Скандальная статья

Время, которое мы провели в Лос-Анджелесе, было незабываемым. Музей современного искусства настолько огромный, что занимает три разных локации. Главная часть размещена на Гранд-авеню в центре города. В экспозициях представлено более шести тысяч произведений европейского и американского искусства, которые были созданы за последние семьдесят лет.

Пока остальные ребята готовили аппаратуру в "The Beverly Hilton", я буквально тащила Монику по музеям и галереям. Фотографии, хранившиеся в наших телефонах, не дадут позабыть этот опыт. 

Нам отведена самая простая роль — зрителей. Никаких сплетен, никаких скандалов, никаких интервью — просто наслаждение на задних столиках церемонией "Золотого глобуса". Пока звезды фотографировались на красной ковровой дорожке и демонстрировали всему миру шикарные платья от Prada, Chanel или Gucci, мы с Моникой успели пробраться в бар и выпить несколько бокалов с пуншем.

Нам все-таки пришлось позировать перед фотографами, так как мы представляли издательство. И не абы какое, а "Нью-Йорк Таймс". Одеваясь в номере, мы смеялись друг с друга, потому как походили на шахматы. Ее белое платье "Polka Dot" в черный горошек подчеркивало талию. Особенно мне понравился разрез до бедра и черные банты сбоку. 

Я же не старалась искать платье, но когда увидела в магазине черный пиджак от Кристофера Кейна, то не смогла себе отказать в такой роскоши размером тысяча шестьсот долларов. Да, это была огромная трата, но она стоило того, чтобы тебя фотографировали на семьдесят четвертой церемонии награждения "Золотой глобус".

Пиджак был украшен волнистой цепочкой в виде волны. Свободный крой, двубортная застежка спереди, остроконечные лацканы, два передних кармана и фигурная цепочка — этого достаточно, чтобы забыть о деньгах. Хорошая одежда и будет стоить дорого, но я же для повседневного пользования, а для мероприятия. Правда, мне пришлось зайти в магазин одежды в субботу, чтобы купить черные шорты. Пиджак хоть и прикрывал все, что положено, но не доходил даже до середины бедра. С шортами хоть можно будет спокойно поднять ногу на ступеньке.

Мои светлые волосы хорошо сочетались с темным, а черные волосы Моники — с ее белым платьем. Так странно надевать нечто подобное посреди зимы, когда привыкла, что ноги всегда находятся закрытыми.

Мы сидели за дальним от сцены столиком. Не хочу сказать, что было плохо видно, но я больше зацикливалась на том, как натерла ноги в новых лодочках. Честно говоря, сидя уже который час в концертном зале, я чувствовала, как помутнение в рассудке медленно наполняется. Все-таки не стоило пить. Зачем я это сделала, если знаю последствия?

Я видела нашего оператора, который трудился и снимал сцену. Чуть ли не всю церемонию просидела в телефоне, переписываясь со Стефани по интернету. Подруга рассказывала о резкой смене температуры воздуха с минус двух до минус восьми и пожелала приятного полета с тонким пиджаком.

— Том Хиддлстон "Ночной администратор", — провозгласила ведущая.

Зал взорвался овациями и хлопками. Заиграла та самая мелодия начала сериала. Слишком устрашающая, слишком драматичная, слишком давящая на меня. Мужчину поздравляли все сидящие за его столиком. Я лишь могла наблюдать его спину, которая уже направлялась к сцене. 

— Моника, мне нужно отойти, — я указала на телефон. — Скоро вернусь.

— Хорошо, — кивнула девушка. — Не задерживайся. Если что, звони.

Если я услышу бархатный голос Тома, то просто не смогу сдерживать себя. Пришлось выйти из помещения. По дороге встретила Майкла, мы обменялись парой фраз и разошлись каждый по своим делам. Я заметила несколько журналистов возле выхода из отеля. 

Любая карьера, когда нам семнадцать лет, и мы смотрим на одноклассников перед тем, как разбежаться и искать каждый свою профессию, понимается примерно одинаково: начать с низовой позиции, пройти все ступеньки и в итоге стать каким-то большим боссом или просто уважаемым человеком. Моя карьера развивалась понятным образом: вначале младший корреспондент, потом младший журналист, потом журналист, младший редактор, редактор отдела и в финале — заместитель главного редактора.

