами! ― шепчет громче, наклоняясь и ища взглядом преподавателя.

― Так, Принцесса, ― так же наклоняется Хван, оказываясь ближе к Феликсу. ― Он ― кусок ёбаного дерьма, ― указывает пальцем за спину на преподавателя, ― который не объяснил нам нихера. Мы сидим здесь и ебёмся с этим, только вот непонятно для какой цели. Мы в любом случае не сделаем это, а он лишь посмеётся, потому что мы не смогли. И в рот он ебал то, что он нас не учил. Он пришёл лишь развлечься. Поэтому после такого циркового шоу хуй я буду ломать свою голову и пытаться что-то сделать. Хочет поставить двойку? Да и хер с ним, пусть. Отработаю потом с нормальным преподавателем, ― дошептав, Хенджин победно ухмыляется, но отодвинуться обратно не спешит: находиться так близко к Феликсу очень приятно.

― Промыть бы тебе рот с мылом, ― шикает, закатывая глаза.

― За правду? ― усмехается.

― За поганый словарный запас.

― Так научи общаться нормально.

― Ты уже безнадёжен, ― вздыхает, откидываясь на стуле, а Хенджин с трепетом где-то внутри вдыхает частички парфюма Ли.

И спустя этих прошедших три часа ни у кого, естественно, ничего не вышло. Точнее, не вышло бы, если бы в один момент Феликс не психанул: время шло на последний час, все уже сидели уставшие, головы не работали никак, а нужной информации даже не было в тетради.

― Я уже так не могу, ― вздыхает Ли и снимает перчатки.

― Пойдёшь бить ему морду? ― усмехается Джисон, наблюдая за тем, как юноша поднимается с места.

― За эту часть отвечаю явно не я, ― ответ многозадачный, но взгляд Феликса на Хенджина побуждает Джисона улыбнуться шире.

― Ты щас если язычок свой не прикусишь, ― поднимает голову Хван, саркастично улыбаясь, ― попадёшь под эту «часть» только так.

― Не разгорайся, ― лишь спокойно отвечает Феликс и уходит к преподавателю.

― И это всё? ― с усмешкой спрашивает Хан, смотря на Хенджина.

― В плане? ― поворачивается в ответ.

― Он тебя подкусывал всё время: «помой рот с мылом», «ты безнадёжен», «ты бьёшь морды людям». А ты... Лишь саркастично улыбнулся и отпустил? ― выгибая бровь, Хан смотрит с явным непониманием.

― Да я... ― стопорится, хмурясь. ― Да чё его трогать? Щас толкну или пихну как-то не так, он мало того, что разобьётся, как вазочка хрустальная, так ещё от его семьи потом отгребать, ― отмахивается, обращая взор на других студентов.

― И когда это ты так волновался о чужом здоровье или родителях... ― буркает, смотря неоднозначно, но ответа не получает.

Как только Феликс подходит к мистеру Сону, замечает, что тот сидит и играет в какую-то игру на телефоне, отчего слегка вскидывает брови, мысленно хмыкая. Сложив руки за спину и выпрямившись, он ждёт, пока мужчина всё же решит отложить свой телефон.

― Что-то хотели? ― ленивое, наплевательское и со вздохом. Даже головы не поднял.

― Мы не можем решить вашу практическую. Этот материал не был донесён настолько, насколько выдан каждому студенту. И наша вина в этом лишь наполовину, за вторую половину отвечаете именно вы, как преподаватель: не дали достаточно знаний и не объяснили, как работать с оборудованием. Я со своей командой больше не имеем желания делать всё наугад, если это можно так назвать.

Договорив, Феликс снова поднимает голову, даже слегка задирая подбородок, и смотрит в сторону окна, ожидая ответа. Преподавателю явно не понравились ни этот тон, ни то, что было произнесено. Мужчина, выключив телефон и положив его на стол, медленно поднимает голову и смотрит с самым настоящим презрением и осуждением, поражаясь подобной наглости.

― Значит так, ― начинает, складывая руки на столе и переплетая пальцы в замок, ― это только ваша проблема, что вы не смогли справиться, ― и Феликс уже готов достать одну руку из-за спины и приложить того головой о стол. ― Если вы «со своей командой», ― показушничает и кривляется, ― не смогли сделать то, о чём вас попросили, то это не я плохой преподаватель ― это вы совсем негодные и не умеющие адаптироваться и включать свой мозг тогда, когда это требуется.

Феликс, медленно опустив голову, смотрит на него спокойно, но внутри чувствует, как начинает взрываться. Повернув голову на Хана и Хвана, замечает, что Хенджин смотрит в его сторону, и он уже почти готов буквально умолять Хвана выпустить свою «бешеную собаку» и набить тому морду. Но Феликс лишь вздыхает, пытаясь выпутаться из этой ситуации.

― Если бы вы учили или хотя бы давали тот материал, по которому возможно обучиться самостоятельно, те же отличники сейчас не кропотали бы над работой, с которой у них, к вашему сведению, ничего не выходит.

― Ты решаешь сейчас поспорить со мной? ― усмехается, приспуская очки с переносицы.

― Мы не переходили на «ты». Это тоже к вашему сведению.

