Скандальная статья

Пробуждение казалось не особо радужным, потому что ложилась я на диване, а проснулась — на кровати. Мужчины в квартире тоже не было, одна записка: "Позвоню завтра. Целую". В принципе, ощущался осадок после возвращения Люка в мою скромную жизнь. И от Тома также пахло неясностью. Естественно, в воскресенье мне позвонили, и мы проболтали часа два, не меньше. Он был уже в Лондоне. Даже спрашивал о отце, вдруг я захочу что-нибудь передать. Новостей, которыми можно было похвастаться, не предвиделось. 

В целом январь миновал спокойно, изредка заставляя меня напрягаться, когда журналисты толпой кидались ко мне, задавая вопросы о личной жизни. Я свято уверяла, что меня, наверное, с кем-то перепутали, поэтому пришлось постоянно ходить в очках. И к тому же волосы мои стали светлее, чем на снимке из интернета. Пока что нерасторопные репортеры верили.

Том больше не приезжал. Наши разговоры сводились к минимуму, так как работы что у него и у меня — предостаточно. Пресс-тур "Конг: Остров черепа", дата релиза этого фильма, съемки новой части "Тора", интервью, фотоссесии — это отнимало большое количество времени. Меня свободной тоже назвать нельзя было: я писала новую статью "Эпоха Империй: Китайское искусство династий Цинь и Хань", все также редактировала другие тексты, успела съездить в командировку в Чикаго и Вашингтон, отпраздновала дни рождения Астер и Райана вместе с друзьями, посетила несколько галерей и музеев.

Двенадцатого апреля стартовала выставка Мартина-Гропиуса-Бау в Берлине, на которую я очень сильно хотела попасть. Называлась она "Эффект Лютера. Пятьсот лет протестантизма". Началом эпохи Реформации принято считать тридцать первое октября тысяча пятьсот семнадцатого года, когда Мартин Лютер прибил свои девяносто пять тезисов с критикой католической церкви к двери замковой церкви в Виттенберге в Саксонии. В этом году исполняется пятьсот лет с этого события, изменившего религиозный и политический облик не только Европы, но и всего мира. Лютерова критика церкви породила множество протестантских течений и стала зерном, из которого выросли и современный индивидуализм, и права человека в их сегодняшнем понимании, и национализм. Эта выставка, организованная Немецким историческим музеем, но демонстрируемая в доме Мартина-Гропиуса-Бау, иллюстрирует историю Реформации и ее международное значение от истоков до наших дней.

Оказалось, что в феврале у Тома было день рождение, с которым я его не поздравила. Очередной звонок по FaceTime, извинения за забытый праздник, горячие поздравления — мне так не хватало общения с ним. Его постоянно отвлекали во время разговоров, и он клялся, что позвонит позже. Я даже не знала в каких отношениям мы сейчас состоим. И есть ли вообще эти отношения.

День, в который мне исполнялось двадцать семь, выдался очень шумным. Сначала в мою квартиру ввалилась Стефани с Райаном, поочередно обнимая и целуя в обе щеки, затем провели на работу с громкими возгласами. Третий вторник мая выдался солнечным. Коллеги тепло пожелали здоровья, женского счастья и побольше умных идей, так как они еще понадобятся. Джулиан не скупилась даже на маленький подарок в виде красивой офисной ручки и блокнота для записи мыслей. Около полудня я читала сообщения от родственников, которые, на удивление, еще помнили о моем существовании.

Громко отмечать не входило в планы, но кто же станет слушать персону в моем лице: когда я пришла с работы около пяти часов вечера, то сразу же была утащена в ресторан, находившийся в самом центре Манхэттена. Друзей было немного, но заплатить мне пришлось очень хорошо. Далее последовали невзыскательные услуги водителя, дабы развести людей по домам, и к одиннадцати ночи я, даже не принимая душ, завалилась на кровать без сил.

На следующий день пришло поздравление от Тома. Лаконично и со вкусом, ограничивающееся фразой "С днем рождения!". Раздражение взяло верх над разумом, но через некоторое время я подумала, что в таком возрасте обижаться на излагаемые мысли — глупо. По видеосвязи разговаривать казалось уже не таким забавным, как раньше. Мужчина улыбался, смешил меня, хвалил внешний вид, но только и всего. 

