Школьник

Я приземлился на кусты под окном (спасибо, школьные садовники).

Ветки хлестали по рукам, оставляя красные полосы, но адреналин заглушил боль.

Я встряхнулся, чувствуя, как капли росы с листьев стекали за воротник, а несколько листьев застряли в волосах. Надо быстрее уходить, пока...

— Ромео вырос эгоистом, вижу.

Голос сверху прорезал воздух. 

Она высунулась в окно, волосы вырвались из причёски и теперь колыхались вокруг её лица, золотистые на солнце, как языки пламени. 

Я прикрыл глаза от света и крикнул вверх, чувствуя, как смех пузырится в груди: 

— Джульетта вообще-то сглупила первой!

— И чем это закончилось? — её голос прозвучал резко, но в нём слышалось что-то ещё — может, тревога? 

— Вы предлагаете альтернативный финал?

Пауза. Её пальцы сжали подоконник.

— Может, стоит спуститься и обсудить? — крикнул я, но ветер унёл половину слов. 

Она исчезла из окна. 

Ну всё, сейчас выбежит и добьёт меня указкой, — подумал я, отряхивая колени.

Листья оставляли мокрые пятна на джинсах. Руки дрожали — то ли от приземления, то ли от её взгляда, который до сих пор жжёт кожу.

Но дверь школы не распахнулась. Вместо этого раздался резкий скрип рамы — окно кабинета английского захлопнулось. 

Я стоял среди кустов, мокрый от росы, с адреналином, всё ещё гуляющим в крови. Сердце билось так, будто пыталось вырваться из груди.

Над головой снова скрип — ставня приоткрылась ровно настолько, чтобы оттуда вылетел смятый листок. Он кружился в воздухе, как осенний лист, и упал мне под ноги.

Я поднял его. Бумага теплая, будто только что была сжата в чьей-то ладони. Раскрыл.

Аккуратным почерком было выведено: 

"Conditional: If you hadn't jumped out the window, I wouldn't have to report a missing student. [1]

Future Simple: You WILL return to class tomorrow. [2]

Imperative: Don't. Ever. Do that. Again. [3]"

Внизу, почти неразборчиво, будто добавлено в последний момент: 

"P.S. Ещё чуть-чуть — и сломал бы шею."

Я рассмеялся, чувствуя, как напряжение наконец отпускает. Бумага пахла её духами — лёгкий шлейф древесины и чего-то горького.

Завтрашний урок будет интересным.

А пока я сунул записку в карман и пошёл прочь, оставляя за собой следы на мокрой траве.

***

Сегодня она выглядит особенно строго. Волосы собраны в тугой узел, не оставляя ни единой непослушной пряди, а на переносице покоятся очки в тонкой золотистой оправе, придающие её взгляду ледяную проницательность. Они скользят вниз, когда она наклоняется над тетрадями, и она раздражённо подталкивает их пальцем обратно.

Серьёзная. Строгая. Почти чужая.

Интересно, она их для вида нацепила? — мелькает мысль, пока я наблюдаю, как солнечные блики играют на линзах, скрывая её настоящий взгляд.

— Кислов, — её голос, как всегда, бьёт точно в цель, заставляя меня вздрогнуть, хотя я прекрасно знал, что это произойдёт. — Где ваша работа?

Я медленно поднимаюсь, чувствуя, как под ладонями скользит поверхность парты. Шаги гулко отдаются в тишине замершего в ожидании класса, пока я иду к её столу. За спиной слышны приглушённые перешёптывания, смешки, но всё это тонет в гуле крови в ушах.

— Вот, — протягиваю листок, исписанный неровным почерком, с помятыми краями. — Писал всю ночь. Вдохновение, понимаете ли, пришло.

Она берёт работу, и её пальцы на мгновение касаются моих — холодные, но мягкие. Брови медленно ползут вверх, но губы остаются плотно сжатыми.

Внезапно она снимает очки — медленно, почти театрально — и кладёт их на стол с тихим щелчком. Когда она встаёт, её тень падает на меня, и я невольно откидываюсь назад.

— Кислов, — говорит она тихо, но так, что слышно каждое слово. — Вы либо сейчас садитесь и пишете нормальный ответ на задание, либо идёте к директору объяснять, почему считаете уместным хамить преподавателям.