― Ах ты щенок, ― шепчет под нос, с психом усмехаясь, а в Феликсе чуть ли не взрывается всё внутри от подобной нахальности. ― Давай, говори свою фамилию и дружков своих прихвати. Щас я вам покажу, что такое настоящая учёба, умники, ― бубнит с недовольством, открывая журнал и беря ручку в руки.

― Ли, ― переходит на тон ниже.

― Ли... ― повторяет, идя по списку. ― Ли... Л... ― и в моменте замолкает, понимая, что в этой группе только один человек с такой фамилией. ― Ли... Ф-Феликс? ― медленно подняв голову, мужчина смотрит с небольшим испугом, хотя и старается скрывать это всеми силами.

― Феликс, ― басит уже на весь кабинет, смотря спокойно и чётко в глаза, пока в преподавателе что-то резко опускается. ― Фамилии тех двоих говорить нужно? ― рискует даже посаркастировать, ведь разозлили не на шутку.

― Н-нет. Не стоит, ― в мгновение затихает мистер Сон, устраиваясь на стуле поудобнее. ― Я поставлю вам удовлетворительные оценки. Видел, что вы работали, мистер Ли.

― Не только я.

Он видит, как мужчина готов буквально сгореть от злости и позора, которые накрыли его перед стольким количеством студентов. Он хочет убить Феликса и это не секрет, но он также понимает: трогать Ли и всех, кто с ним связан ― себе дороже. Это злит, это выбешивает до звёздочек перед глазами и до тошноты, но он всё равно держится, выдавливая вежливость.

― Да, не только вы.

― Мистер Хван и мистер Хан, ― опережает его Феликс, следя за ручкой, и видит, как тот сжимает вещицу до побеления на костяшках.

― Да, конечно. Спасибо, ― процеживает, уже даже не поднимая головы.

Половина группы видела и слышала, что происходило около стола преподавателя: кто-то внимательно следил за этим, кто-то тихо возмущался, кто-то посмеивался, а Хенджин и Джисон лишь улыбались, слегка удивляясь.

― Нихера он его, ― вскидывает брови Хан, усмехаясь.

― Моя Принцесса, ― шепчет себе под нос Хван, облизывая губы и смотря неотрывно.

― А? ― обращает взор на друга.

― Забей, ― отмахивается, наблюдая, как Феликс направляется в их сторону.

― Нихера ты его, ― смотря, как Ли садится рядом, Джисон похлопывает того по плечу.

Для Феликса это странно: кто-то касается, кроме Хенджина, ― но он старается держать себя в руках и не подавать вида удивления, поэтому лишь дёргает уголком губ. Но и, честно, Феликс не особо понял, что имел в виду Джисон своим выражением, но, судя по его интонации и взгляду, это что-то хорошее.

― Он поставит удовлетворительные оценки, ― закрывая тетрадь, Ли начинает убирать все материалы и оборудование на край стола.

― Слушай, Принцесса, ― слышит напротив, но взгляда не поднимает, ― так как сегодня и завтра у нас не получится позаниматься, можешь проверить мои решения сейчас, пока есть время?

Честно говоря, Хенджин взял эту тетрадь случайно ― перепутал с химией ― и он даже не собирался отдавать её сегодня Феликсу, ведь хотел показать при встрече, но... Хочет взаимодействия, хочет внимания только к себе и только от него.

― Да, конечно, ― спокойно кивает Ли, убирая всё в портфель.

― Ханушка, зайка, ― Хван смотрит на друга и кивает на его место, мол, давай поменяемся.

Всё это, на самом деле, казалось Джисону до ужаса странным, но пока он не спешил что-то обдумывать, спрашивать и понимать: нужно немного больше времени и доказательств. Молча встав с места, он кланяется перед Хенджином и протягивает руки к своему стулу, приговаривая:

― Конечно, господин Хван, мостите свою попку на пригретое место.

И Феликсу так странно наблюдать за ними: такие смешные, странные; вроде общаются с сарказмом, вроде с любовью, а вроде и дружелюбно. Они такие хаотичные, но от них идёт такая привязка друг к другу, за которой Феликсу до невозможного интересно наблюдать.

И только сев рядом с Ли, Хенджин осторожно подсовывает ему свою тетрадь. Он не помнит, сделал ли все задания, сделал ли всё правильно, делал ли сам или с отцом. Но сейчас это его, честно говоря, мало волновало: ему просто нравилось сидеть рядом с Феликсом; он даже незаметно пододвинул стул поближе к юноше.

― Ты сделал все десять упражнений? ― открывая тетрадь, тихо подаёт голос Феликс.

― Наверное, ― пожимает плечами, следя за его пальцами.

Феликс лишь вздыхает, а Хенджин просто не может не смотреть на Ли: нежный, воздушный, вкусно пахнущий, крошечный. Ещё ни разу он не сидел с Феликсом в учебное время так близко, ещё ни разу не пытался отдавать ему всё своё внимание в присутствии других.