Я чувствовала, как моя жизнь катиться в бездну. Личная жизнь. Не понимала я этого мужчину и, скорее всего, никогда не пойму. Сначала у нас начинаются отношения, потом разрываются из-за вранья, далее мне обещают безбедную жизнь в любви и ласке и пропадают на четыре месяца. Что это такое? 

Потеряв всякую надежду на то, что хоть каплю нравлюсь Тому и действительно хочу быть с ним вместе, начала редко отвечать на звонки, зацикливаясь на работе. Благо, там скучать не давали. 

В начале июня Стефани гарантировала прекрасные выходные в компании ее новых друзей, с одним из которых я переспала сразу же, не думая о последствиях. Даниэль казался милым мужчиной, он ухаживал за мной, дарил дорогие подарки, которые принимать для меня являлось оскорблением. Мы отлично проводили время вместе, и я даже успела съездить на выставку Мартина-Гропиуса-Бау, на которую мечтала попасть с конца марта. В целом, это можно было назвать романтической поездкой. Глубокими чувствами к моему французскому молодому человеку я не прониклась, но была благодарна за такое внимание.

Погода выдалась знойной — тридцать градусов тепла. Платье хоть и было коротким, но я себя чувствовала так, будто надела джинсы, а затем сапоги.

— Поверните направо на Квинс Плаза, — зазвучал навигатор в салоне автомобиля.

— Ты уверена, что оно открыто? — спросил Даниэль.

— Уверена, — твердо заявила я, выезжая на другую улицу.

Художественная галерея открыта до шести часов. Еще здание носит название Коллекции Фрика, но это не важно. Галерея западноевропейского искусства находилась в бывшем доме миллионера-промышленника Генри Фрика. Я читала, что там находятся произведения Рембрандта, Вермеера, Гейнсборо, Веронезе, Гойя и других.

Мне повезло заприметить это здание, когда объезжала Тайм Сквер. И сразу же — в среду вход был бесплатный! Наслаждение искусством с двух дня и до шести вечера.

— Поверните налево на восток 71-стрит.

Напротив облицованного белым кирпичом здания возвышались кроны деревьев Центрального парка Манхэттена. У нас спросили национальность, как я полагаю из-за чистого любопытства. Даниэль еще пару минут ходил удивленный от того, что я не американка. 

Во дворе, где играла скрипка, официанты раздавали публике прохладную газированную воду, крекеры и орехи. Вода настолько пришлась мне по вкусу, что я специально узнала ее название. Действительно красивый особняк позолоченного века, наполненный обширной коллекцией картин, скульптур и мебели разных периодов. Атриум с растениями, фонтаном и потолочным окном особенно умиротворял.

Единственными минусами являются запрет на фотографирование на большей части дома, кроме внутреннего дворика, и отсутствие табличек, дающих информацию о выставленном искусстве.

Даниэль поначалу делал из себя понимающего человека. Особенно, когда разглядывал картину Якоба Мариса "Мост", не находя, как я полагаю, ничего из приближенного к его познаниям. То, что мужчина хотел казаться более образованнее в сфере искусства, чем я, рассмешило.

Великолепные деревянные двери с оригинальной фурнитурой, художественный ландшафт в атриуме, который регулярно поворачивается, чтобы отразить времена года, сады с замысловатыми каменными дорожками, водные и настенные сады — и все это я могу наблюдать.

Мое внимание привлек портрет Снайдерса, написанный фламандским живописцем Энтони ван Дейком, которого также притягивали картины Тициана. Жаль, что нельзя было трогать полотно. Ван Дейк — лучший и самый известный из учеников Рубенса, он подлинный романтик, сумевший соединить экспрессию стиля , достижения фламандской школы живописи в лице Рубенса, его артистизм, с собственной, также артистичной, манерой, изящной и тонкой техникой письма.

— Такое чувство, будто ты тут уже была, — Даниэль осторожно поцеловал меня в щеку.

— Думаю, та картина тебе будет по душе, — я указала на работу Тициана "Портрет мужчины в красной шляпе". — Рассмотри ее как следует.

Рука с моей талии убралась, к счастью. Пусть пораскинет пару десятков минут мозгами. Такое занятие полезно для ума, если он хочет произвести на меня впечатление.

Скрестила руки на груди, анализируя какую-то картину. Что же это за произведение? Я оглянулась вокруг, чтобы спросить у кого-то, но как на зло поблизости никого не было — все рассматривали экспонаты. Через минут пять косым взглядом проследила за мужской фигурой, которая стояла неподалеку.