Но я пошла в профессию искусствоведа-журналиста и, в принципе, десять лет назад представляла, что моя карьера будет развиваться таким темпом. Она так, собственно, и развивалась: вначале ты пишешь безымянные заметки о перекрытии движения на какой-то улице, потом маленькую заметку, но уже под своей фамилией, потом большую заметку с подписью, потом большую заметку с подписью в начале заметки, потому что это статуснее, потом делаешься редактором отдела, потом главным редактором, и, уже будучи седым сорока-с-чем-нибудь-летним человеком, ты чувствуешь себя состоявшейся карьерной единицей.

Начинаешь писать о перекрытии движения, потом о громком убийстве, потом о полицейском беспределе, потом ты — редактор отдела, и несешь ответственность перед главным редактором, у которого тоже куча обязательств. И вот уже как редактор отдела говоришь молодому журналисту: "Ты знаешь, мы об этом писать не будем". Или: "Хорошо, ты пишешь о Джонни Деппе". "Отлично, пиши, только, пожалуйста, не называй имя Деппа". И в итоге, дойдя до какой-то ощутимо высокой карьерной точки, человек обнаруживает, что он растерял все человеческие качества и превратился в лучшем случае в функцию, а в худшем — в последнюю тварь.

Журналистом я себя не считала. И считать не собираюсь. Я честно выполняю свою работу на данный момент: написание статей об искусстве, проверка статей, которые не успела посмотреть Джулиан, и донос всего добра в кабинет шеф-редактора, определяющего чей текст будет публиковаться в ближайшем будущем. Писать о том, кто с кем спал или собирается, никогда не хотелось. Для этого есть реальные журналисты, которые учились на эту специальность пять лет, а не искусствоведы, хорошо владеющие клавиатурными задатками.

Вернувшись через минут двадцать в концертный зал, удивилась, как Мерил Стрип высказывается в своей речи.

— Ты сейчас такое пропустила, — на всех парах выдохнула Моника, хватая меня рукав пиджака. 

Я вопросительно подняла бровь. Она подвинулась ко мне и зашептала на ухо.

— Томас Хиддлстон начал рассказывать о съемках в Африке и о том, какое неизгладимое впечатление на него произвело знакомство с сотрудниками благотворительных фондов.

— И что в этом такого? — не поняла я. 

— Ты бы видела лица знаменитостей. Чего стоит гримаса вон того чувака, — девушка указала куда-то вперед. — Он так скривился, будто лимон проглотил. Чувствую, что в социальных сетях его просто размажут по стенке.

— Все равно я ничего не поняла, — мотнула головой.

— Что не понятного, Элизабет? Хиддлстон хвастался и желал выставить себя "белым спасителем". Думаю, что ему скоро посоветуют спуститься с небес на землю, чтобы не быть настолько оторванным от реальности. Зачем рекламировать себя в таком месте?

— Он просто сказал как помогал другим. Даже если он и рекламировал себя, то это его речь и никто не имеет права ему запрещать ее говорить, — настояла я, чуть спустив туфли-лодочки. — Мерил Стрип вообще критикует Трампа, но почему-то ее поддерживают.

— Ты слишком невинна для такой циничной и подлой работы, — Моника поправила мне прядь волос, которая запуталась в цепочке.

Подумаешь, невинна! То, что я пишу об искусстве, не дает право считать меня невинной. Может я и не разбираюсь в такого рода публикациях, но мы почти одного поля ягоды.

"Ла-Ла Ленд" выиграл все семь наград из семи, я впечатлена такими результатами. Все звезды начали расходиться кто куда: в бар, обратно на дорожку, у кого-то брали интервью, кто-то фотографировался с другими. Мы же с Моникой направились к ребятам, что те поделились впечатлениями о проведенном времени. Агата — главный редактор отдела "Кино", — показала несколько записей интервью с Лили Колинз, Сильвестром Сталлоне, Сарой Полсон и другими. Но потом ее внимание привлек Том, который стоял неподалеку с Хью Лори.

— Кейт, либо сегодня, либо никогда, — она толкнула помощницу в сторону стоящих мужчин так, что та зацепилась за ковер шпилькой и норовила упасть на пол.

Вовремя опомнившись, я успела схватить женщину за локоть, но от падения то не уберегло, поэтому падала вместе с ней, пока кто-то не подхватил меня за талию. 

— Осторожнее, мисс.