И пока Феликс проверял первое упражнение, Хенджин, рискуя, осторожно докоснулся своим коленом его ноги. Он заметил, как слегка дёрнулся и на пару секунд замер Ли, опуская очи ниже тетради, но отодвигаться почему-то не стал. Хенджин на это удовлетворённо хмыкнул.

«Гордая Принцесса».

Когда Феликс был уже на третьем упражнении, Джисон с кем-то переписывался в телефоне, а Хенджин рассматривал студентов или пейзаж за окном, Хван услышал вибрацию телефона и, взглянув на экран, слегка вскинул брови:

Принцесса:

«Это неприлично. Ты залез в моё пространство»

Вы:

«А чего же не оттолкнёшь?»

Отвечать Феликс не стал, лишь вздохнул и отложил телефон, а Хенджин улыбнулся ещё сильнее. Ли пытался показать горделивость и недовольство. Вероятно, ему это действительно не нравилось, но отходить от Хвана он не торопился, да и, кажется, даже не собирался. Просто захотел вставить своё бурчание и Хенджин с радостью принял его.

Четвёртая пара подошла к концу, и у многих студентов закончились занятия, включая группу Феликса, Джисона и Хенджина. До самых ворот они шли порознь: Джисон и Хенджин вместе, а Феликс ― один и спереди них. И только при выходе, когда Феликс завернул за угол, а не стал ждать водителя, как делал это обычно, Хван окликнул его:

― Стой! ― подбежав, он смотрит сверху вниз, краем глаза замечая, как небыстро к ним подходит Хан. ― Ты не домой, что ли?

― Хотел сходить перекусить, а уже после ― да, ― спокойно отвечает Ли, кидая взгляд на проезжающие машины и уходящих детей.

― В то кафе?

― В то... ― хмурится. ― А, верно. Что-то случилось?

― Мы тоже пойдём, ― смотря на удивлённого Хана, ведь они, вообще-то, должны отправляться домой и собираться на вечеринку, Хенджин видит, как тот лишь быстро вздыхает и мягко кивает.

― Ведите нас в царствие бургеров и колы, Ваше Высочество, ― подойдя уже к ребятам, Джисон смотрит на Феликса, улыбаясь, и достаёт пачку с сигаретами.

― Но там нет...

― Да пошли уже, Принцесса, возьмёшь свой салат.

Развернувшись первым, Хенджин идёт по направлению к кафе, дорогу к которому ещё помнит. За ним, выкуривая сигарету, идёт Джисон. А третьим плетётся Феликс, смотря в тёмные затылки и слегка хмурясь, не понимая, какого чёрта они вообще попёрлись вместе с ним.

― Даже не знаю, как тебя благодарить за эту четвёрку или что он там поставил, ― уже сидя рядом с Хёнджином и напротив Феликса, с улыбкой произносит Джисон. Хан, всё же нашедший колу, но, к сожалению, без сахара, смотрит глазами-щёлочками на Ли, что раскладывает столовые приборы.

― Тут не за что благодарить, ― отвечает спокойно, смотря на тарелку и стакан с апельсиновым соком. ― Из-за своего халатного поведения он и должен был поставить эту оценку.

― Спасибо, что и за нас сказал, ― подаёт негромкое Хенджин, следя за каждым движением. Феликс, подняв взгляд, лишь поджимает губы и затем снова обращает всё внимание к своему обеду-полднику.

Какое-то время они сидели в тишине: Феликс наслаждался овощами и соком, Джисон ― колой и переписками с девушкой, а Хенджин ― то жизнью за окном, то той же колой, то Феликсом. Взгляды на последнее были пусть и не долгими, но довольно частыми.

― Боён сегодня придёт на вечеринку, ― Джисон, улыбаясь, толкает Хвана в бок и передаёт тому телефон.

― А это какая хоть? ― усмехается Хенджин, листая переписку.

― Ну не с Америки точно, да и не та, после которой я еле нашёл свои штаны, ― улыбается шире.

― Если бы не я ― не нашёл бы вообще, ― Феликс не особо понимает, о чём они говорят, но вклиниваться и узнавать не спешит: это некультурно, это не его дело, да и не сильно ему интересно. ― Это же снова у Сана?

― Угу, ― кивает Хан, смотря переписку вместе с другом. ― Она учится в его же группе, кстати. А ещё сегодня туда придут два симпатичных паренька ― новенькие первокурсники из другой группы, так что у тебя будет очень большой шанс отхапать кого-нибудь себе, ― смеётся Джисон, закидывая руку на плечо друга; не очень живо улыбается Хенджин; и просто падает в пропасть Феликс.

Аппетит наотрез пропал, апельсиновый сок встал поперёк горла, а в желудке неприятно скрутило. Отчего-то стало нехорошо, но Феликс даже не понял: в моральном или физическом смысле. Хенджин будет с кем-то на вечеринке. Он будет говорить с ним, касаться, улыбаться, дарить всего себя и, возможно, полностью отдавать. Как-то неприятно стало от этого представления. Феликса учили «держать лицо», учили не поддаваться стрессовым ситуациям, что сейчас он и делает, но чувствует, что хочет просто уйти из кафе и послать Хенджина к чёртовой матери. Только сам даже не понял, почему хочет его послать.