— Извините за беспокойство, — все еще смотря на картину, я подошла к мужчине, — не подскажите, что это за картина?

— "Деревня Беккиньи", мисс Батлер.

Из-за удивления чуть не выпустила из рук стакан с напитком. Мистер Пейт стоял рядом со мной, улыбаясь во все тридцать два зуба. Его голову прикрывала соломенная шляпа, и я еще больше изумилась, глядя на то, как выглядит мужчина: никаких официальных костюмов и выглаженных брюк, только свободная рубашка, бриджи и легкие сандалии. 

— Что вы тут делаете? — на выдохе спросила я. — Не ожидала вас увидеть.

— Я часто сюда захожу. Тут работает мой сын, — он указал на молодого парня, который рассказывал толпе туристов о каком-то портрете. — А вы сами как, мисс Батлер? Ночные гости больше не заглядывали?

— Благодаря вам, — я улыбнулась. — Можете рассказать подробнее?

— Эта картина связана с путешествием, которое Руссо совершил по Пикардии в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году. Видите под сапфировым небом, близко к линии горизонта, путник, замаскированный в тени дерева?

Я кивнула.

— Он виден между рядами крытых соломой хижин этой деревни, что, кажется, перекликается с эхом его одиночества. Тем не менее, Теодор Руссо старался избегать чрезмерного акцента на человеческих жилищах, поэтому при взгляде вдаль коттеджи кажутся холмистыми продолжениями неровной почвы переднего плана. Хотя картина была куплена частным коллекционером в шестьдесят втором году, Руссо никогда не останавливался на достигнутом и вносил коррективы в картину до самой своей смерти. Когда его друг Альфред Сенсье посоветовал не продолжать трудиться с полотном, он написал в письме: "Не бойтесь за мою деревню: если я завершу его в Париже, его первозданные впечатления от природы будут для меня не менее очевидными, они появились в давние времена и не могут исчезнуть". Это, кстати, масло на панели из красного дерева.

С открытым ртом стоять в такой заведении наверняка неприлично, поэтому я просто беззвучно захлопала в ладоши.

— Мистер Пейт, кажется я нашла, с кем буду ходить по таким местам, — пошутила я. — Если вы, конечно, не против.

— Буду рад составить вам компанию, — мне улыбнулись и предложили локоть, за который я ухватилась. — Вы знаете "Бульвар Капуцинов"?

— Сцена суеты парижской жизни из мастерской друга Моне, фотографа Феликса Надара? — деловито уточнила я. — Обижаете, мистер Пейт.

Администратор "Cornestone" засмеялся, и мы начали обсуждать картину Моне. Приятно было пообщаться с человеком, который равный тебе, или, в случае с мистером Пейтом, с тем, кто знает больше. В основном мужчина отводил меня к тем картинам, которые я не знала.

— На следующей неделе будет выставка "Божественная встреча: Авраам и ангелы". Не желаете сходить?

— С удовольствием, мистер Пейт.

Мой недалекий спутник, до сих пор рассматривающий работу Тициана, кажется не заметил получасового отсутствия. Зато когда увидел пропажу, по-собственнически положил руку на талию и повел в сторону выхода, так как на часах было без десяти шесть. Я спросила у мистера Пейта не против ли он, чтобы его подвезли, но администратор лишь отрицательно замотал головой, ссылаясь на то, что хочет еще поговорить с сыном.

Всю дорогу до моей квартиры Даниэль ведал о холсте и "какой же он гладкий на ощупь".

— Ты смог его потрогать?

— Пока никто не видел!

Я покачала головой. Французы такой странный народ. 

— Когда у тебя отпуск? — как бы между прочим заметил мужчина.

— В августе, — выпалила я.

Хотелось добавить, что его присутствие будет лишним, но решила деликатно промолчать. Он же не просится сейчас брать его с собой.

Ужин был выдержанным: я рассказывала о статьях, потому что надо было о чем-то сказать, а Даниэль — о фильмах, анекдотах, прессе и в конце вернулся к работе. Ума не приложу, как Стефани познакомилась с ним, но десятиминутная лекция про очередную операцию была обеспечена. Больше никогда не свяжусь с врачами — себе хуже сделаю.