Когда я встала на ноги, то оттянула вниз пиджак и посмотрела на своего спасителя. Ах, конечно — несравненный Томас Уильям Хиддлстон. Какая мгновенная реакция. Просто уму непостижимо, как ему удается успевать и там, и тут.

— Спасибо, — поблагодарила я и оглядела Кейт, которая отряхивала платье возле собеседника Тома.

— Том, жалеете ли вы о публичности и слухах, которые окружали ваш роман с Тейлор Свифт? — не замечая меня, спросила у мужчины Агата.

Я закатила глаза, собираясь уходить. Бывшие возлюбленные — это последнее, что мне хотелось сейчас слышать.

— О чем именно, по-вашему, я должен жалеть? — немного раздраженно ответил Том, наверняка расстроившись, что такой интерес выражен не к фильму и награде, а к личной жизни.

— Ваш роман был коротким, и многие газеты отмечали, что встречаться с Тейлор вы начали только ради пиара, — нагло продолжала главный редактор, а потом перескочила на другую тему: — Говорят, во время отдыха в Лондоне вы были замечены с одной молодой особой. Журналисты не спят, лишь бы узнать ее имя. 

Далее Агата продемонстрировала ему фотографию, где изображены мы с Томом возле входа в ресторан "Sergio's". Хорошо, что сфотографировали со спины, и наших лиц не было видно. Особенно моего. Теперь я понимаю гнев Джулиан — не представляю сколько сил и нервов она потратила для того, чтобы снимки не были обнародованы.

Я округлила глаза и посмотрела на мужчину, который в свою очередь тоже смотрел на меня. Если он сейчас ответит правду, то мою карьеру можно считать завершенной. Папарацци будет преследовал меня всю оставшуюся жизнь, фотографировать как я ем, иду по улице, выбираю или покупаю что-то.

Отрицательно покачать головой у меня не получилось, поэтому пришлось просто показать взглядом, что говорить о личной жизни — плохая затея. 

— Я понимаю ваше любопытство, — улыбнулся Том женщине. — Когда будет что сказать, я скажу. Спасибо, что уделили свое время.

Не обращая внимания ни на кого, я хотела развернуться и пойти в сторону бара, чтобы напиться со стресса, но меня окликнули.

— Мисс Батлер, не хотите сфотографироваться с Томом Хиддлстоном и Хью Лори? На память, так сказать.

Агата... Чтоб ей жилось неспокойно! Я подарила окружающим меня людям сияющую улыбку и прошла к кустам, плакатам "Золотой глобус", золотым ограждениям на красной ковровой дорожке.

— Ты перекрасилась. — Заметил тихо Том.

Я еще раз улыбнулась, заправляя за ухо прядь волос с левой стороны. Надо же, какие наблюдения. Светлую краску на моих некогда темных волосах сложно заметить, я понимаю.

— Вы потрясающе выглядите, — учтиво сделал комплимент Хью Лори.

— Благодарю, — я завела руку ему за спину.

Осознание того, что я сейчас делаю, пришло через некоторое время. Даже и в мыслях не было трогать актера, поэтому я сделала вид, что обнимаю его, но на самом деле держала руку на расстоянии, не смея прикасаться к пиджаку. Рука мужчины легла мне между лопаток.

Пару кадров с Хью Лори были сделаны за считанные секунды.

— Мисс Батлер, станьте чуть ближе. Ну что же вы как не родная.

Я готова была задушить Агату прямо на этой красной дорожке, даже не моргнув глазом. Почему мне не дают просто наслаждаться вечером в компании Моники, например? Проследив обстановку, моей соседки по номеру не нашла. Куда она могла запропаститься?

К Тому стояла практически вплотную, обнимаемая за талию крепкой рукой. Мне даже на минуту показалось, что он не собирается убирать свою конечность.

— Вы отлично смотритесь, — заметила Агата.

Черт, эта женщина по любому что-то знает. Зачем она провоцирует? 

— Как тебе церемония? — прошептал Том, когда нам сказали поменять позу.

— Не думаю, что это лучшее место для разговоров.

Когда с фотосьемкой было покончено, я пожелала мужчинам удачного продолжения ночи.

— Вы не останетесь? — удивился Лори. — Я думал, вы составите нам компанию. Все-таки не каждый день удается пообщаться с искусствоведом.

Я посмотрела на часы — пол двенадцатого ночи. Сомнительное удовольствие — составлять компанию актерам. К тому же повествовать о картинах мне не очень хотелось на данный момент. 