Я замираю. В её глазах — не злость, а разочарование, и это неожиданно бьёт сильнее любого крика. Где-то под рёбрами сжимается что-то тёплое и колючее одновременно.

— Я... — начинаю, но она перебивает, и в голосе её — сталь. 

— Так я и думала. Тогда первое: завтра приносите переписанную работу. Без намёков на бунт. 

— Иначе? — вырывается у меня, хотя ответ я уже знаю.

Она наклоняется ближе.

— Иначе, — её голос низкий, как шёпот ветра перед штормом, — ты будешь каждый день после уроков переписывать правила школы. На английском. Пока не выучишь их наизусть. 

Я наклоняюсь ещё ближе, так что наши лица оказываются в сантиметрах друг от друга.

— А если я скажу, что мне нравится, когда вы злитесь? — шепчу я, наблюдая, как её зрачки расширяются.

Её глаза вспыхивают, но она не отступает: 

— Тогда второе: если ты ещё раз перейдёшь черту — я лично отведу тебя в кабинет директора, где мы проложим этот разговор. 

Пауза. Воздух между нами наэлектризован.

— Договорились?

Я задерживаю взгляд на её сжатых губах, на едва заметной дрожи у виска, на пальцах, вцепившихся в край стола так, что костяшки побелели...

— Договорились, — наконец говорю и отхожу к парте, оставляя между нами пространство, наполненное невысказанным. 

Но ухмылка не сходит с моего лица. 

Потому что я уже знаю — завтра принесу новую работу.

И она снова будет не такой, как все.

***

Я закуриваю у школьного забора, прислонившись спиной к холодным железным прутьям. Сигаретный дым клубится в воздухе, смешиваясь с паром от дыхания. Внезапно Хенк врезается в меня плечом так резко, что пепел осыпается на мои потрёпанные кеды, оставляя серые пятна.

— Ты совсем ебнулся? — шипит он. Его пальцы впиваются в мою куртку так, что швы трещат под давлением. 

Я усмехаюсь, медленно выдыхая дым ему в лицо, но не сопротивляюсь — в его глазах горит настоящая тревога, та самая, что появляется, когда он действительно напуган.

— О, папины гены проснулись? — дразню я. — И ты теперь за правила?

— Не за правила, долбоёб, а за банальную логику! — он резко швыряет свой рюкзак на асфальт, и учебники с грохотом рассыпаются вокруг. — Ты вообще понимаешь, чем это может кончиться? 

— Чем? — делаю очередную затяжку, стараясь казаться равнодушным. 

— Тем, что тебя вышвырнут из школы! — Хенк приближается так близко, что я чувствую его дрожащее дыхание на своём лице. — Или того хуже — на тебя заведут дело, если она решит, что ты её доёбываешь. 

— Ой, да ладно тебе, — отмахиваюсь, но он трясёт меня так, что зубы стучат, а сигарета вылетает из пальцев. 

— Это не игра, Кис! — его голос срывается. — Она учительница, понимаешь? Не одноклассница, не тёлка из бара — учительница. Ты хочешь, чтобы тебя выперли из школы за два месяца до выпуска? 

Я резко вырываюсь, поправляю смятый рукав куртки. Кожа под тканью горит от его хватки.

— Расслабься, папочка. Я просто развлекаюсь. 

— Развлекаешься? — Хенкин смеётся. но звук этот — нервный, резкий. Неестественный. — Ты видел себя? Ты на неё смотришь, как маньяк на последнюю пачку сигарет в тюрьме. 

— Очень поэтично, — бормочу я, но внутри что-то сжимается.

— Кис, — он вдруг замолкает, понижает голос до шёпота. — Ты же не всерьёз. Скажи, что не всерьёз. 

Я молчу. Потому что если открою рот — выльется вся правда: как я не могу перестать думать о ней, как её голос звучит у меня в голове даже ночью, как её взгляд обжигает сильнее любой сигареты.

— Блять. — Хенк отшатывается, будто увидел во мне что-то опасное. — Ты... Ты же понимаешь, чем это кончится? Даже если она... даже если бы она... 

— «Даже если бы» что? — я резко наступаю на него, чувствуя, как гнев пульсирует в висках. — Договаривай. 

Он запинается. Впервые за десять лет дружбы — запинается. 