Ближе к половине девятого я решила дочитать последние страницы "Завтрак у Sotheby's". Книга исследований феноменов искусства и их коммерческой стоимости. В центре внимания известного английского искусствоведа, сотрудника знаменитых аукционных домов "Сотби" и "Кристи", не понаслышке знакомого с таинственной, скрытой от глаз дилетантов, жизнью арт-рынка — секрет популярности отдельных художников и творческих направлений, отношения художников и моделей, истории нашумевших похищений и подделок. Сколько стоит? Почему произведение становится "иконой"? Кто из художников сумел создать собственный бренд? Можно ли уберечься от подделок? Как украли "Мону Лизу"?

После прочтения этой книги мне захотелось уволиться из "Нью-Йорк Таймс", чтобы продолжить работу в другом месте. На сегодняшний день становится востребованным все, имеющее отношение к антикварным галереям. Растет число людей, коллекционирующих произведения искусства, в связи с этим возникает потребность в экспертах-оценщиках и арт-дилерах. Может стоит попробовать себя в музее, галерее или на аукционе, например?

На телефон пришло сообщение от Джулиан:

"Завтра на 10:00 встреча с художественным редактором. Я не успеваю прилететь из Бостона. Сможешь его встретить и обговорить детали, о которых мы с тобой разговаривали?"

Написав короткое "Хорошо", вернулась к чтению. В дверь постучали.

— Я открою, — крикнула Даниэлю, который общался по видеосвязи с семьей в моей спальне.

Зачесав рукой волосы назад, не успела полностью открыть дверь, как мимо пронесся вихрь мужского парфюма. Том стоял спиной ко входу в гостиную и обеспокоенно смотрел в мои глаза.

— Элизабет... — Начал он, но я быстро закрыла его рот ладонью, толкая в гардеробную.

— Что ты тут делаешь? — прошипела я.

— Во-первых, я пришел еще раз извиниться за долгое отсутствие, — мужчина наклонился к моему лицо, тихо проговаривая. — Во-вторых, я безумно по тебе соскучился. В третьих, хотел сказать, что я тебя...

— Бетти, кто там? — донесся из помещения голос Даниэля.

— Мистер Пейт пришел, — откликнулась я. — Занимайся своими делами!

— Бетти? — брезгливо прошептал Том. — Что за чертово "Бетти", Элизабет? Кто этот парень?

— Что это за прическа, Том? — задала встречный вопрос таким же тоном.

Некогда золотистые и коротко стриженные волосы теперь еле доставали до плеч. Темные, как воронье крыло, и еще зачесаны назад. Не могу сказать, что мне не нравилось, но передо мной стоял не Том, а его персонаж Локи из фильмов Марвел.

— Сегодня был последний день съемок в Нью-Йорке. Я приехал сразу к тебе.

— И ты решил, что спустя пять месяцев самое то?

— Элизабет...

— Бетти! — я слышала, как Даниэль подходит ко входу.

— Стой тут, — прошептала я и вышла из гардеробной к французу.

— Где же мистер Пейт? — развел руками друг Стефани.

— Ушел, — я натянуто улыбнулась, разворачивая широкие плечи в сторону спальни. — Ты уже поговорил?

— Да, в чем дело?

— Уже поздно, — намек был так себе. — Тебе не пора домой?

— Я думал, мы вместе...

Даниэль сделал многозначительную паузу, которая не предвещала ничего хорошего. Сегодняшнюю ночь я планировала провести без интимной близости.

— Сделай одолжение, — взяла со стеллажа его солнцезащитные очки. — У меня завтра презентация на восемь. Сам понимаешь.

— Но...

Договорить мужчине никто не дал. Я выставила его за дверь быстрее, чем предполагала. Устало выдохнула. От одного избавились. Теперь Том. Что с ним делать?

— Кто это, черт возьми, такой? — тыкая указательным пальцем в сторону двери, возмущался мой новоявленный знакомый.

— Даниэль Бенар — хирург Маунт-Синай на Мэдисон-авеню. Отличная больница, кстати говоря. Зайди, когда...

— И ты с ним вместе?

— Что? Нет!

— Тогда что он делает у тебя в квартире?

— Том, мы тоже не вместе, но что ты делаешь в моей квартире?

Мужчина замолчал, чтобы через пару секунд выпалить следующее:

— У нас с тобой... другая связь, — на это я хмыкнула. — Ты ведь с ним целовалась!

— Нет! 

И это была чистейшая правда. Сознательно я с ним ни разу не целовалась... Мы просто занялись сексом, да ладно. В порыве страсти поцелуи в порядке вещей, поэтому они не считаются.

— Ты мне врешь?