― Ну ща, я сгоняю в ту... ― прерывается Хан и, взглянув на Феликса, вовремя осекается: ― Отлучусь на пару минут, а потом поедем. Собираться уже пора.

Хенджин кивает другу, а затем медленно переводит взгляд на напротив сидящего Феликса: тот уже складывает вилку и нож, да и в принципе понемногу собирается.

― Уже уходишь?

― Да, ― не смотрит в ответ, берёт в руки телефон, чтобы написать Питэ, и желает поскорее уйти.

― А как с моими заданиями по итогу? Есть продвижения? ― сам уже не понимает: ему действительно интересно или он пытается вывести Феликса на диалог.

― Да, всё хорошо, ― говорит, одновременно печатая в смартфоне.

― Тогда... ― облизывает губы, бегая взглядом по бледному лицу. ― Ты напишешь, когда мне можно будет прийти?

― Давай лучше ты, ― и Феликс понимает, что не нужно начинать эту тему, но отчего-то он чувствует некую обиду и отчего-то хочет выказать её именно Хенджину. ― Боюсь, что потеряюсь в твоих диалогах, поэтому лучше ищи меня среди всего этого и пиши сам, ― отложив телефон, Феликс поворачивается в сторону окна.

Он чувствует, как обстановка уже начинает накаляться. Сам не хочет смотреть на Хвана, а Хенджин прожигает его взглядом и молчит.

― Погоди, ― эту усмешку Феликс знает, поэтому вроде и жалеет о сказанном, а вроде и пошёл Хенджин в жопу. ― Ты имеешь в виду, что я общаюсь со стольким количеством человек, что могу просто потерять тебя в переписках? ― выгибает бровь.

― Буквально сегодня ты планируешь ухватить какого-то парня, хотя ни он, ни ты друг друга не знаете. Так что, что-то подсказывает мне, тебе явно не составляет проблемы написать кому угодно и встретиться с этим человеком, ― он всё ещё не поворачивается, а Хенджин, усмехнувшись, толкается языком за щёку и, перенеся вес тела вперёд, опирается предплечьями о стол, смотря уже в открытую.

― Тебя волнует, с кем я общаюсь?

― Мои слова шли не в эту сторону, ― поворачивается и смотрит в ответ.

― Значит, снова шлюхой меня выставляешь? ― как бы там Феликс ему не нравился, сейчас его действительно хотелось приложить лбом о стол, чтобы он пришёл в сознание.

― Не выставляю. Просто из-за твоей чрезмерной общительности с кем не попадя ты можешь потерять моё сообщение, поэтому и прошу написать мне самому.

― Ты же понимаешь, что когда-нибудь я откушу тебе язык за такие максимально прозрачные намёки? ― сжимая челюсти, Хван смотрит в карие глаза.

― Тогда тебя некому будет учить, ― хмыкает, складывая руки на груди.

― Пальцем потыкаешь по учебнику, ― начинает понемногу срываться на рык.

― А за оплошности тебя по лбу бить?

― Раз ты не стал отрицать, что твой намёк на то, что я шлюха, всё-таки был, то по лбу щас получишь именно ты и очень хорошо, ― Феликс видит, как тот начинает злиться, он даже собирается извиниться и утихомирить всё, но, только вспоминая, что, с большой вероятностью, уже сегодня под Хенджином кто-то будет без одежды, ему становится ещё противнее, отчего плюёт он на эти извинения с большой колокольни.

― Я очень надеюсь, что ты всё-таки сдержишь своё обещание по окончании наших занятий, ― и вот это по Хенджину бьёт просто ужасно сильно: он чувствует, как внутри что-то резко опускается вниз, как голова начинает слегка кружиться, и как злость просто накрывает с головой.

― Пошёл ты нахуй, Ли, ― плюнув лишь это, он быстро поднимается с места и уже собирается уходить, но, остановившись около стороны Феликса, резко наклоняется к нему и буквально припечатывает юношу к спинке дивана, кладя на ту одну руку. ― Только вот, знаешь что? Хотя бы кто-то сегодня нормально и по-человечески потрахается, а не будет развлекаться невесть с чем и в полном одиночестве. Я пусть и шлюха в твоих глазах, но зато счастья и любящих меня людей в моей жизни явно больше, чем в твоей.

И, сказав это, Хенджин, не желая слушать очередную нравоучительную или психологическую мысль, уходит из кафе, громко хлопая входной дверью.

И Феликс просто в бешенстве. Да, псих выкинул он, да, мог вообще не поднимать эту тему, да, раздул из мухи слона, но... Ну неприятно ему от всех этих мыслей. И ещё этот Хенджин соглашается идти куда-то, соглашается знакомиться и делать что-то ещё. Феликс действительно зол, раздражён и обижен, только сам ещё не понимает конкретной причины всего этого.

***

После ситуации, произошедшей с Феликсом, Хенджин, мягко говоря, чувствовал себя не очень: злился, пинал вещи в комнате, если те попадались под ногу, не мог нормально собраться на вечеринку, не думая о нём. Феликс глупый и вообще пошёл он нахер. Только извинился, только закрыли тему, а он опять за своё. Хенджин вообще не понял этого концерта, и сейчас он злился ещё сильнее. И всё это отвратительное настроение не прошло даже тогда, когда он сел в машину к Джисону.