— В самом деле, Элизабет, останься, — задела меня плечом Кейт. — К тому же ребята еще не закончили свою работу, та и мы... пойдем... к кому-нибудь. До трех у нас точно есть время.

Агата согласно кивнула и, быстро взяв за локоть женщину, увела в неизвестном направлении.

— Потанцуем? — актер предложил мне руку.

— С удовольствием, — я приняла приглашение, довольная тем, что не буду стоять в компании Тома.

Громко играла Tonight. Мы отошли почти в центр зала. Музыка совершенно не подходила для такого торжественного вечера. Хотелось закрыться в комнате и порыдать в подушку, запивая горе коньяком. А больше всего хотелось снять проклятые туфли, потому что ног я почти не чувствовала.

С Хью Лори приятно общаться. Мужчина лишь спросил про некоторые картины, но разговор сгущал краски о Питере Рубенсе — фламандском живописце. Рубенс — один из самых известных и плодотворных живописцев эпохи барокко, чьи работы находятся во всех крупных музеях мира. Я рассказывала о "Портрете маркизы Бригитты Спинолы Дориа", который был написал в начале семнадцатого века.

Бригитта Спинола Дориа происходила из влиятельного генуэзского дворянского рода Дориа, представители которого боролись за первые роли в государстве. Была выдана замуж за капитана Спинола — главнокомандующего испанскими войсками. Для творческого наследия Рубенса этот портрет отличается некоторой строгостью и сдержанностью. Модель облачена в тяжелое платье с жестким корсетом, его раструбы рукавов напоминают металлический рыцарский доспех. Лицо и платье маркизы четко выписаны, создан цельный образ аристократки. Чтобы показать высокое положение портретируемой, художник сместил композиционные планы и поместил фрагмент архитектурного ионического портика на один уровень с лицом дамы, как бы возвышая ее над подданными.

— Я бывал в венском музее искусств, — начал Хью Лори. — Увидел весьма удивительную картину. "Голова Медузы Горгоны", слышали?

— Конечно, — мои руки сомкнули у него за спиной. — Сюжет Питер Пауль заимствовал у своего учителя — Караваджо.

— Вот как?

Картина, вместе с тем, поражала обилием деталей, тщательностью прорисовки предметов, шевелящихся змей и насекомых, как на очень хорошем натюрморте голландских мастеров. Лицо Горгоны искажено гримасой боли, глаза широко открыты от страха перед ужасной смертью, из капель ее крови рождаются все новые твари и расползаются в стороны. Перед нами картина-аллегория, картина-знак, картина-предостережение — это никто не мог знать.

За эти десять минуты танца я как будто вернулась назад в Манчестер.

Том не спускал с меня глаз. Я это замечала и нарочно танцевала рядом с ним, наблюдая, что он смотрит только на меня, а не на партнершу по танцу. Мое поведение через некоторое время саму себя стало раздражать, поэтому я вышла на террасу подышать свежим воздухом. 

Вечером и ночью характер городов всегда проявляется совсем по-новому: игриво, величественно и самодостаточно. Небо в одном месте светлеет, бледное зарево постепенно разгорается. Весь ночной мир предстал передо мной, как будто покрытый серебристой краской. Сверчки не умолкают. Огни ночных дорог, тянущиеся длинной вереницей, убегающей куда-то вдаль, так и манят за собою в неизвестность ночной суеты.

— Устала?

Я повернула голову. Том стоял неподалеку, оперев одну руку на стену. Пришлось выпрямиться. Его улыбка раз за разом заставляла мое сердце стучать то чаще, то медленнее, казавшись, что совсем останавливается. Светлые глаза смотрели таким взглядом... Это даже не объяснить: нежность это или сочувствие.

Закусила губу, не зная, что сказать в ответ.

— Потанцуешь со мной? — он протянул руку. — Элизабет, прошу...

И столько отчаяния в этом мягком голосе. Ведь я никогда себе не прощу, если он не будет рядом. Ужасное чувство, когда не понимаешь, что на самом деле чувствуешь к человеку. Одновременно хотелось убежать подальше и никогда не видеть, не слышать, и накинуться с объятиями и поцелуями, оставляя отпечатки по всему лицу.

— Пошли, — усмехнулась я, ведя его за руку на площадку, где танцующих знаменитостей стало еще больше.