— Расслабься, — говорю я, отводя взгляд. — Она не побежит жаловаться. Ей же интересно. 

— ЧТО?! — Хенк смотрит на меня, будто я объявил о планах прыгнуть с моста. — Ты вообще слышишь себя? У неё карьера, а у тебя — пиздюлей не хватает! 

Я закидываю руки за голову и медленно отступаю: 

— Ну и что? Она молодая, умная, без колечка на пальце... 

— Боже... — друг закрывает лицо ладонями, его пальцы дрожат. — Ты реально залип. 

— Я не залип, — огрызаюсь, но голос предательски дрожит. — Я просто... 

— Просто ведёшь себя как последний кретин, — перебивает он. — Ты думаешь, она в восторге от твоих клоунских выходок? Да она презирает тебя, Кис! 

Я замираю. Эти слова бьют больнее, чем я ожидал.

— Не правда.

— Ага, конечно. — Хенк язвительно усмехается. — Она просто обожает, когда старшеклассники строят из себя крутых парней и портят ей уроки.

Я резко выпрямляюсь, сжимая кулаки: 

— Хенк... 

— Нет, ты послушай, — он перехватывает инициативу, его голос становится тише, но от этого только страшнее. — Ты мой друг, поэтому я скажу тебе правду: ты не герой ромкома, ты сопляк, который позорит себя и её. Хочешь испортить ей жизнь? Продолжай в том же духе. 

— Ты так говоришь, будто я её преследую, — скрещиваю руки, чувствуя, как сердце бешено колотится, а гнев поднимается по спине. — Я просто... 

— Ничего не просто! — он перебивает. — Ты строчишь эти свои «сочинения» с намёками, а теперь ещё и на уроках начал! 

Друг вздыхает, проводит рукой по лицу. Когда он опускает ладонь, я вижу усталость в его глазах.

— Слушай... Если она тебе правда нравится — отойди, пока не поздно. — Его голос становится мягче. Жалостливее. — Потому что ничем хорошим это не кончится. Ни для тебя, ни для неё. Это не кино, дурак. В реальной жизни так не бывает. 

Я ухмыляюсь, но внутри — пустота, как после драки, когда адреналин уже схлынул, а боль ещё не пришла. 

— Ага. Потому что в нашей реальной жизни всё такое правильное, да?

— Слушай сюда, ублюдок. — Хенк внезапно хватает меня за воротник. — Ты мне как брат, но если ты продолжишь этот цирк — я сам тебя сдам.

В его голосе непривычная дрожь. Я замираю. 

— Ты... серьёзно?

— Да, блять, серьезно! — он отталкивает меня, проводит рукой по лицу. — Она боится тебя, кретин!

Воздух вышибает из лёгких, будто мне в солнечное сплетение дали. 

Хенк отворачивается, бросает окурок под ноги и давит его каблуком с такой силой, будто это моя голова. 

— Просто отвали от неё, Кис. Пока не спалил нас всех. 

Он уходит, оставляя меня стоять с сигаретой, которая тлеет около моей ноги.

А из окна второго этажа видно, как Елена Николаевна торопливо собирает вещи в пустом кабинете. 

Быстро.

Как будто боится задержаться.

***

Следующий день. 7:58 утра.

Школьные коридоры ещё пусты, лишь эхо моих шагов отражается от стен. Я стою перед кабинетом 205, в руках — два листа бумаги. Первый — двадцать безупречных примеров mixed conditionals, выведенных моим самым аккуратным почерком с таким старанием, что пальцы до сих пор ноют от зажима ручки. Второй... второй я перечитывал трижды перед тем, как решиться его отдать. 

Дверь приоткрыта. 

— Заходите, Иван.

Её голос звучит изнутри, ровный и холодный, как сталь. Или ледяная крошка под ботинком. Я толкаю дверь плечом, чувствуя, как адреналин начинает разгоняться по венам. 

— Ну что, готовы к проверке?

— Всегда. 

Я кладу перед ней первый лист. Она бегло просматривает его, пальцы слегка постукивают по столу — нервно или просто задумавшись?

— "If you had given me a hint, I wouldn't be struggling now" [4], — читает она вслух. Губы слегка искривляются. — Остроумно.

— Старался. 