― По ебалу себе хлопни, ― рявкает Хан, смотря с недовольством на стёкла, которые могли треснуть из-за того удара, с которым закрылась дверь за Хенджином.

― Прости, ― выдыхает, сразу же открывая окно. ― Поехали скорее.

― Торопишься к новеньким? ― ухмыляется, выезжая на дорогу.

― К алкоголю, ― звучит нервозное в ответ.

Джисон, не став спрашивать, что с Хенджином случилось за эти пару часов после университета, решил подождать момента, пока все карты вскроются сами. Видит, что друг не в порядке, из-за чего даже сам выжимает газ, желая приехать поскорее и залить в того бутылку с коньяком или виски.

И как только они приезжают на место, Хван, даже не став дожидаться друга, вываливается из автомобиля и идёт прямо в дом, а дальше ― на кухню. Плевать на этих подростков, на толпу, на новеньких, хочется просто выпить, а после ― закурить. И, к счастью, на уже практически своей полке в холодильнике Хенджин находит свои бутылки с алкоголем и, не дожидаясь никого, открывает первую и делает пару глотков, что сразу обжигают язык, горло и желудок. Хочется поскорее прийти в состояние опьянения и забить на мысли, что буквально выгрызают в его голове дыры.

― Не налегай так, ― слышит он за спиной, на другой стороне барной стойки. ― Тебя кто домой потащит? ― повернувшись, он встречается со знакомыми лисьими глазами.

― Давай лучше вместе выпьем и ты не будешь мне тут нравоучения втюхивать, ― усмехнувшись, Хван протягивает Сану бутылку, которую тот сразу перенимает.

― Есть повод? ― подняв бутылку, юноша вскидывает брови.

― Одна маленькая сука испортила мне настроение, ― плюёт с недовольством, обращая взор на всех толпящихся.

― Настолько, что ты сделал сразу три или четыре глотка без закуски? ― искренне удивляется, усмехаясь.

― Настолько, ― отчеканивает, поворачиваясь к Чхве и следя за тем, как тот отпивает.

Больше он не желал говорить с Саном, да и, на самом деле, вообще ни с кем. Подойдя к чьему-то телефону, что был подключён ко всей аппаратуре, Хенджин выкрутил звук на максимум. Держа бутылку над собой, он втиснулся в ядро толпы, начиная пить прямо там, одновременно с тем пританцовывая, пока что не особенно чувственно и желанно.

Ну, желанно или нет, но уже тогда, когда половина бутылки была опустошена, Хенджин пошёл в разнос. А если говорить точнее:

― Свинья ты ёбаная, слезай оттуда! ― разбился первый крик Джисона, что вылетал из дома с расстёгнутыми ремнём и ширинкой.

Хван залез на дерево. Он просто хотел поправить фонарики, что казались ему криво висящими, только вот не учёл того факта, что слезать будет намного сложнее, ведь алкоголь бил в голову с каждой минутой всё сильнее.

― Фонарики хуёво висели! ― кричит пьяное, смеясь.

― Я тебе щас этот фонарик в жопу засуну, придурок, ― шепчет себе под нос Джисон, застёгивая джинсы. ― Я второй раз потрахаться, сука, нормально не могу! Ты понимаешь, чего лишил меня сейчас?

― Секса? ― пьяно и вообще в полном непонимании спрашивает Хенджин, смотря глазами-пуговками.

― Нет, блять, чтения французских романов за чашечкой травяного чая. Да, секса, дебил, блять! А ну слезай быстро!

― Джисо-он, ― тянет Хван, садясь на одну из веток и слегка наклоняясь вбок, держась за неё, ― если второй раз у тебя обрывается секс, ты мог бы задуматься, что смотришь не в ту сторону, ― пьяно смеётся Хенджин, а Джисон готов уже идти и искать бензопилу, чтобы срубать это дерево. Если ещё и Хвана захватит, то сейчас он вряд ли будет жалеть об этом.

― Лучше бы сам пошёл и потрахался, а не страдал хер пойми чем, ― рычит, вставая под деревом, краем глаза замечая, как практически вся толпа вышла посмотреть на это шоу.

― Ханушка, с таким скучным характером тебе только очко товарища и светит, ― улыбаясь, Хенджин чувствует, как рука соскальзывает с ветки, отчего он почти падает, но вовремя хватается двумя руками. ― Ух ты ж бля! ― охает, но затем смеётся ещё сильнее.

― Блять, Хенджин! ― кричит Джисон откуда-то снизу, резко отскакивая от почти упавшей на голову бутылки. ― Вот же сучёнок, ― злобно шепчет, поднимая испепеляющий взгляд. ― Сан, тащи стремянку, щас я эту Рапунцель за волосы, сука, спущу.

Но, только повернувшись и начав искать взглядом друга, Хан вдруг слышит:

― Да погоди ты... ― кряхтит Хван, выпрямляясь. ― Слезу я щас, слезу...