Его рука обхватила мою талию, и тогда мне пришлось забыть как дышать. Я как будто танцевала для всех. Всегда заложено правило, что партнерша должна быть красивой в танце. То, насколько она красивая в танце, показывает насколько успешен партнер. Партнерша струится и привлекает внимание всех: партнера, зрителей, космоса. Она воплощение красоты.

Именно так я себя и ощущала сейчас. Лицо Тома, казалось, так близко, и я понимала: если сейчас допущу какую-нибудь глупость, то это увидят все. Особенно благодаря тем, кто стоит с фотоаппаратами. Но Тома это ни капли не смущало: он прижался щекой к моим волосам, нежно держа меня за талию одной рукой, а второй — сжимая мою ладонь.

— Элизабет, прости меня, — выдохнул он. — Я... Я не знаю, что мне сделать, чтобы ты меня простила. Я готов... Элизабет, я готов стоять перед тобой на коленях, лишь...

— Не надо, — засмеялась я. — Это точно будет лишним.

Он улыбнулся.

— Все в порядке, — я провела рукой от ладони до его плеча. 

— Ты дашь мне еще один шанс?

Если было бы все так просто. Он же сам говорил, что хочет защитить меня от всех ужасов, которые несут за собой знаменитости. Почему-то вспомнилась ветхая ветеринарная лечебница в Лондоне. Я же тогда назвала фамилию Тома, почему женщина за стойкой так спокойно отреагировала? С доктором Брауном вопросов не возникало: если он знает Тома, тогда и удивляться нечему. Можно предположить, якобы женщина, если работает на ветеринара, тоже знает Тома, но все равно меня не отпускали странные ощущения.

— Боюсь, это невозможно.

— Почему?

— Ты сам говорил, что за нами будут следить, — пожала плечами. — Не удивлюсь, если по приезду в Нью-Йорк меня встретят с объективом длиной метр.

Мужчина смущенно улыбался, глядя на мое лицо.

— Я понимаю.

Когда музыка закончилась, я отстранилась от Тома.

— У меня рейс через четыре часа. Я лучше пойду.

— Элизабет, — окликнул он меня. — Давай встретимся в Нью-Йорке?

— Пойми: нас сразу увидят. Том, я не хочу проблем.

— Их не будет, — мужчина взял мои руки в свои, оставляя поцелуй. — Я больше не совершу той ошибки, которую сделал в Лондоне.

Боже мой, эти честные глаза просто-таки вытягивают из меня согласие. Пора признать, наверное, что он мне нравился.

— Поговорим об этом, когда будешь в Нью-Йорке.

Я направлялась к "Maison". Не могу описать то чувство, которое испытываю сейчас, идя по тротуару. Ночной воздух придавал сил, наполнял легкие. Неплохо бы отдохнуть перед полетом.

В номере на кровати лежала Моника, рассматривающая что-то в телефоне.

— Как прошел банкет?

— Как обычно: танцы, выпивка и толпа журналистов, — закатила я глаза, снимая туфли. — Боже, наконец-то.

Девушка, прикрыв рот ладошкой, хихикнула. Хотелось поговорить о странном поведении женщин из отдела "Кино", но я обещала себе не обсуждать работу с коллегами. Кто знает: может она воспользуется моментом и при удобной возможности расскажет все другим? Моника, конечно, не производила впечатление такого человека, но от сотрудников "Нью-Йорк Таймс" жди чего-угодно.

Подставив лицо под струи воды, задумалась о Томе. Мне безумно хотелось быть с ним, даже если это будет кратковременный роман, но в то же время не хотелось иметь с ним ничего общего, потому что я уверена на сто процентов — для меня обернется все ужасно. Как поступить в ситуации — не знала. Может еще раз поговорить со Стефани, потому что в сердечных делах я ничего не смыслю? Она уже выражала свое мнение: "Если он тебе нравится, то будь с ним". Подруга ничего не хотела слушать про то, что в скором времени я буду появляться во всех новостях крупным планом как "новая подружка Тома Хиддлстона". 

— Если он хочет быть с тобой, то, как он говорил, сделает все возможное, чтобы никаких новостей не было, — говорила она мне поучительным тоном. — Черт, Лиззи, некоторые встречаются годами и о них никто ничего не узнаёт, а ты паришься из-за такой фигни!

Возможно, Стефани права. Стоит еще раз попробовать. Ненавижу свои чувства. Не-на...