— Знаешь, таким занимаешься здесь только ты, — перевела стрелки на него.

Не дожидаясь ответа, я ушла в свою спальню, чтобы взять ночной комплект и пойти в ванную комнату.

— Так понимаю, ты здесь останешься, — это прозвучало так, будто я жалела о случившемся.

— Могу уйти.

Начинается! Он еще и обижается. Кто из нас должен обижаться — так это я. Если у него были съемки в Нью-Йорке, почему он раньше не приехал? Почему ждал окончания? Я старалась не расспрашивать про его работу, при этом в СМИ стали, кажется, забывать похождения мужчины. И меня тоже. Больше журналистов, пытающихся вытянуть из меня хоть слово, я не видела.

— Нам надо определиться, — твердо настояла я. — Потому что такие появления меня начинают раздражать. Я сейчас пойду в ванную, а ты подумай, что будет дальше.

Мне не ответили. Прелесть. Пусть поразмышляет на досуге, полезно будет. Собираясь снять с себя платье, заметила, как в дверном проеме стоит Том.

— Уже подумал?

— Да.

Я взглянула на мужчину и слегка приоткрыла рот от удивления. Быстро преодолев расстояние между нами, он накрыл мои губы своими. Сначала я пыталась отстранить его, но Том начал нежно выводить узоры по спине, другой рукой перебирал пальцами волосы. Поцелуй стал настойчивее. Казалось, он горел. В буквальном смысле. Его поцелуи начали обжигать кожу. В какой-то момент меня захлестнула паника. В голове мигом застучала кровь, дыхание перехватило. А вдруг я сейчас совершаю ошибку?

— С это дня я буду с тобой, и только с тобой.

Слова мужчины доходили до перепуганного сознания с трудом. Но все же я смогла успокоиться. А придя в себя, осознала, что нахожусь в кольце рук Тома, который настороженно смотрит мне в глаза.

— Так лучше? — спросил он, взяв мое лицо в свои ладони. 

— Наверное, — неуверенно произнесла я.

Прикосновение было мягким и нежным, словно бы мужчина пробовал меня на вкус. Но уже через мгновение Том запустил руки в мои волосы, прижимая мои губы к своим, и я, не сдержавшись, застонала от силы и властности этого поцелуя. Никогда раньше я не испытывала такого желания прикоснуться к мужчине, кроме Тома. 

Весь мой опыт общения с противоположным полом сводился к безупречно освоенному искусству смущения до двадцати лет и Люка, с которым, впрочем, близость хоть и была приятной, но никогда не вызывала во мне такого пожара чувств. А сейчас я просто сгорала от желания почувствовать губы Тома на своих губах, объятия его сильных рук.

Треск ткани, стук осыпающихся пуговиц — и мое платье отлетело в сторону. Сильные руки мужчины уверенно прошлись по моей спине.

— У тебя не будет больше никак съемок?

— С августа начинаем "Мстители: Финал", — прошептал он и углубил поцелуй.

— То есть ты снова уедешь? — я отстранилась.

Перспектива встретить Тома через полгода мне не нравилась. Он же только что сказал, что принял решение быть со мной! Почему снова какие-то недомолвки?

— Элизабет, — Том снова взял мое лицо в свои ладони. — Я не могу просто взять и бросить.

— Причем тут "взять и бросить"? Я не говорю о съемках, я говорю о том, что опять начнутся дурацкие звонки по FaceTime, продолжительностью не более пяти минут, раз в месяц. Я уважаю тебя и твою работу, но если ты так зациклен на ней, почему бы нам просто не покончить с этим?

Мужчина нахмурил брови, а затем резко рванул меня на себя. Оставалось только крепко обнять его за шею, чтобы не упасть вниз. Его руки держались на моих бедрах, не сжимая или как-то еще принося физический вред.

— Я люблю тебя, Элизабет, — сказал он мне в лицо довольно серьезно. — И я буду с тобой, не смотря ни на СМИ, ни на съемки и ни на того дурачка, которого ты вывела из квартиры.

Что? Я расценила эту поспешность как некоторую легкомысленность. Мне нужно было время, чтобы осознать глубину своего чувства к Тому. А он так легко сказал об этом... Меня проверяют? Это какой-то розыгрыш, часть съемок? Что это?

— Ты лжешь? — сощурив глаза, задалась вопросом.

Ответ мне не дали. Том лишь прильнул губами в моему лицу, по пути перемещаясь в спальню.