― Как ты... Блять! ― не успевает ни договорить, ни докричать Джисон, как тут же практически на его голову падает немалого веса тушка. ― Да пьянь ты ёбаная, Хван! ― кричит парень, лёжа под чужим смеющимся телом. ― Ты чуть не убил нас двоих, придурок!

― Ха-анушка-а, ― тянет Хенджин и, приподнявшись, кладёт ладони на щёки друга. ― Люблю я тебя, ― пьяно улыбаясь, он смотрит на юношу почти закрытыми глазами.

― Дебил, ― отчеканивает, уже чувствуя, как улыбка начинает ползти вверх. ― Пошли спать, пьянь.

И только Джисон собирался подняться, предварительно стащив Хвана, его тут же уложили обратно: Хенджин упёрся в его плечи своими руками, смотря на толпу. А точнее, слушая всех таких же пьяных людей: кто-то кричал, что тот шикарно смотрелся на дереве и пусть лезет обратно, кто-то говорил что-то о фонариках, кто-то снимал видео, кто-то фотографировал. А вот какой-то умник закричал, что сна сегодня не будет, и все идут пить дальше, потому Хенджин, крикнув что-то похожее на «да», резво поднялся с Хана, полетел в сторону этого подростка, сразу подлезая под его руку, и, шатаясь, направился в дом.

― Блять, ― обречённо шепчет Джисон, откидываясь обратно на траву и прикрывая глаза.

― Давай помогу, ― вдруг слышит он и неторопливо открывает глаза: Сан.

Приняв руку помощи, юноша с кряхтением поднимается и начинает отряхиваться, нервно косясь на дом.

― Да ладно тебе, Джисон, ― усмехается друг. ― Будто у вас такое впервые.

― Он мне секс обломал, ― бурчит обиженно.

― Во-первых, Боён всё ещё в доме и всё ещё одна, так что шанс есть. А во-вторых, у вас, можно сказать, «один:один», ― Хан бросает на того вопросительный взгляд, а Сан, усмехаясь, продолжает: ― Когда на пьяную голову я сказал, что у меня есть огнеустойчивая куртка, ты же, придурок, пошёл её проверять. У меня до сих пор есть видео, как Хенджин бегает за сраной горящей спичкой по двору, а после ― как кидает ту в бассейн.

― Я, вообще-то, тогда лоб отбил, ― улыбаясь, хмыкает Хан.

― А он уже без трусов лежал, о чём потом орал тебе, поливая трёхэтажным матом, ― посмеявшись с этого, Джисон лишь кивает, соглашаясь, а затем направляется в дом вместе с Саном.

Ну, а внутри, что не очень удивительно, Хенджин был чуть ли не королём танцпола. Не сказать, что всё было шикарно, но на пьяную голову для ребят и черепаха отца Сана кажется отличным собеседником под пиво и чипсы.

Кружась среди подростков, прикасаясь к каждому спиной, ягодицами или грудью, хватаясь за чужие руки или откидывая голову на чужие плечи, Хенджин чувствовал себя действительно хорошо: от тех мыслей, что посещали его, не осталось, кажется, и следа.

― Эй! ― вдруг слышит он позади и чувствует прикосновение к своей руке, обрамлённой чёрным рукавом водолазки. Повернувшись, Хван встречается с большими глазами какого-то милого паренька: светлые волосы, чистая кожа, белая футболка и светло-голубые джинсы. Улыбнувшись, он вскидывает брови. ― Ты ведь Хенджин?

― Верно, ― улыбается сильнее. ― А что за крошка решила побеспокоить меня? ― повернувшись уже полностью к юноше, он продолжает двигаться, то и дело ловя чужой взгляд на своём теле.

― Я... Я Ингук, ― говорит слегка взволнованно и с неловкостью.

― Ин... Ингук?

― Новенький с вашего курса. Только мы учимся в разных группах.

― А-а-а... ― тянет, улыбаясь и касаясь языком уголка рта. ― Новенький, значит. Ну, давай потанцуем, новенький.

Притянув парня к себе, Хенджин уверенно кладёт руки ему на плечи, с каждой минутой приближаясь всё сильнее. Свет диско-шара бьёт по очам, кружа голову, музыка и дробит, и растворяет мозг, а чужие руки почти не ощущаются на талии: то ли хватка слишком слабая, то ли Хенджин в принципе не чувствует всего тела. Толкания со всех сторон подначивают прижаться к юноше, а после Хенджин просто утыкается носом в его плечо, обнимая и продолжая двигаться.

Собственные руки блуждают по чужой тощей спине, бёдра и ягодицы еле ощущают слабые и быстрые касания, а сам он, зарываясь носом в светлые волосы, кладёт руку на затылок этого парнишки и вдыхает запах чужого шампуня. В один момент он чувствует, как его слегка отталкивают, но не отпускают, и, прислонившись лбом к чужому лбу, стоя с закрытыми глазами и глупой улыбкой, Хван ощущает мягкое и боязливое прикосновение чужих пальцев к своим губам. Они лишь мягко надавливают, осторожно гладят, словно спрашивая: можно ли?

В один момент, кажется, последняя капля алкоголя бьёт в голову, и Хенджин полностью теряет контроль над собой: схватив светлые волосы на затылке, он приближается к парню и прямо в губы шепчет тому:

― Феликс.