— "If she weren't so intimidating, more people would've volunteered", [5] — её голос становится чуть тише, почти шёпотом. — Погранично. 

— Но не нарушает правила. 

Она откладывает лист и наконец поднимает на меня взгляд. Глаза — такие же прозрачные, как вчера, но теперь в них читается что-то ещё. Как будто сквозь них можно разглядеть каждую мою мысль.

— А это что?

Я кладу второй лист. 

"If you really wanted me to stop... you wouldn't keep playing along." [6]

Она медленно снимает очки, и я замечаю крошечное красное пятнышко на переносице — след от слишком тугой оправы. Протирает линзы краем блузки, и этот простой жест почему-то заставляет мое сердце биться чаще.

— Вы переходите границы.

— Вы их передвигаете. 

Её рука внезапно хватает мое запястье. Её пальцы обжигающе теплые, несмотря на прохладу утра. Мурашки пробегают по коже, спускаются по позвоночнику.

Хватка твёрдая, но не грубая — скорее демонстративная. 

— Последнее предупреждение.

Я наклоняюсь ближе, чувствуя, как её дыхание касается моей кожи. 

— Или что? 

Её глаза вблизи ещё прозрачнее — как лёд, сквозь который видно бурю. 

Она отпустила мою руку, медленно выпрямилась, и вдруг ее лицо стало серьезным, почти строгим.

— Ты талантлив, но безрассуден. Зачем тебе это?

— Может, мне просто скучно? 

— И это выход? Флирт с учителем?

— А что, есть варианты лучше? 

Она внезапно встает, и я замечаю, как складки её юбки колышутся при движении. Обходит стол и останавливается в полушаге от меня.

— Ты действительно думаешь, что контролируете ситуацию?

Я чувствую, как учащается пульс, кровь стучит в висках. В горле пересыхает. 

— Пока что всё идет по плану. 

Она наклоняется ближе, и теперь я отчетливо вижу золотистые вкрапления в её глазах, словно кто-то рассыпал там солнечные блики. 

— Вот твой план, Кислов, — её голос звучит тихо, но четко. — Пытаешься вывести меня из равновесия, чтобы доказать себе... что? Что ты особенный? Что правила для тебя не писаны? Твоя проблема в том, что ты путаешь храбрость с бравадой.

— А ваша? 

— Я слушаю.

— Вы считаете, что знаете, как я устроен. Но даже не пытались разобраться. 

Между нами повисла тишина. Где-то за окном кричали чайки, их голоса доносились приглушенно, словно из другого мира. 

Она прищурилась, и в этом жесте было что-то почти кошачье.

— Хорошо. Разберёмся.

Я не ожидал такого поворота. 

— Прямо сейчас? 

— Не готов к честному разговору?

— Всегда готов. 

Она кивнула в сторону двери, и солнечный луч скользнул по её шее, высветив тонкую цепочку, почти скрытую под воротником. 

— Тогда пойдём.

— Куда? 

— На ту самую крышу, которую ты так кокетливо отметил в своём «допзадании». 

Моё сердце пропустило удар. 

— Вы серьёзно? 

— Раз уж любишь играть с границами... — она уже надела лёгкое пальто, — покажу, где проходит настоящая черта.

Мы вышли в пустой коридор. Она шла впереди, её каблуки отчётливо стучали по кафелю, и я не мог оторвать взгляд от того, как складки её юбки колышутся в такт шагам. Я следовал за ней, пытаясь понять, в какой момент потерял контроль над ситуацией — или может, никогда его и не имел.

Солнечный свет, пробивающийся через окна, рисовал на полу длинные полосы, и её силуэт продвигался сквозь них, то растворяясь в тени, то снова появляясь. 

Я не знаю, куда она меня ведёт.

Но я знаю, что назад дороги нет.

__________________________________________________

[1] — Если бы вы не выпрыгнули из окна, мне бы не пришлось сообщать о пропаже ученика.
[2] — Завтра вы вернётесь в класс.
[3] —  Больше никогда так не делайте.
[4] — Если бы ты дал мне намек, я бы сейчас не боролся.
[5] — Если бы она не была такой устрашающей, больше людей вызвались бы добровольцами.
[6] — Если бы вы действительно хотели, чтобы я остановился... вы бы не подыгрывали.