― Что? ― в моменте чувствует, как голова отстраняется, отчего открывает глаза: это не Феликс. ― Я Ингук, ты не запомнил? ― глупо улыбается юноша, смотря большими глазами и всё ещё не отпуская талию Хвана.

Хенджин, хмурясь и пытаясь сосредоточиться, отходит от парня на шаг и всматривается в чужое лицо: нет веснушек, кожа не идеально чистая, глаза не оленьи, волосы не волнами и не такие длинные, а губы... Губы совсем не желанные. Слегка помотав головой, он отходит ещё на шаг, чувствуя, как ладони спадают с его талии, просто разворачивается и молча уходит.

Джин тоник:

«Я не потреялся. Я ушлёл домой»

Приходит на телефон Джисона в тот момент, когда он уже находится без одежды, нависая над девушкой. Посмотрит позже, это ничего, это не срочно.

After Dark x Sweater Weather — Cole Russo

Хенджин правда шёл домой. Уверенно и чётко, не сходя с дороги. Только раньше ему отчего-то казалось, что путь домой намного ближе, чем ощущается сейчас: ноги стали до невозможного болеть, ботинки ― натирать, а находиться в куртке было то жарко, то холодно. Обычно он шёл действительно быстрее: по приходе домой в нём оставалась ещё капля алкоголя. Но только сейчас он всё ещё идёт по тротуару и уже чувствует трезвость.

Увидев по пути какой-то магазин, Хван заходит в него, желая купить жвачку и бутылку воды, а при выходе смотрит на знак с адресом: не его улица и даже район. Найдя неподалёку лавочку, юноша присаживается и отпивает из бутылки, пытаясь до конца прийти в себя и понять, куда он влез. Чем дольше сидел, тем сильнее чувствовал, как его отпускает, и тем быстрее понимал, где он.

― Блять, ― опустив голову, шепчет себе под нос, усмехаясь. ― Дебил.

Буквально в паре сотне метров находится перекрёсток, с которого его забирала Хисын. И это действительно «блять». Даже пьяным дорогу нашёл.

Но уходить он не спешит. Что-то держит. Кто-то. Живущий в доме неподалёку и ещё навряд ли спящий. И Хенджин обречённо вздыхает: сколько бы необдуманного дерьма не творил Феликс, Хван просто не может развернуться и уйти. Он прекрасно помнит этот недопоцелуй с тем парнишкой и понимает, по какой причине он не случился.

― Пиздец, ― уже задирает голову к ночному небу, улыбаясь шире. ― Принцесса.

Влип, и уже пора понять: хватит бегать. Понял. Понял только сейчас.

Встав с лавочки и направившись в сторону перекрёстка, он достаёт телефон, держа под рукой бутылку с водой.

Хван Хенджин:

«Принцесса?»

Получает неожиданное Феликс, уже лёжа в кровати, и не знает, что на это отвечать. Хенджин же по-любому сейчас с тем парнем или уже уходит от него. Феликсу противно.

Хван Хенджин:

«Принцесса, давай поговорим»

Вы:

«Если ты снова начнёшь писать мне пьяный бред, то можешь сразу удалять мой номер, Хенджин»

«Царапается», ― с усмешкой думает Хван, уже проходя мимо перекрёстка и сворачивая на знакомую и нужную улицу.

Хван Хенджин:

«Я не пьяный.Просто хочу поговорить»

Вы:

«Я уже ложусь спать»

Хван Хенджин:

«Но не лёг ведь ещё?»

Феликс стискивает челюсти и смотрит куда-то в сторону, словно что-то обдумывая. Он не понимает, что сейчас делать с Хенджином, как говорить и что чувствовать. Да, Феликсу легче спросить: был ли он с каким-то из тех парней? И тогда всё решится. Но ведь он боится услышать положительный ответ, потому и спрашивать не хочет.

Но на телефоне вдруг высвечивается звонок от Хенджина, и Феликс, испугавшись, быстро отключает звук, не решаясь ответить. Он лежит в шоке и испуге, смотря на входящий вызов. Хван звонит ему впервые.

― Хенджин? ― верно, не стоит терять этот шанс.

― Привет, ― звучит на том конце нежное и спокойное.

― Какого чёрта ты звонишь мне в такое время? ― шепчет злобно.

― Ну-ну, не кусайся, ― мягко усмехается, а у Феликса внутри что-то падает от этого тона и смешка. ― Твои окна выходят на проезжую часть?

― Что? ― вскидывает брови Ли. ― Да... ― неуверенно хмурится.

― Тогда выгляни и помаши мне ручкой, Принцесса.

Феликс, округлив глаза, резко поворачивает голову в сторону окна, но встать не торопится: не понимает, что происходит. Всё же медленно поставив ноги на пол, он поднимается и осторожно подходит к окну, отодвигая штору и тюль. И сердце падает куда-то ниже пола: Хенджин сидит на тротуаре около проезжей части и смотрит прямо на него. Феликс, начав чаще дышать, чувствует какую-то странную дрожь во всём теле.

― Ну же, помаши, ― раздаётся тихое, а после Хван сам поднимает кисть и медленно водит ею в воздухе из стороны в сторону, опираясь локтем о колено. А Феликс, словно послушный и напуганный ребёнок, начинает повторять чужие движения, не сводя взгляда. ― Умница. Привет, ― вторит, улыбаясь.

― Привет, ― раздаётся более спокойное и тихое в ответ.

― Я ушёл с вечеринки.

― Не понравилось? ― хочет спросить совсем не это, но не решается.

― С тобой интереснее, ― не может свести взгляда с оленьих глаз, что видны даже с такого расстояния.

― Встань. Не порть одежду и не морозь... Тело, ― неловко прокашливается, но в ответ слышит лишь смешок.

― Опять ты... ― закусывает губу, чувствуя, как уши начинают гореть. ― Мне не холодно, да и ноги болят.

― Почему не пошёл домой?

― Там нет тебя, ― Феликс лишь слышал о том, что сердце может каким-то образом остановиться, а после начать колотиться, словно бешеное, но сейчас он прочувствовал это каждой клеточкой тела.

― У тебя же должна была быть пассия на том мероприятии, ― всё же решается завуалированно спросить, был ли он с кем-то?

― Не подходят мне те... Пассии, ― смеётся, смотря на белёсую копну волос.

― Но ты же сказал...

― Тогда в кафе я сказал херню, ― прерывает, на что Феликс вздыхает. ― Ответил своим психом на твой псих.

― Псих? Я не... Ничего такого не делал, ― принимает серьёзное выражение лица, задирая подбородок, а Хенджин смеётся: точно лебедь.

― Уверен? И даже извиниться не хочешь? ― смотрит с теплом и без обиды.

Феликс молчит, то опускает, то вновь поднимает взгляд, прикусывает нижнюю губу, вздыхает.

― Прости, ― и выносит тихое и почти шёпотом.

― Ну и к чему цирк был, Принцесса?

― Не было это цирком, ― звучит обиженное, и Хенджин улыбается.

― Значит, я могу вернуться туда? Чтобы подтвердить твои слова и намёки? ― выгибает бровь, тут же встречаясь с чужим взглядом.

― Ты... ― он умеет принимать поражения, но с Хенджином всё как-то иначе. ― Нет. Не нужно ничего подтверждать. Да и нечего там...

― Значит, специально так сказал? Знаешь же, что мне неприятно слышать это.

― Прости, ― вешает нос, шмыгая.

― Почему не хотел, чтобы я шёл туда? ― ему нужно услышать это хотя бы раз, нужно удостовериться хотя бы на малую часть.

Феликс молчит, опустив взгляд, и Хенджину не понятно: думает о чём-то или просто не хочет отвечать. Прикусив губу, он следит за каждым движением его тела: как поджимаются губы, как шмыгает нос-кнопка, как пальцы водят по подоконнику.

― Если бы у тебя был выбор, ― решает спросить иначе, уже понимая, что так Феликс не ответит. ― Если бы я вновь сказал о вечеринке, но так же сказал, что могу прийти к тебе, чего бы ты пожелал? Отпустил бы меня или...

― Забрал, ― звучит такое тихое, но именно оно дарит очень большую надежду в сердце Хвана, отчего он улыбается сильнее.

― Хорошо, забирай, ― он видит, как Феликс резко поднимает взгляд, смотря с вопросом. ― Иди отдыхай, Принцесса. Завтра у тебя важный день.

Не может повесить трубку первым, не может перестать смотреть: просто сидит и чего-то ждёт. Уже и сам не знает — чего, но хотя бы чего-то. Главное, что от Феликса.

― И ты... Иди отдыхай, ― неуверенно и скомкано. ― Доброй ночи, Хенджин.

Смотря в окно, Феликс видит, как Хенджин кивает и убирает телефон от уха, а после ― сбрасывает звонок. Медленно встав с тротуара, он отряхивает чёрные джинсы, застёгивает кожаную куртку с мехом около шеи и уходит в свою сторону, не оборачиваясь.

А Феликсу хочется плакать: то ли от своих, то ли от чужих чувств. Тихонько улёгшись на кровать, он понимает, что к Хенджину его тянет очень сильно. Он рад, что тот ушёл с вечеринки и пришёл к нему. Рад, что позвонил. Он рад, что Хенджин был рядом.

Феликс никогда не ощущал чего-то подобного. Чего-то, что вертит весь организм, словно на карусели, заставляя голову болеть; что треплет сердце, обнимая пушистыми варежками. Феликс видел любовь лишь в фильмах, он не знает, каково это на самом деле, но сейчас он начинает чувствовать что-то похожее, что описывали персонажи любого творчества. Он не знает, что и как делать с Хенджином дальше, не знает, как быть с ним вместе, он... Он ничего не знает, но точно хочет к нему.

Феликс привык продумывать всё до мелочей, но, вероятно, это станет первым и единственным случаем, когда он поддастся времени и «течению»: пусть оно идёт чередом, пусть дни сменяются днями, пусть они открываются друг другу постепенно, и, может, по окончании Феликс увидит желаемый «свет в конце тоннеля» и разберётся, как работать с этим дальше.